Смерть автора

скачать книгу бесплатно


Второй гость, присутствовавший в спальне, поднялся со стула мне навстречу. Я узнал его, хотя должен сказать, что описания его в газетах из рук вон плохи и не дают о нём никакого представления. У него узкое скуластое лицо, очень мужественное, несмотря на струящиеся длинные волосы, которые спускаются по сторонам чистого и довольно красивого лба; в нём нет ничего от пропахших бриллиантином красавчиков, наводнивших в последнее время Лондон. Пристальный и ироничный взгляд его тёмных глаз подчёркивают тонкие изогнутые брови, странно контрастирующие с густотой волос и усов. Он усмехнулся и подал мне руку; рука его оказалась необыкновенно сильной и необыкновенно горячей.

– Значит, вы – мистер Уэллс, мировой специалист по фантастике?

– Боюсь, я приехал не вовремя, – ответил я, – мистер Моппер болен…

– Это совершенно ничего не значит, – вмешался Моппер, – вы можете спуститься и побеседовать в саду. Тем более что Мирослав, – добавил он со сдавленным смешком, – меня изрядно утомил.

– Вы уверены? – боязливо спросил я; ещё вчера речь о болезни писателя не шла, и я чувствовал одновременно неловкость и опасения за него. Моппер натянул одеяло до подбородка.

– Абсолютно. Миссис Браун подаст вам чай в саду. Я распорядился накрыть там стол.

– Большое спасибо, мистер Моппер, – сказал я в смущении. Мирослав, однако, смущения не испытывал. Повернувшись ко мне, он произнёс:

– Пойдёмте. Оставим Алистера в тишине и покое.

Я последовал за ним в сад. Там, у самой стены, зелёной от плюща, в окружении кустов роз, можжевельника и остролиста, в самом деле был накрыт чайный столик. Мирослав жестом предложил мне сесть, сам сел напротив меня и внимательно уставился на меня своими карими выпуклыми глазами. Миссис Браун (это и была пожилая женщина, открывшая мне дверь) принесла чай.

– Итак, с чего мы начнём? – поинтересовался он. – С ванильного крема или с вопроса, кто я такой?

Я рассмеялся.

– Я бы выбрал и то, и другое. Я думаю, одно другому не помешает.

– Как знаете, – сказал Мирослав, поигрывая ложечкой. – Итак, если вас интересует – я Мирослав Эминович, представитель знатного рода из Слатины.

– Ага, – кивнул я. – И при этом одновременно портной и бывший партизан из национально-освободительного движения. Все это уже слышали.

– Вы не верите? – переспросил Мирослав. Я пожал плечами.

– Это не имеет значения. Даже если это и правда, она никак не связана с романом. Кстати, этот ванильный крем гораздо удачнее всякой литературной стряпни: мои поздравления миссис Браун.

– Я рад, что вам понравилось, – радушно проговорил Мирослав. – Мне кажется, вот это печенье должно понравиться вам ещё больше. Скажите, а вещественное доказательство убедило бы вас в том, что я тот, о ком идёт речь в романе?

– Возможно, – сказал я с сомнением, не понимая, куда он клонит. Мирослав положил ложечку на скатерть.

– Я кое-что принёс сегодня специально для вас.

Он встал со стула и скрылся за живой изгородью. Я услышал, как хлопнула стеклянная дверь в доме, выходившая в сад; вскоре он возвратился. В руках он держал что-то тускло блестящее. Это оказался кривой восточный нож необыкновенной красоты; я видел раньше такие вещи только у богатых коллекционеров и догадался, что это может стоить целое состояние. Он положил нож на край стола. И ножны, и рукоятка были покрыты позолотой и украшены рубинами; на ножнах из рубинов был выложен прыгающий лев – а может быть, дракон, не знаю. Я потрогал потускневшее золото, понимая, что передо мною что-то редкостное и, безусловно, очень старое.

– Это не турецкая работа, – сказал Мирослав, – вернее, турецкий только клинок. Остальное делали у нас. Магометанство запрещает изображать животных.

Он помолчал, потом прибавил:

– Этот нож описан в романе на пятьдесят девятой странице.

– Это ничего не доказывает, – возразил я. – Писатели сводят воедино самые разные предметы. К тому же вещь может быть изготовлена по литературному описанию.

Я и сам понимал, что последнее добавление – чепуха; тесак несомненно был старинным, но мне почему-то хотелось противоречить.

– Это не подделка, – Мирослав освободил клинок от ножен. – Это настоящая турецкая сталь, секрет которой утерян. И очень острая.

Он нагнулся и вытащил из зарослей можжевельника предмет, заставивший меня вздрогнуть. Это была корзинка с двумя беспородными щенками, белыми и мохнатыми. Что-то приковало меня к месту; не в силах пошевелиться, я наблюдал за его действиями, и за щекой у меня застрял кусок непрожёванного печенья. Приподняв решётку, Мирослав ловко выхватил одного щенка и, держа его на весу за хвост, взял в правую руку тесак. В одно мгновение он подбросил щенка в воздух и отсёк ему голову.

Окровавленная тушка шлёпнулась на газон в каких-то трёх ярдах от меня. Тошнота подкатилась к моему горлу, я усилием воли заставил себя проглотить печенье, чтобы не подавиться. Мирослав стоял, спокойно и насмешливо улыбаясь, всё ещё держа клинок, испачканный кровью. Наклонив голову набок, он произнёс:

– Ваша очередь, мистер Уэллс. Покажите, что вы умеете.

Пот залил мне спину; я лихорадочно соображал, как избавиться от омерзительного предложения. Выдавливая, как из тюбика, остатки любезности, я выговорил:

– Благодарю, мистер Эминович, но я не рискую повторять после вас. Бессмысленно с моей стороны пытаться вас превзойти во владении холодным оружием.

Он засмеялся – смехом, от которого мурашки забегали по коже, – перебросил нож в левую руку, вынул второго щенка и тем же движением рассёк его на лету. Меня мутило; но всё-таки я отметил, что он одинаково владеет и правой рукой, и левой. Стараясь не глядеть на собачьи головы на траве, я сделал большой глоток из чашки, чтобы подавить дурноту. Мирослав подошёл кон мне.

– Возьмите его себе, – сказал он, – это подарок.

Он протянул мне нож вместе с ножнами. Я не знал, что делать. Это была дорогая вещь, которой я не мог принять; к тому же на лезвии всё ещё оставалась кровь. Я пробормотал:

– Благодарю, но я не могу…

– Отказываться невежливо, – вкрадчиво сказал Мирослав, – боярин делает подарок.

Он вдвинул нож в ножны и положил его мне на колени.

– Большое спасибо, – на пределе собственной учтивости выговорил я. Запах ванильного крема, стоявшего на столе, был для меня невыносим. – Мистер Эминович, я буду ещё более благодарен, если вы покажете мне выход.

– С удовольствием, – промолвил Мирослав. Когда мы покинули ужасный газон, я собрался с силами спросить его:

– Зачем вы это сделали?

– Вы сами об этом просили, – прищурился Мирослав.

– Я? Просил вас? Не сочиняйте.

– Вы хотели узнать, кто я. Я ответил на ваш вопрос, причём средствами не литературы, а самой жизни. И не моя вина, что вы не пожелали прежде закончить чаепитие, сказав, что одно другому не помешает.

– Сейчас я прошу только об одном – дайте мне уйти.

– Пожалуйста, – презрительно ответил Мирослав.

Меня и до сих пор ещё мутит; едва я вышел из сада Моппера, как тут же меня вывернуло на тротуар. Подаренный мне нож я вымыл, но у меня не достало сил повесить его на стену, и я убрал его подальше с глаз долой. Господи, чего стоит всё то, во что я верю, и какой смысл во всём, с чем я столкнулся? Сейчас у меня единственное желание – поскорее забыть всё это.

Из Times от 21 мая 1913 г.

На студии «Золотой Парнас» продолжаются съёмки «Мирослава боярина» по одноимённому роману Алистера Моппера. Большую эксцентричность проявляет Имре Микеш, или «Блестящий мадьяр» – звезда картины. Он настолько вжился в образ Мирослава, что одевается теперь только в чёрное, не исключая и белья, и выходит на улицу, запахнувшись в широкий чёрный плащ. Он также взял себе привычку повторять всем подряд: «Вы ещё придёте ко мне пить чай». Режиссёр в восторге от этой фразы; к сожалению, кинематографическими средствами её нельзя показать иначе как в виде надписи на экране. Некоторые трудности представляет поведение других актёров, начавших выказывать суеверные опасения на съёмках. Так, Лилиана Грей, занятая в роли Белинды, отказалась сниматься лёжа в гробу, в результате чего «Золотому Парнасу» пришлось увеличить её гонорар. Подобные происшествия затягивают съёмку фильма, который, надо полагать, будет выпущен на экраны в августе.

Из Times от 31 мая 1913 г.

Вчера, 30 мая с. г., в Лондоне состоялось подписание мирного договора между Османской империей и участниками коалиции, которого дожидалась вся Европа вот уже два года. По договору, большая часть европейских владений империи разделяется между балканскими странами-победительницами и их союзниками. Пока ещё не вполне ясен статус Албании, получившей независимость лишь в прошлом году; имеется также ряд территорий, являющихся спорными, как-то: Добруджа с её угольным бассейном, земли в среднем течении Дуная и др.; но решение всех этих вопросов – дело ближайшего времени.

Это означает, что де-факто Османская империя прекращает своё существование; вопрос в том, сколько она ещё протянет номинально. Следующей задачей балканских народов, освободившихся после долгих веков турецкого угнетения, будет политическое переустройство по образцу европейской цивилизации, которое уже не за горами.

Письмо, полученное одновременно редакциями Times, TheNewAge и TheLiterateModernity.

Уважаемые господа,

не знаю даже, как приступить к моему предмету. Как вам сказать, что вы не ведаете, что творите! И всё-таки я вынуждена предупредить вас, вопреки данному мистеру Мопперу слову молчать об этой истории. Думаю, я имею на это право, поскольку мистер Моппер и сам нарушил данное им слово. Если бы вы знали, кого вы принимаете в своих кабинетах и кому делаете столь усердную рекламу! Речь идёт о Мирославе Эминовиче, о котором, честно говоря, я, мой муж и мои друзья думали, что он навсегда уехал из Англии. Но коль скоро он снова здесь – а это несомненно, я узнала его по журнальным описаниям и портретам, – то мой долг предупредить публику, с кем она имеет дело.

Знайте, что под именем Мирослава Эминовича скрывается омерзительное чудовище, которое вряд ли можно назвать человеком. Не кто иной как он повинен в ужасной смерти моей лучшей подруги. Воспоминания о происшествиях того года так тягостны для нас, что нам пришлось покинуть Лондон. Меня до сих пор мучают ночные кошмары после того, что мне довелось пережить. Я не набираюсь сил посоветовать вам поступить с ним так, как поступили в романе; не набираюсь даже сил раскрыть моё настоящее имя. Об одном молю – прекратите эту рекламную шумиху, иначе вам скоро придётся горько об этом пожалеть.

«Элоиза Батлер»,

графство Йоркшир, 5 июня 1913 г.

Комментарий Times (7 июня 1913 г).

Мода на «Мирослава Боярина» и появление таинственного Мирослава Эминовича имеют характерные последствия. Неизвестно, кто эта особа, назвавшаяся «Элоизой Батлер», и вправду ли она знакома с Моппером; во всяком случае, её самоотождествление с героиней романа – явление достаточно распространённое и известное в психологии. Сам Мирослав Эминович по вполне понятным причинам отказывается комментировать это письмо; надо полагать, что дама, писавшая его, никогда не была знакома с Эминовичем, сведения о котором почерпнула из романа Моппера.

Без подписи.

Комментарий The New Age (№23/1913).

Письмо «Элоизы Батлер» ещё раз показывает, каково воздействие подлинно художественной литературы на человеческое сознание. Хотел того Моппер или не хотел, последствия написанного им глубже и шире, чем поспешные оценки иных критиков. Я далёк от того, чтобы всерьёз умиляться инфантилизму читательницы, вообразившей себя героиней романа; но это письмо свидетельствует о том, что Мопперу удалось нащупать какие-то сокровенные струны в человеческой душе. А что это, как не признак высочайшего писательского дарования?

Мэтью Арчер

Заметкаиз The Literate Modernity (№23/1913)

Ажиотаж вокруг «Мирослава боярина» и представленного нам в этом году Мирослава Эминовича достиг апогея пошлости. Мало публике «Мирослава» – теперь ещё объявилась «Элоиза». Нет, мы не шутим. 5-го числа нам в редакцию пришло письмо за подписью «Элоиза Батлер», предусмотрительно закавыченной. Содержащейся в нём ахинеи мы даже не приводим здесь; скажем только, что за тоном этого письма чувствуется рука мистера Моппера, который не довольствуется уже поднятой шумихой вокруг романа и его предполагаемого героя и хочет поднять её ещё больше. И это тогда, когда издательства отказывают в публикации одарённейшим писателям, которые действительно смогли бы составить новую эру в литературе!

Бернард Кросс

Из The New Age, №24/1913.

Алистер Моппер и его сердитые критики

Недаром говорится, что литературная критика – лучшая школа злословия; мистер Кросс тому подтверждением. Он договорился до того, что обвинил Алистера Моппера в составлении подложных писем из жадности и любви к шумихе. Мне нет дела до того, кем был автор письма; но в очернении Моппера критик несколько переусердствовал, причём довольно недостойным образом. Негодуя по поводу «тщеславия» Моппера, Кросс начисто забывает – или сознательно умалчивает – о том, что писателю сейчас шестьдесят шесть лет и что до недавнего времени он не мог выбиться из нищеты, десятилетиями влача существование непризнанного драматурга; что признание он получил лишь пять лет назад, после выхода первого издания «Мирослава боярина», которое, однако, не обогатило его; что здоровье его очень слабо, и он в любой момент может оказаться инвалидом – было бы удивительно, если бы человек в его положении не сделал ничего, чтобы спокойно дожить свою старость. Что же касается талантливых писателей, которым якобы нет дороги, то Бернард Кросс явно демонстрирует ослабевание памяти. Не он ли не далее как три месяца назад зарубил «Портрет художника в юности» Джеймса Джойса, сочтя его непристойным для своего журнала?

(Уж в «Мирославе боярине» самый взыскательный глаз не обнаружит непристойностей: вполне во вкусе мистера Кросса!)

Нет, пошлость заключается не в романе и не в его престарелом авторе, а в позиции мистера Кросса. Кросс принадлежит к категории рассерженных профессоров – т. е. тех, в чьём складе ума заложено брюзжание на несовершенства окружающего мира в сравнении с их собственными добродетелями. В своих выпадах против Моппера он проявляет столь же мало вкуса и мысли, сколь и в прошлогодних его нападках в адрес женщин-писательниц, нападках, над которыми можно только от души посмеяться. И если у нас неразвит литературный вкус, то лишь потому, что не развит критический метод; потому, что у нас до сих пор анализ текста подменяют личными нападками, нелепыми и неумными. Пока это положение дел не переменится, публика будет по-прежнему предпочитать «Мирослава боярина», и я не решусь её за это упрекнуть.