скачать книгу бесплатно
Окончательного согласия Магщества на матч получено еще не было. Бессмертник, Тиштря и Графин Калиостров изобретали одну отговорку за другой. Но все же надежда оставалась. «Меди, хотел бы я знать, что они придумают, чтобы нам отказать? Мне кажется, я все предусмотрел. Им придется хорошо пораскинуть мозгами!» – не раз озабоченно говорил академик.
* * *
Садясь на контрабас и произнося «Торопыгус угорелус», Таня сообразила, что совсем забыла про обед. Когда она примчалась в Зал Двух Стихий, столы уже были накрыты. Молодцы из ларца, одинаковые с лица, давно расстелили скатерти и теперь с переброшенными через руку полотенцами, точно бойкие половые из придорожного трактира, услужливо замерли у преподавательского столика.
Готфрид Бульонский глодал огромный окорок, лихо расправляясь с ним с помощью кривого турецкого кинжала. Вилками-ложками он принципиально не пользовался, находя, что это недостаточно мужественно. Великая Зуби, отпивая из бокала красное вино, многообещающе поглядывала на своего воинственного супруга. Тарарах, хотя и более древний по годам, но уже несколько цивилизовавшийся, охотился с вилкой за ускользающими пельменями. Ванька, тайком наблюдавший за ним, посмеивался. Он сообразил, что, если охота и дальше будет происходить с той же результативностью, питекантроп встанет из-за стола голодным.
Поклеп Поклепыч налегал на блины с осетриной. Изредка он принимался грозно вращать зрачками, крякал и телепортировал осетрину из блинов русалке. Сами блины были Милюле малоинтересны. Максимум у нее хватило бы воображения налепить их на плешь водяному.
Малютка Клоппик тоже сидел за преподавательским столиком на том самом месте, что раньше занимал профессор Клопп. Теперь его пересадили сюда, чтобы он не бузил и чтобы была хоть какая-то возможность за ним присматривать. Но даже и под присмотром Клоппик ухитрялся, хихикая, швырять в старшекурсников котлетами, причем заговаривал их так, что, попадая в цель, котлеты возвращались к нему, не оставляя никаких улик.
Балуясь, малютка Клоппик совсем забывал пообедать. Даже ложку он использовал больше как катапульту, чтобы бросаться картошкой. Под конец отчаявшаяся Зуби, уставшая делать Клоппику замечания, каждое из которых было самым последним, прибегла к помощи молодцов из ларца. Молодцам пришлось кормить Клоппика насильно. Один ласково придерживал ему руки, а другой, сноровисто работая деревянной ложкой, начинял его бараньим желудком с кашей по рецепту Собакевича.
Сарданапала и Медузии почему-то не было. Их пустые стулья за общим столом выглядели настораживающе. Прежде академик пропускал обед лишь в исключительных случаях, например когда безвылазно сидел у себя в кабинете, карауля Безумного Стекольщика, или пытался разгадать загадку Исчезающего Этажа.
Ученики шептались, пытаясь угадать или, на худой конец, прочесть на лицах у остальных преподавателей, что это может означать. Не рискнув сканировать никого из учителей, Ягун попытался незаметно подзеркалить Готфрида Бульонского, но оказалось, что Готфрида страхует его супруга. Ягун встретил такой мыслеблок Великой Зуби, что едва не рухнул носом в кисель.
«Ну и не надо, если так! Обчихайтесь вы своими тайнами! Они мне даром не нужны!» – сердито решил играющий комментатор.
Таня проскользнула за свой столик. Баб-Ягун, Ванька и Рита Шито-Крыто, сидевшие вместе с ней, выглядели довольными. Сегодня по жребию им выпала шоколадная скатерть, и они демонстративно морщили носы, пытаясь кроме шоколада вытребовать у скатерти восьмой сорт мороженого в дополнение к тем семи, которыми скатерть щедро делилась. С соседних столиков за ними завистливо наблюдали редечники и маннокашники.
Винегрето-вафельники и обладатели пончиковой скатерти сохраняли нейтралитет.
– Эй, Танька, ты чего? Соображай, на какие скатерти опаздывать! – весело закричал Баб-Ягун, уже оправившийся от конфуза с неудачным подзеркаливанием. – И не покупайся, если хмыри с восьмого столика булочки будут на обмен предлагать! Они их заговорили и теперь ищут кому спихнуть!
– Ум… Тузиков попробовал – у него щеки как у хомяка разнесло! Оно конечно, удобно запасы хранить, но девушкам это не нравится, – с набитым ртом добавила Рита Шито-Крыто.
Один Ванька ничего не сказал Тане, а только отрешенно улыбнулся и пожелал приятного аппетита. Тане захотелось сунуть этого упрямца носом в шоколад, а потом расцеловать, чтобы он больше не дулся, но вместо этого она тоже вежливо улыбнулась и пожелала Ваньке «самого расчудесного аппетита и замечательного пищеварения». Обменявшись колкостями, оба миролюбиво занялись шоколадным тортом.
После обеда все разделились. Баб-Ягун умчался к Семь-Пень-Дыру смотреть новый драконбольный каталог, который тому прислали с Лысой Горы.
– Я ничего не куплю, вот увидишь! Только посмотрю одним глазком! – сказал он Тане.
Таня хмыкнула. Уже по тому, что Ягун ни с того ни с сего стал давать обещания, она готова была поспорить: играющий комментатор скупит добрую треть каталога, истратив все подаренные ему на Новый год дырки от бубликов. Недели же через три, когда придут все эти непрожигаемые мази, огнеупорные насадки на пылесос, тренировочные реактивные мячи и ускоряющая настойка из цикуты для добавления в русалочью чешую, Ягун снова будет бить себя кулаком в грудь, плеваться и клясться, что немедленно отправится на Лысую Гору, найдет того, кто рассылает каталоги, и заставит его съесть всю эту дребедень, заедая ее страницами каталога.
Одновременно с Ягуном убежал и Ванька. Он отправился к Тарараху проведать химеру, львиный рык и козлиное блеянье которой каждую ночь ставили на уши весь Тибидохс. Циклопам, имевшим привычку дремать на часах, спросонья мерещилось, что напала нежить. Они начинали бегать с секирами по школе, перекрывая ведущие в подвал лестницы.
Химера, змеиный хвост у которой никак не желал заживать, неплохо прижилась у Тарараха. Она уже загрызла вепря и едва не сожрала Жар-птица, поэтому питекантропу пришлось посадить ее в клетку. Тарарах был этим недоволен. Он считал, что все магические существа должны жить на свободе. К тому же, бросаясь на прутья клетки, химера наносила себе раны, которые Тарараху приходилось залечивать.
Единственным, к кому химера относилась неплохо, был, как ни странно, Ванька. Когда он входил в берлогу к Тарараху, по запахам и загроможденности давно напоминавшую зверинец, химера переставала рычать. Ее четыре глаза на расположенных одна за другой мордах – львиной и козлиной – не отрывались от Ваньки все время, пока он оставался в берлоге. Если мощному Тарараху, когда он делал химере перевязку, приходилось прибегать к помощи циклопов, Ванька обходился один, без всякой помощи. Химера охотно пускала гибкого худощавого подростка к себе в клетку и не бросалась на него, даже когда он накладывал едкую мазь на ее раны.
Порой, когда химера начинала волноваться, Ваньке достаточно было сосредоточиться и слегка рыкнуть, подражая ее голосу. Козлиная голова сразу пугливо прижимала уши, а львиная щурилась и поглядывала на Ваньку с уважением, как на своего.
– Ну ты того… не слишком геройствуй. Оно еще непонятно, что у этой дылды в башке-то, в какое ухо ей дурь ударит… – с гордостью за своего ученика басил Тарарах. – Оно, видать, в крови у тебя магия такая, что звери запросто подпускают. В родне-то у тебя звероязыких магов не было?
– А кто его знает? Отец вот только на границе собак тренировал, когда в армии служил. Потом, даже когда пить стал, на четвереньках, бывало, домой ползет – все равно ни одна собака не зарычит. А псы у нас в городе ого-го! – скупо сказал Ванька и больше уже ни на какие расспросы Тарараха не отвечал.
Он не любил говорить о своих родных, хотя довольно часто – Таня это знала точно – посылал купидона разведать, как они там. Новости, которые приносили крылатые младенцы, были чаще всего неутешительными. Порой, выслушав очередного купидона, Ванька молчал по два дня. Он вообще был скрытным и долго переживал обиду, в отличие от Баб-Ягуна, с которым можно было насмерть поссориться и тотчас помириться раз пять за неделю.
– Ты того, брат, не грусти. Не злись на отца… Отцы – они всякие бывают. У меня папаша вообще каннибалом был, покуда его самого ребята из соседнего племени за здорово живешь не умяли. Время такое было. Чуть зазеваешься – и фьють! И дед каннибалом был, и прадед… – ободряюще сказал питекантроп, положив тяжелую, как окорок, руку Ваньке на плечо.
– А ты был каннибалом? – спросил Ванька. Они с Тарарахом давно были на «ты».
Тарарах передернулся.
– Нет, не по мне это. Не мог я, – решительно сказал он.
– А ты пробовал?
– Было как-то с голодухи… Ешь – а куски поперек горла встают. Думаешь: разве мать его для того родила и молоком своим выкормила, чтоб он в котел общий попал? Нет уж, думаю, лучше уж с голоду околею, чем человеческое мясо буду есть. Да вот не околел же. До весны кое-как перебились, а там и дракон этот подвернулся, – с неохотой вспомнил питекантроп.
Таня тоже с удовольствием зашла бы посмотреть на химеру, но ей не хотелось, чтобы Ванька решил, что она таскается за ним хвостом, как такса Полтора Километра за тетей Нинелью на прогулке. Поэтому, вместо того чтобы следовать за Ванькой, она свернула на Главную Лестницу, но не остановилась у Жилого Этажа, а стала подниматься выше. Это произошло спонтанно, без долгих размышлений. Тане захотелось подняться на чердак и, если позволит защитное заклинание, пробраться на крышу, чтобы еще раз взглянуть на стрелку, указывающую направление на Лысую Гору.
Бесконечные ступени прыгали у нее перед глазами, дыхание сбивалось, и вскоре Таня уже жалела, что не полетела на контрабасе. Она была уже высоко, когда внезапно услышала на лестнице разговор. Кто-то спускался ей навстречу. По голосам Таня поняла, что это Сарданапал и Медузия.
Тане не хотелось видеть Сарданапала после его «преждевременно». Она была убеждена, что, столкнувшись с ней лицом к лицу, академик наверняка пустится в нудные объяснения, а учитывая, что рядом еще и Медузия с ее острым язычком и пронзительным взглядом, это будет вдвойне невыносимо. Спускаться же вниз было глупо – она поднялась уже чуть ли не на пятьсот ступеней.
Таня быстро добежала до ближайшей площадки и нырнула в нишу между мраморной фигурой девушки с кувшином и выступом узкого окна. Это место мог назвать идеальным лишь человек с воображением дятла. С лестницы Таню сложно было обнаружить, зато с площадки очень даже легко, стоило лишь повернуть голову. Таня сообразила это почти сразу, но менять укрытие было поздно. Голоса звучали уже совсем близко.
– Мне это совсем не нравится… Поклеп обнаружил лазейку только вчера, и лишь к утру он и Зуби смогли ее залатать… – озабоченно говорила доцент Горгонова.
– Меди, я не назвал бы это лазейкой. Ты видела края этой бреши? Такое ощущение, что «Грааль Гардарику» просто проломили. Стихийная магия, чудовищная сила… Это не было даже атакующее заклинание, я уверен.
– Я не верю в стихийную магию. Порой «Грааль Гардарика» соглашается пропустить мага, который не знает заклинания, но в ком защита острова не видит угрозы. Того же Пуппера, например… Но проломить ее так, походя, как какой-то пластиковый колпак… Невозможно! – сухо возразила Медузия.
– Меди, порой твой скептицизм меня умиляет. Нельзя быть магом и верить в чудеса меньше, чем лопухоиды. Вспомни четырехлетнего малыша, который проломил стену тюрьмы толщиной в три кирпича одной лишь силой мысли. Он сделал это потому, что на другой день его мать-ведьму должны были сжечь на костре, а малыш очень скучал… Я даже назову тебе его имя. Зигфрид Клопп. Кстати, именно после этого случая он и попал в Тибидохс.
Медузия почти уже сошла с площадки, но внезапно повернулась. Ее рыжие волосы зашипели. Блеснула темная, с серебристой искрой, чешуя. Крайние пряди превратились в змей.
– Гроттер, что ты тут делаешь? – сухо спросила Медузия.
– Стою, – сказала Таня.
Ей почудилось, что во рту у взбешенной Горгоновой она увидела раздвоенный змеиный язык.
– Подслушиваешь?
Таня вспыхнула. Не объяснять же Медузии, что она просто не хотела встречаться с Сарданапалом.
– Я не знала, что в присутствии преподавателей надо зажимать уши. В следующий раз я так и поступлю. На ближайшем же нежитеведении, – заявила Таня.
– Гроттер, как ты смеешь мне дерзить?! – вспылила Медузия. – Гроттер, стой! Куда ты?
Но Таня уже проскочила мимо них и кинулась вверх по лестнице.
– Таня, погоди! – крикнул ей вслед академик, но «малютка Гроттер» уже взлетела на два пролета. Она мчалась и ревела на бегу, спотыкаясь и перескакивая сразу через несколько ступеней.
– Какая дерзость! Нет, правильно, что она на черном… Мерзкая, вздорная девчонка! – сказала Медузия.
Пожизненно-посмертный глава Тибидохса покачал головой. Его задумчиво обвисшие усы воспрянули и запрыгали, сердито постукивая по стеклам очков.
– Меди, ты первая дурно повела себя с ней! Девочка не подслушивала. Она просто шла нам навстречу. Мне кажется, я догадываюсь, что с ней, – укоризненно произнес Сарданапал.
– Кто поступил дурно, я? Ей четырнадцать, а мне… – Медузия спохватилась и размыто продолжила: – А мне несколько больше. И вообще, довольно того, что я доцент кафедры, а она простая ученица!
– Вот именно потому, что ей четырнадцать, и потому, что она просто девочка, надо быть снисходительным! – сказал Сарданапал.
– Вы удивляете меня, академик! Вечно вы нянчитесь со своей Таней Гроттер! Так почему же вы не перевели ее на белое отделение, если она такая расчудесная? – ревниво спросила Медузия.
– Не смог, Меди! Таня пока не черный маг, но уже и не белый. Она где-то между осознанным добром и стихийным злом, которое совершает сгоряча и не задумавшись. Она как весы склоняется то в одну, то в другую сторону. Оставь я ее на белом отделении – другая чаша перевесила бы, и она стала бы черной уже навсегда или сделалась бы одной из тех белых магов-ханжей, которых полно в Магществе. Тех магов, которым кажется, что они вправе все и за всех решать потому лишь, что избегают красных искр. Да в профессоре Зигфриде Клоппе было куда больше человечности, чем во всех этих надутых правдолюбах вместе взятых!.. А сейчас, возможно, у Тани есть шанс вновь стать белой. Небольшой, но все же есть.
Таня долго стояла на чердаке у фиолетовой завесы, перегораживающей выход на крышу. По щекам у нее текли слезы. Завеса потрескивала. Ее шуршание напоминало Тане звук сминаемого пакета из толстого целлофана. Было видно, что ее не снять никаким заклятием. Поклеп и Великая Зуби разбирались в черной магии явно побольше, чем недавно переведенная с белого отделения ученица.
Неожиданно, когда пропасть уныния, в которую все глубже падала Таня, стала совсем бездонной, кольцо Феофила Гроттера потеплело. Голубоватая нить света оторвалась от него и уткнулась в дальнюю стену. На одном из камней, на который едва ли кто-то бросил бы взгляд без особой нужды, белела старая, но все еще различимая надпись: «Выше нос, Лео! Мы еще покажем судьбе мгновенный перевертон!»
Таня улыбнулась сквозь слезы. Ей почудилось, что отец через годы ободряюще протянул ей руку.
– Выше нос, Лео! Мы еще покажем судьбе мгновенный перевертон! – повторила она.
* * *
Когда Таня вернулась, Гробыня Склепова, роковая девушка черного отделения, в отличном настроении кружилась по комнате, вальсируя с глупо хихикавшим от счастья скелетом Дырь Тонианно. На новом красном покрывале ее кровати-гроба валялась колода карт. Пиковые король и дама лежали отдельно, окруженные пестрым хороводом десяток, валетов и тузов.
Увидев Таню, Гробыня бесцеремонно отпустила скелет, немедленно грохнувшийся прямо посреди комнаты, и подбежала к ней.
– Гроттерша, ты видела? Я раскинула карты! Пуппер будет мой! Можешь теперь убрать свои загребущие ручки! – крикнула она.
Таня внимательно посмотрела на карты.
– С чего ты решила, что Пуппер – это пиковый король? – поинтересовалась она.
– А кто он?
– Самое большее – бубновый валет. Англичане сроду не были пиками, не их масть… Пиковый король – это уж скорее Поклеп… Да и потом, разве ты пиковая дама? Пиковая дама – Медузия или Зуби, а ты дама треф, – сказала Таня.
Гробыня нахмурилась. Слова Тани попали в цель. Правда, уже спустя секунду Склепова вновь повеселела. Она имела неисчерпаемый запас жизнерадостности:
– Не выступай, Гроттерша! Сама выходи замуж хоть за своего зануду Поклепа, хоть за черта лысого! Мой Пупперчик пиковый, я это точно знаю! У него глаза темные, мало тебе? И плащик тоже темный! Он весь такой милашка! «И за бо-орт его броса-ает в набежа-авшую волну!..» – запела Гробыня.
Она обожала переиначивать песни. Вот и теперь в роли Стеньки Разина явно выступала сама Склепова, Пупперу же, завернутому в пеструю шаль, досталась незавидная роль персидской княжны. Дальше Гробыня слов песни не помнила и поэтому быстренько закруглилась.
– Одним словом, бульк – и нету Пупперчика. Одни денежки остались, – пояснила она и, собрав карты, вытянула из шкафа зудильник.
Магическое блюдо задрожало, затуманилось и нашарило в своих потусторонних глубинах длинноносую бельмастенькую ведьму.
– Привет вам, продрыглики и проклятики, маги, магвокаты, магвочки, маггесы и маггеры! – затараторила она. – В эфире «Последние магвости» и ведущая Грызиана Припятская! Надеюсь, вы все протерли свои зудильнички мягкими тряпочками? А если нет, то как вы увидите мой загар, я вас спрашиваю? Целую неделю меня не было! Ах вы, хамы, хамсики и хамусики, не соскучились по своей сладенькой Грызианочке? Нет? Неужели напрасно я вас целый год заговаривала да зомбировала? Вот какая я противная, скверная! Чтоб мне еще сорок раз замуж выйти и ни разу не развестись, какая я бяка! А все праздники эти, будь они неладны! Вроде полагается отдыхать, ну я и отдыхала. Была на Лысой Горе, каталась на горных лыжах. Говорят, там еще остались сосны, которые я не сшибла своим лобиком! И ни одной ссадины, имейте в виду! Вот что значит иметь твердые принципы и железобетонную мораль!..
А теперь, так и быть, посмотрим, что у нас новенького в мире. Новостей, как ни странно, довольно много. Похоже, большинство нехороших волшебников просто-напросто не пожелали уходить на зимние каникулы. В Маглионе ограблен банк. Жабьи бородавки и зеленые мозоли не тронуты. Похищен зеркальный щит Персея, позволяющий любому, кто им владеет, оставаться неуязвимым для любых видов магии. В защите банка, прежде считавшейся неприступной, была пробита глубокая брешь, через которую злоумышленник проник в банк и покинул его незаметно для джиннов охраны. Маглиция до сих пор не может прийти к единому мнению, каким образом было осуществлено это дерзкое преступление.
Дядюшка Сэм моментально обвинил во всем мировой магоризм, стремящийся к подрыву курса зеленых мозолей. Однако Дядюшке Сэму не слишком поверили, поскольку его обвинения зачастую подозрительно предшествуют совершению преступления. Сам Сэм объясняет это выдающимися способностями своей пифии…
В Магмитаже открылась выставка скульптур Гераклита Милетского. Уникальность этих скульптур, созданных более двух тысячелетий назад, в том, что они абсолютно невидимы и неосязаемы. Уже несколько веков искусствоведы спорят, существуют ли они на самом деле. Одни утверждают, что скульптур не существует, другие – что существуют, третьи – что скульптуры существовали, но были украдены еще в Средневековье и теперь находятся в коллекции Бессмертника Кощеева. Сам Бессмертник все отрицает. Впрочем, похищение Василисы Премудрой он тоже отрицал более трехсот лет и лишь недавно сознался, что «одолжил» Василису на некоторое время для проведения курса костеукалывания…
И наконец еще одна сногсшибательная магвость! Обычно кавалеры защищают дам, но на этот раз вышло все наоборот – дама, точнее девушка, не только защитила кавалера, но и буквально стерла в порошок его обидчиков…
А началось все так. Тетя Настурция, британская родственница Гурия Пуппера, пила чай «Пиптон» вместе с другой тетей, чьей доброты боится даже Вий, когда внезапно перед ними телепортировались трое весьма необычно одетых, или, точнее, необычно неодетых, мужчин. Тетя Настурция и другая тетя были так шокированы, что вначале поколотили их своими зонтиками и лишь после узнали в этой троице своего магвоката Хадсона и двух магнотизеров из личной охраны Пуппера.
Как выяснилось, магвокату удалось обнаружить след сбежавшего несколько дней назад от своего тренера Пуппера и почти вернуть Гурия тетям, однако ему пришлось иметь дело с Пипой Дурневой, девушкой из мира лопухоидов. Мадемуазель Дурнева, кстати, дочь небезызвестного председателя В.А.М.П.И.Р., мощным магическим импульсом катапультировала преследователей Пуппера из своей квартиры, где Гурий, видимо, скрывался. Мало кто способен так убедительно защитить свою любовь! Согласно закону Высшей Магии, который ни разу не нарушался с 1198 года, подросток, обнаруживший магические способности, не может дольше оставаться с лопухоидами и должен поступить на обучение в одну из магических школ. Так как Пипа русская, скорее всего, этой магической школой станет Тибидохс…
В заключение тетя, которую побаивается даже Вий, посмотрела на магнотизеров своими добрыми голубыми глазами – и те немедленно отправились искать себе другую работу. Магвокат Хадсон великодушно прощен и отделался лишь чувствительными уколами зонтиком. Правда, ему пришлось простоять четыре часа на коленях и написать шестьсот шестьдесят семь письменных обещаний, что он в ближайшее время найдет беглеца и вернет его тетям в целости и сохранности.
Ох-ох, что делает любовь! Помнится, и я когда-то теряла голову… Впрочем, это тема не для дневного блока новостей. Смотрите мою ночную передачу «Про то и про се. Откровения ведьмочки». Детям до восемнадцати лет можно не беспокоиться – зудильники заговорены…
Грызиана Припятская выпустила красную искру, и в тот же миг в руке у нее возник высокий хрустальный бокал.
– Поднимаю этот бокал за новую звезду, вспыхнувшую на магическом небосклоне! Неподражаемая Пипа Дурнева! Гип-гип, ура!
Гробыня смахнула с зудильника изображение бельмастенькой ведьмы и сунула его в шкаф.
– Ты слышала, Гроттерша, – у нас появилась конкурентка! Конкретная такая девица! Ничего не смысля в магии, напрочь снесла магвоката и двух взрослых магнотизеров! Нехило, а? Магвокат еще ладно, туда-сюда, но магнотизеры-то лет десять небось зубрили боевую магию! М-да, такая за Пуппера саму Чумиху в бараний рог согнет, – заявила она.
Таня тупо уставилась на шкаф. Ей чудилось, будто ее огрели по затылку дубиной. Пипа в Тибидохсе! У Пипы, которая всю жизнь была глупа как пробка и умела только всем гадить и этим развлекаться, обнаружилась интуитивная магия!
Склепова испытующе взглянула на Таню. Хотя Таня молчала, от Гробыни сложно было что-либо скрыть.
– Что-то ты скисла, Гроттерша! Рада небось радешенька, что твоя сестренка прилетает в Тибидохс? – сладким голосом спросила она. – А уж я-то как рада! Чувствую, мы с Пипой подружимся. И Грызианке она понравилась. Смотри-ка, как доброжелательно она к ней отнеслась. Грызианка всегда умеет увидеть хорошего человека.
Глава 3
Пипа Дурнева и ее восемь чемоданов
Председатель В.А.М.П.И.Р. Герман Дурнев ходил по комнате, мрачный и злой, как Безглазый Ужас в кандальную ночь. На ногах у него были сапоги графа Дракулы, на поясе шпага. На бледном лбу серебрилась корона. Халявий и такса Полтора Километра опасливо следили за бывшим депутатом, один с дивана, другая из-под дивана. Они уже привыкли, что, когда он надевает всю эту вампирскую амуницию, с ним лучше не связываться.
Посреди комнаты, уперев руки в бока, стояла Пипа. Щеки у нее были красные, а глаза зареванные. Она спорила с отцом.
– Нет, нет, нет! Я этого никогда не допущу! Только через мой труп! – грохотал родитель.
– Папуля, умоляю, не ставь меня перед выбором! – пропищала Пипа. – Не вынуждай меня делать тебя трупом! Я все равно поеду!
– Как ты смеешь так разговаривать с отцом, я тебя спрашиваю?
– Напугал, корону надел! Прямо вся дрожу! А вот и смею! – Пипа попыталась топнуть двумя ногами сразу, но у нее получился лишь нелепый злой прыжок.
– Молчать! – взвизгнул Дурнев, звякнув шпорами. – Ты знаешь, кто я?
– Да откуда? Я вас в первый раз вижу, мужчина! И вообще, нечего меня запугивать! Я твоему банку денег не должна! – фыркнула Пипа.
Регалии Повелителя вампиров и общественная значимость папули не производили на нее впечатления. Она привыкла помыкать им с младенчества, когда бесцеремонно пыталась отпилить ему голову штырьком от погремушки и вытирала испачканные мороженым руки о брюки его делового костюма.
