скачать книгу бесплатно
– Не ругайся, от этого портится стул. Сколько экзаменов и зачетов?
– Пять – того, пять – того.
– Сколько студентов сдавало экзамены и сколько зачеты?
Я, кряхтя, роюсь в своем засаленном ежедневнике:
– Экзамены – сто шестьдесят четыре. Зачеты – девяносто семь.
– Очень хорошо… Значит: ноль целых две десятых балла на человека за экзамен и ноль целых одна десятая балла за зачет.
– Гады! Я ж там нервов три ведра оставил с этими андроидами… Они же Гондурас с гамадрилом путают…
– С гамадрилами, Воводрилище мое, потом разберемся. Так-так, это будет…
– Даже не говори, слушать больно.
– Ладно. Посчитала. Идем дальше. Ты консультации давал?
– Нет, не давал.
– А если подумать? – Жена смотрит на меня, и я прочитываю в ее глазах то, что прочитал Штирлиц в глазах своей супруги на знаменитом немом свидании в кафе. Только я не курю, как Штирлиц, а грызу ногти, как Гитлер. Я начинаю прозревать:
– Давал. Еще как давал! Раздавал, можно сказать, направо и налево.
– Общие или индивидуальные? – «Ее глаза, как два тумана».
– Общ… индивидуальные! Конечно же, индивидуальные.
– Отлично. По баллу за консультацию.
– А…
– Инновационные и модернизационные методы во время проведения лекций, семинаров, зачетов и экзаменов использовал? И если да, то сколько? Подумай…
– А сколько там за это баллов?
– По пятнадцать за инновационный и по двадцать пять за модернизационный.
– Ого!
Я долго сижу в задумчивости, как роденовский мыслитель. Жена, устав от меня как от мыслителя:
– Ну хорошо. Например, ты студентам улыбался?
– Что я, параша американская, чтобы всеми семьюдесятью альпийскими зубами лыбиться?
– Подумай…
– Ну, скажем, улыбался…
– Сколько раз за лекцию?
– Ба-а-алин. Хрен его разберет. Ничего не понимаю.
– А вот известная американская улыбчивая, как ты изящно выразился, параша, Энтони Тухельштейн, выдающийся доктор психоанализа, подробно посчитал, что человек должен улыбаться другим людям не реже двух раз в минуту.
– А на фига?
– Это, согласно методу Тухельштейна, вырабатывает полезные вещества в организме. Сотни полезных веществ. Причем и у того, кто улыбается, и у того – кому.
– Я бы этого твоего Тухеля вместе со Штейном на пару месяцев в Матросскую тишину посадил, пусть они там своей лыбой перед урками попальцуют… Они их…
– Так вот. Если ты, урка-Вовурка, за лекцию, длящуюся девяносто минут, улыбался студентам сто восемьдесят раз, то это – инновационный метод. Метод Тухельштейна. 15 баллов. Улыбался ты студентам сто восемьдесят раз за лекцию? Да или нет?
– Улыбался, – быстро соглашаюсь я.
– Хорошо, пятнадцать баллов есть. Презентации лекций и семинаров проводил?
– Это когда с компьютера? На хрена он мне? Я и так, по-человечески могу самоизъясниться, без этого транснационального очка глобализма.
– Смотри. Известный британский педагог Эльза Блевангогель разработала новый инновационный метод презентации материала. Называется: «метод четырех углов с аплодисментами», «Фор Корнерз уиз Эпплоз». Сокращенно Эф Си Ай. Весь мир знает этот метод. И активно использует. К примеру, тебе надо, чтобы студенты усвоили тезис: «в русском языке несколько падежей».
– Глубоко… Волга впадает в Каспийское… Вообще-то их шесть.
– Это не важно и никого не интересует. Информация должна преподноситься максимально просто и доступно. И вот. Что ты делаешь? Во-первых, ты раздаешь всем студентам распечатки, где крупно предъявлено: «В русском языке несколько падежей». Дальше студенты должны пять минут внимательно изучать этот тезис. Угол первый! Уау! Дальше ты выводишь с компьютера на экран: «В русском языке несколько падежей». Студенты внимательно пять минут изучают этот тезис. Угол второй! Улавливаешь? Затем ты громко говоришь: «В русском языке несколько падежей». Пять минут напряженной интеллектуальной тишины. Угол третий! И затем вы все хором повторяете: «В русском языке несколько падежей!» Угол четвертый! Йехоу! И пять минут дружно аплодируете сами себе.
– Зачем это?
– Аплодисменты – неотъемлемый элемент метода Эльзы Блевангогель. Называется: психосоматическое закрепление нейролингвистического кванта информации.
– Ёшкин хренотип… Это что же за идиотизм?
– Использовал ты на своих лекциях и семинарах метод Эльзы Блевангогель? Да или нет?
– Использовал.
– Пятнадцать баллов. Теперь о модернизации. Вот здесь, Вовизация моя, в инструкции сказано: «К числу новейших модернизационных методов в первую очередь относится гибкое внедрение экологических компонентов обучения во всю парадигму профессиональных компетенций».
– Ничего не понял. Полная хрень с луком…
– Это значит, Вовалка-непонимался моя, что о чем бы ты ни рассказывал в своих заплесневелых советских лекциях, ты должен обязательно, чурочка моя, упомянуть экологию, зеленое движение и все такое… И тогда все твои пещерные, ретроградные, узколобые, гнилостно-ригидные лекции станут современными и прогрессивными.
– Как же я упомяну экологию, если я рассказываю, например, о татаро-монгольском иге?
– А что, татаро-монгольское иго не причинило вреда экологии?
– Может, и причинило. Откуда я знаю.
– А ты скажи, что причинило, и получишь двадцать пять баллов.
– Может быть, мне в связи с татро-монгольским игом еще и про Туборг рассказать?
– Какой еще Туборг?
– Ну, эта косомордая шведская чувырла…
– Грета Тунберг?
– Во-во.
– Я ему об экологии, а он опять про пиво «Жигулёвское». Ладно. Понимаю. Жарко. Ты, Вовология, упоминал когда-нибудь в своих лекциях о Грете Тунберг?
– Нет, свят-свят-свят! – я на всякий случай трижды перекрестился.
– Ладно. Зададим вопрос иначе. Сколько раз в течение твоих лекций и семинаров ты, Вовунберг, упоминал а) о глобальном потеплении, б) о проблеме утилизации пластиковых отходов, в) о Грете Тунберг?
– А сколько надо?
– Пять раз – а), пять раз – б), пять раз – в).
– Все так и было, командир. А, бэ, вэ. Ровно по пять раз. Грета Тунберг заявила, что татаро-монголы сжигали города, способствуя глобальному потеплению климата, и варварски оставляли после себя множество неутилизированных пластиковых отходов.
– Отлично. Двадцать пять баллов помножить на три будет семьдесят пять… Растем. Давай дальше…
Мы сидели за моим отчетом еще около четырех часов. Я уже полностью и безоговорочно смирился с идиотизмом происходящего и беспрекословно подчинялся приказаниям-рекомендациям жены.
В результате я получил целых две тысячи семьсот баллов. Вместо полагающихся всего лишь шестисот пятидесяти, перевыполнив план, считай, в четыре раза. Теперь меня точно переизберут!
Поздно вечером, пошатываясь от усталости, я пошел кормить наших кошек – Савву и Мусю.
Пока я им накладывал корм, кошки внимательно смотрели на меня своими четырьмя алчными крыжовниками и, как им и полагается, жадно мяукали.
– Кто мяукнет меньше десяти раз, получит семь баллов, – бормотал я. – Кто мяукнет больше десяти раз, получит двенадцать баллов.
Почему семь и двенадцать? А не три и девять или шесть и одиннадцать? Неясно. Логика такая же, как и у чиновников от образования.
Савва, мяукнув восемь раз, получил семь баллов. Муся, мяукнув двадцать девять, – двенадцать.
Затем кошки стали, пардон, жрать. Слова «есть» или «кушать» тут неуместны. Повторяю: Кошки Стали Жрать.
– Кто сожрет корм меньше, чем за минуту, получит четыре целых восемь десятых балла, – министерски бубнил я. – Кто сожрет корм больше, чем за минуту, получит две целых семь десятых балла.
И Савва и Муся получили свои твердые четыре целых восемь десятых, сожрав одновременно все за двенадцать секунд.
Я лег в кровать и прошептал почти уже в изнеможении:
– Кс-кс… Кошки! Кто ляжет мне на живот, получит десять баллов. Кто ляжет мимо меня – пять.
Первым примчался, дочавкивая корм, и лег мне на живот Савва. И получил десять. Муся легла в ногах и получила пять.
Уже совсем засыпающая жена сквозь сон спросила:
– Кошки, а вы знаете, кто такая Грета Тунберг?
Кошки почему-то хором сказали «мяу». И получили по двадцать пять баллов. За внедрение в жизнь людей и кошек модернизационных методов обучения не знаю чему.
Кошки успешно прошли переизбрание на жизнь с нами.
Я тоже.
Девушка по имени Квитанция
С Петром Алексеевичем Локтечёскиным мы познакомились пару лет назад. Он пришёл к нам работать. Вернее, перешёл с другого факультета на наш.
Пете Локтечёскину где-то пятьдесят шесть – пятьдесят семь.
Крепкий, со щеками цвета созревшей неремонтантной малины сорта «Гусар». Глаза – два непроницаемых стальных штуцера. Блондин. Благородная проседь. Так сказать, серебро на платине. Или наоборот. Профиль, можно сказать, античный.
Локтечёскин большой, под метр девяносто, поджарый, как голодный мустанг. Руки, ноги, шея, пальцы – всё длинное, максимально жилистое и всегда находится в постоянном движении, как глубоководные водоросли.
Сидишь и думаешь: вот сейчас сожмёт этот, блин, батыр тебе локоть – и хрусь! Как представишь себе этот «хрусь» – сразу нежное такое люмбаго в паху…
В общем, сочная личность.
Судьба Локтечёскина была непростой.
Начнём с того, что он с детства мечтал быть писателем. Что он и как писал, я не знаю. Но после школы пошёл поступать в литературный институт. И, разумеется, провалился.
Потом он попробовал поступить в морское училище. Не прошёл. Отслужив в армии писарем (вероятно, писательские таланты у него всё-таки имелись), Локтечёскин со второй попытки поступил на географический факультет.
Затем – вечные разъезды, экспедиции. В уже очень-очень зрелом возрасте он защитил кандидатскую диссертацию. Остался работать на геофаке. Через несколько лет его пригласили к нам.
Что такое «мы»? «Мы» – это там, где много-много очень симпатичных дев, которые учат иностранные языки, а заодно – всякие разные национальные менталитеты, региональные специфики и всё такое. А какие же региональные менталитеты без географии?
Девы наши, они, конечно, очень симпатичные, но для многих из них Тунис – это рыба, Либерия – политическая партия Ксении Анатольевны Собчак, Джамалунгма – древний индийский мудрец из Шанхая, а если (избави Боже!) произнести при них слова «Гваделупа», «Катманду» или «Титикака», они густо краснеют, как созревший позднеремонтантный сорт малины «Брянское диво», и, потупив небесные глаза, нервно теребят свои совсем не брянские сумочки Луи Виттон за пятьсот евро.
Они, эти девы, вообще очень любят как-нибудь якобы поволноваться и чего-нибудь якобы нервно потеребить. И все от отсутствия мальчиков. Как пели у нас на факультетском капустнике:
Стоят девчонки, молчат в сторонке,
Армани свои теребят.
Потому что на триста девчонок по статистике восемь ребят.
Вот Пётр Алексеевич Локтечёскин преподавал нашим девам географию, терпеливо объясняя, что Гондурас – это не то, что следует чесать и теребить, и что в Орехово-Зуево на метро доехать невозможно. Пока. Дай Бог здоровья Собянину. Следует добавить, что жизнь Локтечёскина сложилась так, что он не женился. Романов у него было море. Женщинам такие дяди-лоси нравятся. К тому же Петя – острослов. Но семьёй он так и не обзавёлся.
Дома у него над кроватью висит чеховский, как бы мы сейчас сказали, мем: «Если не хочешь быть одиноким, не женись».
