Моя соседка фрау Морман

Эльке Хайденрайх

Моя соседка фрау Морман

Original title:

FRAU DR. MOORMANN & ICH

Elke Heidenreich

Illustrations by Michael Sowa

На русском языке публикуется впервые

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2023 Carl Hanser Verlag GmbH & Co. KG, München

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «МИФ», 2025

* * *

Медвежата

Я долго думала, стоит ли мне вообще рассказывать о фрау Морман. Вдруг вам и вовсе не интересно? Но тут столько всего накопилось, что я просто обязана всем поделиться, так что, будьте добры, наберитесь терпения.

Доктор Морман – моя соседка, и, признаться, есть у нас некоторые разногласия. Я попросту ее не понимаю, а она, как мне кажется, терпеть меня не может. Она часто не в духе и рот кривит так, словно питается одними лимонами, а когда видит меня, кричит: «Фрау Хайденрайх, площадку у мусорных баков нужно еще раз подмести!» или «Ваш кот постоянно лежит на моей машине и оставляет следы, а я не люблю следы на своей машине, вы это понимаете?» И когда я честно отвечаю: «Нет!» – она возмущается резкостью моего тона.

На днях она спросила меня: «Что за темные фигуры сидят у вас на подоконнике?» Когда я ответила, что это мои плюшевые мишки (у меня их четыре!), она сказала: «А не слишком ли вы взрослая для плюшевых мишек?»

И что тут ответишь? Что невозможно быть слишком взрослым для плюшевых мишек? Но это тоже неправда – я расскажу об этом позже. Четыре медвежонка, которых я только что упомянула… К ним я тоже вернусь. Как видите, я даже не знаю, с чего и как начать историю про меня и доктора Морман. Просто начну. Итак, доктор Морман не любит ничего и никого и, готова поспорить, не любит даже себя. Такие люди не любят и медвежат. Вы, наверное, знаете старую известную немецкую поговорку:

Те, кто лишь жаловаться норовят,Не любят даже милых медвежат.

У каждого ребенка есть плюшевый медвежонок, потрепанный и повидавший виды, обычно без уха или глаза, и дети таскают их повсюду и называют Мишутка, Плюша или Пух. Но потом мы взрослеем, наши мишки исчезают в шкафу, превращаясь в нечто постыдное. Да, определенно наступает момент, когда становишься слишком взрослым для плюшевых медвежат, и тут доктор Морман права. Но я уже давно это пережила. Потому что когда становишься еще старше (а я знаю, о чем говорю!), вдруг снова их достаешь, рассаживаешь на диване и восклицаешь: «Ну какой же ты милый! Как я могла так долго прятать тебя в шкафу?»

А потом они остаются сидеть на подоконнике или на диване цвета бургунди. (Знаете, что такое бургунди? Это название цвета, происходящее от сорта красного вина, но можно сказать понятнее: цвет малинового варенья.)

На диване цвета малинового варенья сидит только Фриц. Он хочет быть один, я точно знаю. Фриц – мой первый медвежонок. Мне было около шести, когда он появился в моей жизни.

(Вам не кажется забавным, что взрослые тоже когда-то были детьми? В детстве я и представить такого не могла. А теперь меня удивляет, что мне вообще-то было шесть. И когда я вижу шестилетнего ребенка, такого румяного и хорошенького, с горящими глазками и нежными ручками, у которого нет одного или двух передних зубов – что так мило выглядит в этом возрасте, а в моем уже не очень, – мне сложно представить, что эта шестилетняя Виола или этот шестилетний Лукас однажды станут шестидесятилетней Виолой или семидесятилетним Лукасом. Если вам интересно мое мнение, доктору Морман никогда не было шести – ей всегда было шестьдесят три.)

Я только начала ходить в школу, училась читать и писать, и Фриц вдруг оказался рядом. И он до сих пор со мной. Он далеко не красавец: мех грязно-желтого цвета, а глаза слишком маленькие, карие и стеклянные – на нем явно сэкономили.

Это было послевоенное время, денег не хватало, и такой медведь наверняка стоил недорого. Фриц не мягкий и не пушистый, мех у него короткий, туловище жесткое и набито, как мне кажется, стружкой, но характер у него уникальный. Фриц всегда был медвежонком, которому я могла шепнуть: «Фриц, пожалуйста, сделай так, чтобы завтра пошел дождь и отменили дурацкий урок физкультуры». И что вы думаете? На следующий день шел дождь, и дурацкий урок физкультуры отменялся – не всегда, конечно, но в большинстве случаев это срабатывало. Тогда у нас не было спортзала, мы занимались на школьном дворе, где при падении запросто обдирали коленки. До сих пор под кожей на моем правом колене можно разглядеть маленький камешек, еще с тех времен. Если мы когда-нибудь встретимся, напомните мне, и я вам его покажу.

В общем, на Фрица можно положиться, он парень надежный. Он уже старенький и много спит, и я его не беспокою, потому что нельзя будить спящего медведя. Старая шварцвальдская поговорка гласит:

Не мешай медведю спать,А не то несдобровать.

Конечно, Фриц тоже провел несколько лет в шкафу. Заклинаю вас, когда вам семнадцать, восемнадцать и вы по уши влюблены, не сажайте плюшевого медведя на диван! На этом диване вы целуетесь с… с… Нет, имена называть я не буду, но в любом случае это не время для медвежат. Вы и сами это поймете.

Да, затем вы получаете образование, путешествуете по миру и не таскаете мишек с собой. Но потом, когда у вас наконец-то появляется своя квартира и жизнь становится более организованной, вы вдруг вспоминаете: «А куда подевался Фриц?» И тогда вы рыщете по всем шкафам в подвале и на чердаке родительского дома, пока не найдете его. Я только что вспомнила, что мужа доктора Морман тоже звали Фриц. Я его не знала, он давно умер. Но на полированной латунной табличке на ее двери до сих пор значится:

ДОКТОР ФРИЦ МОРМАН

Вероятно, фрау Морман вовсе и не доктор: доктором был ее муж, а она лишь называет себя доктором. Что ж, пускай.

Как бы то ни было, однажды Фриц занял прекрасное место на диване цвета бургунди (а точнее, малинового варенья!) и с тех пор там и сидел: я смотрела на него, а он – на меня. И почему-то я не могла избавиться от ощущения, что он замышляет что-то недоброе, когда меня нет рядом или когда я сплю. Например, крышка фортепиано – я точно знаю, что закрывала ее, абсолютно в этом уверена. Я репетировала пьесу Роберта Шумана, которую ни разу не сыграла без ошибок. У нее забавное название – «Поэт говорит», и оно мне нравится: поэт наверняка говорит красиво, но исполнить это не так уж просто. Тональность – соль мажор, при ключе всего лишь один знак, фа-диез, и по идее я должна с легкостью с ней справиться, но у меня почему-то не получается.

Доктор Морман как-то сказала мне: «Почему вы всегда играете одну и ту же пьесу, фрау Хайденрайх, неужели нет других?» И, поупражнявшись, я, как всегда, сердито захлопнула крышку фортепиано.

Но когда я вернулась из магазина, она была открыта – и за инструментом с веселым выражением мордочки сидел Фриц. Неужели он играл на фортепиано в мое отсутствие? Этого не может быть, подумала я, медведи не умеют играть на фортепиано… Но как знать? Я могла бы спросить у доктора Морман, играл ли кто-нибудь на фортепиано, пока меня не было. Но я не люблю задавать ей вопросы, тем более такие. Иначе как объяснить доктору Морман, что в пустом доме кто-то играет на фортепиано и что это может быть медведь Фриц? Нет, нет и еще раз нет.