скачать книгу бесплатно
– Поехали, – Гриц махнул рукой. – Есть у нас еще дело до одного Тигра.
Пять тысяч – не шутка. И все же после Родовозов кавалеристы озверели. Заметив издалека длинную вереницу телег, стада быков и конские табуны, Потемкин понял, что посреди этого хаоса движется вражеская конница. Идет не быстро, отяжелела от добычи. С ними пешие – полон. Где взяли в разоренной степи, бог весть.
Генерал-майор отдал приказание разделиться на отряды. По ближайшей балке пройти параллельно неприятелю. Отрезать обоз с невольниками и скотиной, чтоб не мешались под ногами. И ударить кучно. Лучше всего действовали, как всегда, казаки. Атаман Павел Головатой с двумя сотнями человек варварским, но изящным маневром отсек хвост турецкой змее. Выскочил из-за кургана и с гиканьем начал теснить полон назад.
– Стоять! Стоять! Куда прете! Скотину держи! Разбежится!
Люди настолько отупели, что не сразу поняли, где наши. А, поняв, не знали, что делать. Попадали на землю, закрыли головы руками, завыли. Боялись, что в суматохе потопчут их и ребятишек. Потемкин этого тоже боялся. Но Головатый оцепил полон и отрядил с полсотни казаков сгонять разбредшийся по степи скот.
Действовали так, будто и не сомневались в победе. Между тем кавалеристы ударили на врага, и завязалась страшная свистопляска. Вот вам Родовозы, вот вам тополиные кресты, вот пленные, вот коровы… а вот смерть с косой в образе чубатого запорожца или усатого драгуна. Никогда не считал Потемкин турецких конников слабыми противниками, правда, и не равнял с янычарами. Янычар в войске Каплан-Гирея не было. И это решило если не само дело, то скорость развязки. После яростного часового боя турки побежали. Больше половины остались на земле. Генерал-майор махнул рукой, выдвигая казаков на преследование, а своим велел перестраиваться и догонять Головатого. Мало ли что еще басурмане выкинут. На переправе через Олту запорожцы порешили остальных. Лишь маленький отряд с бунчуком успел переплыть, а в самом центре, под защитой горстки татарских конников – Каплан на белом, как пена, жеребце.
Но на этот случай у Потемкина в корпусе имелось подкрепление башкирских лучников. Как в Ноевом Ковчеге, всякой твари по паре. Подозвав одного из них, генерал спросил:
– Видишь того, в синем халате, с золоченой саблей? Снимешь его?
Башкир, не отвечая, прищурился, оттянул тетиву до уха и разжал пальцы. Секунду спустя Каплан застыл с поднятой рукой и грянулся с седла лицом в воду.
– Прямо в глаз! – восхитился майор Сатин.
– Зачем же в глаз? – с неодобрением произнес Потемкин. Ему, по причине собственной кривизны, все связанное со зрением, казалось неприятным.
– Халата пожалел, – башкир радостно осклабился щербатым ртом. – Если выловим, господин начальник, отдашь мне?
– Возьмешь и саблю в золоте, если приведешь коня.
Башкир засвистел своим, показывая на реку. Гриц обернулся к переводчику, все это время скакавшему подле него.
– Я же тебе говорил, что Тигры не плавают.
Полон был большой и разношерстный. Однако не волошский, сразу видно по платью. Вернее, по его остаткам. Женщин, как водится, больше, чем мужчин. Дети – не выше тележного колеса с матерями, остальные отдельной группой, продаваться будут без родителей.
– Насортировали уже! – в сердцах плюнул Головатый. – Нехристи. Тикайте, робяты, до мамок, у кого найдутся.
Нашлись не у всех. Иные потерянно бродили среди пленников, выкликая родные имена.
– Дяденька, – кто-то подергал Потемкина за стремя. Генерал обернулся. Внизу стоял мальчик лет восьми, ветер шевелил его грязные белые волосы. – Моих нет. Померли дорогой. – Он серьезно смотрел на Грица, от него ожидая решения своей участи. – Я побираться не хочу. Я дюже умелый. Я вам коня буду чистить, рубахи штопать. Возьмите меня с собой.
– Тебя как звать?
– Федором.
– Ступай, Федя к нашим, – генерал махнул рукой в сторону коников. – Кто-нибудь посадит тебя на круп. А там разберемся.
Мальчишка побежал к кавалергардам, сверкая угольно-черными пятками, ветер раздувал на нем рубаху пузырем.
– Я гляжу, вы русские? – с удивлением спросил Гриц одного мужичка, обеими руками сгребавшего вокруг себя мелюзгу: «До кучи, детки, до кучи!»
– Известно, не агаряне, – отвечал тот по-книжному. – С-под Елисаветграда идем. Есть еще из Бахмута. Новосербские мы, ваше благородие. Вот моя деревня, Семь Колодезей, одни ребятишки остались. Священник я тамошний. Отец Михаил.
Потемкин спрыгнул с коня, преклонил колени, сложил руки.
– Честный отче, благословите.
Поп порылся под рубахой, снял с шеи нательный крест на грязной шелковой нитке и, как положено, несколько раз осенил генерал-майора.
– Храни тебя Бог, голубчик. Что же теперь с нами будет?
– На нашу сторону пойдете, – ответил Гриц, вставая. – У Бендер христиан собирают и под охраной переправляют обратно в Новую Сербию. В Елисаветграде приют, госпитали. Магазейны полны. Не голодают, в общем. В Бахмут не ходите. Сожгли его.
Священник горестно покачал головой.
– Ну, помогай тебе Бог, сынок. Буду молиться.
Они расстались, и Потемкин поехал вдоль обоза, табором, развалившегося посреди дороги. Спасибо запорожцы всегда знали, как обиходить отбитое у нехристей добро. Уже и быков сгоняли потеснее, вокруг лошадей щелкали бичами, поправляли тележные колеса. Вот он провиант – на конце шпаги.
– Ваше высокоблагородие, – подскакал Сатин. – У одной подводы наши француза взяли.
– Какого француза? – не понял Гриц. – Где мы, где Париж? Откуда он здесь?
– От Святого Духа! – огрызнулся майор. – Мне почем знать? Говорю, француз. Сами посмотрите.
Пришлось посмотреть. И даже убедиться в майорской правде. Длинный, как оглобля, господин в белой форме – это в здешней-то грязи – без знаков различия сидел у телеги на перевернутом колесе, а казаки кружили вокруг него на конях и с безопасного расстояния тыкали пиками. Не сильно, а как лиса ежа лапой. Это еще что за чучело?
– Кончай дурить, ребята! – окоротил их атаман.
– Кто вы и как сюда попали? – обратился Потемкин к незнакомцу по-французски.
– О! – возопил тот с таким облегчением, будто ему открылись врата в рай. – Вы офицер? Европеец? Я счастлив.
– Я генерал-майор Потемкин, – представился Гриц. – Прошу вас назвать свое имя.
– Русский, – опечалился пленный. – А у вас такой хороший выговор, я подумал, возможно, вы… волонтер из Европы.
– Нет, я варвар. – Гриц начинал терять терпение. – В третий раз прошу вас назваться.
– Тысяча извинений, мой храбрый победитель. – На лице француза продолжала играть непринужденная улыбка, точно они встретились в парижском салоне, а не посреди чиста поля. – Я барон де Тотт, представитель Его Христианнейшего Величества при армии султана Мустафы III. Турки ведь наши союзники, вы знаете, – как само собой разумеющееся обронил он. – Каплан-Гирей разбит? Печальный конец всех завоевателей. Я сдаюсь в плен. Попрошу зафиксировать где-нибудь, что я не оказал сопротивления и имею право сохранить дипломатический багаж. А то эти дикари… – француз покосился на запорожцев.
– У вас нет никаких прав, – спокойно заметил Потемкин.
– Но я военнопленный!
– Вы среди дикарей.
Гриц спешился и полез в телегу. Она представляла собой походную канцелярию. На полу стояла пара сундуков, по-видимому, с дипломатическим багажом. Вскрыв их, Потемкин убедился в правильности своей догадки. «Удачно получилось, – думал он, разворачивая рулоны скрученных в трубку донесений, пробегая пальцами по плотным картонкам шифровальных кодов, вороша тетради с путевыми заметками. – То-то будет в штабе, чем заняться!» Его внимание привлек один из черновиков. Судя по дате, последнее донесение. Вероятно, уже отправлено. Интересно, что пишут в Париж из нашей глухомани?
Потемкин начал читать, и через минуту кровь бросилась ему в лицо.
– Шо вин каже? – с любопытством осведомился Головатый.
– Перевести?
Атаман кивнул.
– «До десятка невольников, три-четыре отары овец, двадцать волов, табун лошадей – добыча одного татарского воина. Что за прекрасное зрелище! Головы детей выглядывают из мешка, подвешенного к седлу. Молодая девушка сидит впереди всадника, мать на крупе, отец на одной из заводных лошадей, сын на другой. Скот впереди, – все идет и не сбивается с пути под бдительным оком хозяина. Колония, цветущее состояние которой угрожало интересам Вашего Величества на Босфоре, разорена».
Потемкин медленно поднял глаза на де Тотта. Взгляд его был тяжел, и француз поежился.
– Скажите, господин барон, – процедил Гриц, – чем все эти люди, – он махнул рукой в сторону пленных, – помешали интересам Его Величества?
Де Тотт вжал голову в плечи. Вероятно, в его багаже можно было найти много чего похлеще.
– Ну и шо з ним робить? – Головатый задумчиво мял носком сапога ком земли.
– У степ! – заорали запорожцы, крутившиеся вокруг на лошадях.
Атаман поднял на генерал-майора вопросительный взгляд. Тот молчал. Он имел право казнить любого пленника, если речь шла о татарине или турке. Но дипломатический представитель европейской державы – птица иного полета. Таких обычно задерживали, долго допрашивали, а потом предъявляли на очередной мирной конференции. Мол, вот, поглядите, Версаль тайно поддерживает наших врагов, а еще смеет предлагать посредничество! Петербургские чиновники обожали изображать обиженных. Но захваченные дипломаты, дорвавшись до конференции, начинали обвинять русских во всех смертных грехах. Звери, варвары, чума Европы! В прошлом году в Фокшанах Потемкин насмотрелся на целую свору баронов де Тоттов, запрещавшую туркам заключать мир.
Гриц пожевал травинку и сплюнул.
– Вешать, так вешать, – сказал он.
– Как вешать? – не понял Сатин.
– Высоко и коротко.
Казаки завернули барону руки за спину. Генерал-майор не стал смотреть, как они запихали де Тотту кусок бумаги в рот – то самое скомканное донесение, которое выпало у него на землю. Потом подтащили к ближайшей кривой иве на берегу Олты, посадили верхом, подвели коня под толстую ветку, накинули на шею веревку и с гиканьем ударили нагайкой по лошадиному крупу.
– У степ, – про себя повторил Григорий. Губы его сжались в жесткую складку. – В степь.
Вечером генерала пригласили в палатку командующего. «Уже донесли. – Потемкин чертыхнулся. – Что за народ?»
Румянцев сидел за раскладным походным столиком и двигал по доске шахматные фигурки.
– Научили бы вы меня, Григорий Александрович, играть, – обратился он к вошедшему. Вид фельдмаршал имел довольный, сразу ясно – сытый. – Вашими молитвами сегодня весь лагерь ложится спать не на пустой желудок.
– Рад стараться.
Румянцев указал на стул.
– Не понятно мне, почему одни фигуры ходят так, а иные по-другому. Есть которые и через клетки перепрыгивают. Эти на вас похожи. А есть, которые из пешек могут пробиться в ферзи. Эти – на меня. Я старый барбос. Давно служу. Но такого самоуправства, как с вашей стороны, под моей командой еще никто себе не позволял.
Судя по голосу, фельдмаршал даже не сердился. Он размышлял вслух.
– То ли я сдаю? То ли вы сударь – птица неведомой мне породы.
Потемкин молчал. Что ему было говорить? Теперь, охолонув, он думал, не погорячился ли с французом? Надо было его чин чином вести в лагерь, снимать показания, тащить на переговоры, а потом слушать рассказы барона о зверствах русских… Гриц почувствовал, как снова начинает закипать.
– Вы что же, прямо так его и повесили? – с нескрываемым интересом спросил Румянцев.
Потемкин кивнул.
– Дипломата?
Снова кивок.
Долгий, долгий вздох старика.
– Ну и правильно сделали.
Глава 2
«И будете, как звери степные»
Осень 1773 года. Оренбургская губерния
Крепостица с кулачок. Взяли наскоком. Комендант не успел даже из постели выпрыгнуть. Вытащили его во двор уже без рубашки. Жену, полоумную от страха, – за косы. И по рукам. Хороша, бабенка! Пугливая, мягкая, как белая телочка перед мясником.
Казаки шарились по дому, а с улицы гремел набат с единственной колокольни, как боталом о ведро. Тащили из подклети сундуки, рубили саблями крышки в надежде разжиться крепостной казной рублей на двадцать.
Молодой комендант все оглядывался через плечо, искал глазами жену. Пока не огуляли нагайкой по ребрам. Не твоя это теперь забота, парень! Смотри вперед!
На приступочке у церкви сам Емельян Иванович. Шапка до бровей, глаза шалые.
Гарнизон – девять инвалидов. Кроме коменданта, вешать некого. Уже и священник здесь с крестом, и староста с амбарной книгой. Присягайте, люди, государю Петру Федоровичу! А не то жердина у колодца высоко в небо метит. Как на качелях подкинем, до Самого Господа!
На минуту стало тихо. Даже казаки перестали щипать баб. Только башкиры, слышно, возились с замками в амбар, да с тревожным свистом стреляли по курам – им что, нехристям?
Остальные сгрудились, придвинулись, смотрят на коменданта. Он длинный, белобрысый, лицо правильное и очень бледное. Не любит Емельян Иванович таких чистых.
– Ребята, мордой его!
Тут же коменданта схватили за волосы и в растоптанный снег пополам с глиной у ног Его Императорского Величества. Уважай, сука, царя-батюшку!
– Любо мне, что ты меня не боишься, – молвил Самозванец, поднимаясь. Шубу плечом стряхнул, остался в одном лазоревом кафтане с красным подбоем. Пусть все видят: государю мороз не страшен. Да и что тут за мороз в крепости? Другое дело в лесу, в степи.
– Здешний народец на тебя обид не держит, – продолжал Злодей. – А пойди-ка ты ко мне в полковники. Солдатушки из крепостей набежали, командовать ими некому. Мои-то казачки только нагайкой и умеют махать.
Комендант молчал. Смотрел перед собой. Из расквашенного носа на губу бежала кровь. Он ее сглотнул, подавился.
– А я тебя приголублю, – посмеивался Самозванец. – Награжу. Хочешь, сейчас в шапку колец насыплю? Жену отдам?
Вытолкнули к приступочке комендантскую бабенку. В длинной, запачканной землей рубахе, которую она силилась свести руками на груди, да больно большой клок вырван – не прикрыться.
Горше смерти показалась коменданту такая милость.
– Злодей ты, – выплюнул он под ноги вместе с кровью. – Знаешь, что мало нас, вот и куражишься. А как придут полки, на какой осине аллилуйя запоешь?
Пугачев похмыкал, бровь изогнул, на комендантскую жонку покосился. Хороша, резвая кобылка. Чистых кровей. Не то что неумытые казачки.
