скачать книгу бесплатно
– Нет, вообще-то я кое-кого ищу.
– Все здесь ищут кого-то. – Безразлично отозвался бармен. – Или что-то.
– Рой Вествилл. Вы случайно не знаете такого?
И тут он резко вскинул голову. Его лицо не вызвало у меня никаких ассоциаций, зато он уж точно узнал во мне кого-то из прошлого. Тут же перестал заниматься своим напитком, брови сдвинулись, прорезав на лбу глубокую, неодобрительную морщину. В глазах – злобное узнавание, от которого мне захотелось сбежать.
– Ты…
Его голос почти потонул в барном шуме, но я отчётливо расслышала неприязнь, осуждение и целую смесь разных чувств, от которых мне стало не по себе.
– Как ты посмела припереться сюда? – Почти прорычал бармен. – Столько времени прошло…
– Извините, мы знакомы?
Он хмыкнул так демонстративно, что я чуть не отшатнулась. Во рту появилась горечь возмущения. Я в первый раз видела этого человека, а он, по всей видимости, уже меня ненавидел.
– Уж знакомы. Что ты здесь забыла?
– Ищу своего отца. Роя Вествилла. – Повторила я. В первый раз это имя привлекло его внимание. – Вы не знаете, где он может быть?
– Шла бы ты отсюда.
– Что?
– Что слышала, милочка.
Сборище пропойц за ближайшим столиком разразилось хохотом. Грубость, стрелой пущенная в меня через барную стойку, попала точно в цель. Обида растекалась по конечностям, как яд, отравляла каждый орган своим внедрением. Но я не собиралась так просто сдаваться. Не за этим я проделала такой путь. Мне нужны ответы. А эти бармены всегда знают больше, чем притворяются.
Я достала из сумки кошелёк и шлёпнула двадцатку на столешницу.
– Скажите, где я могу его найти.
Но мой подкуп только разозлил бармена пуще прежнего.
– Забирай свои деньги, и выметайся отсюда, глупая девчонка. – Тон наглеца поднялся, как и градус неприязни между нами.
– Как вы смеете? – Возмутилась я.
Но моё уязвлённое самолюбие волновало бармена не меньше, чем популяция атлантических палтусов, вылов которых запретили из-за угрозы вымирания. Он закинул засаленное полотенце на плечо и угрожающе упёрся заплывшими бицепсами о стойку, всем своим видом показывая, насколько мне здесь не рады.
– Это ты как смеешь являться в мой бар и совать свои вшивые деньги? Проваливай туда, откуда приехала.
– Я не понимаю…
– Вот и я не понимаю, как ты могла так поступить! Выметайся. Предлагаю по-хорошему. Или я выволоку тебя силой.
Каждый мутный от алкоголя глаз приковался к этой нелицеприятной сцене. Люди хотели хлеба и зрелищ. Свой хлеб они получили и вливали в себя с жадностью потерянных в пустыне, а вот зрелище только наклёвывалось, и ни один не хотел упустить ничего интересного из нашей перепалки.
Выбора не оставалось. Ни мольбы, ни взятка не сработали, а только ещё сильнее настроили свирепого бармена против меня. Даже под кустистой бородой я видела, как заигрывали его желваки, так что сомнений не оставалось – если я не покину бар, то меня вышвырнут отсюда пинками. И никого даже не остановит ни то, что я девушка, ни то, что я на килограмм пятьдесят легче каждого из них.
Без лишних слов я забрала двадцатку со стойки и под пристальным взглядом вышла вон. Да, на острове не самый гостеприимный народ. Вечер остуживал соленоватый воздух, но лицо моё горело от несправедливого осуждения и непонимания, что сейчас вообще произошло. Что такого я могла сделать в свой прошлый визит, что меня так холодно встретили? Напилась в стельку с местными и устроила дебош? Танцевала пьяной на столе и била посуду? Не заплатила за заказ и скрылась с места преступления? Даже не помня случившегося, я была уверена, что не делала ничего подобного. Я редко пила, и не больше пары бокалов вина – маловато, чтобы словить алкогольный передоз и потерять рассудок.
Я вдохнула полную грудь сыроватого воздуха, которым не надышишься в переполненном мегаполисе. Он витает в городках, подобных этому, со всех боков омываемых водой.
Табличка на стене бара крупными буквами вещала о том, что он работает ежедневно с четырёх вечера и до четырёх утра. Стоило попытать счастья с гневным барменом при свете дня и без свидетелей. Он точно что-то знал, только не желал рассказывать, да и вообще видеть меня. Подкарауливать его перед открытием – дело рискованное, но выбора не оставалось.
Только я сделала два шага по направлению к припаркованному у дороги «фиату», как сзади раздался вопль, вылетевший из открывшейся двери, и снова всё стихло.
– Эй, мэм!
Других «мэм» на улице не наблюдалось, и я обернулась на не слишком вежливый призыв. У бара стоял тот самый пьянчуга, что болтался у барной стойки на грани реальности и алкогольного забытья. Он и сейчас еле держался на ногах, шатаясь незакреплённым парусом на шквалистом ветру. Красное лицо и густая растительность придавали ему лишних лет, а любовь к спиртному и жирной закуске – лишних килограмм. Заплывшие глаза блуждали по улице и кое-как сходились на мне.
– Вы мне?
– Тебе, тебе, красавица. – Он икнул и попытался подойти, но его качнуло, и он решил держаться освоенной стойки и не делать лишних движений. Нас разделяло несколько метров, но ветер всё равно доносил смрад дешёвого пойла до моих чувствительных ноздрей. – Я слышал, ты искала Роя?
Уж не думала, что мужчина, вроде этого стареющего пропойцы, может так меня взволновать.
– Вы знаете Роя Вествилла?
– Знавал когда-то.
Сердце бултыхнулось в груди, и мысли пошли рябью. Так говорят о тех, кто умер, не правда ли? У отца обнаружили рак незадолго до того, как он решился написать то письмо. Могла ли болезнь скосить его за этот год?
– Скажите, где я могу его найти. – Почти взмолилась я в ужасе, что может быть уже слишком поздно.
Но мужчина так просто не хотел разбрасываться ценной информацией.
– За двадцатку расскажу. Я видел, как вы совали её Фрэнку. – Он расплылся в щербатой, полусгнившей улыбке. – Чем я хуже?
С этой двадцаткой он вернётся в бар и пропьёт всё до последнего цента, но некоторых уже не исправить. Я достала двадцать долларов, от которых отказался бармен, и протянула пьянице.
– Вот так-то лучше.
– Так где Рой?
– Он живёт на Вэлли-роуд. Дом на воде.
– Но я там была, и, судя по всему, Рой давно там не появлялся.
Но мужчина лишь безразлично пожал плечами.
– Он и в баре-то давно не появлялся. Очень давно.
– Это не тянет на двадцатку.
– Вы спросили, где его найти, я ответил. – Пьянчуга попятился и поспешно спрятал деньги в карман под увесистым животом. Туда, где их точно никто не найдёт и не отнимет. – Удачных поисков!
Он засмеялся своему остроумию и, как я и предполагала, поплёлся назад в родную обстановку бара. «На глубине» – ему самое место. На глубине жизни и пропитых надежд.
Дневник завёл меня в тупик. Только бармен и Л. могли показать мне лазейку к отцу и моему прошлому, только одного я не знала, где искать, а другой нашёлся, но не станет со мной говорить даже под дулом пистолета. Возможно, стоит дать ему время, чтобы остыть, и попытаться снова. Правда оказалась слишком близко, чтобы отступать.
Отец успел меня научить хоть чему-то. Если щука сорвалась, не скручивай удочки.
Глава 6
28 сентября
– Куда едем?
– Дорчестер-авеню, 68.
Нежный трепет в груди от предвкушения чего-то важного. Наверняка то же самое чувствуют невесты, когда любимый мужчина приподнимает фату и заглядывает в глаза. Или бегуны, когда до финиша остаётся каких-то десять метров, а соперники плетутся в хвосте. Или рыбак, когда видит, что поплавок уходит под воду и кончик удочки прогибается от увесистого улова.
Вздох. Ожидание. А потом удар. Похожий на гром, от которого разверзлись безоблачные небеса. Машину крутит, как волчок от сильного толчка. Я впиваюсь одной рукой в дверцу, другой – в сидение спереди, но меня всё равно уносит, а потом начинает мотать по всему салону. Звон стекла, разлетающегося в щепки, как полено от лезвия топора. Острые стекляшки осыпают моё лицо, режут нежную кожу и забираются под лёгкую ткань сарафана. Кто-то кричит, может я, может водитель, а может и мы оба. Бездарный хор голосов, что не успели спеться, потому что не репетировали.
Какой-то хруст и боль в правом плече. Позвоночник складывает пополам и разгибало вновь, руки болтаются в невесомости. Пространство управляет мной, как марионеткой. Асфальт и небо мелькают так быстро, что я не успеваю понять, где что. А потом, точно фильм поставили на медленный повтор, боковая дверца слишком стремительно приближается ко мне. Висок встречается с ней. Яркая вспышка и кромешная чернота.
Я в десятый раз переписываю последние воспоминания, но никогда не могу вспомнить ничего больше. Только обрывочные сцены того, как такси кувыркается в воздухе и врезается в столб. Я перепробовала всё, чтобы вернуть память, но некоторые вещи покидают нас навсегда.
***
Почти каждая заметка в дневнике на протяжение этого года начиналась одинаково, пока я не перестала записывать свои попытки вспомнить обстоятельства аварии. Теперь я просто перечитывала наш диалог с таксистом и сумбурные картинки происшествия, как абзацы из книги или чужие мемуары, не имеющие ко мне никакого отношения.
Первое воспоминание, прокравшееся под кору моего травмированного мозга – белый потолок и тошнотворный запах антисептика. Голова трещит, а я даже не могу поднять правую руку, чтобы помассировать виски. Она плашмя лежит вдоль ноющего тела, как дохлая рыбёшка, чей хребет застыл в одном положении и больше никогда не обретёт плавности движений. Туман в глазах сливался с грязной белизной стен, и от этой пелены было никак не проморгаться. За дверью какой-то шум бурной деятельности, а в палате лишь отзвуки застывшей жизни в виде пикающего монитора, отсчитывающего колебания моего сердца.
Левой рукой я всё же смогла дотянуться до головы, чтобы проверить, что она на месте. Со всех сторон её сдавливали бинты, будто без них она могла развалиться на части. Рассыпаться, как вылетевшее лобовое стекло такси. Лицо саднило жжением, как от укусов десятков ос.
Меня засунули в этот кокон, кругом – ни души, которая могла бы объяснить мне, что происходит и как я вообще сюда попала. Паника одолела каждый сантиметр моего тела. Испарина проступила под свободной сорочкой и превратила меня в скользкого морского угря, что вот-вот выскользнет с хрустящих простыней и шлёпнется с высоты метровой койки. От страха пульс понёсся по экрану прибора стремительными зигзагами. В удушающем страхе я пыталась подняться, резко дёрнуться, чтобы проснуться от дурного сна. Я ведь должна сейчас отплывать на пароме на Нантакет, чтобы встретиться с отцом!
Спасение ворвалось в палату в виде обеспокоенного худого мужчины с курчавыми висками и крылатым носом. Он влетел со свитой верных медсестёр и суетой коридорных звуков, и они тут же обступили меня со всех сторон, как отец с друзьями обступали трофейного полутораметрового палтуса, выловленного у Провинстауна в заливе Кейп-Код семнадцать лет назад. Медсёстры замелькали в сознании пятнами своей бледно-голубой униформы, разбавляя белизну стен и белого халата врача хоть каким-то цветом.
Меня пытались успокоить, уложить обратно на подушки, но я продолжала метаться, пока мне что-то не вкололи. Приятное тёплое расслабление потекло по венам и утихомирило моё тело, пока белоснежный мир снова не погрузился в темноту.
Когда я снова пришла в себя, небо за окном уже потухло и не сияло голубой палитрой, а мою руку сжимало что-то тёплое. Со стоном я повернула голову и увидела сестру, за компанию задремавшую у моего сонного тела. Она согнулась пополам на придвинутой табуретке, примкнув своим стройным телом к жёсткому матрасу, но не выпускала моей руки. Только сейчас я заметила паутину красноватых порезов, что украшали мою бледную кожу, как пайетки – вечернее платье.
– Руби. – Прохрипела я, и она сбросила остатки сна. Отряхнулась от него, как собака от воды, и тут же вскочила.
– Софи! Господи, как я рада, что ты очнулась! Я позову врача…
– Стой. – Я ухватилась за её нежную, так непохожую на мою зазубренную, руку, как за спасительный канат на краю пропасти. – Не уходи. Что со мной?
– Милая, не двигайся. Пусть доктор тебя осмотрит, а потом поговорим.
Слишком много сил уходило на то, чтобы просто лежать смирно, а на споры и подавно. Я подчинилась и стоически вынесла тщательный осмотр доктора, того самого курчавого и широконосого человека в белом, что уже мелькал перед глазами раньше. Он представился доктором Эвансом, нейрохирургом и моим покровителем последние десять дней, что я пролежала в бессознательном забвении. После нелепых игр со слежкой за фонариком, измерении давления и взятия анализов, моё тело наконец оставили в покое.
– Вы попали в аварию, помните? – Спросил доктор, возвышаясь надо мной гигантской шпалой.
Я стала перебирать в памяти последние минуты перед белой вспышкой. Зал ожидания в порту Гианнис, какой-то мужчина, слишком громко жующий орешки из автомата, женатая пара, спорящая о забытых паспортах. Неужели паром, на который я села сорок минут спустя, затонул на полпути к Нантакету?
– В аварию? Что-то случилось с паромом?
От меня не укрылось, с каким беспокойством переглянулись доктор Эванс и Руби.
– Что последнее вы помните, мисс Вествилл?
– Как ждала отправления в Гианнисе. Что там случилось?
Доктор нервно переминался с ноги на ногу и заиграл челюстями, будто пробуя правильный ответ на вкус. Но сообщать плохие новости – часть его трудной работы. Пододвинув к постели табурет, на котором недавно дремала Руби, доктор присел и коснулся моей руки. И дураку понятно, что этот заботливый жест должен смягчить удар.
– Вы попали в аварию. Водитель впереди идущей машины потерял управление, вылетел на встречную полосу и протаранил ваше такси. От лобового столкновения вы несколько раз перевернулись и врезались в столб.
Я дёрнулась и вырвала руку из невесомой хватки доктора.
– Какая авария?! Я ведь собиралась отплывать на Нантакет! Не было никакого такси.
– Похоже, у вас ретроградная амнезия. – Видя наше с сестрой недоумение, он пояснил человеческим языком. – Частичная потеря памяти. Вы не помните ни момент аварии, ни месяцы, что случились до неё.
– Месяцы?
Поверить во все эти небылицы было сложнее, чем подвигать правой рукой. Всё это – глупый розыгрыш или дурной сон. Другого объяснения этой неразберихе моя больная голова не находила.
– Вы ударились головой и получили сотрясение мозга. От удара запросто могли потерять память, это обычная практика при черепно-мозговых травмах.
Обычная практика забывать несколько месяцев своей жизни? Для меня – очень даже необычная. Скорее, нереальная, как ловить сома на кукурузу.
– Вам ещё крупно повезло. – Всё пытался утешить меня доктор Эванс. – Помимо сотрясения, перелом правой руки, многочисленные ушибы и порезы.
Я снова взглянула на израненную руку и коснулась обжигающих точек на лице, отчего Руби поёжилась и отвела глаза куда-то в сторону.
– Всё могло быть гораздо хуже. – Доктор сглотнул очередную плохую новость. – Водитель такси не выжил. Как и виновник аварии. Вы пролежали без сознания больше недели, но теперь ваши показатели приходят в норму. Мы подержим вас ещё несколько дней и отпустим домой. Вам нужно будет пустить все ваши силы на восстановление, нужен постоянный уход.
При этих словах доктор Эванс оглянулся на сестру, и та только сдавленно кивнула. Он просидел надо мной ещё несколько минут, расписывая моё состояние и план лечения, но ясно было одно. Мне крупно повезло остаться в живых.
– Ей нужно отдохнуть. – Предупредил доктор сестру перед тем, как двинуться к выходу. – У вас десять минут.
За десять минут можно доплыть от Бостона до маяка на Оленьем острове на моторной лодке, поймать пять радужных форелей в клёв, но никак не получить все ответы, на которые я надеялась.
– Боже, Софи… – Как только дверь закрылась, сестра кинулась ко мне и обняла, отчего из меня вырвался протяжный стон. – Прости, прости, просто я так рада, что ты пришла в себя.
Что ты жива – читалось в её обеспокоенных глазах, так похожих на мамины. Мы с Руби – яблоки от разных яблонь. Она – точная копия матери, а я – отца. Она – такая же стройная, с тёмной гривой прямых волос и жёлтыми крапинками на радужке кофейных глаз. Отец же подарил мне не только любовь к океану, но и сильные плечи, волны непослушных локонов и зелёные глаза. Такие непохожие, мать и отец дополняли друг друга когда-то, как мы дополняли друг друга с Руби сейчас.
– Расскажи, что произошло. – Попросила я. – Только без всех этих медицинских штук.
– Тебе нельзя волноваться.
– Я десять дней провалялась в больнице и ни черта не помню, Руби. Разволноваться сильнее уже невозможно.
