скачать книгу бесплатно
Лигул продолжал умиленно любоваться отрубленными головами. Со стороны на него противно было смотреть. Нижняя губа отвисла, глаза остекленели. Глава мрака походил на вурдалака.
– Смотри на вещи шире! Лучше вспомни Прасковью! Многие ли стражи могут устоять на ногах, когда она смеется или плачет?..
– Прасковья – это другое. Она же не бьется на мечах, – возразил Сын Большого Крокодила.
– При чем тут мечи? – вкрадчиво спросил Лигул. – Ты давно не поднимался в верхний мир. Там быстрее учатся, но быстрее и умирают. Троил, вынужден признать, кто угодно, но не дилетант. Он знает: чем тяжелее телу, чем больше оно голодает, страдает, тем лучше для эйдоса. В крайних же обстоятельствах эйдос удесятеряет человеческие силы. Условия же Большой Пустыни можно назвать очень крайними.
– Синдром Золушки. Кем бы она была, если бы мачеха не превратила ее жизнь в ад? Заевшейся, недовольной жизнью коровой, – прошамкала себе под нос Аидушка Мамзелькина.
Сын Большого Крокодила недоверчиво хмыкнул.
– Кроме того, есть и другое объяснение хорошему владению клинком, – продолжал Лигул. – Мой отдел улучшений отыскал способ передавать накопленные умения. Правда, это требует чудовищных затрат энергии эйдосов, но в отдельных случаях можно пойти на любые траты. Мне всегда было досадно, что бесценный опыт уходит в песок. Вот живет старый таксист – хорошо знает город, до последнего двора, и раз – уходит! Уносит все с собой! Нет чтобы оставить, поделиться. И ученый, и художник, и правитель – секунда, остановка сердца, и все где-то там далеко!.. Унесли копилочку! А ведь многие высоты достигаются лишь однажды: Пушкин, Эйнштейн, Шекспир, сапожник Пяткин из Самары…
Глава мрака сокрушенно зацокал языком.
– Опыт можно было передать и раньше, – осторожно напомнил Бельвиазер.
– Разумеется. Через подселение личности. А подселенная личность часто оказывалась сильнее основной, что приводило к шизофрении. Сейчас же передается только опыт, безо всяких закидонов, – пояснил Лигул.
– И чей опыт вы передали Виктору? Надеюсь, не Арея?
– О нет. Арей тогда был еще жив. Кроме того, Арей – рубака. Он бесценен в открытом бою, когда надо просто идти и резать, но маскировка, хитрость, неуловимость, навыки шпионажа – всем этим он не обладал и не пытался обладать… Я передал мальчику опыт второго меча мрака.
Сын Большого Крокодила привстал:
– Хоорса?
– Ну да! – признал Лигул как нечто само собой разумеющееся. – Хоорс есть Хоорс. Хотя Арей и зарубил его когда-то, во многом это дело случая… И как мы видим, Хоорс кое-чего стоит до сих пор. Конечно, дело не только в Хоорсе. Многое мальчишка приобрел сам. Кроме того, опыт Хоорса не смог бы войти полностью и остаться надолго, не обладай эйдос Виктора начальной силой и чудовищной волей.
Глава Канцелярии с торжеством взглянул на отрубленные головы.
– Надеюсь, он убил хотя бы не всех сразу? – прорычал Барбаросса.
– Увы, нет. Гондир был зарублен дней пять назад. Шимелус – три дня назад. Бурф – сегодня на рассвете.
– Дуэли запрещены, – зачем-то напомнил Карл Австрийский.
– Да, друг мой! – пряча улыбку, вздохнул Лигул. – Дуэли якобы запрещены (хотя вы все равно деретесь), но в данном случае Виктор выполнял мой приказ. Завтра я отправляю его в человеческий мир, и мне хотелось узнать, чего он стоит. Он знает наши правила: Тартар может покинуть только достойный, и это право надо заслужить.
Сын Большого Крокодила щелкнул мощными челюстями.
– А если бы кто-то из троих… – медленно начал он.
– Оказался сильнее Виктора? – угадал Лигул. – Что ж, я признал бы, что ошибся и Большая Пустыня не принесла результатов. Меня печалит другое. Эти достойные бойцы могли погибнуть в битве со светом и многих утащить с собой. Но, увы, сам факт того, что они погибли, доказывает, что они не были лучшими. Кроме того, все трое втайне сочувствовали Арею. Один добропорядочный страж целый год записывал для меня их разговоры!
– Треть эйдосов переходит стукачу, – прошамкала бесстрашная Мамзелькина, знавшая, что ее некем заменить.
– Информатору, Аида Плаховна! – сухо поправил Лигул, поворачивая голову в сторону открывшейся двери. Вернувшийся Виктор Шилов неподвижно замер справа от стола.
– Успокоил птичку? – спросил Лигул.
Юноша кивнул и снова застыл. Глава мрака прислушался. В Канцелярии все было тихо.
– Забыл спросить. Хорошо, Аида Плаховна напомнила. Что там с дархами Шимелуса, Гондира и Бурфа? – озабоченно продолжал Лигул.
Молодой человек сунул руку в кожаную сумку и небрежно бросил на стол три сосульки. Дархи, сплетенные в смертельной схватке, безостановочно жалили друг друга острыми окончаниями. Бонзы разом склонились к столу. У двенадцатого, шестого и четвертого мечей мрака по определению не могло оказаться плохих коллекций.
– Ты их даже не разбил!.. А ведь могли и уползти! – зацокал языком Лигул.
– Один мог. Два или три нет. Все равно сцепятся, – со знанием дела сказал юноша.
Нетерпеливый Бельвиазер вскочил с места и, попросив разрешения у Лигула, кинжалом для дархов умело разделал все три сосульки, ссыпав эйдосы горкой. При этом собственный его дарх едва не придушил хозяина цепью, не желая смиряться с тем, что ему ничего не светит.
– Люблю этот момент, – хищно раздувая ноздри, сказал Бельвиазер и отвернулся, чтобы не терзать себя, глядя на эйдосы, которые достанутся другому.
Лигул ловко ссыпал грустно переливающиеся песчинки в контейнер. Вильгельм услужливо потянулся к крупному, отдельно лежащему эйдосу, сияющему, как далекая звезда, но Лигул вежливо отвел его руку.
– Я сам. Мне полезно двигаться… А доносителю на этот раз хватит и пятой части. Уж больно эйдосы хороши. А то дай ему треть – завтра он на каждого из вас накатает, – сказал глава мрака с быстрой обезьяньей ужимкой, на которую лицо молодого человека невольно отозвалось передразнивающей гримасой. От этих слов всем бонзам стало не по себе.
Лигул небрежно смахнул со стола осколки дархов. Контейнер с эйдосами он держал под мышкой, притворяясь, что не замечает, как тянется к ним его собственный дарх – предмет тайных вожделений всего Тартара по заключенным в нем богатствам. Когда же стало очевидным, что не заметить этого нельзя, глава мрака перекинул цепь с дархом за спину.
– Думаю, на сегодня мы уже все обсудили! – с улыбочкой сказал Лигул. – Конкретные распоряжения начальники отделов получат в ближайшее время. Аида Плаховна занимается валькирией и некромагом. Виктор Шилов отправляется в человеческий мир… – глава мрака помедлил, получая удовольствие от скрытого нетерпения, с которым слушал его юноша, – завтра вечером! – договорил Лигул и сделал шаг к двери, показывая, что никого не задерживает.
Юноша с внешним равнодушием кивнул, однако от бонз мрака и тем более от Лигула невозможно было спрятать, как он рад. Вырваться из Тартара! Из Большой Пустыни! Увидеть солнце! Ощутить, что ветер может быть не только затхлым, горизонт не только серо-свинцовым и сдавленным, а сероводородная вода из Гниющих Болот, возможно, не самая вкусная вода в мире.
Лигул искоса взглянул на юношу своими птичьими глазками.
– Ах да! – воскликнул он, ударив себя по лбу, будто о чем-то забыл. – Виктор!
Молодой человек тревожно остановился.
– Виктор, твоя большая птица меня тревожит. Ты оставляешь нас, поднимаешься в человеческий мир. Что ж, не смею тебя задерживать! Большому кораблю – большое плавание. Но что будет с ней?
– Как что? Я возьму Ара с собой.
Глава мрака сокрушенно покачал головой:
– Ай-ай-ай! Этого я и опасался. С собой его взять никак нельзя. Там человеческий мир.
Виктор Шилов погрустнел.
– Я боялся, что вы так скажете. Хорошо! Я отведу Ара в Большую Пустыню и отпущу на свободу. Если выехать прямо сейчас – я еще успею.
Лигул печально цокнул языком.
– Нет, Виктор. Это нехорошо! Экзюпери, которого так любят цитировать наши враги, говорит: мы ответственны за тех, кого приручили. Неправильно отводить птицу в Большую Пустыню. Ей там будет одиноко.
Шилов внимательно посмотрел на своего собеседника. Чувствовалось: он пытается понять, куда клонит глава мрака.
– Ар привыкнет. Он отлично умеет охотиться. Он добывал пищу себе и мне, – быстро сказал Виктор.
Лигул опять цокнул языком. На сей раз звук вышел совсем противным, точно он сосал дырку в зубе.
– Возможно. Но вдруг твоя птица на кого-то нападет?
– И что? Я открою вам секрет! Все обитатели Большой Пустыни нападают на любого, кого увидят!
– Нет, Виктор, – еще печальнее сказал Лигул. – В Большую Пустыню отпускать мы ее не будем. Боюсь, выход один.
– Какой?
– Самый очевидный. Тебе придется убить твоего Ара.
Юноша вздрогнул. Такого он не ожидал.
– Убить Ара? Вы серьезно? – недоверчиво переспросил он.
– Да, Виктор. Не думаю, что это будет трудно. Тебя птица знает и подпустит близко.
– А если я откажусь?
– Откажешься – возвращаешься в Большую Пустыню. В холод, в жару, в забвение. Без возможности когда-либо ее покинуть.
– А человеческий мир?
– Если ты не убьешь птицу? Никакого человеческого мира! Мне не нужны ослушники. Смерть птицы – мое условие и твой проездной билет! – жестко отрезал глава мрака.
Шепот смолк. Бонзы мрака ждали, переводя глаза с Лигула на юношу и обратно. Им, как никому другому, было известно, что этот момент ключевой. Знали они и то, почему он ключевой. Переступить достаточно один раз. Путь назад, если и возможен, только через огромную боль.
Юноша взвешивал, холодея от тоски. На одной чаше весов были все его тайные надежды, которые он лелеял четырнадцать долгих лет, но особенно сильно, конечно, в последние годы, когда Лигул, не объясняя зачем, вместе с очередной дохлой кошкой (кажется, в праздник самоопределения Тартара) прислал ему большую стопку журналов из человеческого мира. Это были глянцевые журналы из тех, что лежат на столиках в парикмахерских и у зубных врачей, очень обтрепанные, не исключено, что из парикмахерской и взятые.
Для Виктора, умевшего только выживать, убивать и маскироваться, это стало окном в новый мир. При сером и вечно размытом освещении Среднего Тартара он приникал к этим журналам. Жадно вглядывался в яхты, пальмы, спортивные машины, в каждое холеное женское лицо, в каждого преуспевающего бизнесмена, казавшегося ему невероятно дряблым и беспомощным, сколько бы охраны его ни окружало. Он бы прикончил таких и сотню, даже если бы его выпустили на них с голыми руками, а им, напротив, раздали бы всем секиры, мечи и топоры.
Виктору с его простыми, Большой Пустыней сформированными понятиями казалось, что человеческий мир – легкая добыча. Только бы его туда отпустили! Конечно, он легко сумеет перебить этих ожирелых воинов, забрать их еду, женщин и роскошные дома. Получить их безделушки и скоростные повозки, которые были явно лучше той громыхающей колесницы, которую он смастерил своими руками. Еще бы: ради каждой сохранной деревяшки или целого гвоздя ему приходилось прорывать многометровый котлован!
На другой же чаше весов была ЕГО ПТИЦА, у которой хватило глупости к нему привязаться. Иногда Виктор спрашивал себя «почему?» и понимал, что причина, возможно, крылась в том, что он единственный во всей Большой Пустыне иногда ласкал ее, жалел и не пытался убить. И птица платила ему за это тем единственным, чем могла – своей жизнью.
А хуже всего было то, что Виктор чувствовал, что его внутренний выбор уже совершился.
За спиной у Лигула как-то незаметно выросли четыре молчаливых стража его личной охраны – из тех, чью верность глава мрака щедро оплачивал отборными эйдосами. У двух первых были короткие мечи, у задних – метательные копья. Виктор смотрел на синеватые наконечники. Смерти он не боялся, но Большая Пустыня хуже смерти. Смерть – неприятное мгновение, иногда, правда, затянутое, но все равно конечное, Большая же Пустыня – пустая и страшная вечность.
– Я не расслышал ответа! – напомнил Лигул незаинтересованным голосом.
– Да, – выдавил Виктор глухо.
– Что «да»?
– Согласен.
– На что согласен? Говори полным предложением! – усиливая унижение, потребовал Лигул.
– Я… убью свою птицу.
Лигул ничем не выдал радости, лишь дрогнул крыльями носа, однако бонзы безошибочно ощутили: глава канцелярии до крайности доволен. Та неназванная сила, что стоит за светом, не дремлет и в Тартаре, складывая из поступков, как заметных, так и малозаметных, дальнейшую судьбу эйдоса в вечности.
Виктор Шилов выскочил первым, чтобы оказаться у своей птицы прежде, чем из канцелярии начнут выходить начальники отделов. За Виктором потянулись бонзы мрака.
Бельвиазер приотстал, чтобы шепнуть Мамзелькиной:
– Парню ничего не известно о законах мироздания! Откажись он – мы уничтожили бы его тело, но никогда не смогли бы оставить в Тартаре его душу!
– И, мила-ай! Ты словами-то не части! Не знаешь ты Лигула! Ты на ход вперед все видишь – он на три… – так же шепотом отвечала старушка. – Бойца-то какого вырастил! Да еще человека! Да еще с эйдосом! Умение ему дал Хоорса, а характер выковал в Большой Пустыне! Такие фигуры на доске раз в сто лет появляются! Теперь главное – его к себе привязать, чтобы не рыпнулся!
Бельвиазер вопросительно вскинул брови:
– Разве так привязывают? Парень-то птицу убьет, но Лигула возненавидит!
Мамзелькина хихикнула, двумя пальцами натягивая верхнюю губу, чтобы скрыть отсутствие передних зубов.
– И пущай ненавидит! Главное, чтобы переступил. Переступит – отрежет себя от помощи света. А без нее все одно наш, хоть исплюйся… Думаешь, полицаи, которых из пленных вербовали, очень Гитлера своего усатого любили? Попадись он им ночью и без охраны – живым бы закопали. Да только нахлещутся водки – деревни жгут. Женщин на штыки, а младенцев в колодцы. Таскаешься, бывалоча, за ними – плохую работу докашиваешь. Самой противно!
* * *
Бонзы мрака разглядывали огромную птицу, впряженную в повозку. Виктор, успокаивая, обнимал ее за шею, поглаживая нарост под клювом. Их окружала толпа, состоявшая в основном из любопытных канцеляристов. Некоторые для пущей воинственности ощетинились найденными в чулане алебардами, валявшимися без дела со времен последней войны с Эдемом.
Один из горе-вояк уже лежал под деревом с забинтованной головой и ругался на санскрите, вставляя отдельные персидские выражения.
Виктор ни разу не взглянул ни на него, ни на бонз. Он взял страуса за нарост внизу клюва и принялся тереть его двумя руками – сильнее, чем прежде. Он знал, чего добивается. Мощные ноги громадной птицы расслабились от удовольствия. Она легла и, вытянув шею, закрыла глаза. Левой рукой продолжая придерживать нарост, правой Виктор достал четырехгранный кинжал – узкий, похожий скорее на длинный кованый гвоздь. Несколько секунд он смотрел на него, набираясь решимости, а потом, намечая, коснулся кинжалом маленькой, едва заметной впадины в массивных костях черепа, на два пальца выше линии глаз.
Страус, потревоженный неприятным прикосновением, начал открывать глаза, но тут, отпустив нарост, Виктор с силой ударил основанием левой ладони по плоскому навершию кинжала, на всю длину узкого клинка вогнав его в мозг птицы.
Страус вскочил, высоко подпрыгнул, а потом упал на бок, и шея его выгнулась, коснувшись хвоста. Ноги продолжали бежать, но, так как страус лежал на земле, получалось, что он вертится на одном месте вокруг закинутой назад головы. Наконец он затих, и только правая нога продолжала вздрагивать.
Оставив кинжал торчать в голове у птицы, Шилов поднялся и, глядя перед собой, двинулся на толпу канцеляристов. Ладонь он держал на рукояти меча. Канцеляристы торопливо раздвинулись.
Буонапарте с пингвиньей застенчивостью подошел к Барбароссе и шепнул ему на ухо:
– Прекрасный момент для вызова! Здесь-то не запрещено обнажать клинки! Пора ему познакомиться с германской мощью и отвагой!
Барбаросса, пылая рыжей бородой, воинственно заступил юноше путь. Виктор поднял остановившееся, больше никого не передразнивающее лицо. И – Барбаросса шагнул в сторону, уступая дорогу. Все это заняло не больше двух секунд и было замечено только теми немногими, кто стоял совсем близко.
Виктор миновал его и, не оглядываясь, скрылся за серыми стенами низких строений. Барбаросса, смущенный своим внезапным малодушием, мнительно всмотрелся в подчеркнуто незаинтересованное лицо Буонапарте.
– Я не боюсь щенка!.. Надо будет: изрублю в капусту! Но я-то дархом рискую, а он чем? Шкурой своей жалкой? Единственным тусклым эйдосом!
– Один эйдос – тоже немало! – осторожно заметил Буонапарте.
– Для меня – мало! – отрезал Барбаросса, оставляя в покое меч. – Желаю здравствовать!
