скачать книгу бесплатно
– Она сказала: «Я тебе перезвоню».
Да уж, веское основание! Году в 1982-м, вломись к ней среди ночи четверо незнакомцев и утащи неизвестно куда, никто бы такие заявления и рассматривать не стал. Определили бы как несчастный случай и списали в архив.
Муж закатил глаза.
– И пускай мой муж закатывает глаза, – сказала сеньора Эчегарай, даже не взглянув на него, – но мы с Нормой говорили по телефону, и вдруг она прервала беседу. К ней кто-то пришел. Она пообещала перезвонить. Какой бы она ни была, но если уж скажет te llamo de vuelta[2 - Я тебе перезвоню (исп.).], то так и сделает. – Сеньора Эчегарай выдержала паузу. – Но звонка не было.
Она нахмурилась. Должно быть, в ее голове проносилось столько мыслей, что за всеми не поспеть. О, разум, мощнейшее орудие, опаснейшее оружие. Наверняка сеньора Эчегарай спрашивала себя, могла ли она вчера поступить иначе? Спросить, кто пришел? Не класть трубку, пока сестра открывает дверь? Или перезвонить ей пораньше? Навестить ее в тот же вечер, а не сегодня утром? Что бы ни выяснилось, ты в любом случае окажешься виновата. Альсаде этот ход мыслей был прекрасно знаком. Все равно будешь угрызаться.
– Трудно объяснить, – наконец проговорила она, уже без вызова в голосе. Потом подалась вперед и уперлась руками в стол Альсады. Французский маникюр, помолвочное кольцо с бриллиантом, рядом – обручальное, золотое. – Не знаю, есть ли у вас братья или сестры, инспектор, но если да, то знакомо вам это чувство? Тревога за них? Когда ты… просто знаешь, что что-то случилось?
Еще как знакомо.
4
1981 год
Пятница, 4 декабря, 17:30
Они выпили столько, что дело уже шло к вечеру, а обед все не был готов.
Гриль стоял у самого края террасы Хорхе. Хоакин, Паула и Адела сидели у садового столика за пивом и оливками в ожидании, пока parilla[3 - Гриль (исп.).] разогреется как следует. За грилем следил Хорхе как главный церемониймейстер, время от времени помахивая на угли фестончатым подолом фартука, напоминавшим платье для фламенко.
– Видите! – Он упер руку в бедро и с чувством взмахнул другой, в которой поблескивали щипцы для гриля. Капельки жира брызнули на плитку террасы. – Жить при диктатуре не так уж и плохо!
По пути сюда Хоакин пообещал Пауле, что не станет скандалить и поднимать темы, рискующие испортить всем настроение, – все-таки пятница, до лета всего ничего, а они давненько не виделись. Но слишком уж многие темы приходилось обходить, чтобы сохранить мир в присутствии Хорхе. Хоакин покосился на Паулу – та стиснула бокал с красным вином, – но промолчал.
– А мы боялись, что нас ждет изгнание! – продолжал Хорхе.
Это было пять лет назад – к тому времени уже почти все аргентинские левые покинули насиженные места: кто-то ушел в подполье, кто-то бежал за границу. Хорхе и Адела тогда подумывали перебраться в Рио-де-Жанейро или Париж. От этих воспоминаний по спине Хоакина побежали мурашки, точно от холодного ветра на закате, после того, как весь день нежился на жарком пляже. Брат в итоге решил остаться и биться до конца – чего бы это ни стоило.
– И поглядите на нас сейчас! – Сказать, что Хорхе слегка захмелел, было бы преуменьшением. – Вносим посильный вклад, дарим жизнь новому поколению граждан забытой богом Аргентины! Что за мир мы оставим Соролье!
Адела шикнула на него.
И не потому, что боялась разбудить малыша, понял Хоакин.
– Соседка все никак не уймется?
– По крайней мере, старается выходить из дома одновременно с нами, – ответила Адела.
– Должно быть, считает, что за нами следует приглядывать, – усмехнулся Хорхе.
Но за его усмешкой Хоакин заметил тень страха.
– Хоако, только не начинай…
– Что? Я вообще молчу!
– Зато как смотришь! – Хорхе видел брата насквозь.
– Я вот что думаю… – решилась вмешаться Адела. – Паула, а ты мне не поможешь вынести овощи? А то такими темпами мы и до Рождества не пообедаем. Хоакин, принести еще баночку «Кильмеса»?
– Да, спасибо.
Как только братья остались наедине, Хоакин встал и подошел к грилю.
– Вечно ты энтранью пережариваешь, – поддел он, попытавшись отнять у брата щипцы.
– А ты так и норовишь подать ее сырой, – парировал Хорхе.
Хоакин отпустил щипцы.
– Ну расскажи, как дела, hermanito[4 - Братишка (исп.).].
Впрочем, Хоакин прекрасно знал, как они обстоят: угроза ареста миновала, но ничуть не отрезвила Хорхе: имя брата замелькало в таких разговорах, упоминаний в которых никому бы не хотелось. Люди оканчивали свои дни в канаве и за меньшее.
– Неплохо, неплохо. За последнее время мы очень продвинулись.
– В смысле – ваш союз?
– Да, Хоакин, наш союз. – Хорхе проколол мясо, которое в этом не нуждалось.
– Надеюсь, ты не забыл об осторожности? – Хоакин знал: остановить брата невозможно. Всякий раз, как Хорхе давал слово, что выйдет из игры, его хватало всего на неделю, а потом все начиналось снова. – Держись подальше от malas compa??as[5 - Плохих компаний (исп.).], ладно? – настойчиво проговорил Хоакин. – Может, заляжешь на дно, хоть ненадолго? Во избежание недоразумений. А то как бы хуже не стало.
– «Плохие компании», Хоако? «Недоразумения»? – Хорхе хохотнул. – Ты у нас, смотрю, и заговорил, как они?
– Я не с ними, – возмутился Хоакин.
– Знаю, знаю. Извини, – сказал Хорхе. – Но ведь и мы тоже. Мы не военные отряды Монтонерос. Мы не патрулируем улицы на джипах с пулеметами, чтобы пристрелить какого-нибудь случайного солдатика. Мы не закладываем бомбы. Мы – университетские профессора, а не террористы. Может, наши политические взгляды и схожи. Но цель не оправдывает средства. И к вам это тоже относится.
– К нам?!
– Ну признай: иногда ты и впрямь похож на человека, который тоже на все это купился.
– Я просто за порядок, – возразил Хоакин.
Хорхе только фыркнул.
– Ты чего?
– Порядок? Вот, значит, как называется то, что сейчас происходит?
– Послушай, я ведь не говорил, что согласен со всем, что они вытворяют. Но мы ведь с самого начала понимали, что придется идти на какие-то уступки.
В 1976 году первые полосы всех газет сообщили о начале так называемого процесса национальной реорганизации, призванного положить конец разрухе, коррупции и анархии. Ведь главной задачей военного переворота было прекратить необъявленную гражданскую войну, кипевшую в стране. Как искоренить все эти похищения, грабежи, убийства и перестрелки, если не закрутить гайки? И плохо ли, что теперь, отпуская Паулу в центр столицы, можно не бояться очередного взрыва?
– «Уступки»?! Я тебя не узнаю! Где тот Хоакин, что подбивал меня читать Маркса и Галеано? Где тот Хоакин, что познакомил меня с Карлосом Мухикой и давал мне свои книги о революции? Который и сам участвовал в движении? Были ведь времена, когда и ты во что-то верил!
– Я повзрослел. И нашел работу. – Хоакин твердо решил, что не станет ссориться с Хорхе. Во всяком случае, до десерта. – Обычную работу, не хуже других.
– Ой ли?
Тишина.
– Ну послушай, Хоако. Может, вначале все так и было, но теперь-то? Когда мы знаем то, что знаем?
Хоакин терпеть не мог, когда его принуждали оправдывать режим, которого он и сам не одобрял. А еще ему совсем не хотелось оправдываться перед Хорхе: он остепенился и нашел приличную работу, почти всегда позволяющую уходить от неприятностей.
– Я во всем этом не участвую, – наконец отчеканил он.
– Ну вот, снова заладил. Так почему же мне все равно за тебя тревожно?
– А я как раз хотел тебе сообщить, как я беспокоюсь за тебя! – В этом была лишь доля шутки. – В любом случае рад услышать, что ты иногда способен отвлечься от пролетарской революции и вспомнить обо мне, – саркастически усмехнулся Хоакин. – Неужели тебе хватает времени думать не только об освобождении от ига эксплуататоров-капиталистов и о судьбе брата-полицейского, но и о родном сыне?
– Да.
Хоакин уловил едва заметную перемену в выражении лица брата – его фирменная веселость словно погасла.
– У меня всегда за него болит сердце. Я молюсь о том, чтобы он не стал фашистом, как его дядюшка.
– То есть я еще и фашист? – Хоакин изобразил ярость. – Что ж, уже повышение. Как меня раньше называли? Ах да, равнодушным наблюдателем. Ты мне даже книгу на прошлое Рождество подарил – о банальности зла. Этого, как его?.. Стой-ка, я не ослышался? Ты сказал, что молишься? Серьезно?
Хорхе улыбнулся:
– На войне, Хоако, не до шуток.
На войне. Он с трудом мог припомнить разговор, когда их с братом мнения не расходились бы диаметрально. Вот почему я его избегаю. В какой-то момент обсуждать с Хорхе политику стало бессмысленно. Да и все остальное тоже: брат обладал поразительным талантом поворачивать дискуссию в удобное для себя русло.
Альсада-младший был кем угодно, только не дураком. Так к чему тогда это упрямство? Военная мощь Монтонерос сошла на нет: членов организации уничтожили, оружие изъяли, финансовые потоки перекрыли. А Хорхе наверняка испытывал давление и изнутри организации. Он оказался одним из немногих, кто не уехал и не исчез, и это обстоятельство наверняка сеяло подозрения в рядах единомышленников. А вдруг им взбредет в голову, будто он – коллаборационист? Случаи, когда кого-нибудь из Монтонерос вдруг начинали считать предателем и расстреливали свои же, не были единичными. Неужели в этом и состоит искренняя вера? Хоакин никогда и ни в чем не был так убежден, как Хорхе – в истинности своего «дела».
– И если мы сдадимся, если сдамся я, победят они, – продолжал Хорхе.
Ясно. Хоакину все было ясно. Банальная риторика, привычная оборонительная позиция плюс раздражение от необходимости оправдываться перед «ответственным» братом. Но за всем этим сквозило кое-что еще: желание избавиться от некоего бремени. Брат явно хочет рассказать ему побольше. Хорхе Родольфо беззвучно разомкнул губы, точно рыба, хватающая воздух. И добавил, понизив голос:
– Сейчас не время выходить из битвы. Мы еще можем сказать свое слово – я уверен в этом как никогда. Но для этого мне нужно оставаться в гуще событий.
– И неприятностей, – добавил Хоакин.
Лицо брата помрачнело, но потом он усмехнулся:
– Ну, не без этого.
Хоакин хотел лишь одного: чтобы Хорхе пережил эту чертову диктатуру. Он с трудом сдерживал крик. Скоро мне уже не к кому будет обратиться, чтоб тебя выручить, Хорхе! Он глубоко вздохнул:
– Послушай, я просто хочу, чтобы ты поступал как осмотрительный человек. Или хотя бы неглупый.
Хорхе вытер перепачканные жиром руки о фартук и обнял брата:
– В этом не сомневайся.
– Пожалуйста, береги себя, – шепнул Хоакин ему на ухо. Слова эти прозвучали как мольба.
– Обязательно. Знаешь, – прошептал брат в ответ, – я ведь это все любя тебе говорю.
– Правда? – насмешливо спросил Хоакин и слегка отстранился, чтобы заглянуть ему в глаза.
– Абсолютная, – подтвердил Хорхе без малейшего сарказма и крепче обнял брата. – Не волнуйся за меня. Мне ничего не грозит.
Хоакину хотелось в это верить. Отчаянно хотелось.
– А знаешь почему?
– Ну-ка.
– Потому что я выбрал сторону.
Хоакин взглянул на брата озадаченно.
– Стороны – они есть всюду, Хоако. Не забывай об этом. Что бы ты ни делал.
– Я не… – Хоакин с трудом поспевал за логикой брата.
– Некоторые сражаются на два фронта. Но это рискованно. Слышал выражение «Если вам не нравятся мои принципы, у меня есть другие»? Это Маркс.
– Карл?
– Граучо. – Хорхе поднял брови и улыбнулся: именно это выражение лица не раз спасало его от беды. – Что ж, он очень, очень ошибся: у человека может быть лишь один набор принципов. И их надо придерживаться. И только тогда, hermano[6 - Брат (исп.).], можно себя уберечь.
5
2001 год
Среда, 19 декабря, 10:30
Инспектор решил не провожать посетителей до самого выхода: изображать радушного хозяина было некогда. Если они заблудятся, кто-нибудь подскажет им, как выбраться из этого лабиринта коридоров, покрытых безвкусным, мерзко пахнущим ковролином. Однако стоило сеньоре Эчегарай подняться с места, как все трое мужчин тоже вскочили на ноги. Эстратико устремился было следом за супругами, но Альсада остановил его жестом, однако парень так и не сел, пока те не ушли.
– Что ж, – проговорил инспектор, когда они остались наедине. – Предположим – пускай и пока чисто теоретически, – что девушка и впрямь… – Альсада прочистил горло, – пропала. Где она может быть?
– Сеньора Эчегарай упомянула, что ее сестра прервала телефонный разговор, чтобы кого-то впустить. Это было накануне вечером, примерно в девять. – Эстратико пробежал взглядом записи. – А сегодня утром, когда старшая сестра пришла проведать младшую, той дома не оказалось. Получается, у младшей было порядка… пятнадцати часов форы. Отвечая на ваш вопрос, сеньор: она может быть где угодно. Хоть в Париже.
– А еще можно с уверенностью предположить, что сеньора Эчегарай тщательно обыскала квартиру.
Она наверняка вторглась на территорию сестры без малейших колебаний, хотя на такое решаются немногие: большинству не хватает духа ступить на место преступления. И дело вовсе не в страхе обнаружить что-то ужасное – об этом редко кто задумывается. В основном люди боятся наследить, а потом оказаться в числе подозреваемых. Американские телесериалы стали здорово мешать его работе.
– Если бы она что-нибудь обнаружила, наверняка упомянула бы. Итак, мы знаем, что в какой-то момент между вчерашним вечером и сегодняшним утром, по своей воле или нет, она покинула квартиру. Адрес у нас есть?
– Кастекс 2640.
