скачать книгу бесплатно
– Да ладно, не обижайся ты! Какой Тарарах интриган? Он питекантроп! Какие интриги могли быть в каменном веке? Дубиной по лбу – вот и весь пещерный переворот, – утешая его, добавил Ягун.
Таня и Тарарах отошли к лестнице атлантов. Здесь их могли подслушать только атланты, но атлантов не интересовало ничего, кроме их основного занятия.
– Просьба у меня к тебе… Только чур никому! Договорились? – продолжал Тарарах.
– Договорились, – сказала Таня.
Она переминалась с ноги на ногу, дожидаясь, когда можно будет вернуться к слоеному пирогу. После нескольких недель общения с редечной скатертью она нуждалась в чем-то менее питательном и полезном. Например, в жирном пироге с кремом и полном отсутствии витаминов.
– Ты как, к экзаменам-то готовишься? – поинтересовался Тарарах.
– Да вроде, – не очень уверенно ответила Таня, невольно задумываясь, правду сказала она или нет.
С одной стороны, до учебников они с Ягуном и Ванькой еще так и не добрались. С другой – уже неделю пытались вылупить из малахита духа всеведения, поливая его драконьими слезами и держа на холоде. Дух действительно вылуплялся, но всякий раз получался таким идиотом, что не только не был способен подсказывать, но не помнил даже, как его зовут.
– Ты, Танюх, смотри хорошо учись… Чтоб от зубов отскакивало! Чтоб в любую секунду, хоть ночью тебя разбуди, все в башке стояло… Оно, конечно, искрой запулить и без знаний можно. Тут и профессором-то быть не нужно, а просто головастым. Иной профессор, как до дела дойдет, такого наворотит, что только и останется от него, что нос… – Спохватившись, что сам себя опровергает, Тарарах замолчал и застенчиво зашевелил пальцами ног. Он всегда ходил босиком, утверждая, что в башмаках чувствует себя как носорог на протезах.
«Что-то мне все это не нравится. Про учебу заговорил… Вдруг у него снова все аспиды расползлись, а собирать некому?» – опасливо подумала Таня.
Собравшись с духом, питекантроп набрал полную грудь воздуха, выдохнул с такой силой, будто задувал свечу, горевшую где-то в другом конце зала, и приступил к сути:
– Я, Танюха, хочу сегодня к избушкам на ночь пойтить. Интересно мне поглядеть, как они там. Гнездо свивают или, может, стоя спят.
– Сходи. Почему бы и нет? – сказала Таня.
– Опять же – вдруг повезет, и какая-нибудь избушка яйцо снесет. Я бы его к птице Сирин в гнездо положил – она бы мне избушонка вывела. А я бы его потом Ягге подарил… – продолжал бубнить Тарарах.
– Здорово. Ягге обрадуется.
Пока Таня не понимала, в чем тут секрет. Разве что Тарарах опасается, что она проговорится Ягуну, а он – своей бабусе, и тогда не будет сюрприза.
– Во-во! И я говорю: здорово! – воодушевился Тарарах. – Так, значит, ты согласна? Ты посидишь со Спящим Красавцем?
– С кем, с кем? – переспросила Таня.
Тарарах поднес палец к губам:
– Тшш! Потом узнаешь. Только учти: сидеть придется всю ночь. Иначе не пойдет.
– А кто это такой – Спящий Красавец?
– Потом узнаешь. Пока не могу сказать. Так да или нет? Я тебя давно ни о чем не просил.
– Ну ладно, – уступила Таня.
– Значит, да? – недоверчиво переспросил питекантроп.
– Да, да, да, да! – уныло повторила Таня.
Она уже прикинула, что пирог можно будет взять с собой. К тому же Красавцы, даже и спящие, тоже на дорогах не валяются. Интересно будет на него посмотреть. Если же Красавец внезапно проснется и будет надоедать, его всегда можно будет спихнуть Верке Попугаевой или Гробыне.
Тарарах просиял.
– Я знал, что ты согласишься! Ты не пожалеешь! – выпалил он. – Тогда через десять минут у меня в берлоге! Постучишь вот так: раз-два-три, раз-два…Только запомни – чтоб ни гугу!
Таня вернулась к столу. Баб-Ягун и Ванька с любопытством покосились на нее, но ничего не спросили.
– Мне нужно отлучиться… Я не могу ничего рассказать, потому что… Ну, короче, за завтраком увидимся! – сбивчиво проговорила она.
– Угу, – Ванька равнодушно отвернулся. Таня, отлично его знавшая, поняла, что он не на шутку разобижен.
Она виновато развела руками, завернула в салфетку большой кусок пирога и выскользнула из Зала Двух Стихий. Поднявшись по лестнице атлантов, она свернула в первый же темный коридор. Это был не самый короткий путь к берлоге Тарараха, однако девочка надеялась, что здесь она точно никого не встретит. Факелы неприветливо шипели и сыпали искрами. Где-то в закоулках дребезжала расшатанными спицами Инвалидная Коляска. Таня, не останавливаясь, запустила в нее «дрыгусом».
Она была уже на полпути к берлоге Тарараха, когда внезапно из ниши, преградив ей дорогу, выплыл темный силуэт. Таня завизжала. От ее визга погасли два факела. Где-то наверху треснуло стекло.
Уж что-что, а визжать малютка Гроттер умела и делала это мастерски. Уроки ей давала сама Пипа. Здесь же, в Тибидохсе, она совершенствовала мастерство у Кати Лотковой и Верки Попугаевой – двух знаменитых паникерш. Фигура отшатнулась и, зажав руками уши, издала птичий крик. Одновременно ее лицо попало в лунный луч, голубоватой струйкой вливавшийся сквозь витраж. Таня узнала Поклеп Поклепыча.
Бесцветные глазки завуча замораживали девочку с головы и до самых пят. Тане почудилось, что у нее в желудке начинает образовываться ледяной ком. По телу забегали колючие искры.
– Гроттер, немедленно закрой рот! Ты меня оглушила! Что ты тут делаешь? – прошипел завуч.
– Гуляю!
Поклеп недоверчиво осклабился:
– Здесь? А что, нет более подходящих мест для прогулок?
– Есть, – машинально ответила Таня.
– Тогда что ты тут делаешь? – прищурился завуч.
– Э-э… Везде полно народу. А тут мне никто не мешает сосредоточиться. Я обдумываю сочинение на тему «Использование протухших медуз в магических целях». Можете спросить у профессора Клоппа. Это он нам его задал! – поспешно нашаривая первое попавшееся объяснение, сказала Таня.
– Хорошо, я обязательно поинтересуюсь у Клоппа, разрешает ли он шататься по коридорам, – с угрозой пообещал Поклеп.
Его глазки липкими червячками проползли по Таниным рукам и остановились на салфетке:
– Тэк-с. Сверток. Что в свертке?
– Пирог, – растерялась Таня.
– В самом деле? А ну дай его сюда! – потребовал завуч.
Дальше Поклеп Поклепыч повел себя непредсказуемо. Он бросил сверток на пол, коршуном навис над ним и стал крошить пирог, не обращая внимания на крем и варенье, измазавшие ему пальцы. При этом он ухитрялся держать наготове магическое кольцо, чтобы в случае необходимости метнуть боевую искру. Наконец пирог был уничтожен – растоптан ногами. На полу осталось лишь безобразное месиво, на которое стали слетаться осы. Одна из них даже ужалила завуча в палец. Почему-то это Поклепа успокоило.
– Осы не могут ошибиться. Это и правда был пирог… – негромко сказал он сам себе. – Ладно, Гроттер, иди! Только не думай, что я тебе поверил! Тебе еще предстоит давать объяснения, и очень скоро!
Он еще раз пробуравил Таню взглядом и вновь удалился в нишу.
Таня успела заметить там раскладной стульчик, сотворенный с помощью простейшей магии. «Ага, Поклеп сидит в засаде! Кого, интересно, он подстерегает? И пирог-то мой чем ему не угодил?» – подумала она.
Вскоре, ухитрившись больше ни на кого не натолкнуться, Таня стояла у дверей комнаты Тарараха, пытаясь вспомнить условленный стук. Но не успела она постучать, как дверь распахнулась сама и питекантроп за рукав буквально втащил ее внутрь. Похоже, пребывающий в нетерпении Тарарах дежурил у двери, подглядывая в щелку. Он высунул голову в коридор и, поглядев по сторонам, запер дверь.
Таня с любопытством осмотрелась. Тарарах недаром называл свою комнату берлогой. Назвать ее как-то иначе было сложно. Стены покрывала копоть, за исключением тех мест, где питекантроп камнем нацарапал силуэты оленей и зубров.
В углу, сваленная в кучу, громоздилась неплохая коллекция копий, узловатых палиц и каменных топоров. Топоров было особенно много. Тарарах вытесывал их долгими зимними вечерами, вспоминая о пещерных временах. Посреди берлоги из камней был выложен очаг, рядом с которым лежала охапка листьев и сухой травы. На них Тарарах спал, утверждая, что так гораздо удобнее.
«Еще бы! – с гордостью говорил он. – Постель надо заправлять, белье стирать, а так раз в год бросил солому в огонь, листики туда же смел – и нагреб новых!»
– Тебя никто не видел? – озабоченно спросил Тарарах.
– Видел. Я наткнулась на Поклепа. Он кого-то подкарауливал, – призналась Таня.
Питекантроп уронил полено, которое собирался подбросить в очаг.
– Где это было? Далеко отсюда? – как бы вскользь поинтересовался он.
– Не-а, не очень. Знаешь, между лестницей атлантов и Башней Привидений есть кривой коридорчик, где факелы все время гаснут?
– А, понятно! – сказал Тарарах.
Тане почудилось, что он опасался услышать что-то другое и теперь испытал облегчение.
– А еще он раскрошил и растоптал мой пирог. Ты не знаешь зачем? У него извилины морским узлом завязались, что ли? – пожала плечами она.
Таня думала, что Тарарах удивится или хотя бы возмутится поступком завуча, но этого почему-то не произошло. Питекантроп выслушал известие о пироге без особого интереса. Он лишь пробормотал:
– Пирог… Эхма как! Чего-то Поклепа завезло. Это никак не может быть пирогом, хотя кто его знает, чем оно окажется…
– Ты о чем? Какое еще это? – быстро спросила Таня.
– Не могу тебе сказать. Честно говоря, сам мало что знаю. Так, есть кое-какие догадки… – уклончиво ответил Тарарах.
Питекантроп подошел к занавеске, разделявшей его берлогу на две половины. Он уже взялся за нее, чтобы отодвинуть, но вдруг отнял руку и повернулся к Тане:
– Я так не могу. Это не шутки! Ты должна дать страшную клятву, что будешь нема как могила! Понимаешь?
– Ты имеешь в виду смертельную клятву? – с дрожью в голосе спросила Таня.
Тарарах сурово кивнул. Таня ощутила сухость во рту. Ей, как и всем в Тибидохсе, было хорошо известно, что представляет собой смертельная клятва. Маг, произнесший смертельную клятву – по своей ли воле или под принуждением, – уже не может нарушить ее ни при каких обстоятельствах. Даже случайное нарушение клятвы – например, если, не удержавшись, поведать тайну самому близкому другу – влечет за собой мучительную и страшную смерть.
– Ты готова? – спросил Тарарах.
– Клянусь, что никому никогда и ни при каких обстоятельствах не расскажу о том, что сейчас увижу! Никто не узнает от меня о Спящем Красавце! Разрази громус! – выпалила Таня.
Зеленая искра, оторвавшаяся от ее кольца, зависла посреди комнаты, превратившись на миг в подобие шаровой молнии. Точно такая же молния должна была поразить Таню, вздумай она проболтаться.
– Прости, что пришлось потребовать с тебя клятву… Но думаю, скоро ты все сама поймешь. Знакомься: вот и Спящий Красавец! – сказал Тарарах, решительно отодвигая занавеску.
Таня невольно отпрянула. За занавеской на серебряных цепях раскачивался хрустальный гроб. Девочка нерешительно приблизилась, посмотрела на Спящего Красавца, и в сердце у нее шевельнулся червячок разочарования. Признаться, она ожидала увидеть нечто другое.
В хрустальном гробу, подложив под щеку руки, посапывал коротконогий мужичок с такими пористыми щеками, что в них впору было сажать цветы. В петлице его белого парадного мундира жалко скрючилась засохшая гвоздика.
– Фу, какой страшный! Как там у него с родословной? Крокодилов не попадалось? – поинтересовалась Таня.
Тарарах весело хмыкнул:
– А ты как хотела? Не нашли его вовремя, вот и засахарился малость! Зато это настоящий Людвиг Шампиньонский! Где-то тут у него даже мундирчик был подписан. Всех Спящих Красавцев в Средневековье обязательно помечали… Погоди-ка! – Тарарах суетливо стал осматривать воротник и показал Тане бирочку: – Вот видишь! Что я говорил? Людвиг Шампиньонский! – обрадовался питекантроп.
Таня не стала его разочаровывать, хотя на бирке ясно значилось «Готфрид Бульонский». Она давно уже знала от Ваньки, что у питекантропа неважно с грамотой.
Таня посмотрела на Тарараха, и в нее зубным буром вдруг вонзилось подозрение.
– Знаешь что, Тарарах… Посидеть я с ним посижу, а целовать его не буду! – заявила она. – Если тебе это надо, уж лучше Гробыню позвать. Она и лягушку поцелует. А если его надо потискать и пощекотать – это к Дуське Пупсиковой.
Тарарах даже испугался:
– Ты того… Что за мысли? Я потому и попросил тебя с ним посидеть, что был уверен: ты не станешь его целовать. А то он, чего доброго, проснется! Все эти Спящие Красавцы малость с приветом. Будет шататься и всем надоедать. А то еще буйным окажется. Да и вообще он малость того… странный какой-то. Не нравится мне совсем.
– Послушай, Тарарах, откуда у тебя взялся этот Готфри… Людвиг Шампиньонский? Зачем он тебе вообще?
Питекантроп укоризненно уставился на девочку, всем своим видом показывая, что Людвиг Шампиньонский ему не особенно нужен. Даже скорее он рад был бы от него отделаться, но не может в силу определенных обстоятельств.
– Понимаешь, тут какое дело… Это личная просьба Сарданапала. Я не мог отказать. Академик нашел его в пещере на побережье около месяца назад. Раньше вход в пещеру был занесен песком, а тут штормом песок размыло. Сарданапал увидел щель, протиснулся и смотрит: он в пещере, перед ним гроб на цепях, а над гробом на скале высечена надпись. У меня-то с грамотой не того, но со слов Сарданапала смысл такой: «Осторожно! Отсроченное проклятие! Год, когда оно будет снято, станет годом страшного испытания для всего Тибидохса!» Теперь ты понимаешь, почему я взял с тебя клятву? Речь идет о судьбе всего Тибидохса!
Тарарах поскреб короткими пальцами заросшую щеку и с досадой толкнул хрустальный гроб, закачавшийся на цепях.
– Средневековые маги обожали гадить потомкам. Некоторые даже ухитрялись наляпать кучу отсроченных проклятий и быстренько помирали, чтобы отменить нельзя было, – пожаловался он.
– Погоди! А разве, когда они живы, тогда… – пораженно начала Таня.
– Ага. А ты что, не знала? – перебил ее питекантроп. – Пока маг еще на этом свете, его проклятие всегда отменить можно, хоть иногда и приходится мозгами пораскинуть, а вот как помер – тут уж все. Как проклял – так тому и быть. Раньше знаешь даже как бывало: разругается, положим, слабый маг с сильным. Проклянет его, а сам быстренько в пруд с камнем на шее. Ну тут уж и сильному магу никуда не деться – проклятие-то уже не снять, хоть ты тресни! Позднее Древнир это дело пресек и так устроил, что отсроченные проклятия впредь нельзя было накладывать. Да только все равно мало толку: проклятий-то с прежних времен знаешь сколько понаставлено!
Тарарах даже рукой махнул, показывая, что такого барахла везде целые кучи.
– Представляю, как встревожился Сарданапал, когда прочитал это предупреждение! – сказала Таня.
– «Встревожился» – не то слово! Он сразу смекнул, что все это серьезно, и стал думать, как ему выкрутиться. Оставить в пещере – не сегодня-завтра начнутся каникулы. По берегу будут бегать всякие любопытные дурочки и наверняка сунут нос в пещеру. Тогда он ночью перенес хрустальный гроб в Тибидохс, отдал его Ягге и велел беречь как зеницу ока. «Поставь, – говорит, – в какую-нибудь дальнюю комнату магпункта и запри на ключ. Только не в подвал, там нежити полно». Но ты ж Ягге знаешь! Уже через пару недель ей этот Красавец надоел, и она начала от него отбрыкиваться. У нее, мол, больные плохо выздоравливают, когда в соседней комнате стоит гроб. Они, может, про него и не знают, но ей самой неприятно. Короче, сплавила его обратно Сарданапалу, а тот уже мне. Знает, что я этого хмыря вовек не поцелую и никого к нему не подпущу. Опять же в берлоге у меня кто бывает? Разве что профессор Клопп раз в сто лет забредет выпить стаканчик-другой. Да только Клоппу эти Красавцы по барабану… Да и Красавицы, если разобраться, уже тоже…
Неожиданно Тарарах насторожился. Спящий Красавец шумно повернулся в гробу и открыл глаза. Таня вскрикнула. Тарарах метнулся к гробу и, раскачивая его, хриплым голосом затянул:
– Баю-бай, баю-бай! Поскорее засыпай! Придет серенький волчок и укусит за бочок!
Красавец осоловело моргнул и, вновь закрыв глаза, стал сладко причмокивать губами. Тарарах перестал петь и отошел от гроба.
– Уф! Еще действует, но с каждым разом все хуже… Ладно, пошел я. А то пропущу, как Избушки укладываются, – сказал он.
Он двинулся было к дверям, но Таня вцепилась в его руку:
