скачать книгу бесплатно
– Нет. Никогда. Губернатором будет какой-нибудь клоун из телевизора. Который рот умеет правильно раскрывать, нужные пионерские речовки произносить и улыбаться, как карапуз на соску. А в районе – вообще какой-нибудь беспризорник будет сидеть. Типа официанта в «Макдоналдсе». А главный будет – Ваха. Ваха уже главный в трех областях. Ему, Евдокия, четвертая нужна, наша. Магазины – это так, до кучи. Ему тут лес и наркотики приглянулись. Понимаешь? У нас в области много леса и много наркоманов. Нужна ему наша область. И он ее уже взял. Паровоз уже сидит, и еще пятеро гоблинов сидят, которые Вахе не нужны. Сейчас решается, будет нынешний губернатор под Вахой или этого поменять надо. На свежего. Знаешь, как постельное белье меняют?..
– А я думала, губернаторов в Кремле назначают.
– Правильно. Вот Ваха решит, кого нужно назначить, порекомендует, его в Кремле и назначат. Он свой в администрации. Вот оно что. Дядя Вова или дядя Митя ему руку пожмет… Скажет, чтоб надои повысил, чтоб с коррупцией боролся, как Мцыри с барсом. Тот скажет: нет базара… А этот-то наш… Шмаровоз… попку уже шампунем от перхоти помыл, трусики «Тайдом» выстирал, зубки «Блендамедом» почистил… Вай-вай-вай…
– Ну а нам-то что с тобой, Аладдин?.. А? Пусть они там себе наверху в свои взрослые кегли играют… Нам-то что? Что, Вахе твой магазин нужен? Или мой? Это ж ему – как киту «тик-так»…
– Эх, Евдокия, Евдокия, умная ты женщина, а все равно… баба. Извини, конечно. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Очень хорошо отношусь. Ты – умней меня, клянусь Аллахом.
Аладдин посерьезнел, даже помрачнел:
– Слушай. Вся торговля в области, включая наш зажопинский район, уходит под Ваху. Это – решено. То есть под его контингент. Это уже все в соседних областях обкатано. Хозяева всех точек будут его люди. Понимаешь? Это уже точно. Ахмада уже предупредили. И предупредили, чтоб он предупредил тебя и меня. Федю Храпа этого просто… уберут. Ну, не физически, может быть… Это от него зависит… У Вахи такой принцип: все – свои. А хозяева точек обязательно возьмут на работу своих родственников. Ну… грузчик Петя, может, и останется. Хотя – сомневаюсь. А вот ты точно не останешься. И я тоже. У нас с тобой три дня. Знаешь, как в сказках. До выходных. Пожалуйста: реализуй все, что успеешь. Бери выручку. Рассчитывайся с Петями-Машами… Тут Ваха, в общем… даже благородно себя ведет. Тебя не грабят, ничего у тебя не отнимают. Кроме главного – точки. Ты гордо уходишь и освобождаешь помещение… Но если ты его не освободишь – его освободят от тебя… Кое-что компенсируют. Чуть-чуть. Чтоб тебе пару месяцев было что покушать. Тебе ведь Паровоз точку считай подарил. Так? Ты с нее четыре года хлеб с маслом кушала? Так? Чего тебе еще надо? Логично? Кстати, помещения Вахе на год-другой только нужны. Он потом отстроит новые. Создаст эту… как ее?.. цивилизованную, б… дь, систему торговли. Для нас с тобой тысяча долларов – это деньги, а для него нет. У него другой порядок бабок. Все будет у него зашибись три раза, но мы с тобой этого рая уже не увидим. Вот такие дела, Евдокия.
Он замолчал, глядя в край стола. Я почувствовала, что у меня начинают дрожать руки. Я зажала их между колен и стала смотреть в ту же точку, что и Аладдин.
– Жалко, что я не чечен, б…дь, – сказал, зло улыбаясь, Аладдин. – Был бы я из Вахиного тейпа. А то, б…дь…
– Ладно, не матерись, – поморщилась я. – Зербод – это тоже некисло. У тебя вон два двоюродных брата в Москве.
– Два брата… акробата. Они на Мытищинском рынке дагестанской бараниной торгуют… Рубят баранину по десять часов в день. Мне Тогрул звонит, говорит: каждую ночь бараньи яйца снятся. Словно я их отрубаю, а они, паразиты, обратно отрастают… Кошмарный такой вот сон… В Москве, б…дь…
Помолчали. Аладдин нехорошие слова артикулировал особенно четко. Как будто вкладывал в них какой-то особый шаманский смысл.
– Баранина – это хорошо, – сказала я. Меня стало знобить. И началась тоска. Где-то в животе.
– Да уж, куда лучше, – отозвался Аладдин.
Я чувствовала, что надо говорить что-нибудь, а то будет плохо, разревусь еще:
– А у меня вот никого нигде нет. Мать в деревне – и все.
«И деньги я почти все в товар вложила», – подумала я, но говорить не стала, сказала другое:
– Но ведь так не делается, Аладдин… Три дня…
– Делается, Евдокия, еще как делается. Они там очень торопятся. Не знаю почему. Тебе звонить будут. Завтра, наверное. Ты не дури. Не психуй. Сама сказала – мать у тебя… Ладно. Что-нибудь придумаем, – сказал Аладдин.
Он взял сигарету, но тут же скомкал ее, оскалившись:
– Опять все заново начинать!.. Только все наладилось!.. Эх, ш-шайтан…
Аладдин произнес то, что мне так не хотелось произносить. Но слова были сказаны – и стало немного легче. Все ясно и просто, как эти отрубленные бараньи яйца. Где-то пять-шесть лет жизни остались в прошлом. Буквально физически отрублены. И никогда уже не отрастут. Если только во сне.
Через десять минут Аладдин уехал. Я стиснула зубы и стала работать. Звонить. За день кое-что удалось уладить. Очень немного, но хоть что-то удалось. Потом наступил вечер. А потом – ночь с Сявой и полнолунием.
Глава 3. Крокодилы и правила русской орфографии
Утром я проснулась около восьми. Голова не болела, но была совершенно свинцовой. Тело тоже. Сява скреблась в дверь. Наверное, уже давно. Она хотела выйти, чтобы опять стать свободной. Наш ночной гастрономический роман закончился. Сява поела колбасы, свиной печенки, сметаны и молока. Теперь ей нужна была свобода. Я подумала, что у кошек все куда логичней, чем у людей. У людей есть или свобода, или колбаса. А того и другого вместе не бывает. У меня вчера отняли колбасу, но дали свободу. Нормальный ход судьбы.
Я выпустила Сяву, поставила чайник, села за кухонный стол, обхватив голову руками. Впереди у меня было еще два дня. Которые мало что могли изменить. Точнее – ничего изменить не могли. В принципе все подсчеты я сделала еще вчера. Результаты были неутешительные. Я ощущала что-то среднее между жалостью к себе и уважением. Тоже к себе. Вернее: умилением перед собственным благородством. За четыре года я умудрилась не накопить практически ничего. Думаю, Петя накопил больше. Четыре года у меня был свой магазин. Свой! Я назвала его «У Дуни». Плюс – маленькая пивная. Это был добротный магазин. С оборотом солидного провинциального магазина. Обороты уверенно наращивались. Около двухсот мужиков ежедневно отоваривались в магазине водкой. Это уже немало. С пивом все было тоже в порядке. Алкоголь, конечно, определял кассу. Но и окорочка, и тортики, и чипсы – все это тоже делало свое дело. Персонал получал по местным понятиям более чем солидные деньги. Паровоз свое брал аккуратно. За своей долей ежемесячно приезжал вежливый мент с говорящей фамилией Посадилов. Месяц назад магазин был отремонтирован. Почти с шиком. Еще через месяц планировалось завести пять игровых автоматов. Паровозов дал разрешение. И что теперь?
Теперь, через два дня, после того, как я со всеми рассчитаюсь, у меня останется смешная до слез сумма. Просто трогательная: пять тысяч долларов. Которые я чудом не вложила три дня назад в пиво. Еще – однокомнатная квартира в пятиэтажке в поселке Курилки в двухстах с лишним километрах от Москвы. И старая, пятилетняя «Нива», которая в лучшем случае пробегает еще год-полтора. Если ее периодически латать.
Подозреваю, что мама, которой я в последнее время ежемесячно отсылала по пятьсот долларов в ее деревню с уговорами хоть что-нибудь купить, ничего не покупала, ела свою картошку и кое-что накопила. Кое-что – это максимум тысячи три-четыре. Наверное, какие-то крохи отсыплет дядя Ваха. Несколько тысяч максимум. Даже если у меня есть пятнадцать тысяч, ну двадцать, с такой суммой начать все заново нельзя. А что, собственно, начинать? Мне – тридцать пять лет. У меня нет никого, кроме мамы. И не будет. Господи!.. Зачем ты вообще сделал так, что я живу?!
Нет, очередное «курить-плакать-есть» отменяется. Я приняла холодный (потому что в Курилках горячей воды почти никогда не бывает) душ, попила пакетного чаю и пошла на работу. В предпоследний раз.
В обеденный перерыв я собрала всех и объявила твердым голосом, что завтра магазин закрывается. По причинам, которые от меня не зависят. Все получают отходные, которых им хватит месяца на три. Это немного утешило ребят.
Днем мне на мобильник позвонил очень вежливый неизвестный и назвался Тимуром Тимуровичем:
– С вами говорил Аладдин Ахмадович?
– Да.
– Он объяснил вам ситуацию?
– Да.
Трубка помолчала. Потом сказала:
– Может быть, у вас есть какие-то вопросы?
– Нет.
– Тогда, если вы позволите, мы… с коллегами придем послезавтра к шести.
– Утра?
– Да.
– Я вам… с коллегами… не нужна?
– В принципе… нет. То есть – если вы… конечно… хотите…
– Нет, не хочу. Не имею ни малейшего желания.
– Как вам угодно. Тогда мы осмотрим помещение сами… Определим…
– А ключ?
– Ключ?..
Трубка задумалась. Эта мелкая деталь, кажется, не была предусмотрена в сценарии цивилизованного погрома. Тогда я сказала:
– Ясно. Наполеон ждать бояр с ключами от Москвы не будет.
– Извините?..
Трубка сначала не поняла, но потом мягко засмеялась:
– Вы все шутите, Евдокия Ивановна…
– Да, шучу. Мне смешно. Ситуация – вообще забавная, правда? Скажите, это вы будете хозяином магазина после меня? Поверьте, это просто женское любопытство. Просто – любопытство. Просто – женское.
Трубка помолчала. Потом со сдержанным весельем ответила:
– Да. Вернее так: я буду… курировать около ста точек в области. В том числе и вашу. За неделю я должен проинспектировать все точки. Еще вопросы у вас есть?
– Ключи будут лежать на черном входе. Под второй ступенькой сверху. Там дощечка отходит. Вы увидите.
– Хм… Спасибо, Евдокия Ивановна. Дощечка отходит… Вы очень интересная женщина. Я вас не знаю… Лично… Хотя кое-какие справки о вас я навел. Может быть…
– Всего доброго, – сказала я ядовито-вежливо и отключилась.
«Сволочь… Куратор хренов…»
Я записала номер этого гада Тимура Тимуровича на мобильник. Надо же – сам позвонил и попросил освободить помещение. Меня душила ненависть. Причем ненависть неожиданно холодная. Можно сказать, спокойная. Эпическая. Это было что-то новое. Обычно я вспыхиваю и отхожу. А здесь… В голове отчего-то крутилось: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…». Атавизмы неоконченного высшего образования… Я вдруг решила, что когда-нибудь потом, лет через десять или двенадцать, я найду все-таки этого Тимура Тимуровича. А заодно и этого «страшного и ужасного», этого всесильного суку Ваху. И убью их. Этих нарочито вежливых крокодилов, которые спокойно и по-деловому сломали мне жизнь. А может быть, и не через десять… И не через двадцать. Может быть, даже очень скоро.
Мобильник зазвонил снова. Это был опять Тимур Тимурович (я его ввела в телефон под кодом «Гад Т.Т.»
– Извините, Евдокия Ивановна, это опять я, Тимур Тимурович…
– Я поняла, – у меня даже ушибленное вчера колено заныло от злости.
– Вы отключились, а мы не оговорили самого главного. Какая сумма вас бы устроила, Евдокия Ивановна?
– А я думала, вы все просто так заберете… Оставьте там, под ступенькой рубль на память…
Т.Т. помолчал. Он вообще был любитель пауз. Может, он мхатовец, у Станиславского учился?.. Качалов, блин…
– Давайте сделаем так, – сказал он. – Через час я пошлю вам на точку человека с бумагами. Вы их подпишите. Потому что акт о передаче должен быть оформлен сегодня. Поверьте, Евдокия Ивановна, от меня это не зависит. Если вы не хотите назвать сумму сейчас, то я перезвоню вам послезавтра днем, после осмотра точки, и мы обо всем договоримся. Постфактум.
«Да он меня за идиотку держит!» – мысленно воскликнула я.
– Евдокия Ивановна, – продолжал Тимур Тимурович опять после пяти секунд многозначительной тишины. – Повторяю… Или назовите устраивающую вас сумму сейчас, или, если вы сомневаетесь, мы договоримся послезавтра. Вам, да и мне, будет спокойней, если вы назовете сумму сейчас. Конечно, реальную сумму. Утром послезавтра я просто определю степень реальности суммы, приехать сегодня я не могу. Я в Хабаровске.
«Они в Хабаровске…» – мысленно, с интонацией Коровьева-Фагота, сыронизировала я.
– Я понимаю, что у вас нет никаких оснований доверять мне…
«Да уж… Тебе доверять – это как с крокодилом в ромашку играть…»
– Поэтому назовите сумму прямо сейчас, и прямо же сейчас назовите ваши банковские реквизиты… Я записываю.
Мне даже стало весело.
– Вы учились в школе, Тимур Тимурович? В средней?
– Да. Если вас это интересует. И еще в двух университетах.
– Замечательно. Не в Оксфорде, случайно?
– Нет. В Кембридже. Но сначала – в МГУ. А что?
– Надо же. Из Кембриджа в Курилки ломанулись… Плохо, видно, дела в Кембридже? Перебои с овсянкой? Да?.. Может, вы и диссертацию защитили?
– Защитил. Две. Сначала кандидатскую, потом докторскую.
– Ошеломительно. Значит, если вы такой умный, вы должны знать правила русской орфографии.
– Да. Кандидатская у меня была по лингвистике.
Он говорил совершенно спокойно. Никакой насмешки в голосе. «Действительно – крокодил, – подумала я, – или зомби какой-нибудь». Вот они: «здоровые, с толстыми умными мордами», как выразился Аладдин, «…племя младое незнакомое…»
– Вы знаете, как пишется «пол-лимона»?
Трубка кашлянула, а потом невозмутимо произнесла:
– «Пол-лимона» пишется через дефис.
– Мне тоже так кажется. А слово «евро», к вашему сведению, не склоняется. Как «эскимо». Странная вещь, Тимур Тимурович: слово «дерьмо» склоняется, а «эскимо» – нет. Вы, Тимур Тимурович, кстати, не знаете почему? До свидания.
– Постойте, Евдокия Ивановна… Во-первых, слово… «дерьмо» склоняется, потому что оно исконно русское. А «эскимо» – заимствованное. А во-вторых, дайте все-таки ваши реквизиты…
«Господи, зачем это все? Хоть бы посмеялся, паскуда… Может быть, они еще что-нибудь затеяли?..»
Я автоматически раскрыла сумку, достала карточку и записнушку. Назвала реквизиты банка и номер счета.
– Вот теперь, Евдокия Ивановна, до свидания, – сказал Тимур Тимурович.
Я отключилась молча.
Ладно. Подавись. Все-таки в том, что я назвала номер счета, было какое-то унижение. Как будто тебя изнасиловали, а потом дали рваную трешку и попросили расписку в получении. И ты ее взяла и дала расписку. С другой стороны, не исключено, что несколько тысяч долларов он и переведет. Так, из крокодильей сентиментальности. Такое у них случается. А с паршивой овцы… В конце концов всю эту историю надо воспринимать как цунами. О каких человеческих чувствах здесь может идти речь? Жить-то надо. Или уже не надо? Дуся, Дуся… Стоп. У тебя есть мать. А пока она есть…
Совсем они там сбрендили от кризиса, эти олигархи. Мало им Москвы с Чукоткой. До Курилок, подонки, добрались… Доктора из Кембриджа решили просроченное пиво толкать. Капиталистическую продразверстку устроили. Скоро штаны будут с бомжей на помойке снимать…
Реально за магазин можно было бы, если постараться, получить тысяч сто долларов. Плюс где-то – максимум – пятьдесят, так сказать, как неустойку. Конечно, труда было вложено на все эти… которые пишутся через черточку и не склоняются. Но кого же это интересует? Мне переведут три или пять тысяч. Или вообще ничего не переведут. Вот это и есть «ЭРЭРЖЭ», реальная русская жизнь. «Исконно русское дерьмо». Наверное, он разыграл весь этот спектакль, чтобы я хоть немного успокоилась и не наделала каких-нибудь мелких пакостей. А мелкие пакости я делать и не буду. Я сделаю большие. Но – потом. Дайте срок, дайте срок… А эти поганые тимуровские деньги я сожгу. В печке. Как у Достоевского.
Глава 4. Месть назначена на шесть
Через полчаса я была в магазине. А еще через полчаса в магазин приехал на синей тойоте молодой человек лет девятнадцати. Прилично одетый, светловолосый, невысокий, но ладный. Симпатичный (правда – симпатичный!). С умными серыми глазами и с черной кожаной папкой под мышкой.
– Вы – Евдокия Ивановна?
– Я.
– Здравствуйте. Я Вадим.
