скачать книгу бесплатно
«На кой черт мне тратить десять минут на идиотскую переписку, если можно обойтись двадцатисекундным телефонным звонком?»
Да. Все очень, очень плохо.
Окна нашей квартиры на самом верхнем этаже «Слоновой кости» горят ярче всех. Нолан ждет меня, и я не хочу выяснять с ним отношения при посторонних. Но Ларри застыл в нерешительности и все никак не уйдет.
– Послушай, – говорю я. – Уже поздно, и нам еще нужно доделать кое-какие дела перед поездкой.
После нескольких секунд напряженного молчания Ларри наконец кивает:
– Если я могу чем-то…
– О'кей! – бросаю я через плечо, уже заходя в дом.
Как только я захожу внутрь, шум улицы затихает, и я слышу лишь скрип своей обуви на отполированном полу лобби. Я прохожу мимо стойки консьержа и заранее готовлюсь наградить Мэтти ослепительной улыбкой, хотя он давно перестал улыбаться мне в ответ. Однажды он решил придержать для меня дверь, и его рука совершенно случайно легла на мое плечо и задержалась там слишком долго, а пальцы как бы невзначай уперлись мне прямо в грудь. Я могла просто отстраниться от него или попросить не трогать меня, но это прикосновение застало меня врасплох. Я вспомнила, как уходила с премьеры очередного фильма Нолана, когда какой-то мужик схватил меня и попытался затолкать в багажник своего автомобиля. Если честно, мне было даже интересно – как будто я оказалась в кино без сценария. С милой улыбкой я рассказала Мэтти о том, как начала пинать своего похитителя и визжать, пока тот не отпустил меня. Когда ко мне подбежал Нолан, парень уже успел запрыгнуть в машину и умчаться в закат. Тогда Нолан обнял меня, и я разрыдалась, уткнувшись в его костюм от Армани. Это было даже мило.
– Нолан не стал сообщать в полицию, – поделилась я с Мэтти. – Сейчас я вспоминаю об этом с удивлением. Но через несколько дней по новостям передавали, что в одной искореженной машине – точно такой же, как у того парня, – нашли сгоревшего заживо мужчину… Возможно, это была другая машина – я точно не знаю. Но я всегда думаю о том человеке, когда слышу запах жареного мяса.
Мэтти отдернул руку и бросился обратно к стойке. В ту минуту я могла сказать и сделать что угодно без каких-либо последствий. Истории могут творить чудеса.
Сейчас стойка консьержа пустует. Обычно Мэтти работает в ночную смену – он имеет изнуренный вид человека, изо всех сил избегающего жены и детей, – но сегодня в фойе никого нет. Возможно, он просто отошел в туалет, но меня не покидает странное ощущение, будто в здании нет ни души. И мне это не нравится.
Я поднимаюсь на лифте в пентхаус и попадаю в мраморный коридор с одной лишь дверью – нашей. Я сосредоточенно копаюсь в сумке в поисках электронного ключа, который позаимствовала у Нолана, и едва не вляпываюсь ногой в липкую бурую жидкость, скопившуюся под дверью. Кажется, один из фанатов снова прислал подарочек.
Мы с Ноланом переехали в эту квартиру полгода назад, и за это время он уже успел стать счастливым обладателем коробки с дохлыми жабами, пирога с начинкой из собачьих внутренностей (как сообщили нам судмедэксперты) и – совсем недавно – банки с человеческим пальцем ноги. Если бы Нолан был менее дотошным и не настаивал бы на том, чтобы лично просматривать почту, Ларри успевал бы перехватывать эти сюрпризы. Но тогда мне не было бы никакого смысла их отправлять. (Шучу. Это не только моих рук дело. Я прислала лишь палец. И только потому, что Нолан уперся и не разрешил мне купить личный ноутбук. Опять начались нотации на тему «опасностей интернета», «тебе будет гораздо лучше без всего этого вранья» и так далее. То же самое я слышу, когда он безосновательно увольняет моих репетиторов, которые якобы недостаточно хорошо следят за тем, что я делаю в сети). В любом случае радость дарения слегка омрачил тот факт, что Нолан швырнул банкой в стену на кухне. Она, естественно, разбилась, и фальшивый палец приземлился прямо в мой кофейник.
И да, ноутбук мне так и не купили. И телефон тоже.
Теперь «кровь» тонкими струйками вытекает из-под двери, заполняя желобки между мраморными плитами и подбираясь ко мне все ближе. Я останавливаюсь перед лужей. По краям она кажется еще более темной и начинает подсыхать. Я подношу карту к замку, но не успеваю провести ей, как дверь слегка подается внутрь. Я зажмуриваюсь в ожидании холодной ярости Нолана, но за дверью никого нет. На паркете я тоже обнаруживаю запекшиеся пятна крови. Следы прерываются, словно кто-то тащил тяжесть и делал остановки. По спине пробегают мурашки. Я сжимаю в руке электронный ключ и выставляю его вперед, словно оружие, прежде чем решаюсь войти.
– Нолан?
Он не отвечает, но я слышу что-то. Возможно, тихую музыку. Ничего конкретного, но почему-то мне кажется, что Нолан дома. Хм. Он никогда не ушел бы, оставив дверь открытой. Обойдя лужу, я наконец вхожу в квартиру. Пахнет заказанной прошлым вечером едой, кокосовым маслом, которое наша помощница по дому использует для кожаной мебели, и монтиками Нолана – сигарами Montecristo Relentless № 2, которые он курит дважды в день в строго отведенное время. Но я чувствую и другой, незнакомый запах, терпкий и неприятный.
В длинном коридоре достаточно темно, но я все же могу разглядеть, куда ведет бурая дорожка – между коробками, сложенными вдоль стен, мимо кухни в кабинет Нолана. Если честно, я понятия не имею, что он там делает, когда запирается один, но дверь в его кабинет, украшенная витражной вставкой в виде геометрического пазла, всегда закрыта – даже когда его нет дома. А сейчас открыта.
– Нолан, ты дома?
По-прежнему нет ответа, но теперь я могу различить невнятные звуки, доносящиеся из кабинета. Снова этот чертов джаз T’ain’t No Sin[5 - «Это не грех» (англ.) – веселая джазовая песня о танцах.], одна из его любимых песен. Один и тот же такт повторяется из раза в раз, словно пластинку заело. Нолану вряд ли это понравится.
Здесь красная дорожка расширяется, просачиваясь между дощечками паркета и разветвляясь, словно вспухшие вены.
– Ты оставил дверь открытой…
Я иду вдоль дорожки, ведущей к кабинету. Кровавый след становится все более вязким и густым. Я знаю, что из пакета не могло вылиться столько «крови». Я знаю это. Может быть, Нолана вызвали в студию, и он не успел навести порядок. Тогда мне нужно успеть прибраться до его возвращения. Это было бы оптимально.
Мне неловко заходить в кабинет Нолана без разрешения. Но для этого требуется всего лишь два быстрых шага. Я попадаю в невидимое облако сигарного дыма. На большом дубовом столе в горстке пепла лежит окурок. Рядом с пепельницей. Рядом, а не в ней – как будто сигара выпала из рук, а потом ее забыли убрать. Здесь точно что-то не так.
Хватит. Хватит! Что за детский сад, Лола.
В кабинете Нолана еще ничего не упаковано. Он любит оставлять свое рабочее пространство как есть. На стенах – полки с книгами, наградами и фотографиями со съемок разных фильмов. Дело жизни, предмет гордости. На столе – мое фото в рамочке. Маминого нет.
Лорелея давным-давно самоустранилась из нашей жизни, так что для нее места на письменном столе не нашлось. Но зато она была изображена на обрамленной афише «Ночной птицы» – единственного фильма, в котором она когда-либо снималась. Это культовая работа Нолана, отснятая в родном городе Лорелеи – Харроу-Лейке, штат Индиана. «Ночная птица» уж точно заслуживала почетного места на стене папиного кабинета. А вот Лорелея – нет.
Я выключаю проигрыватель, и жизнерадостная мелодия резко обрывается. Теперь я слышу телефон. Он лежит на боку на письменном столе, и из трубки доносятся тихие тревожные гудки. Я тянусь за трубкой, чтобы повесить ее, и тут замечаю его. Не может быть. Нолан лежит, прислонившись к небольшому книжному шкафу и скрестив руки на груди, словно решил немного отдохнуть. Внезапно я чувствую себя полной дурой: напридумывала себе, будто что-то не так. Конечно же, это шутка. Хотя… Нолан никогда не шутит, тем более в таком стиле. Я чувствую покалывание в пальцах и крепко сжимаю кулаки.
– Нолан!
Нет ответа. Он пытается сфокусировать взгляд, но глаза закатываются. Он прерывисто дышит, раздувая ноздри. Боль – острая боль. Думаю, я не раз видела такое – на экране и съемочной площадке, но никогда в жизни. Он прикидывается – иначе и быть не может. Изображает. Хотя на Нолана это совсем не похоже. Если только… он не решил проучить меня. Наказать за то, что я ушла из дома. Как я должна реагировать? Что сейчас было бы оптимально? Но нет. Он весь в крови. Кровь стекает сквозь его пальцы. Телефон лежит в луже рядом с ним, темный экран покрыт беспорядочными отпечатками. Это просто море крови.
Нужно скорее убрать, пока Нолан не увидел.
Эта идея влетает в мою голову, словно мыльный пузырь, и мне становится смешно. Потому что сейчас это совсем не оптимальная мысль. Потому что… Потому что ему больно, черт побери. Очень больно. Правда обрушивается на меня с такой силой и безжалостностью, что становится трудно дышать. Я судорожно бросаюсь к Нолану, но ноги не слушаются, и я с размаху падаю на колени. Ухватившись за край стола, я пытаюсь подняться, но внезапно меня останавливает странный звук. Как будто кто-то щелкает пальцами снова и снова – только слишком быстро. Или стучит зубами – только слишком громко. Щелк, щелк, щелк, щелк, ЩЕЛК. Звук эхом разносится по квартире и замирает у открытой двери. Резко обернувшись, я ударяюсь локтем о край стола. Громкий треск. Плечо пронзает острая боль. Но в дверном проеме никого нет. Щелканье прекратилось. Осталась лишь звенящая пустота.
Что это было?
Я подползаю поближе к Нолану, ожидая услышать шаги или грохот захлопнувшейся двери, но тишину нарушает лишь бешеный стук моего сердца. Не знаю, что это было, но теперь странный щелкающий звук исчез.
– Лола, – говорит Нолан, но это скорее похоже на стон.
Я не знаю, что делать, с чего начать. Нужно понять, откуда идет кровь, но я не могу собраться с силами и прикоснуться к нему.
– Лола, мне… нужна… «ско…»
Недосказанные слова Нолана неожиданно отрезвляют меня. Я хватаю телефон, сажусь рядом и набираю 911. Каким-то чудом мне удается спокойно сообщить оператору всю информацию, которой я владею, хотя в моей голове звучит другой голос. Я слышу монотонное беспрерывное шипение: «Он умрет, оставит меня совсем одну, исчезнет…»
– Лола, к вам уже едет «скорая», – говорит оператор. – К нам поступил звонок от вашего отца.
Конечно. Неужели я всерьез могла подумать, что он просто лежал здесь и ждал, пока я вернусь домой? Нет. Даже здесь, даже сейчас Нолан все уладил сам.
– Он… истекает кровью. Думаю, его ранили ножом. Очень, очень много крови!
– Все будет хорошо, Лола. А теперь послушайте меня…
Следуя указаниям оператора, я бегу в ванную, хватаю полотенце и заставляю себя прижать его к животу отца. Я не хочу смотреть вниз, не хочу видеть, из-за чего телефон выскальзывает из рук. Нолан не должен увидеть, насколько я напугана.
Если бы мы не поругались. Если бы я не оставила его одного… Он не лежал бы теперь в таком состоянии. Это я виновата. Это все моя вина.
Кажется, проходит тысяча лет, и вот я наконец слышу шаги за дверью и бодрые отрывистые реплики врачей. Нолан стонет от боли и замолкает. Он потерял сознание или?..
– Нет, нет, нет, нет, НЕТ! – одержимо повторяю я в такт ударам наших сердец.
Глава вторая
Что я узнала о ножевых ранениях, пока ждала ответа на вопрос, умрет Нолан или нет
1. Огромное количество людей выживает после ножевых ранений. Гораздо больше, чем вы думаете. Если не задеты крупнейшие артерии (сонная в шее и бедренная в паху) и помощь подоспеет вовремя – человек, скорее всего, выживет[6 - Персонаж из романа Брэма Стокера «Дракула»: пожилой пациент психиатрической лечебницы, который поклонялся Дракуле и питался мухами и пауками.].
2. В зависимости от места поражения (три ранения в нижней части живота или одно в верхней части бедра) смерть может наступить лишь через несколько часов – если, конечно, наступит. Повторюсь: большинство выживает.
3. Если жертва нападения теряет более сорока процентов крови, незамедлительно требуются интенсивные реанимационные мероприятия, а затем, очевидно, переливание крови. (Интересно, чью кровь перельют Нолану?)
Помню, как-то раз я читала в новостях про четырех русских подростков, похищенных сатанистами. Каждого из них пырнули ножом 666 раз, а затем съели. Шестьсот шестьдесят шесть раз. Интересно, будет ли человек вообще похож на самого себя после стольких ножевых ранений? Едва ли. Хотя в таком случае этим сатанистам было не так уж сложно съесть своих жертв. Черт! Почему я вообще думаю об этом?
Я сижу в больничном зале ожидания и провожу черной ручкой, которую кто-то оставил рядом со сборником кроссвордов, по своим венам. Начинаю с самых крупных. Три яркие жирные линии начинаются в сгибе локтя и заканчиваются у основания большого пальца. Затем я обвожу более тонкие вены, сплетая и соединяя их. Теперь темные трещины покрывают поверхность моих пальцев, костяшек, кисти и все предплечье. И вот линии начинают расплываться, превращаясь в желобки между паркетными досками, и наполняются тягучей красной жидкостью…
Хватит!
Но я не перестаю рисовать, запечатлевая воспоминания на своей коже. Я успеваю добраться до локтя, но тут боковым зрением замечаю пару ботинок. Медленно моргаю. Коричневые ботинки.
– Лола?
Я медленно перевожу взгляд со скучной обуви на ужасно сидящий серый костюм, галстук горчичного цвета (почему всегда горчичный?) и, наконец, кусты, торчащие из-под воротника Ларри. Галстук ослаблен, верхняя пуговица рубашки расстегнута, словно растительности на его теле не хватило места под одеждой.
– Давно ты здесь? – сухо спрашивает Ларри.
Его маленькие глазки внимательно изучают меня и останавливаются на линиях, покрывающих половину моей руки.
– Видимо, давно.
Если верить настенным часам, сейчас начало восьмого, но я не уверена – утра или вечера. Мне сказали ждать здесь, пока Нолан приходит в себя после операции. Люди сновали туда-сюда, периодически случались наплывы посетителей, но сейчас в зале ожидания остались лишь я, какая-то старушка, спящая в углу рядом с беззвучным телевизором, и Ларри.
– Ты всю ночь проторчала здесь одна? Надо было позвонить мне.
– Зачем?
Позвонить Ларри – последнее, что могло прийти мне в голову, пока врачи боролись за жизнь Нолана. Он вряд ли смог бы чем-то помочь.
Где-то с шумом распахивается дверь. Они не стали бы спешить с плохими новостями, не так ли? Что сулят эти шаги – плохое или хорошее? Мимо проносится женщина в белом халате, и я наконец выдыхаю.
Здесь так странно. Люди возникают из ниоткуда, молча вторгаются в твое пространство и снова исчезают. Двери болтаются на петлях. Никаких замков. Если захочешь сбежать – тебя ничто не остановит. Я где-то читала, что датчане оставляют в доме открытое окно, если кто-то умирает, чтобы душа смогла найти выход. Может, поэтому в больницах не закрывают двери, ведь смерть здесь обычное дело. Если бы тут не было выхода, здесь собралось бы множество душ.
Я должна запереть двери, чтобы он не оставил меня.
Я издаю странный сдавленный звук.
– Ты должна сообщать мне, если у тебя проблемы или тебе что-то нужно, – говорит Ларри. – Ты знаешь это.
На самом деле я не знаю этого, но сейчас просто не в состоянии препираться.
– Я сначала не поверил, когда мне позвонили и сказали, что на Нолана напали. А я оставил тебя одну и позволил самостоятельно дойти до квартиры!
– Ну теперь-то ты здесь, – отвечаю я.
Ларри опускается на скрипучий пластиковый стул и наклоняется ко мне.
– Значит, ты просто… нашла его в таком виде? Я правильно понял?
Я киваю и невольно вздрагиваю, когда в памяти всплывает образ Нолана, лежащего в луже собственной крови.
– Выглядишь… – Ларри останавливается на полуслове, но я догадываюсь, что он хотел сказать.
Слипшиеся волосы, красные опухшие глаза. Ногти обгрызены практически под корень, руки изрисованы черной ручкой. В общем, полный «Сайлент Хилл».
Несколько мгновений Ларри изучает спящую в углу женщину, потом откидывается на спинку стула и скрещивает ноги. Она не представляет опасности.
– Ты ведь не разговаривала с полицейскими? – спрашивает Ларри.
– Разговаривала.
Было много вопросов – это я помню, но отвечала в основном не я, а адвокатша Нолана в претенциозном костюме от Dior и с не менее претенциозным выражением лица. Наверное, это она позвонила Ларри. Постараюсь не держать на нее зла: это ее работа.
– А разве это проблема?
– Да, это проблема, – огрызается Ларри и, вскочив со стула, начинает ходить кругами. – Они не должны были этого делать.
Неожиданно Ларри нависает надо мной и пристально смотрит в глаза. Мне хочется вжаться в спинку стула, но я не поддаюсь.
– Что ты им сказала?
У меня остались лишь смутные воспоминания о разговоре с полицейскими, но я могу предположить, как все было на самом деле.
– Я сказала, что вернулась домой и обнаружила открытую дверь. Нолан лежал в кабинете. Попросил вызвать «скорую» и потерял сознание. Вот.
Ларри выдыхает:
– Ладно. Все в порядке. Ничего страшного. Правда, ты не сможешь вернуться в «Слоновую кость», пока в квартире работает полиция, а внизу толпятся репортеры, – говорит он. – Чертовы стервятники. Будут счастливы, если Нолан умрет: представь, какой сенсационный заголовок!
Неожиданно я понимаю: он не просто напряжен – он взволнован. Это вполне можно понять. Или? Я наблюдаю за тем, как Ларри нервно постукивает пухлым пальцем по губам. Кроме меня беспрепятственный доступ к квартире есть только у него. Ранее он говорил, что Нолан прислал ему сообщение и попросил меня забрать. Но что, если он этого не делал? Может, Ларри пришел к Нолану, пока меня не было, и между ними что-то произошло? Они не раз ссорились из-за меня. Вдруг в этот раз ситуация вышла из-под контроля и… Нет. Этого не может быть. Как бы они ни ругались, Ларри никогда бы не причинил вреда Нолану. Они знают друг друга целую вечность. Вместе учились и все такое. И к слову, кто будет выплачивать бесконечные игровые долги Ларри, если Нолан умрет?
Если Нолан умрет.
Кажется, меня сейчас стошнит.
– Ты думаешь, он умрет? – спрашиваю я сдавленным голосом.
Ларри пропускает мои слова мимо ушей: возможно, он не расслышал.
– Не уверен, что Нолан говорил с тобой об этом, но в своем завещании он указал, что…
– Он не умер, – перебиваю я.
Ларри тяжело вздыхает:
– Как я уже говорил, если до твоего совершеннолетия с ним что-то случится, опеку над тобой возьмет бабушка. То есть тебе придется отправиться к ней.
– Бабушка? – переспрашиваю я. – У меня нет бабушек.
У меня вообще нет никаких родственников, кроме Нолана. Ну и Лорелеи. И тут до меня доходит.
