скачать книгу бесплатно
«Осознанно… – повторил он. – Осознанно… Да нет, это все равно что сбросить двухнедельного гиеленка с крыши в надежде, что он полетит… Как бы все выяснить наперед, чтобы не ошибиться? У кого?»
И Гай, покусывая ноготь, уставился на полукруг скал, замыкающийся на бумажном Межгрядье старого тетрадного листа.
Глава четвертая
Недевочка выходит в свет
Если человек ездит на лошади раз в год, он готов заплатить за удовольствие приличную сумму. Но если устроится работать, например конюхом, то вскоре даром вообще в седло не полезет. В сущности, в этом главное отличие между приятным и неприятным, увлечением и работой. Если ты можешь относиться к работе как к увлечению и всякий раз открывать в ней что-то новое – ты счастлив. Если нет – несчастен.
Йозеф Эметс, венгерский философ
Ул и Яра переживали один из счастливейших моментов. Все было ново для них: и смешное чихание ребенка, и его еще «нехоженые», новые, совершенно круглые, с нежной кожей пятки, и пушок на курносом носу с желтыми пятнышками сальных желез, и то, как он, сжимая губы, сердито кривит на сторону рот перед тем, как расплакаться. Все это было впервые, и все это было прекрасно.
Даже семейные ссоры, если они и происходили в тот период, были смешными, уютными и из-за какой-нибудь ерунды. Например, из-за того, кто будет катить коляску. Сценарий же ссор всегда был один.
– А не вкрутил бы ты лампочку? – спрашивала, к примеру, Яра.
– Ладно. Если ты засунешь в стиралку грязные вещи, а то у меня ни одной чистой футболки! – сразу соглашался Ул.
– Хм… Ну, в принципе, и без лампочки достаточно светло, – спохватывалась Яра. – Лучше пошли потискаем малыша!..
И, точно заговорщики, они шли к малышу. Разглядывали его, дергали за ручки и ножки, щекотали, переодевали.
Для стороннего наблюдателя ребенок Ула и Яры не казался привлекательным. Он был тощенький, совсем не рекламный. Лицо как у бритого гномика. Круглые провисшие щечки, глазки-пуговицы, узенький, вечно сморщенный лобик, отражающий больше желудочные процессы, чем работу мысли.
Но Яре и Улу их младенец казался самим совершенством.
– Правда, он самый красивый? – спрашивала Яра.
– И какой силач! – восхищался Ул, которого малыш только что двинул пяткой в нос. Любой бы нормальный человек отодвинулся, но счастливый папаша только подставлял под пятку крепкие скулы.
– Поцелуй его в другую пяточку! – потребовала Яра.
– Хорошо! – согласился Ул и получил пяткой в глаз, отчего стал еще счастливее.
Но все же существовали вещи, тревожившие молодых родителей. Малыш вел себя беспокойно. Ворочался. Часто вздрагивал. Не спал ночами.
– Может, он недоедает? – предположила Яра во время посещения детской поликлиники.
Их участковая была очень круглая. Именно это слово приходило на ум каждому, кто ее видел. У нее было круглое лицо, круглые глаза, круглые руки, круглые ноги, даже пальцы, украшенные кольцами, состояли из кругов, вытянутых, исключения ради, в овалы. И, кстати, фамилия у нее тоже была круглая: Шарова.
Услышав вопрос Яры, Шарова надолго задумалась. Затем заставила Яру покормить младенца при ней и взвесила его до и после кормления.
– Ох, мамочка, как насосался! Просто как клещ! Я-то думала, молока у вас нет, а его вон сколько! Ладно, будем наблюдать! Так-то вот, мамочка!
У Шаровой была привычка все время произносить слово «мамочка».
– Но он здоров? – спросил Ул.
– Конечно, здоров, мамочка! – сказала Шарова, хотя Ул по всем признакам был явным папочкой. Просто участковая настолько привыкла к мамочкам, что слово «папочка» почти забыла.
Дальше события развивались стремительно. Той же ночью Яра проснулась оттого, что по ее щеке провели чем-то влажным. Она открыла глаза, зажгла свет. Рядом с ней на кровати лежал младенец и смотрел на нее бессонными глазами. В правой руке у него был зажат цветок, похожий на мак, но гораздо крупнее. Лепестки у цветка была красные и влажные, корни белые и длинные. Этим цветком он и задел Яру по щеке.
Спокойно глядя на мать, младенец скомкал цветок в ладошке и стал старательно засовывать его в рот. Яра с воплем вытащила цветок из его сомкнутой руки. Маленькие пальцы приходилось буквально разжимать. Мальчик закряхтел, собираясь плакать. Яра же принялась кричать на Ула, который, привстав на кровати, вертел головой:
– Это ты дал ему цветок?! Он чуть не подавился!
– Какой цветок? – зевнул Ул.
– ЭТОТ!
– Какой «этот»? Покажи!
Яра сердито начала искать. Она помнила, что швырнула его на пол, но цветка на полу не было. Яра бегала на четвереньках, заглядывала под кровать и отбрасывала в сторону попадавшиеся ей под руку тапки.
– Ты его спрятал! Признайся: спрятал! – обвиняла она Ула.
– Угу. В сейф закрыл. Какие цветы? Зачем я их домой потащу?!
– Естественно! Ты цветов своей жене не даришь! Ты бы свеклу какую-нибудь притащил или селедку! – не удерживалась Яра, забыв, что только что она обвиняла Ула совсем в противоположном.
Внезапно Ул издал неясный звук и показал пальцем вверх. Яра задрала голову. Мак, который она столь напряженно искала, прилип к потолку. Он уже расправился, словно малыш и не сминал его в ладони. На глазах у Ула и Яры цветок оторвался от штукатурки, неторопливо подплыл к аквариуму и опустил корни в воду. Он пил, и на глазах выпускал новые лепестки, старыми неспешно шевеля в воздухе как крыльями.
Ул опомнился первым. У него, как у всякого опытного шныра, чувство удивления было несколько снижено.
– Ишь ты какой, чудо былиин! Пьет! – сказал он.
– Что делает? – спросила Яра.
– Пьет. Его смяли. Он подзавял и теперь пьет, чудо былиин…
– Признавайся! Откуда ты его притащил? – мрачно спросила Яра.
– Это не я.
– А откуда он здесь взялся?
Ул подошел к цветку. Тот, шевеля лепестками, опасливо отлетел от его руки, но один из корешков оставил в воде. Пил он так быстро и так много, что аквариум обмелел на полпальца. Это было видно по влажному ободку на стекле. По идее, выдув столько воды, цветок должен был отяжелеть и раздуться, однако с ним этого не произошло. Он преспокойно продолжал висеть в воздухе, насмехаясь над гравитацией.
– Цветок из Межгрядья… – сказал Ул. – Весело. И где ты его нашла?
– Я забрала его из пальцев… у него вот! – с ужасом произнесла Яра. Малыш, недовольно кряхтя, колотил по воздуху ручками.
– Интересно, как он его поймал, если от нас он улетает? – недоверчиво поинтересовался Ул.
Ул с Ярой некоторое время ловили мак по комнате, но, так и не поймав и рассудив, что утро вечера мудренее, легли спать. Утром же цветка уже не было.
– В форточку, наверное, улетел! – предположил Ул.
– Форточка закрыта… – прошептала Яра.
– Ну, значит, он за собой ее закрыл!..
– Как?
– Листиком… – хмыкнул Ул. – Ладно, женщина, оставайся в пещере и выбивай бизоньи шкуры, а я на рынок!
На маленьком рынке у автобусной станции Ул ощущал себя как рыба в воде. Он рассматривал лук, ковырял ногтем картошку, выясняя ее цвет под кожурой, и строго спрашивал у теток:
– А картошка у вас не зеленая? Не так, как в прошлый раз? А то жена будет ругать!
– А что, в прошлый раз сильно ругала? – пугались тетки.
Копытово было небольшим поселком. Так что все рыночные торговки уже знали со слов Ула, как придирчиво Яра относится к картошке и вообще ко всем продуктам.
– Рвалась назад принести. Я едва удержал, – отвечал Ул печально, показывая в воздухе, как Яра рвалась и как он ее держал.
Испуганные тетки тщательно выбирали ему картошку, сочную морковь, свеклу и остальное. Закончив покупки, Ул победно возвращался домой.
– Вот, вернулся с охоты! – хвастался он.
Яра смотрела на овощи глазами, которыми рассеянная барышня могла бы посмотреть на паровоз.
– Ой, морковочка! Хорошенькая какая! Просто нарисовать хочется! – умилялась она и, внимательно взглянув на Ула, спрашивала: – Опять мной пугал?
Ул смущенно дергал себя за нос:
– Ну не то чтобы пугал… Скорее создавал тебе положительный образ в глазах поселковой общественности.
– Угу… Я это уже по взглядам на рынке ощущаю… Так не тронешь морковку, дашь нарисовать?
– Только быстро! – разрешал Ул. – Мне готовить надо! На завтрак у нас картошка по-деревенски в духовке! А морковь я пущу на борщ и на рагу!
– Рагу – это такой салат? – неуверенно уточняла Яра.
– Ну да. Примерно. Только вареный, – подумав, подтверждал Ул.
Уж кому как не ему было известно, что все, что Яра умеет делать с картошкой и морковкой – это рисовать их и вырезать из них человечков. И вообще в семье готовит обычно тот, кто острее ощущает голод. Эта истина стара как мир.
Больше про цветок они не вспоминали, а где-то около полудня, опять же недалеко от автобусной площади, Ул встретил Кавалерию. Кавалерия, которую ограда перестала пускать в ШНыр, жила теперь в писательском доме. В том подъезде, куда шныры водили ослика. Квартиру там ей устроил писатель Иванов, узнавший, что жившие там до нее киношницы на полгода уехали в Крым, где на Белых скалах снимался фильм про Мексику.
Кавалерия стояла у стенда и, придерживая рукой очки, чтобы соблюсти строго определенное расстояние между стеклами и глазами, читала местные объявления в стиле «Белый котик Васенька ушел жениться. Дети плачут. Нуждается в круглосуточном лечении. Район Профессорских дач, дом 8». Рядом с Кавалерией на шлейке бегал Октавий и внимательно обнюхивал столб. У собак тоже есть свои объявления.
Держалась Кавалерия неплохо. Внешне невозможно было сказать, что она переживает из-за того, что не может больше бывать в ШНыре. Разве что под глазами ближе к переносице залегли два темных полукружья.
– Доброе утро! Как вы? – спросил Ул.
Кавалерия задиристо взглянула на него, но Ул был так прост и улыбался так счастливо, что все дополнительные смыслы исключались сами собой.
– Лучше всех! Наконец-то сбылась моя мечта! Много гуляю, читаю. То мне казалось, что человечество без меня не проживет, а тут смотрю: живет себе и даже не чешется. Хороший смиряющий момент!
– Да, – признал Ул. – Человечество – оно такое! А зачем вы объявления читаете? Тут же нет ничего интересного!
– Ну почему же ничего? Вот, например – «Баба Валя доставит козье молоко к вам на дом». Почерк старушечий, аккуратный! Заметно, что бабулька писала! – умиленно возразила Кавалерия.
– Угу, – согласился Ул. – Потом немного пофотошопила, отдала в типографию и расклеила по всему Подмосковью. Ровненько так висит, нигде не топорщится, не отвисает. На ПВА так не повесишь. Набитая рука. Наклеили, губочкой разгладили, пузыри убрали – шик!
– Энергичная женщина.
– Не то слово. Я такие объявления и в Наумово видел, и в Кубинке, и в Чехове, и в Электростали. Видимо, эта баба Валя пользуется ведьмарскими дверями… Но, чудо былиин, сколько ж у нее коз? Сдается мне, на вторую тысячу перевалило. Можно звякнуть ради интереса. Зуб даю! Сама баба Валя приехать не сможет и пришлет узбека на «Газели».
Кавалерия перевела очки уже на Ула и посмотрела на него столь же внимательно, как на объявление:
– Ты, конечно, прав, но в другой раз, пожалуйста, оставь свои разоблачения при себе. Я уже представила эту бабульку и даже успела ее полюбить.
– Простите, – сказал Ул.
– Извинения приняты. Но тут и поинтереснее бумажки есть! Уже с нашим уклоном…
И Кавалерия ткнула пальцем в узкую полоску объявления «Потеряна варяжская секира. Нашедшему – вознаграждение».
– Вот! – сказала она. – Объявление, похоже, свежее. Вчера его точно не было. Ты же секиру не отнимал? Значит, опять без Штопочки не обошлось.
– Может, Родион? – предположил Ул.
– Нет, – уверенно сказала Кавалерия. – Если бы Родион с кем-то сцепился, хозяин секиры на другой день объявлений бы не писал. А тут чистое нытье. Видать, Штопочка его бичом пару раз вытянула, а он теперь уверяет себя и других, что не испугался, а просто девушку пожалел… Ты там присматривай за ней! Буйная она!
– Хорошо, – пообещал Ул. – Родиону скажу, чтоб за руку водил. Она только его слушается.
Кавалерия усмехнулась, прекрасно зная, что со Штопочкой все сложно и действительно только за руку ее водить и можно. А так говори ей, не говори – как об стенку горох.
Кавалерия изучила еще пару объявлений и отвернулась от стенда. Ул заметил, что в сторону ШНыра она ни разу не взглянула и вообще поворачивалась так, чтобы даже ведущая к нему дорога ни разу не попала в поле ее зрения. Она сняла очки, выудила из кармана очки-половинки с толстыми линзами, похожими на лупы, и через них посмотрела на Ула.
– Ты ведь ныряешь? – спросила она, всматриваясь в круги под глазами Ула. Круги эти всегда оставались после прохода болота и исчезали не раньше чем через сутки.
Ул осторожно угукнул.
– Ныряй, пока ныряется. Хоть по два нырка в день. Поначалу будет трудно, но потом планка отодвинется. Когда ж еще нырять, как не сейчас? Всякий дар, если его не тренировать, замещается своей наказующей противоположностью. Вот у меня, например, от природы были сильные руки. Но я никогда их особо не тренировала, и они превратились в две жирные колбаски!
Это, конечно, была неправда, или почти неправда, но Кавалерия с задором взглянула на Ула, проверяя, будет он опровергать или нет. Ул знал, что опровергать нельзя. И соглашаться нельзя. Лучше не услышать.
– Влад Ганич очень удивляет последние дни. Очень неплохие закладки приносит с «козырька». И всякий, чудо былиин, раз с таким лицом отдает, словно ему подсунули на рынке тухлый помидор, – сказал Ул.
Кавалерия засмеялась:
– Ну, с Ганичем ничего удивительного. Для него малейшее движение души такой подвиг, что двушка далеко его будет пускать. Ганич – титан духа! Вам это сейчас непонятно, но он действительно титан.
Ул недоверчиво моргнул:
