скачать книгу бесплатно
Летели, как сейчас помню, в Нью-Йорк, над океаном сильно трясло, пассажиры очень устали и после десяти часов полета все спали вповалку. Все бы хорошо, но один рыжий толстый веснушчатый гусь с жирной выпяченной влажной нижней губой снял носки, откинул столик и взгромоздил свои вонючие красные лапы на него.
Девочки, зажимая носы платками, ходили мимо, и ни одна не решилась сделать ему замечание. Что ж, значит, опять придется мне!..
– Пожалуйста, уберите ноги с откидного столика, он предназначен для других целей, и наденьте носки и обувь. Неужели вы не чувствуете, что запах становится просто невыносимым?
Гусь агрессивно распахнул свои оловянные глаза.
– Да пошла ты в задницу, аэрошлюха гребаная. Я отдыхаю!
Ага, вот, оказывается, кто я на самом деле, а я и не знала. Ладно, мерзавец, сейчас ты у меня получишь!
Началова выглянула из-за занавески в сладостном предвкушении, но мне было плевать. Такое терпеть я не собиралась. Пусть Рита делает, что хочет, это ее проблемы!
Я наклонилась к самому уху наглеца, чтобы крепко обматерить его, но в этот момент меня отодвинул в сторону Женя. Он услужливо наклонился к пассажиру и что-то вежливо прошептал ему. Гусь мгновенно вскочил, мигом надел носки, затем ботинки и кинулся в хвост, там были свободные места. Плюхнувшись в кресло и принюхиваясь к себе, он натянул бейсболку на глаза, а через несколько минут мирно задремал.
Я с изумлением воззрилась на Женю.
– Что ты ему сказал, какое новое матерное слово придумал?
– Ни одного нецензурного слова, Ленка! Просто уведомил, что вчера на этом же месте летел один уважаемый пассажир, и он тоже хотел отдыхать, и точно также сложил свои голые ступни на откидной столик, только у него был жуткий грибок ногтей, но никто не осмелился ему сказать, потому что он был племянником одного известного губернатора, а дезинфицировать салон после него мы не стали, – на дезинфекцию нам средств практически не выделяют, да и лень.
Я расхохоталась так, что Началова, скрипя зубами, подозвала меня к себе.
– А ты знаешь, что у тебя происходит в туалетной комнате?
– Нет!
– Пассажир заперся и двадцать минут не выходит. Проверь! Может быть, ему плохо?
Я подошла к двери туалета, индикатор в самом деле показывал «Занято». Двадцать минут? Это много! Неужели кому-то в самом деле стало плохо?
Я откинула табличку с надписью LAVATOR, сдвинула секретный болт-засов и толкнула створку от себя. Она сложилась в гармошку и стукающиеся друг в друга жирные белые тела брызнули мне в лицо.
Упитанный кабан прижал пузом толстую свинью к раковине, а сам пристроился к ней сзади. Когда створка раскрылась, открыв эту потрясающую картину, достойную пера фламандского художника, он повернул свою лоснящуюся физиономию и стрельнул в мою сторону заплывшими глазками.
– Не мешайте, и закройте, пожалуйста, дверь!
Ничего себе, еще и пожалуйста! Я мило улыбнулась.
– Вы доставляете неудобства пассажирам. Освободите туалетную комнату, она для этого не предназначена, да и негигиенично!
Кабан взмолился.
– Да дай же закончить, дура, закрой дверь!
Однако я крепко держала створку, и он никак не мог захлопнуть ее. Шум привлек внимание некоторых особо чутких пассажиров.
В этот миг подскочил Женя со своим смартфоном, включил видеокамеру и навел ее на открытый дверной проем.
– О, ребята, какая сцена! Сегодня я, кажется, соберу миллион лайков в Ютубе.
Сладкая жирная парочка мгновенно распалась. Натягивая на себя причиндалы, они, красные как раки, кинулись к своим креслам. Остальные пассажиры ничего не поняли.
Я в изнеможении, словно не у дебильных пассажиров, а у меня только что был подобный акт, оперлась плечом о перегородку.
– Ф-фух, Женька, ты просто бог!.. Сил моих больше нет, мы прилетим сегодня когда-нибудь или нет?!..
Однако этот рейс был в самом деле богат на неприятные события, и меня ждало еще одно испытание. Надо сказать, что я подменяла Ясенева, а Глебова, когда ему надо было отлучиться из кабины, подменяла Началова. В этот раз Рите тоже достались проблемы, и когда Глебову понадобилось отлучиться из кабины, она была крепко занята сервировкой обеда для раскапризничавшегося словно младенец пассажира бизнес-класса, поэтому подменять Глебова в кабину пилотов направила меня вместо себя.
– Давай, Шакурова, вперед, тебе там все привычно, не в первый раз, как говорится!
Я буквально вся задрожала, как молодая березка на резком ветру. Невероятно, в это не верилось, но мне, наконец, выпал случай побыть несколько минут наедине с Ясеневым!
О, боже, сколько же я ждала этого счастливого мгновения, какие только картины себе ни рисовала по ночам, вплоть до откровенно эротических и даже, простите, неприличных сцен, и вот удача вдруг повернулась ко мне лицом. Дорогая Фортуна, благодарю тебя, милая, мне смертельно надоело постоянно видеть лишь одну твою красивую голую задницу!
– Сиди смирно, Шакурова, ничего не трогай, молчи и следи за приборами, – напутствовал меня Глебов перед тем, как выйти из кабины, а затем как-то обеспокоенно потер грудь. – Что-то устал я сегодня, странно, вроде бы никаких заморочек особых не было. Если посидишь полчасика, я буду тебе очень благодарен.
О, милый мой человечище! Я готова была прыгать от счастья и радостно хлопать в ладоши, словно пятилетняя девочка, только что узнавшая, что в зоопарке, куда ее сейчас повели, будут, оказывается, не только антилопы и верблюды, но еще слон, жираф и бегемот.
– Конечно, посижу! Вы не волнуйтесь, Анатолий Алексеевич, я буду вести себя хорошо. Так что смело можете отдыхать, хоть час, хоть два!
– Час – это много, а минут сорок, пожалуй. Поболтаю с девочками, выпью свою чудодейственную таблетку, раньше она всегда помогала.
Мне захотелось обнять его как отца и расцеловать в обе щеки. Он уловил мое внутреннее движение и тепло пожал руку.
Глебов вышел, я заняла его кресло, надела на голову наушники и осмотрелась. Многие приборы были мне знакомы благодаря настойчивым урокам командира (зачем ему это было надо?). По крайней мере, никакого страха и дискомфорта они не вызывали. Я вполне была способна понять, что полет проходит в штатном режиме, все бортовые системы работают нормально.
Высота – тридцать пять тысяч футов. Курс – двести девяносто. Скорость – пятьсот десять узлов.
Ясенев даже не удостоил меня взглядом. Он сосредоточенно слушал эфир.
Мое сердце билось в груди, словно голубка, рвущаяся из клетки на волю.
– Артем Станиславович…
Он холодно покосился на меня.
– Что? Приборы? Где?
– Нет, какие приборы… а у вас остается время на личную жизнь?
Он оторопело посмотрел на меня как на проститутку, которой вдруг вздумалось приставать к пилоту в кабине авиалайнера.
– Не отвлекайся, Шакурова, и меня не отвлекай, поняла? Я могу пропустить вызов нашего борта наземными службами!
Я закусила губу от досады. Вы не указание наземных служб можете пропустить, Артем Станиславович, вы любовь шикарной женщины может пропустить, а потом локти будете кусать, да поздно будет!
Больше он не произнес ни слова и вел себя так, словно летит в кабине один. Я едва не потеряла сознание от тягостного молчания, и возблагодарила небо, когда Глебов, наконец, вернулся.
– Как вы?..
– Нормально, – словно старуха с беззубым ртом прошамкала я и совершенно никакая вывалилась из кабины.
Такого удара в спину я от судьбы никак не ожидала. Катастрофа и полная безнадега!
Все опять рухнуло, едва начав строиться. Я считала секунды до окончания этого несчастного рейса!
В конце концов, нескончаемое время прошло, мы приземлились без происшествий, посадка прошла идеально, Глебов был как всегда спокоен и точен, только Началова была не в духе, но я настолько вымоталась, что даже почерневшее зловещее лицо Ритки теперь мне казалось ликом немного подуставшего доброго ангела.
После уборки салона я хотела только одного – встать под душ, а потом завалиться спать, или нет, лучше лечь в ванну с горячей водой и уснуть. Сил на то, чтобы принять душ, просто не оставалось.
Когда я в совершенно разобранном виде доползла до двери своего номера в отеле, то вдруг неожиданно столкнулась с Лосевым.
– Как ты себя чувствуешь, Лена?
– Никак! Если успею снять туфли, прежде чем заснуть, значит, вечер удался. Извини, даже на чашку чая или кофе нет никаких сил.
– Люди всего лишь просто разные, однако они смотрят друг на друга и считают друг друга ненормальными, посмеиваются друг над другом или опасаются друг друга, а бывает кое-что и похуже!
Меня как будто электротоком долбануло по затылку.
– Чего-чего? Женька!.. Я не поняла. Переведи!.. Ты смертельно вымотался или, может быть, что-то выкурил?
Он грустно покачал головой.
– Началова не простила мне мое поведение.
Я напрягла все свои натруженные извилины, чтобы сосредоточиться. Какое-такое поведение? Через минуту до меня, наконец, дошло. В Сингапуре Лосев не лег с Началовой в постель, как она того хотела, и теперь… что теперь? Да ничего такого особенного. Что еще может придумать наша мстительная бригадирша, кроме того, как загнать Женьку куда-нибудь на рейсы в Саратов, чтобы он не вылез из них до скончания века.
Женя шумно вздохнул.
– Девочки шепнули, что она добивается моего перевода в другую смену, и она добьется, ты знаешь.
Вот стерва!.. Я так и знала. С Началовой все до омерзения предсказуемо.
Я в изнеможении оперлась плечом о дверь номера.
– Женя, ты хороший славный мальчик, отзывчивый, чуткий, внимательный, находчивый, я тебе благодарна по гроб, но ничего у нас с тобой не получится. Извини! Придется с этим смириться и просто расстаться. А интриг Началовой не бойся. Я уверена, что тебя заметят в любом рейсе и в любой смене, и ты еще встретишь свою настоящую любовь!..
Женя покраснел до кончиков ушей, закусил губу и, буркнув что-то неразборчивое, оставил меня наедине с дверью. Вот тебе на! Мало мне было перипетий в полете, на земле началось то же самое.
Падая с ног, я буквально вломилась в номер, такая была усталость, и завалилась на кровать лицом вниз, словно сраженная пулей наповал. Все силы были исчерпаны, и моральные, и физические. Этот проклятый день принес слишком много стресса и огорчений.
Какая же я гадина! Обидела такого мальчика. Я не знаю, почему так устроено, однако разрушать человеку гораздо приятнее, чем строить. Может быть, в этом кроется причина всех войн, – политических (между государствами) и личных (между мужчиной и женщиной)?..
Ах, если бы не Ясенев, возможно, все было бы по-другому! Мне захотелось заплакать, но слезы не шли, – сердце застыло, словно окаменело, а камни не плачут, они крошатся и разбиваются вдребезги.
Глава четвертая
– Тело у тебя как у богини, а мозги куриные, не зря, значит, анекдоты про блондинок.
– Много вы знаете про блондинок!
– Теперь знаю!.. Нет, Шакурова, мне нужна жена, а не кукла для постельных утех. Так что лучше не приставай ко мне, пошлю очень далеко.
Вот такое у нас произошло объяснение с Ясеневым перед следующим полетом. Почему он решил, что я дура полная, не могу сказать. Может Началова, змея, что-то шепнула ему о том, как я веду себя с пассажирами?
Когда мы ожидали брифинг, я рассказала девочкам анекдот. Началова делала вид, что читает парижский журнал мод, но я-то понимала, что наша мегера ловит каждое мое слово. Анекдот был такой.
Сидят блондинки-стюардессы в комнате отдыха.
– А у Боинга семьсот шестьдесят седьмого модификации 400 ER размах крыла пятьдесят девять целых девять десятых метра, – увлеченно говорит одна, – крейсерская скорость восемьсот пятьдесят один километр в час…
– А мощность каждого из двух двигателей двадцать пять тысяч лошадиных сил, – подхватывает вторая.
– Это, Светик, если в нормальном режиме, а в форсированном…
В этот момент в комнату входят пилоты, и Светик прикладывает палец к губам:
– Тсс, девочки, внимание! Говорим только о тряпках, слышите, только о тряпках…
Девчонки мои жизнерадостно расхохотались, а Началова скривила свою и без того кислую и щедро напомаженную рожу. Случайно повернув голову, я вдруг заметила задумчивого Артема, он сидел в отдалении и явно прислушивался к тому, что я рассказывала.
А затем состоялся этот неприятный разговор, суть которого я воспроизвела выше. В прошлый рейс он подумал, что я клеюсь к нему, да еще момент «очень удобный» выбрала, – во время управления самолетом, вот и решил, что я несерьезная особа.
От невеселых мыслей меня отвлек зловещий голос Началовой.
– Ты, Шакурова, я смотрю, продолжаешь гнуть свою линию и упорствуешь в своей ереси, думаешь, что ты умнее всех, ладно, посмотрим. Ты еще не поняла, куда попала и во что вляпалась, вот в чем твоя главная проблема!
Не знаю, что на нее вдруг нашло, звучало устрашающе, и настроение было испорчено еще до того, как мы вошли в самолет. Если бы в тот момент я знала, что предстоявший рейс в самом деле кардинально изменит мою судьбу!
Пассажиры как всегда теребили по пустякам и крепко раздражали своей простотой. Я ходила по салону словно сомнамбула.
Женя выглядел неважно. Похоже, что из-за тех переживаний, которые я ему устроила, он плохо спал, то есть нарушил главное условие успешного полета – хорошенько выспаться перед вылетом. Тем не менее, он держался молодцом, вел себя так, как будто между нами ничего не произошло, и я снова (в который раз!) восхитилась его мужеством.
Вряд ли можно было сказать, что меня мучили угрызения совести. Мне было просто жалко его. Что поделать, но у меня не было к нему никаких ответных чувств, вот и все. Это как в математике, – если не хватает переменной, то уравнение не решается и никогда не решится, а математику я в школе любила, и мой папа очень надеялся, что я пойду дальше его карьеры машиниста экскаватора и стану инженером.
Помимо этого, я была глубоко убеждена в том, что Женя рано или поздно разочаруется во мне, а разочарование в таких эффектных особах, как я, всегда ужасно. Надо было непременно оградить мальчика от этого! Зачем превращать его в монстра? Он достоин лучшей участи.
Такую как я любить невозможно, поэтому я выйду замуж за того, кого сама полюблю, и буду нести этот крест до конца. Такова была моя судьба, я в этом была просто убеждена, словно известная потомственная цыганка мне на ладони нагадала. В действительности никаких цыганок мне было не надо, я сама себе была цыганка, видела свое будущее как на ладони, и не испытывала по поводу своей судьбы совершенно никаких иллюзий.
С таким настроением я летела в том злополучном рейсе в Пекин. Меня сразу шокировал пассажирский салон.
Во-первых, в нем было не так много пассажиров. Во-вторых, это были, большей частью коротко подстриженные крепкие подтянутые мужчины средних лет или интеллигентные очкарики, зарывшиеся в ворох документов и забывшие о том, где они вообще находятся.
Кроме того, сразу бросалось в глаза, что в своей массе они какие-то немного странные. Пассажиры обычно попадаются в основном беспокойные, надоедливые, не очень вежливые и глупые.
В этот раз большинство из них были улыбчивыми, спокойными, сдержанными, чрезвычайно вежливыми и умными. Им ничего не было надо, даже воды, и они ничего не боялись, ни гула механизма уборки шасси (что это?), ни странных звуков в двигателях (а они не остановятся?), ни трясущихся в иллюминаторах крыльев (а они не отвалятся?). Даже когда нас стало сильно колбасить над Тянь Шанем, – мы попали в зону сильной турбулентности, и Глебов никак не мог нащупать курс, который вывел бы наш аэробус из нее, – они не проявили не малейших признаков тревоги и вели себя так, как будто ровным счетом ничего не происходит.
