Месть валькирий

скачать книгу бесплатно


– Не я, – успокоил ее Багров.

Туман у почтовых ящиков стремительно густел. К счастью, подошедший лифт гостеприимно распахнул свой львиный зев. Пропустив вперед Ирку, Багров шагнул следом и нажал кнопку верхнего этажа. Дама с ними, разумеется, не поехала. Она меланхолично готовилась обрушиться в обморок.

– Что ты на нее набросился? Ну женщина и женщина! Пусть бы себе косилась! – спросила Ирка у Матвея, ощущая под ногами обнадеживающее дрожание лифтового пола.

– Нет, я так не могу. Если б ты знала, какие она мерзости о нас думала! И наркоманы мы, и жулье, и в лифте будем гадить, и родители у нас бомжи. Ужасная помойка в голове у этих приличных с виду дамочек! Ну кто ей, скажи, мешал подумать о нас, что-то хорошее? «Ну ребята... Ну спешат куда-то... И я когда-то была молодая... Наверное даже, эта девушка ему нравится...» Хотя бы так, – сказал Багров.

– «Наверное даже, эта девушка ему нравится»? Это ты о чем? – удивленно повторила Ирка.

Матвей не ответил и дважды сердито ткнул пальцем в уже нажатую кнопку.

– Ни о чем. Я же говорю – помойка у нее в голове... По-мой-ка! – торопливо проворчал он. – О, приехали! Выходи! Мы идем на крышу!

Ирка неохотно отвлеклась от интересной темы.

– А если туман просочится в шахту и тоже окажется на крыше?

– Исключено. Туман останется внизу. Чем выше, тем сильнее стихия воздуха и слабее стихия земля. В воздухе царствуешь ты, а на земле – полуночная ведьма. Именно поэтому я и выбирал дом повыше. Обычная девятиэтажка сравняла бы ваши шансы – не более, – заметил Багров.

Он вновь был в своей тарелке. Излучал самоуверенность. Едва двери лифта открылись, Багров проследовал на лестницу и оттуда – на крышу. Он не оборачивался. То, что Ирка тащится следом, – подразумевалось само собой. Молодую валькирию это ужасно раздражало, и она мысленно назвала Матвея «надутым осляндием».

Едва она это сделала, как «надутый осляндий» замер. Спина его окаменела.

«А ты не подзеркаливай!» – капризно подумала Ирка.

Дверь крыши была заперта на висячий замок, настроенный по всем признакам «не пропущать». Туман остался внизу. Угроза, что он втянет магию, исчезла. Зная это, Багров поднял перстень, собираясь внушить замку его глубокую неправоту, но в последний момент решил дать шанс Ирке.

– Вызови дрот... Так... Вставь его наконечник в замок... Поверни!

Ирка последовала его совету. К ее удивлению, широкое лезвие копья сузилось и вошло в узкую скважину без всяких препятствий. Легкий поворот, и замок печально закачался, повиснув на дужке. Они вышли на крышу. Под ними был город, полный сиюминутных желаний и суетливых радостей. Куда-то, блестя плоскими жучьими спинами, пробегали автомобильчики. По тротуарам рассыпались мелкие, как крошки, пешеходы. Кое-где мелькали пестрые точки зонтиков. Ирка подняла голову, и по легкой, капельной, совсем невесомой измороси, которая тотчас покрыла ее лицо, вспомнила старую добрую истину Винни-ибн-Пуха и Пята-бель-Чка, что «кажется, дождь начинается».

Багров, настороженный и недоверчивый, подошел к краю крыши и всмотрелся вниз. Ирка последовала его примеру, однако не увидела ничего примечательного. Оттуда, где они стояли, видна была лишь плоская, уходящая вниз перспектива дома.

– Отлично... просто отлично... – сказал Багров себе под нос.

– Что ты там высматриваешь? Там же ничего нет, – удивилась Ирка.

Матвей молча повернулся к ней. В руках у него возник голубь, белый до ослепительности. Маленькая голова, изгиб шеи и тугая грудь говорили о породе. Птица косилась на Багрова тревожно-ошалелым взглядом. Должно быть, еще секунду назад она спокойно сидела в элитной голубятне.

Деловито осмотрев птицу, Матвей передал ее Ирке.

– Дохни на голубя, валькирия! Отдай ему частицу себя! – приказал он.

– Зачем?

– Потом поймешь. Сделай то, что я сказал... Так нужно!

Ирка послушно взяла птицу. Голубь был упругим, теплым, вполне материальным. Бьющийся комок жизни с торопящимся сердцем. Нахохлившись, голубь недовольно шевелился в руках у Ирки, пытаясь высвободить крылья, и скашивал на нее глаза. Ирка подула ему на голову, и тот сразу притих, ловя клювом теплый воздух.

– Готово? – нетерпеливо спросил Багров, внимательно глядя на голубя. – Умница, то что надо!.. А теперь подойди к краю крыши, вот сюда... Подошла? Бросай его!

– Что, прямо вниз? – нерешительно спросила Ирка, которой даже смотреть тревожно было с такой высоты.

– Смелее бросай! Не разобьется! Это же птица! – приказал Багров.

Ирка нерешительно подбросила голубя. Тот сразу раскинул крылья и, подхваченный упругим ветром, стал кругами снижаться. Ирке он напоминал газету, сорванную ветром с балкона. Такой же порывистый, полный непредсказуемого изящества полет и то же мгновенное замирание с распластанными крыльями.

Напружинившись, точно охотящийся кот, Багров следил за птицей. Его голова нависала над пустотой.

– Приготовь дрот! Скорее! Когда что-то почувствуешь – бросай!.. – приказал он.

– Бросай?! В кого?

Багров сердито взглянул на Ирку и сразу же снова на голубя. В его взгляде читалось, что если что-то надо объяснять, то объяснять не надо.

– В меня! – сердито передразнил он, – Разве не понятно? Где копье?

Вскоре голубь стал не крупнее белой точки. Несколько раз точка исчезала, но потом появлялась вновь. Далекое детское воспоминание проснулось в памяти Ирки.

Вот она стоит на берегу пруда и смотрит, как отец ловит рыбу. Сильный ветер с берега лохматит рядом стоящие ивы и надувает ей, Ирке, платье. У нее мерзнут ноги, но ей все равно почему-то весело. Поплавок – юркий упитанный призрак с красной верхушкой – мелькает в сильной ряби, изредка показывая пенопластовое брюхо, такое же мимолетно и остро-белое.

Голубь почти достиг земли, когда что-то быстрое и темное отделилось от стены дома. Белую точку закрыла темная тень. Ирка удивленно заморгала, не понимая, что происходит.

– Бросай! Ну-у! – страшно крикнул Багров.

Дрот сам собой хищно рванулся из Иркиной руки, но она, жалея птицу, сжала пальцы и не пустила его. Темная тень исчезла. Ирка опустила руку.

– Почему ты не бросила? – тяжело дыша от гнева, спросил Матвей.

– Там же птица! Я бы попала в нее!

– Правильно. Именно в птицу и надо было кидать!

– Ка-ак?

– Дрот бы поразил ее вместе с тенью! Для этого я и выбрал белого голубя! Нужна была хорошо заметная мишень! – пояснил Багров.

– Мишень? Но он же живой! Ты что, не понимаешь: голубь – живой! – вознегодовала Ирка.

– Был живой. Есть такой хороший земной глагол: был, – спокойно перебил ее Матвей.

– То есть как?

Глянув с крыши вниз, Багров сжал и сразу же разжал ладонь. Ирка увидела невесть как оказавшееся в ней окровавленное перо.

– Полуночные ведьмы ненавидят птиц. Патологически. Я знал, что она не удержится... У тебя был хороший шанс прикончить ведьму. Ты им не воспользовалась, – устало сказал Матвей.

Ирка не поверила своим ушам.

– Значит, выпуская птицу, ты заранее знал, что она обречена? – спросила она, мучительно вглядываясь ему в глаза в поисках ответа и боясь, очень боясь получить этот ответ.

Багров пожал плечами.

– Что из того, если знал? Когда ты ловишь рыбу на червя, тебя очень смущает судьба червя?

– Ты знал, – убито сказала Ирка. В ее сердце обвалился карточный дом.

– Нельзя, в конце концов, быть такой сентиментальной! Ты не слезливая художница, которая ловит на кухне мотыльков в коробок, чтобы отпустить их в лесу! Ты – гвардия света! – воскликнул он.

Ирка грустно смотрела на него. Простить ему птицу – такую живую, – на которую она только что дышала, она не могла.

– Это нечестно! Я думала, что... И потом, ведьма была совсем не готова! – негодуя, начала она.

– Не надо думать! Это война! – рассердился Багров. – Знаешь, сколько народу в Тартаре могут сказать: «Он поступил нечестно! У нас же было перемирие!»

– Но мы не в Тартаре! Светлые не должны так нападать! – отрезала Ирка.

Багров согласился с ней, вскользь заметив, что именно по этой причине темные живут в среднем гораздо дольше.

– Они не тонут в сентиментальных соплях, когда доходит до дела, – заметил он.

Ирка не слушала его. Тоска, что кто-то, казавшийся близким, оказался чужим и жестоким, – навалилась на нее дряблым брюхом. Памятью ладоней она ощущала еще теплые тугие бока птицы, от которой осталось одно окровавленное перо. В данную секунду Багров казался ей хуже, чем полуночная ведьма. В ведьме, во всяком случае, она никогда не разочаровывалась.

Повернувшись (Матвей продолжал говорить что-то, но она не слышала голоса, хотя рот его и открывался, как у марионетки), она бросилась бежать. Не думая куда, не думая зачем. Просто чтобы не видеть его. За вентиляционной трубой, откуда явственно доносился запах пригоревшего молока, она поспешно сдернула куртку и стала превращаться в лебедя. К тому времени, как Матвей нашел ее, трансформация почти завершилась.

За трубой Багров увидел деву-лебедь, руки которой стали крыльями. Черты лица неуловимо менялись. И вот уже у Ирки появился крепкий желто-коричневый клюв.

– Снизишься, и ведьма прикончит тебя! Я же говорил: она ненавидит птиц! – холодно сказал Багров.

– Тогда прикончи меня сам! Тебе же это ничего не стоит!.. Ну!

Последние слова ее были неразборчивы и напоминали лебединый крик.

Багров сделал шаг ей навстречу. Лицо у него было красным, оскорбленным. Не дожидаясь, пока он схватит ее, Ирка бросилась к краю крыши, оттолкнулась и начала падать. Мир завертелся. Зеленым квадратом заметался скверик внизу, играя в бешеную чехарду с томящими своим однообразием балконами. Ирка смутно надеялась увидеть смазанную фигуру Багрова, который – она знала это – стоит на краю крыши, но крыша срезалась в пустоту и исчезла. И вот наконец ветер упруго толкнул ее в раскинутые крылья. Превращение завершилось. Озорная, бесстрашная душа лебедя заполнила Иркино сознание. Круг за кругом Ирка снижалась, зная, что где-то близко, там, где уравниваются стихии земли и воздуха, притаилась полуночная ведьма. Испытывала ли Ирка страх? Да нет, пожалуй. Скорее она теперь испытывала азарт... азарт молодого и сильного лебедя. Ирка увлеклась борьбой с ветром и едва не просмотрела ведьму. К счастью, чуткий птичий взгляд зацепил странное пятно на одноцветной стене дома – пятно, похожее на шлепок серой глины, которой спешно залепили щель. Ирка пригляделась, и ужас перемешался с омерзением. Серая, плоская, к дому прижалась ведьма и, вцепившись в стену синими ногтями, карабкалась вверх. К ее жуткому лицу – Распухшему, с порванной щекой – прилипло несколько белых перьев. Глаза смотрели колючками.

И если бы взглядом можно было убить – Ирка была бы уже мертва, столько молчаливой, сосредоточенной ненависти полыхало в глазах ведьмы. Валькирия ясно ощутила, что ведьма хочет прыгнуть, но она так и не прыгнула, поскольку лебедь был слишком далеко. Вместо этого ведьма вытянула палец – страшный сизый палец, на котором дрожало похожее на каплю ртути кольцо. Не дожидаясь, пока от кольца оторвется искра, Ирка сложила крылья и нырнула вниз.

Посланная вслед искра скользнула по перьям и опалила шею холодным огнем. Боль прокатилась по телу тремя ледяными волнами, заставив лебедя гневно протрубить. Ирка расправила крылья и, поймав тугой дружественный ветер, стала набирать высоту, ощущая с каждым новым взмахом крыльев, как ослабевает гипнотическая власть взгляда ведьмы.

Сосредоточенный гнев, который безуспешно пытался вызвать у нее Матвей, вспыхнул теперь сам. Перелетев на балкон стоявшего напротив дома (блочная девятиэтажкка с рыжими подтеками на стенах), лебедь забился между детских санок и выставленных на медленное умирание связок «умных» журналов, дебелые телеса которых перепоясывал шпагат.

Ослабляя боль, которая до сих пор жила в ней, Ирка вернула себе человеческий облик и распрямилась с сияющим дротом в руке. Теперь копье полетело бы без колебаний. Однако ведьма уже исчезла. Там, где недавно на стене распласталось серое пятно, чернела крупная надпись:

зОвЫв шРоНеБ лОпЧнОв

И, хотя рядом с ней не было Багрова, Ирка странным образом поняла все сама:

«Вызов брошен. Полночь».

Глава четвёртая.

УЛИЦА ЛЕВОНА ТОЛСТОГО

Экзюпери заблуждается. Мы ответственны за тех, кого приручили, но не обязаны церемониться с теми, кто притворился прирученным, чтобы приручить нас.

    Йозеф Эметс, венгерский философ

В тот вечер в сумрачной резиденции мрака, в комнате, которую освещала единственная черная свеча, произошло чудо. Уже собираясь ложиться, Мефодий внезапно ощутил приятное размягчение души, точно ангел, пролетая, коснулся его своим крылом.

Он свесил ноги с кровати и задумался, испытывая редко посещавшее его желание осмыслить свою жизнь. Нельзя сказать, чтобы Меф жил совсем уж в потоке, позволяя реке дней нести себя. С другой стороны, за сотнями важных, а чаще неважных и мелких дел, за их мельтешепием, похожим на пляску бумажек в струе вентилятора, он нередко забывал о главном, о том, что жизнь его годна на нечто большее, чем сиюминутная служба мраку. Служба, к которой он относился так, как взрослые нередко относятся к работе, – как к неизбежному злу, от которого никуда не деться и которое следует переносить по возможности с юмором. Вот только беда, что юмор часто перерастал в веселую обреченность. Не с ней ли Меф бил комиссионеров по лбу печатью мрака? Бил, но все же поневоле ставил оттиски в их пакостные пергаменты, позволявшие им избегать Тартара и приносить мраку жатву в виде единственно ценного и неучтожимо вечного в этом мире – эйдосов.

Взгляд Мефа рассеянно обшарил темные утлы комнаты и, вернувшись к свече, скользнул по лежащей с ней рядом тетради с пружинным переплетом, на обложке которой значилось: «Общая тетрадь».