скачать книгу бесплатно
– Давид, я серьезно – езжай домой! Не ходи за мной. Или я из троллейбуса не выйду. Прошу, сделай, как говорю…
Она умоляюще посмотрела на меня, маленькая рука с золотистыми веснушками на тыльной стороне кисти сжала мою руку… Мне стоило огромного труда остаться в троллейбусе. Я был оскорблен, унижен, я стыдился сам себя. Всей душой я уже ненавидел этого Жоко. Ну ладно, мерзавец, посмотрим, какой ты храбрый, еще и с пугачом… Все кости тебе переломаю, в калеку превращу, на углу будешь попрошайничать – и то лишь с моего разрешения!
Стоя на остановке, Мари обернулась. Столько мольбы и нежности было в ее взгляде, что мне стало не по себе. Через остановку я выскочил из троллейбуса, нашел частника и приехал обратно. Ни Мари, ни подозрительных парней видно не было. После двадцати минут бесцельной езды по улочкам частник забеспокоился:
– Парень, что мы ищем, может, скажешь? Я помогу!
– Друг, ищу дом, адрес забыл! Не ропщи, деньги свои получишь…
Мы еще немного покрутились по маленьким переулкам – безрезультатно. Пришлось возвращаться домой. Дверь открыла мама:
– Что с тобой? Что случилось? Ты выглядишь каким-то обеспокоенным.
– Ничего страшного, мам, на тренировке спину немного ушиб… В общем, устал.
– Ладно, иди на кухню, поешь, я аджапсандал[5 - Аджапсандал – блюдо армянской кухни, тушеные овощи с бараниной.] приготовила.
– Да я не голоден, съел две ром-бабы вместо обеда.
– Это с каких пор ты стал есть ром-бабу? Для кого я обед приготовила?
– Ладно, мам, немножко отдохну, потом поем.
Через минуту мама вернулась с моей спортивной сумкой.
– Давид, ты говоришь неправду! Ты не был на тренировке. Почему полотенце сухое? Почему спортивная одежда не измята?
Каждое утро мама меняла мое полотенце и давала постиранную легкую тренировочную форму – ее у меня было несколько комплектов. Я тупо молчал, не зная, что сказать. Мне безудержно хотелось поговорить о Мари с кем-нибудь. Конечно, рассказывать маме – не самый лучший вариант, но я не смог сдержаться.
– Мам, у одной моей знакомой девушки Мари неприятности. Какие-то хулиганы ее преследуют, не дают покоя.
– Что еще за Мари? Впервые о ней слышу. Репатриантка, что ли? Откуда ты ее знаешь? И чем она занимается?
– Мама, она студентка, играет в волейбол. Да, репатриантка…
– И с чего это она вдруг решила посвятить тебя в свои проблемы?
– Ты же знаешь – я начальник оперотряда.
– Ну да… начальник… Иди поешь, начальник, потом поговорим. Папа придет, может, позвонит кому-нибудь в милицию, чтобы твоей волейболистке-репатриантке помогли, если все так, как ты говоришь. А что, у нее нет родителей, знакомых?
– Ты что, мам, папа здесь при чем? – возмутился я. – Хотите меня опозорить, на посмешище выставить? Я, начальник оперотряда, побегу, как слюнтяй, за помощью в милицию?! Дяденьки, помогите, девушку обижают?! А я ее защитить не могу, я хиленький, я скрипач… нет – арфист!.. Не вздумай! Если папе что-нибудь скажешь, из дома уйду! Все, мама, не беспокойся, я доложу моему руководству и дело получит официальный ход. Все будет хорошо, сами справимся, нас больше сорока человек! И не забывай – среди нас несколько спортсменов.
Маму я, как мог, успокоил, но когда пришел отец, я ни на шаг от него не отходил. Вдруг мама все-таки скажет что-нибудь про Мари, про милицию… Что тогда подумает Мари? Она мне доверила свою проблему, а я бегу и жалуюсь родителям? Да меня просто засмеют, а Мари будет меня презирать. Эх, вот что значит по-глупому довериться маме. У нее же первый инстинкт – уберечь меня от всего, что, на ее взгляд, представляет опасность, и ей неважно, что я уже не маленький мальчик…
* * *
Ночь прошла тяжело. Мне казалось, что она длится целую вечность. «А что если Мари похитили, изнасиловали?» – все это я представлял настолько живо и красочно, что почти не мог заснуть, метался по кровати, иногда даже вскакивал и ходил по комнате. Утром примчался в университет на полчаса раньше обычного. Ждал у входа. Наконец появилась Мари – как всегда, с опозданием. Я облегченно вздохнул и пошел ей навстречу.
– Здравствуй, Давид! Что случилось? Тебя что-то беспокоит?
Мне показалось, что она догадывается о моем состоянии.
– Мне надо поговорить с тобой.
– Если не срочно, давай после уроков встретимся, но ненадолго, у меня дела… И вообще, у тебя что-то важное?
– Да, Мари. Поговорим потом.
На занятиях я прорабатывал варианты разговора с Мари. Как обычно, она вышла, когда все студенты уже успели покинуть здание. «Женихов» во дворе почти не было, пришли только те, к которым девушки подходили сами, да еще студенты других вузов, особенно Политехнического института, – посмотреть на девушек, возможно, познакомиться. К этим ребятам мы относились нормально, со многими были знакомы, дружили, вместе ходили в спортзалы и различные секции.
Мы молча пошли к остановке троллейбуса. Мари заговорила первой:
– Я слушаю тебя, Давид.
– Знаешь, Мари, мы с ребятами разработали план, как утихомирить этого Жоко…
– Ну что за глупости? Вы уйдете, а они потом нападут на нас. А вдруг они изобьют отца, маму? Или пожар устроят? Ты просто не знаешь Жоко. Он дебил, дважды сидел в тюрьме, три месяца как освободился, никого не боится, вся уличная шпана под ним ходит.
– Брось, Мари, это же подонки, трусы! Такие всегда боятся силы. Разбегутся, увидев нас, и ты больше их не увидишь.
Мари пришлось уговаривать очень долго. То она соглашалась, то отказывалась. Видно было, что она очень хочет освободиться от невыносимого давления, но боится.
– Ну хорошо, Давид. Но знай, что милиция нам ничем не помогла. Опять он караулил меня за троллейбусной остановкой, хватал за руку, долго бормотал что-то, пытался поцеловать. Конечно, невыносимо часами стоять под солнцем и терпеть дурной запах табака, лука и гнилых зубов. Я буду рада, если ты мне поможешь. Только имей в виду, у него пистолет… и шпана, которая беспрекословно выполняет его команды.
– Эй, Давид, вы там еще долго? – окликнул меня Рафа, стоявший поодаль с большой компанией наших оперотрядовцев.
– Поехали, Мари. Они придут раньше нас и займут позиции. Я провожу тебя до дома, и как только Жоко подойдет, мы с ним поговорим… ласково, по-дружески. Не беспокойся, ты его после этого вряд ли увидишь…
– Он не подойдет.
– Почему это?
– Ты не похож на парня, который провожал меня домой.
– Кстати, где он, этот аспирант?
– Учится в Москве. Пишет… Иногда.
– Ну да, там, в Москве, такие девушки…
– Да я все понимаю, Давид. Кто я такая? Репатриантка, человек второго сорта, дочь портного. А вы все дети партийных работников, чекистов, министров… Знаешь, Давид, живи своей жизнью, дай мне разобраться в своих проблемах самой!
– Не говори глупостей, Мари. Пойдем, развлечемся. Обещаю, будет очень весело, а нам особенно!
Мы вышли из троллейбуса и двинулись по направлению к дому Мари. Ребята стояли тут и там небольшими группами, громко хохотали и что-то рассказывали друг другу. У многих в руках были завернутые в газеты метровые куски арматуры.
– Улыбнись, Мари! У тебя такой напряженный вид, будто ты идешь на похороны. Даже внимание привлекаешь!
– Послушай, Давид, зачем ты привел Рафу? Он же бандит, убил человека, на третьем слове кулаки в ход пускает! Все наши девушки знают о нем, одна Луиза им гордится.
– Мари, он не бандит. Рафа – мой близкий друг. Он не нападал, он оборонялся – ну, может, чуть активнее, чем следует. А вот тот, который погиб, как раз и был бандит и подонок, шмонал всю улицу, проходу никому не давал! Да только наткнулся на Рафу и остался лежать на асфальте.
– Мне не так рассказывали. Тот человек не поделился добычей с Рафой, они поссорились, и Рафа его убил.
– Это ложь, Мари, не могло такого быть! Рафа – очень добрый парень… Послушай, а где твой Ромео? На улице пусто, никого нет.
– Думаю, они откуда-то наблюдают за нами, к тебе не подойдут. Видно же, что ты спортсмен: большой парень, держишься свободно, не боишься.
Мы уже дошли до дома Мари, но не встретили ни души. Я предложил вернуться к остановке и пройти весь путь еще раз. Мари согласилась с некоторой неохотой:
– Пойдем, хотя маловероятно, что мы их увидим. Они обычно стоят на углу у магазина, иногда пьют пиво, квас…
Друзья встретили нас неодобрительными возгласами:
– Эй, Давид, мы что, на прогулку вышли? Где пацаны? Угостил бы хоть квасом, а уж пиво потом, после разборки…
Я сделал вид, что не знаю и не слышу их. Мы дошли до остановки и вернулись к дому Мари. У калитки стояла моложавая женщина лет сорока пяти, очень похожая на Мари – такая же высокая, русоволосая, в свободной светлой одежде.
– Мама, это Давид.
Женщина подала мне руку и внимательно посмотрела на меня:
– Меня зовут Сильвия. Мари рассказывала о вас, но вы выше и моложе, чем я представляла.
Говорила она со странным акцентом – с почти непонятным мне исковерканным армянским «х» и грассирующим «р».
– Мама – француженка. Она выучила армянский здесь, но, как видишь, пока говорит не очень хорошо, – пояснила Мари.
– Заходите к нам! – пригласила мадам Сильвия. – Я сделала вкусное печенье гато, выпьем черного кофе по-восточному[6 - Здесь нужно заметить, что армяне не говорят «по-турецки». На любое употребление слова «турецкий» без негативного оттенка наложено табу.].
– Мама, Давид спортсмен и не пьет кофе. Он пьет молоко – это очень полезно для молодого человека его возраста.
– Мне пора идти, мадам Сильвия, до свидания, спасибо за приглашение! А с тобой, Мари, мы потом обязательно обменяемся мнениями насчет пользы молока. Надеюсь получить добрый совет!
Мне очень хотелось принять приглашение и зайти к ним. Но как сказать мадам Сильвии, что на улице меня с нетерпением ждут двадцать человек? Я вышел за калитку. Ребята стояли с разочарованным видом, кто-то курил.
– Плохо ты подготовил операцию, – сказал один из них. – А может, девушка покажет дом этого бандита, и мы его там возьмем?
– Не удалось нам выманить вонючку. А в самом деле, представь: он вдруг видит, что на его тихой улочке появляются незнакомые ребята, а в руках завернутые в газету железки. Они же не идиоты, все понимают. Да вы еще и ржали на всю улицу. Ничего себе – пришли двадцать мужиков и веселятся! Так что, может, нас увидели, а может, действительно сегодня никто из дома не выходил, отдыхают, мало ли что. Вот что я предлагаю: сейчас три часа дня, собираемся здесь в половине восьмого вечера. Пусть придут восемь-десять человек, не больше, остальные подождут в штабе. Так будет правильнее. Рафа, ты можешь отдыхать.
– Это уже не твое дело, начальник. Захочу – приду, нет – найду другое занятие, получше, чем уличную шпану пугать, – ухмыльнулся мой друг.
Глава 3
В семь часов вечера я уже стоял у калитки Мари. Через решетчатый забор был виден ухоженный фруктовый сад и виноградные лозы на деревянных подпорках, образующие двадцатиметровую зеленую арку. Под аркой стоял стол со стульями и табуретками, над ним электрическая лампа, поодаль – столик для пинг-понга, шторы из толстой ткани, позволяющие закрыться от чужих глаз. Все говорило о том, что семья Мари по вечерам собиралась здесь.
После минутного колебания я позвонил в дверь. Тишина. «Неужели Мари нет дома, а я ребят вызвал еще раз? Вот неудача!» Позвонил еще. Дверь открыла младшая сестра Мари – стройная застенчивая брюнетка, на вид не старше пятнадцати, очень приятная, но далеко не такая яркая, как старшая сестра, хотя в чертах лица просматривалось определенное сходство.
– Здравствуйте! Вы, по-видимому, Тереза?
– Да. А вы – Давид?
– Угадали. Мари дома?
Мари уже вышла на открытое крыльцо в легком коротеньком сарафане выше колен. На ногах резиновые шлепанцы. «Какая она все-таки красивая и как хорошо сложена», – невольно подумал я.
– Ты, вероятно, пришел сказать мне «добрый вечер»?
– Знаешь, мне не терпится поговорить с тобой о пользе молока. Я пил молоко, как ты советовала, и у меня прибавилось храбрости. К тому же твоя мама меня сегодня приглашала. Тогда я отказался от кофе, а сейчас мне стало очень неловко, я передумал и вернулся.
Видно было, что она старается не улыбаться.
– А если серьезно… Не кажется ли тебе, что ты, ну… немножко навязчивый?
– А если серьезно, то, может, у тебя дома хлеб кончился? Ты накинь что-нибудь, и мы с тобой сходим в магазин. Что касается навязчивости – ты меня обижаешь, Мари. Я просто последовательный. Привык доводить начатое дело до конца.
– Но я никогда не покупаю хлеб, его покупает папа.
– Что ж, все когда-то приходится делать в первый раз. Попробуй! Не нужен будет хлеб – нам отдашь, не пропадать же добру.
– Рафа здесь?
– Может, и здесь…
– Смотри, Давид, мы не хотим осложнений. Может, убедим Жоко не беспокоить меня?
– Да ничего не будет, не волнуйся. Только задушевный разговор с твоими благоухающими друзьями. Надо же знать, что у тебя за соседи! Уверяю, после нашего разговора Жоко убедится, что ваши отношения бесперспективны!
Мари повернулась и скрылась за дверью. Через минуту вышла, одетая в изящное летнее платье, с накинутым на плечи тонким розовым джемпером.
– Иди спокойно, Мари, не оглядывайся по сторонам. Не бойся, мы за тобой следим.
Возле магазина никого не было, только мои оперотрядовцы, разбившись на группы по два-три человека, караулили неподалеку. Мари зашла внутрь, я остался ее ждать. Прошло десять или пятнадцать минут, но девушка почему-то не выходила. Я поднялся на крыльцо и уже собирался открыть дверь, как вдруг прямо возле входа увидел Мари: она молча вырывалась из рук незнакомого мужчины лет тридцати, долговязого, с крючковатым носом. В зубах хулигана дымилась сигарета. По всей видимости, это и был тот самый печально известный Жоко. В магазине находились еще пять-шесть молодых парней, которые пили пиво прямо из бутылок и с ухмылками наблюдали за происходящим.
Ни слова не говоря, я со всего размаха ударил Жоко в лицо. От неожиданного мощного удара подонок отлетел обратно в магазин и грохнулся спиной о цементный пол. Я соскреб его с пола и с размаху швырнул в дверь, разбив стекло. Осколки дождем посыпались на него и на оперотрядовцев, вбежавших в магазин. Кто-то из дружков Жоко бросил пивную бутылку и попал в одного из наших, поранив ему голову, но ребята не растерялись и кинулись на хулиганов. Те были так напуганы, что даже не сопротивлялись. Продавщица съежилась за прилавком и, выпучив глаза от страха, дико кричала.
– Молчи, дура, мы дружинники, оперотряд! Вот удостоверение!..
– Прошу, пожалуйста, этого мальчика не трогайте, это мой сын Ашот, он никакого отношения к хулиганам не имеет!
– А не ты ли бутылку кинул? – ухватил я парня за грудки.
– Нет, дядя…
«Вот дурак, – подумал я, – мы примерно одного возраста, а он меня зовет дядей».
– Да брось, маменькин сынок, это же ты!
