скачать книгу бесплатно
– Понимаю. Это непросто. А теперь, наверное, уже и поздно.
Вольфганг и Фрида вовсе не собирались делать тайну из усыновления. Они хотели тотчас обо всем рассказать друзьям и родственникам. Стыдиться было нечего, наоборот, они гордились собой и сыном. Обоими сыновьями.
Но как-то упустили момент.
– А вообще, кому какое дело? – сказала Фрида. – Нам-то это совсем неважно, мы даже не вспоминаем.
– Абсолютно, – согласился Вольфганг. – Хотя я думал, что буду вспоминать.
– Странно, мне кажется, что ничего и не было. Тот сверточек унесли, потому что так всегда и бывает, обычная кутерьма. Было два мальчика, потом один ненадолго исчез и вернулся. Из трех маленьких душ получились две души, вот и все.
Супруги взглянули на спеленатых младенцев, бок о бок спавших в одной кроватке.
– Пусть ничто не отделяет их друг от друга и от нас с тобой, – сказала Фрида. – Мы семья, и если всем все объяснять, то получится, что для нас это важно, хотя глупости все это. Зачем кому-то знать? Кому какое дело?
– Бумаги-то в больнице сохранились, – напомнил Вольфганг.
– Вот пусть там и лежат. Это никого не касается, кроме нас.
Плач и крик
Берлин, 1920 г.
Мятеж, известный как путч Каппа, длился меньше недели. Продрогший Берлин стоял в очередях к колонкам, источавшим струйки ледяной воды, а мнимый диктатор Капп пять дней слонялся по Президентскому дворцу и затравленно выглядывал на Вильгельмплац, гадая, как подчинить народ своей несгибаемой воле. В конце концов он решил, что задача невыполнима, а потому взял такси до аэропорта Темпельхоф и самолетом отбыл в Швецию, навеки распростившись с постом главы государства.
Берлин возликовал, и на Унтер-ден-Линден собралась многотысячная толпа, желавшая посмотреть на войско фрайкора, которое менее недели назад триумфально промаршировало под Бранденбургскими воротами, а нынче двигалось в обратном направлении.
Фрида и Вольфганг решили поучаствовать в празднике.
– Для Берлина это великий день, – возбужденно говорила Фрида, с коляской пробираясь сквозь толпу. – Не так часто кроха рабочей солидарности берет верх над военными. Сплоченность – больше ничего и не надо.
– Кроме как выпить, – ответил Вольфганг, увидев ларек, торговавший пивом и жареной картошкой. – Гулянка все же.
И впрямь, вокруг царило веселье. В толпе рыскали лоточники, бессчетные уличные музыканты зарабатывали пфенниги. Однако с приближением отступавших вояк, о котором извещал грохот тысяч кованых сапог, в ногу чеканивших шаг по мостовым Шарлоттенбургер-шоссе и Унтер-ден-Линден, праздничное настроение толпы сменилось мрачной угрюмостью.
– Черт! – обеспокоенно шепнул Вольфганг. – Немецкие солдаты минуют Бранденбургские ворота в гробовом молчании. Небывало.
– Они не солдаты – они ополоумевшие бандиты, – ответила Фрида.
– Не нравится мне это, – занервничал Вольфганг. – Как-то все нехорошо.
– Теперь уже поздно, – сказала Фрида.
Вцепившись в коляску, они смотрели на ненавистные шеренги, маршировавшие меж громадных каменных колонн знаменитых ворот Фридриха Вильгельма[9 - Фридрих Вильгельм II (1744–1797) – король Пруссии с 1786 г., сын Августа Вильгельма и Луизы Амалии Брауншвейг-Вольфенбюттельской, племянник Фридриха II Великого. Бранденбургские ворота в 1788–1791 гг. по его заказу возводил архитектор Карл Готтгард Лангганс (1732–1808).]. Изнуренные озлобленные лица. Что бы ни говорила Фрида, в строю шли солдаты в старой армейской форме и угольно-черных стальных касках.
– Смотри, кое у кого на шлемах странные перекошенные кресты, – шепнул Вольфганг. – Что это?
– Не знаю, – ответила Фрида. – Кажется, индийский знак.
– Индийский? – прыснул Вольфганг, забыв о серьезности момента.
– Да, буддийский или индусский, точно не знаю. По-моему, называется «свастика».
– Буддийский? – недоверчиво переспросил Вольфганг. – Ни хрена себе!
Толпа замерла. Молчание ее оглушало, как и грохот сапог.
Позже Фрида говорила, что это было восхитительно. Презрительное молчание огромного города казалось выразительнее всякого шума и криков. Нет, не соглашался Вольфганг, с самого начала было жутко. Народ молчал от страха. От ужаса перед тем, на что способны маршировавшие солдаты. Что может произойти.
И что произошло.
Все началось, когда солдатский строй почти иссяк. Голова колонны уже достигла моста через Шпрее. Каждый сам по себе: мрачная толпа безмолвствовала, солдаты чеканили шаг. Эдакое странное перемирие.
А потом неподалеку от Вольфганга и Фриды, оберегавших коляску, крикнул мальчишка.
Высокий ломкий голос перекрыл гулкий грохот сапог. Наверное, будь мальчишка постарше, а голос его чуть ниже, никто бы его не услыхал, крик затерялся бы в ритмичной поступи.
Но мальчишке было не больше двенадцати-тринадцати.
– Проваливайте, тупые козлы! – крикнул он. – Влада Ленина – в немецкие канцлеры!
Тотчас двое покинули строй и выдернули пацана из толпы. Народ потрясенно замер, и лишь какая-то женщина вскрикнула, когда прикладами винтовок солдаты сбили мальчишку наземь, первым же ударом вышибив ему зубы. Двое, мужчина и женщина, кинулись на помощь погибавшему ребенку и вцепились в винтовки, взлетавшие цепами.
– Твою мать! – крикнул Вольфганг. – Хватай детей! Подними над головой! Скорее! Скорее!
В мгновение ока безмолвная толпа превратилась в разъяренного зверя. Задние ряды напирали, передние пятились. Едва Фрида и Вольфганг успели выхватить малышей из коляски, как ее опрокинули и затоптали.
– Уходим! Назад! – рявкнул Вольфганг. – Ради бога не споткнись!
Подняв малышей над головой, перепуганные супруги пытались уйти от беды и пробивались сквозь толпу искаженных яростью лиц, рвавшихся беде навстречу.
– Пропустите! – закричала Фрида. – У нас дети!
Кое-кто пытался дать им дорогу, но ослепленная яростью толпа, возомнившая, что числом одолеет вымуштрованных солдат, напирала. И вскоре грянул кошмар, развеявший это заблуждение.
Резкий голос выкрикнул команду, следом пропел горн. Солдатский строй мгновенно остановился, а затем столь же согласованно развернулся лицом к разгоряченной толпе. Вновь гавкнула команда, поддержанная горном, и мышастая шеренга лязгнула, ощетинившись вскинутыми к плечу винтовками.
В этот миг кошмар мог бы закончиться. Толпа замялась. Бессчетные зрачки ружейных дул и зловещий унисон передернутых затворов сбили порыв безоружных людей, и те осадили назад. Все могло бы прекратиться. Мальчишка, дерзнувший оскорбить могущественный фрайкор, был мертв, а возможные мстители обузданы.
Но это Германия. Берлин двадцатого года, и джинн насилия, выпущенный из бутылки, уже никогда не вернется назад, даже если пробку лишь чуть-чуть приоткрыли.
– Огонь! – выкрикнул голос.
Горн уже не потребовался, ибо следом за командой грянул залп, и град пуль устремился в головы и сердца ошеломленных горожан.
Убитые рухнули на мостовую, за криками уже никто не расслышал идеально отработанного ритма клацнувших затворов.
– Огонь! – вновь тявкнул голос, и град пуль обрушился на спины беспорядочно отступавшим людям.
Третьего залпа не было. Голос невидимки пощадил беззащитную толпу, но сотни человек уже были убиты и еще больше погибнет в слепой панике бегства.
Семейство Штенгелей всего на пару шагов опередило эту панику, за секунду до первого залпа выбравшись из толпы. Безусловно, сообразительность Вольфганга спасла жизнь Паулю и Отто и, наверное, ему самому и Фриде, но еще километра два они бежали без оглядки.
У Бранденбургских ворот остались войско и его жертвы. По очередной команде солдаты перестроились в колонну и покинули город.
Наутро ненадолго свергнутая власть вернулась к своим обязанностям и в дома дали воду.
Предложение
Лондон, 1956 г.
Стоун дважды сглотнул и лишь потом ответил.
Только он начал свыкаться с мыслью, что после многих лет безвестности Дагмар оказалась жива, и вот – извольте.
– Шпионка? Моя невестка – шпионка? Знаете, это… – Стоун поискал подходящее слово и не нашел: – Очень странно.
– Ладно, пусть не шпионка, – уступил пухлый коротышка, которого Стоун окрестил Питером Лорре. – Ну что, сварганим свежего чайку?
– Подите к черту с вашим чайком! – рявкнул Стоун. Чертыханье с легким «инородным» акцентом прозвучало весьма чудно и деланно. – Что значит – пусть не шпионка? Шпионка или нет?
– Скажем так: она определенно работает на восточногерманскую тайную полицию, – ответил Лорре. – Это известно наверняка. Ваша невестка – сотрудница Штази.
Штази. От одного лишь слова дыбились волоски на теле. До самого смертного часа Стоун будет покрываться мурашками при упоминании всякой немецкой полиции. Он не переваривал даже безвредных западногерманских полицейских – улыбчивых косматых юношей в нежно-зеленой форме с подчеркнуто невоенными знаками различия. А Штази – вообще новое гестапо. Стоун, работавший в министерстве иностранных дел, был наслышан о деятельности этой организации. От одного ее названия подступала тошнота.
Старый враг воскрес.
Штази. И звучит-то как «наци».
– Вы ошибаетесь, – сказал Стоун. – Явно ошибаетесь. Просто не верится, что женщина, которую я хорошо знал, служит… в этой организации.
– Еще как служит. Не сомневайтесь. – Впервые за весь допрос заговорил второй следователь. Тот, кого Стоун окрестил Хамфри Богартом. Правда, у настоящего Богарта никогда не было йоркширского выговора. – Дагмар Штенгель, урожденная Фишер, работает на Штази. Вот потому-то нас и заинтересовало, что она с вами связалась. Как по-вашему, почему она ищет контакта с вами, мистер Стоун?
Речь его, мягкая и типично английская, полная дружелюбных гласных, напомнила радиовыступления Дж. Б. Пристли[10 - Джон Бойнтон Пристли (1894–1984) – английский романист, эссеист, драматург и театральный режиссер. Во время Второй мировой войны работал на Би-би-си. Его воскресная вечерняя программа «Постскриптум» (1940–1941) собирала около 16 миллионов слушателей.] во время войны. Однако смысл ее не имел ничего общего с мягкостью и дружелюбием.
– Она моя невестка, – сказал Стоун.
Богарт лишь улыбнулся, предоставив ответить Питеру Лорре.
– Да, ваша невестка. – Толстяк обмахнул крошки с галстука. – И родственная привязанность ее так сильна, что на весточку понадобилось семнадцать лет. Вы же, получив сию весточку, в подлинности коей даже не вполне уверены, тотчас намылились в Восточный Берлин, хотя должны понимать, что при вашей должности это вызовет недоумение определенных ведомств.
– А что моя должность?
– Бросьте, Стоун! – рыкнул Лорре. – Вы служите в министерстве иностранных дел. В немецком отделе.
Стоун промолчал. Тут, конечно, их можно понять.
– Просто нам кажется, – йоркширский голос был негромок и спокоен, – что министерский чиновник среднего звена ведет себя слегка опрометчиво, загоревшись желанием пообщаться с сотрудницей Штази, пусть даже родственницей.
– Но я не знал, что она служит в Штази! Признаюсь, я удивлен, что вы считаете Дагмар… В юности политика ее ничуть не интересовала.
– Если живешь в Восточной Германии, ты коммунист либо им притворяешься, – сказал Питер Лорре. – Наверное, властям без разницы. И потом, Красная армия выступила освободительницей. Видимо, девушка ей за это благодарна.
– Судя по тому, что в сорок пятом творила Красная армия, продвигаясь на запад, мало у кого из немок есть повод для благодарности.
– Но ваша невестка – еврейка.
– А Советы всегда обожали евреев, верно? – с горьким сарказмом сказал Стоун. – Вам не хуже меня известно, как с ними обращался НКВД. Кремлевские волки мало чем отличались от нацистов.
– Вот мы и подошли к сути, – улыбнулся Богарт.
– Она имеется? Если не считать, что меня фактически обвинили в предательском умысле.
– Да, имеется. Невестка ваша не вполне годится для Штази уже потому, что структура эта сплошь антисемитская.
– Вот почему… – начал Стоун.
– Однако Дагмар Штенгель определенно в числе сотрудников, – перебил Питер Лорре, предвосхищая возражение. – В чем нет никакого сомнения. Абсолютно никакого. Как только она вам написала, мы ее провентилировали.
Дагмар и Штази – представить ужасно, однако возможно. Девушка, которую знал Стоун, не интересовалась политикой, но была умна, тверда и целеустремленна. Дагмар уцелела в войне, и кто знает, какой кошмар она пережила за все эти годы. На какие компромиссы шла. Как сильно переменилась.
– Сдается нам, еврейка, работающая в Штази, будет сотрудничать с кем угодно. – Богарт говорил все так же спокойно, почти равнодушно. – И мы подумали: раз уж вы туда собираетесь, может, попробуете ее завербовать?
Он улыбался. Будто просил о любезности – передать гостинец или вернуть книгу.
Новая модель
Берлин, 1921 г.
– Хочешь сказать, ты разденешься? – спросил Вольфганг. – Перед этим хмырем?
– Если попросят, а я думаю, герр Карлсруэн попросит. – Фрида кокетливо тряхнула темными густыми волосами, недавно остриженными. – Нимфы не очень-то кутаются.
На кухонном столе Вольфганг перепеленывал Пауля. Он взял сына за ножки, чтобы подтереть ему попку, но сейчас так возмутился, что едва не взмахнул ребенком.
– Так вот, я не хочу, чтобы ты этим занималась, – сказал Вольфганг. – Больше того, я… запрещаю.
Фрида от души рассмеялась над этой безнадежной попыткой проявить мужнину власть, но смех ее утонул в пронзительном вопле Пауля, решившего, что возня с его попой затянулась и пора бы отпустить его ноги.
Отто мгновенно поддержал брата, ибо малыши уже смекнули, что на пару легче создать идеальный бедлам.
– Видишь, что ты наделал! – укорила Фрида.
– Я наделал? – возмутился Вольфганг. – Малыш рыдает, потому что мамочка его нацелилась в стриптизерши.
– В модели, Вольф!
– В обнаженные модели, Фрида!
