скачать книгу бесплатно
Я скомандовал разворот – ветер еще больше усилился, и держаться на границе моря и суши стало слишком рискованно.
* * *
Сегодня мы монтировали на гондолу «Севастополя» винт. Мы как раз вернулись с дежурства, когда меня перехватил Тотлебен, с нетерпением ждущий первого прогона. До этого у главного инженера по обороне города совсем не было свободного времени: пользуясь перемирием, он тратил каждую минуту, чтобы дорастить и усилить каждый погонный метр укреплений… Ни у него, ни у кого-либо в Севастополе не было иллюзий, что враг остановится без хотя бы еще одного решительного натиска.
Впрочем, нет… Даже при такой загрузке Эдуард Иванович выделял хотя бы пару минут в день и заходил на стройку первого из «Китов». Очень уж ему нравилось, как растет этот гигант. В процессе сборки и доработки креплений шара и гондолы размеры несколько раз менялись, но общая сигарообразная форма и пропорции сохранялись. Пять к одному, как в будущем.
– Все же не могу поверить, – Тотлебен шел рядом и махал руками, словно ему не тридцать шесть, а шестнадцать. – Летающая машина, а длина, как у брига! Сорок метров – невероятно!
– Что важнее, – я невольно и сам замахал руками, – мы сможем поднять на нем почти семьдесят пудов! А отработаем технологию, и следующий «Кит» будет перевозить в десять, в двадцать раз больше!
Я уже без запинки переводил килограммы в местные меры веса. Вот и сейчас тонна с хвостиком превратилась в пуды, а я даже не обратил внимание. Больше следил за телегой, на которой везли винт и вал, отлитые и отшлифованные на станках так и не запущенного пароходного завода. Впрочем, с крупными деталями было не так уж и сложно – больше времени мы потратили на подшипники. Тут их уже знали, но о какой-то точности при изготовлении и речи не шло. В итоге волевым решением я заказал в десять раз больше шаров и колец, отобрав из них самые похожие. И вроде бы получилось: люфта не было, по крайней мере, при холостой работе. А что будет с нагрузкой да на дистанции – это будем смотреть как раз сегодня.
Помимо нас к мастерским ЛИСа подтянулись и другие зрители. Знакомые и незнакомые – и как только все разузнали.
– Капитан Щербачев, – поприветствовал меня Корнилов.
– Григорий Дмитриевич, – Нахимов просто обнял как старого доброго друга. Ну да, мы вместе летали, считай, члены одного боевого братства.
– А подскажите, почему ваш винт такой необычной формы? – рядом с адмиралами оказался незнакомый мне ранее капитан второго ранга. Хотя… Я вспомнил, что видел его пару раз издалека, а уж слышал – и того больше. Григорий Иванович Бутаков, командир отряда пароходофрегатов, тоже смог воспользоваться плодами перемирия и выбраться на берег.
– Да, Григорий, – присоединился к вопросу Нахимов. – Обычно же винт прямой, а у тебя лопасти как будто завернутые. Это не будет мешать?
– Наоборот, – вместо меня ответил Тотлебен. – Мы проводили эксперименты, пробовали разный угол наклона или вовсе без него. И такой винт толкает корабль гораздо сильнее, чем обычный.
– Корабль? – напрягся Бутаков.
– Да, – на этот раз я смог ответить сам. – Мы решили допустить, что воздух по своим свойствам частично подобен жидкости. И, так как не могли сразу летать, экспериментировали с винтами в воде. Изгиб лопасти увеличивал нагрузку на двигатель, но при этом он захватывал больше воды и сильнее толкал корабль.
– А мы сможем поставить подобные винты на наши будущие корабли? – Корнилов задал самый главный вопрос.
– Я бы на этом настаивал, – кивнул я. – Только в идеале бы довести до конца эксперименты. Например, есть подозрение, чтоб винт с двумя лопастями будет эффективнее привычного с тремя, но он в то же время будет давать большую нагрузку на металл. И чаще ломаться. На корабле, где надежность важнее, я бы, например, ставил тройные винты. И не один, а группами, чтобы ни одно случайное повреждение не могло полностью лишить вас хода. А с летательными аппаратами – как только появится возможность, будем переходить на двойные. Там, в небе, конечно, тоже риск никуда не денется, но вес и сила импульса поважнее будут.
– Далеко вы смотрите, – задумчиво кивнул Бутаков.
А тем временем из мастерской выкатили на рельсах платформу – вроде той, что мы делали для пушек Руднева. На ней зафиксировали гондолу будущего дирижабля, а потом и саму платформу прикрепили к огромной толстой пружине, что мне удалось найти где-то в дальнем углу севастопольских складов.
– Итак, позвольте рассказать, что вы сейчас увидите, – я выступил вперед. Наверно, было бы проще провести первый чистовой запуск в тишине, но… Гудящий в воздухе интерес – это не только мои нервы, а еще и возможности с заказами. – Перед вами гондола будущего «Кита». В ней уже установлены два паровых двигателя, которые сейчас соединяют с общим валом…
С неприятным скрежетом вал встал в пазы – захотелось броситься вперед и посмотреть, что же там такое случилось. Но на месте за всем приглядывал Леер, и он тут же повернулся и показал жестом, что все хорошо. Значит, просто что-то зацепили… Я выдохнул, а тем временем вал уже по-жесткому соединили с двигателем. Встали на свои места заклепки, подшипники, винт.
Дмитрий Александрович тоже показал, что у него все хорошо.
– Запускаем котлы, – я отдал новую команду, и через минуту вверх взлетели первые клубы дыма.
Теперь нужно было ждать около десяти минут, чтобы набралась нужна температура. И это еще не долго – с учетом множества узких трубок мы быстрее нагревали воду, превращая ту в пар, чем это происходило в обычных котлах. Тем не менее, я нервничал, и только когда Генрих Антонович подал сигнал, что давление достигло нужного показателя, позволил себе выдохнуть. Немного – все еще только начиналось.
– Запускаем двигатель!
По моей команде открыли заслонку, и пар ворвался в цилиндры, наполняя воздух перестуком поршней, а вместе с ними закрутился и винт. Вокруг сразу же загулял ветер, и пришлось прокричать предупреждение, чтобы никто из зрителей не подходил слишком близко. К счастью, они и не пытались: все замерли и просто смотрели, словно ощутив напряжение момента.
– Тянет… – рядом раздался как будто удивленный голос, я даже обернулся на Тотлебена.
– Да я привык, что винты ставят сзади, а тут спереди, но он все равно работает, – пояснил инженер.
– Когда будем запускать «Севастополь», конечно же, повернем винт, – кивнул я. – Сейчас же, для теста, так просто удобнее.
Я не стал рассказывать, что сейчас тестировал не только и не столько дирижабль, сколько еще и тягу для нового поколения «Ласточек», которые взлетят уже с паровым двигателем на борту. А платформа с гондолой тем временем все больше и больше тянулась вперед, растягивая удерживающую ее пружину. Вот они пересекли черту, дальше которой у нас не получалось продвинуться во время тестов с пороховыми ускорителями. Даже первое поколение парового двигателя давало больше тяги, чем спрессованная пороховая смесь. И никаких ограничений по времени!
– Заглушить двигатель! – я отдал новую команду, которую не столько услышали, сколько увидели.
Перестук цилиндров и шелест лопастей винта начал стихать. Мы потом еще запустим их на полную мощность от начала и до того момента, пока что-нибудь не сломается – надо же понимать, на сколько часов полета я смогу в будущем рассчитывать, какие вылезут детские болезни, что еще мы не учли – но все это уже можно будет сделать без посторонних глаз. А пока…
Я вышел вперед и поклонился всем, кто следил за испытаниями. Тем, кто участвовал в подготовке, кто изобретал все, что работало сегодня, от самого двигателя до самых обычных креплений, на которые мы установили его в корпус гондолы, или же труб, по которым отводили в сторону дым и пар. Если бы не пароходные мастера, которых когда-то собрал еще Лазарев, сколько бы мне пришлось ломать над подобными нюансами голову, а эти… Просто пришли и сделали.
Когда обычные зрители разошлись в стороны и рядом остались только высокие гости, Корнилов по-дружески помахал рукой, предлагая подойти и продолжить разговор.
– Григорий Дмитриевич, – на этот раз он говорил совсем не тем казенным голосом, что раньше. – А теперь рассказывайте все. Я ведь помню ваши прошлые показы, и сколько вы всего утаили. Так в чем был подвох сегодня?
– Разве тут можно было что-то утаить? – удивился Бутаков.
– Я думаю, Григорий Дмитриевич бы справился, – Нахимов в меня верил.
– Так что? – буравил меня взглядом Корнилов. – Был подвох или нет?
– Был, Владимир Алексеевич, – выдохнул я, а адмирал улыбнулся, довольный, что сумел меня просчитать. – Подвох в двигателях. Заставить сразу пару работать одновременно на одном валу мы так и не смогли. Слишком сложно состыковать давление в разных котлах, чтобы они не мешали друг другу, а давали дополнительное усилие.
– Но зачем тогда их два? – спросил Бутаков.
– А чтобы враг, когда ему утекут эти сведения, помучился, – я широко улыбнулся. – А у нас в итоге просто будет несколько валов и винтов. Просто к первому тесту все не успели собрать, вот и решили устроить такую вот диверсию.
– Ха! Ну вы даете, Григорий Дмитриевич! Диверсию! – Нахимов довольно врезал мне по плечу. – И между нами… Возьмете в первый полет?
– Мы планируем подниматься в воздух через неделю. Вот доломаем полностью эти паровые машины, соберем новые с учетом ошибок, тогда и полетим. Я вас приглашу, Павел Степанович.
Нахимов довольно улыбнулся, а Корнилов только рукой махнул.
* * *
Полететь нам, правда, пришлось раньше. Пятого ноября разразилась настоящая буря, по сравнению с которой та, что была первого числа, показалась детской шалостью. Ветер бросался на берег так, словно собирался опрокинуть скалы. По улицам грохотал град и летала черепица, а за окном было видно, как поднимаются огромные валы, готовые перехлестнуть через самую высокую мачту. Даже в Большой бухте кораблям приходилось непросто, что уж говорить про союзные суда в Балаклаве и особенно у Евпатории.
Когда на следующий день непогода немного успокоилась, я сразу же поспешил к дому Волохова. По пути мне попалось несколько еле переставляющих ноги команд, что ночью удерживали наши корабли на плаву. Не лучше выглядели и адмиралы, когда я к ним заглянул – кажется, ни один из них не спал, и сейчас, несмотря на окончание бури, пришло самое тяжелое время.
– Затопленные корабли на траверзе бухты раскидало, – Корнилов был мрачнее тучи. – Александр Сергеевич уже спрашивал об этом и, уверен, до конца дня потребует возобновить преграду.
– Нам придется подчиниться приказу, – Нахимов старался не смотреть на своего старшего товарища.
– Капитан, сейчас не время и не место! – первым меня заметил Истомин и собрался было выставить с совещания, но я не дался.
– Я заказал мины! – выпалил я. – Десять дней тому назад, сразу после Инкермана. Князь Меншиков дал добро и пообещал, что нам привезут три сотни морских зарядов конструкции Нобеля и Якоби. Так что, если мы сможем их дождаться, корабли не надо будет топить.
– Сколько их ждать? Не раньше февраля, – задумался Истомин, разом забыв, что еще недавно пытался меня прогнать. – Враг может напасть и раньше.
– Ему тоже досталось от шторма, – возразил я. – Сколько англичанам и французам потребуется времени, чтобы восстановиться? Чтобы после Балаклавы и вчерашней ночи прийти в себя? А если они все же рискнут дать бой… Пусть у нас не будет затопленных кораблей, но бастионы-то на месте. Пушки – тоже. Порох – сухой! Мои ракетчики и пилоты тоже в случае чего выполнят свой долг. Так что, разве мы не справимся?
Повисло молчание.
– Мне нужна информация о повреждениях флота врага, – наконец заговорил Корнилов. – Причем нужна сегодня!
– Разъездам потребуется пара дней, чтобы все узнать, – возразил тихо стоящий в стороне генерал Моллер.
– Либо сегодня мы точно будем знать о потерях врага, – покачал головой Корнилов, – либо Меншиков не захочет рисковать.
– Может, «Ласточки» смогут справиться быстрее? – посмотрел на меня Нахимов.
– «Ласточки» сами не долетят до Балаклавы и тем более до Евпатории, – я покачал головой. – А вот «Севастополь» сможет.
Не хотел показывать дирижабль раньше времени, но если один его полет поможет спасти остатки наших линейных кораблей, то пусть. Проведем последние тесты прямо в воздухе.
* * *
Ветер еще не утих. Иногда налетит рывком, словно пугая, а потом исчезнет без следа.
Из-за этого внутри ангара «Севастополя» казалось, что кто-то колотит по стенам. Не самое приятное ощущение, когда баллон дирижабля заполняется водородом. С ним проблем оказалось не меньше, чем с паровыми машинами или подшипниками – еще повезло, что у Волохова уже были хранилища для светильного газа, которые он нам выделил. Ну, и его мастера, которые по методу Лавуазье нагревали воду, пропускали пар через раскаленный металл для получения нужного нам газа.
Когда я впервые увидел конструкцию, даже вздрогнул. А потом вспомнил, что встречал что-то подобное в будущем. Осажденный Ленинград, полки аэростатического заграждения, входящие в систему ПВО города, и маленький завод, который как раз таким образом и получал водород. Дорого, совсем не экономно, но тогда другого выхода не было – аэростаты заставляли самолеты немцев летать выше, где их было проще сбить, еще и прицельному бомбометанию из пикирования мешали…
И у нас сейчас выбора тоже не было.
Баллоны внутри дирижабля заполнялись один за другим, превращая провисшую ткань в плотные стенки. Вот «Севастополь» оторвался от земли, и теперь его удерживали только специальные тросы, которые мы закрепили на проведенных по бокам ангара рельсам. На них мы удержим его тут, на них же и выведем наружу.
Тест паровой машины, тест двигателя и винта, спуск и набор газа из дополнительных стальных баллонов – мы проверили все, что только возможно. И лишь после этого я отдал приказ команде дирижабля занять свои места. Пилот – Григорий Щербачев. Как же просился на это место Степан, но я спросил, готов ли он отказаться от «Ласточек» ради этого, и казак не смог сказать «да». Механик – Михаил Михайлович Достоевский. Пришлось взять одного из своих инженеров. Не хотелось ими рисковать, однако в первом полете мне будет нужен рядом именно тот, кто сумеет не только заменить готовые узлы, но и найти проблему, о которой мы пока можем даже не подозревать.
– Как же это невероятно! – место у окна занял Павел Степанович Нахимов. В этом полете не адмирал, а навигатор.
– Матросы на месте, – а это доложил Димка Осипов. Молодой мичман так и не нашел себя в «Ласточках», как его друг Лешка Уваров, не полюбил ракеты, как Сашка Алферов. Но вот громада «Севастополя», который он излазил снизу доверху еще во время постройки, прямо-таки покорила парня. И вот вместе с двумя нижними чинами он вошел в первую команду.
Надеюсь, я все предусмотрел.
– Вывести «Севастополь»! – чтобы отдать приказ, я подошел к окну, дождался взмахов руками от Лесовского и только потом вернулся к штурвалу. Мне притащили его с затопленного «Трех святителей». Как сказал Ильинский, который все это и провернул – на удачу и чтобы продолжить славные боевые традиции.
Первый полет был уже близко. Тарахтящая паровая машина на платформе Руднева медленно тащила нас навстречу солнечному свету.
Глава 4
Всегда грызу заусенцы, когда волнуюсь. Не самая лучшая идея, когда рядом еще не утихла эпидемия холеры.
– Малый ход, – я включил минимальный ход цилиндров для обоих винтов, и «Севастополь» подался вперед, натягивая удерживающие его канаты.
Мы заранее обсуждали, как лучше взлетать. Просто вверх, положившись на подъемную силу водорода, или же постараться взять процесс под контроль. Опыт полетов на «Ласточках» и «Карпах» прямо-таки требовал второго подхода – так и была придумана схема с работающими на старте двигателями.
– Обратный отсчет. Десять… Девять… – я убедился, что давление всех действующих на дирижабль сил стабилизировалось.
На счет «один» мичман Осипов подал сигнал через закрепленный на дне гондолы фонарь со шторкой, и техники одновременно отвязали удерживающие нас канаты. Матросы бросились затягивать их наверх, а я медленно увеличил ход правого двигателя, чтобы развернуть дирижабль прямо навстречу ветру. В итоге взлет прошел по короткой дуге – на удивление плавно.
Мы могли бы подняться очень высоко, гораздо выше, чем летали на «Ласточках», но сейчас это лишнее. Выше полутора километров начнутся проблемы с давлением, выше трех станет не хватать кислорода, а еще… Мне не хотелось, чтобы враг знал наверняка, что мы сможем летать дальше, чем он может стрелять. Так что тысяча метров, даже чуть меньше – идеальная высота.
Скосив взгляд на высотомер, я отдал команду, и матросы встали за ручную помпу. Пришло время надувать один из двух пустых баллонов, что мы специально оставили между заполненными. Или, как бы через 29 лет эту штуку назвал Жан Батист Мюснье, баллонет. Ведь как работает водород, почему он легче воздуха и тянет нас вверх? Потому что он менее плотный – мы померили, выходило всего около 70 граммов на кубический метр. А сейчас, загоняя в общий купол дирижабля дополнительный воздух, мы фактически его плотность повышаем.
Как же просто, если понимаешь, как именно работает все вокруг. А то, что руками при этом приходится шевелить – не страшно. Леер предлагал поставить для баллонетов насос Вортингтона, который изобрели – считай, под нас – всего пятнадцать лет назад. Но уж больно тот оказался громоздким, да и не хотелось мне грузить на дирижабль отдельную паровую машину только для того, чтобы гонять воздух. Вот полетаем, посмотрим, что к чему, а там и запитаем помпу сразу от уже установленных двигателей.
– Хватит, – я остановил матросов, когда высотомер замер на девятистах метрах.
Один из моряков тут же воспользовался свободными мгновениями и, глянув вниз через обзорное окно, не сумел сдержать восхищенного вздоха. С этой высоты весь город и все окрестности были как игрушечные. Сердце на мгновение сжалось, словно задумавшись, а не испугаться ли, но уже скоро продолжило свой привычный бег.
– Скорость? – спросил я у Нахимова, замершего у дальномеров.
Вчера адмирал всю ночь слушал краткий курс по использованию всех установленных на «Севастополь» приборов и сейчас был готов. Выставив дальномер, он определил расстояние до выбранной точки – один раз, потом еще. Пауза между ними строго выверялась по точнейшим из найденных нами часов. Ну, а дальше, зная высоту, вычислить, сколько именно мы пролетели за конкретный промежуток времени, было совсем не сложно.
– Пять и девять узлов, – Нахимову потребовалось около десяти секунд, чтобы решить задачку.
Одиннадцать километров в час – я перевел названную им скорость в привычные мне величины. Против ветра – очень даже неплохо. Нас потряхивало, но «Севастополь» уверенно полз куда-то в сторону Константинополя, стоящего на другой стороне Черного моря. Я опять увеличил обороты правого двигателя, а потом, когда мы встали на курс вдоль берега, приоткрыл до второго деления и левый.
Одна из схем управления полетом, что мы смогли придумать и воплотить в железе. Михаил Михайлович следит за давлением в котлах, и я, принимая допущение, что оно условно одинаковое, регулирую заслонки на пути пара.
– Боковой ветер, тринадцать с половиной узлов, – Нахимов пересчитал нашу скорость после поворота.
Конечно, не лучший способ использования целого адмирала, но он же сам вызвался… Так я себе говорил каждый раз, когда подсознательно пытался обращаться к Павлу Степановичу помягче или не слишком его нагружать. Ничего, вот потом сделаем отдельный спидометр, и можно будет вернуть Нахимова на море. Мои инженеры уверяли, что соберут такой прибор на основе барометра – будем мерить давление внутри и снаружи корпуса, а на основе разницы показывать скорость. Вроде бы звучит разумно, и как доведем до ума герметизацию обшивки, обязательно все это испытаем. А пока…
– Павел Степанович, скорость! – я выставил оба рычага паровых двигателей на максимум, стук поршней в цилиндрах стал как будто громче, дирижабль начало покачивать… Но мы летели.
– Двадцать узлов! – снова посчитал Нахимов и на этот раз не удержался. – Григорий Дмитриевич, это невероятно! Когда мы летали над бухтой в день бомбардировки, я думал, что ничего удивительнее в моей жизни уже не будет. И вот… Двадцать узлов на воздушном корабле, который впервые, можно сказать, вышел в море. А что будет дальше?
Я прекрасно понимал адмирала. Быстрейшие корабли, к которым он привык, выдавали в идеальных обстоятельствах 12 узлов, а тут почти в два раза больше.
– Что будет дальше? – я улыбнулся. – Дальше мы еще по ветру полетим. Он, получается, около пятнадцати узлов. То есть должны будем выдать все двадцать пять, а то и до тридцати разгонимся!
Впрочем, с этими мечтами пришлось повременить. По небу до Балаклавы было гораздо быстрее, чем по земле. Двадцать минут, если я правильно посчитал расстояние и скорость. Но уже сейчас можно было разглядеть, что стало со стоянкой союзников после вчерашнего шторма. Занятая ими бухта, длинная и извилистая, неплохо защищала от штормов, и стоящие в ней корабли пострадали не сильно. Вот только поместились туда далеко не все. Возможно, после нашего налета, возможно, чтобы удобнее разгружать суда, большая их часть оказалась на внешнем рейде[4 - В нашей истории 19 кораблей было в бухте, 30 – на внешнем рейде. Так что тут все же не влияние главного героя, а особенности логистики.].
– Они пытались набиться в бухту, но помешали друг другу, – Нахимов понял, что именно тут произошло.
Я бросил взгляд на сбившиеся в кучу корабли, а потом невольно перевел его на огромные семидесятиметровые скалы вокруг бухты. То, что могло защитить наших врагов, в итоге стало их гибелью. В прибрежной пене крутились тела и остатки кораблей, что попытались уйти в море, но не справились с мощью стихии.
– Их просто раздавило, – выдохнул Димка Осипов. – Сколько же людей вчера погибло?
– Тысячи, – кивнул я. – И погибнет еще больше…
Я снова посмотрел на палатки и окружающий их тонкий слой снега. Раньше его почти не было, а тут словно сама природа решила показать, что время полумер закончилось… Так, может, и мне стоит забыть про всякие красивые жесты и предложить воспользоваться моментом? Мы ведь сейчас можем не просто сохранить свои линейные корабли, но и нанести удар по врагу. Все ведь знают, что они рано или поздно нарушат перемирие, так чего ждать?
