скачать книгу бесплатно
Оберег
Владилен Олегович Елеонский
Известный шестидесятилетний музыкальный продюсер желает отомстить таинственным махинаторам, которые при помощи молоденькой певицы разорили его. На пути к своей цели он сменил внешность, имя, поднялся со дна, установил личности своих врагов и в конце концов отомстил им, но в результате понял истинную подоплеку и сам занял место тех, с кем свел счеты.
Моему однокашнику по ВИППК Госкино России
Вячеславу Вячеславовичу Разбегаеву посвящаю
Пролог
Спешу разочаровать любителей клубнички, ожидающих разнообразные, так сказать, интимные сцены из жизни продюсеров. Все портит стереотип, согласно которому от решения продюсера зависит судьба многих талантливых девушек, и все они, конечно, рвутся к нему в постель.
Все как раз наоборот. Работа продюсера, как любая творческая работа, это, если смотреть со стороны, настоящая каторга, и лишь тот, кто посвящен в процесс, действительно понимает, в чем здесь заключается истинное удовольствие.
Если девушка рвется к вам в штаны ради карьеры, то, скорее всего, как певица она никакая. А если продюсер предлагает в качестве условия выхода на большую сцену постель, то здесь все понятно, – он хочет расслабиться от напряженных будней с девушкой, у которой всего два таланта – длинные ноги и смазливая мордашка. Из такой при всем желании звезду не сделаешь, и позже она сама поймет.
Я занимаюсь певицами, поэтому, естественно, буду говорить о певицах. Во все века еще со времен Древнего Египта и Древнего Вавилона у певицы ценятся голос, слух, чувство ритма, шарм и образ, – пять китов, которые выносят ее на вершину карьеры на своих широких спинах. К примеру, смотришь на девушку и не можешь отделаться от мысли, что перед тобой стоит богиня Астарта. Вот оно – начало!
Постель как трамплин, бывает, не спорю, однако все происходит так, как у нас у всех, а не так, как искаженно тиражируется в мифах, – приходит настоящее чувство, взрыв эмоций, то, чего мы все подсознательно хотим и зовем любовью. Если чувство приходит к продюсеру, то выходит, что у претендентки есть, по крайней мере, два важнейших качества, необходимых на сцене, – шарм и образ.
Так личное соединяется с профессиональным. Покорить продюсера не просто, однако если он все-таки покорён, публика, наверняка, будет покорена тоже.
Остаются голос, слух и чувство ритма, однако их можно развить искусственно при помощи специальных упражнений. Не секрет, что такие обаятельные личности, как Евгений Леонов, Марк Бернес и Андрей Миронов, страдали от недостатка слуха, и ничего, выкручивались и не просто выкручивались, а пользовались бешеной популярностью не только в театре и кино, но и на эстраде. Песни, которые они исполняли, до сих пор помнят многие.
Кто-то скажет, что, мол, еще появились продвинутые технологии обработки звука. Согласен, однако сейчас я веду речь о профессионалах, а не о тех, кто проник на большую сцену по пресловутому блату, ведомый своим невежеством, помноженным на дикую уверенность в себе, в общем, лишь бы выпендриться и удовлетворить свое непомерное самолюбие.
Если талантливая певица становится пассией продюсера, то этот тандем может свернуть горы, преодолеть многие козни и смести с дороги досадные недоразумения. Даже если он распадется, звездочка на небе эстрады уже зажжется.
Многие любовные отношения заканчиваются семейными отношениями, эдаким эстрадным семейным бизнесом, и музыкальный шоу-бизнес не является исключением. Вот такая вот постель.
Что касается меня, то музыкальным продюсером я стал довольно поздно, вначале служил в органах внутренних дел, однако после развала Советского Союза все пошло в разнос. Я пробовал заниматься наукой, преподавать, но не сумел терпеть наступивший бардак и ушел из органов. Затем прошли годы, прежде чем я выучился на продюсера и стал вести свои проекты.
Поначалу никаких заметных успехов достичь не удалось, все циркулировало на уровне заштатной сцены в ресторанчике на окраине столицы. Временами я впадал в тихое отчаяние, а когда ушла жена, стало совсем худо. Никто в меня не верил, и я сам в себя иногда переставал верить, это был настоящий ужас, и от этого можно было сто раз сойти с ума. Тем не менее, свеча в моей груди не погасла и чувствуя ее тепло, я не опускал руки.
Так продолжалось до тех пор, пока я не встретил Ивана Рогожина, юркого человечка со связями. Он буквально перевернул мою жизнь и как будто острым лучом разорвал серые будни. Если бы я знал тогда, к каким жутким событиям приведет наше знакомство, то, конечно, с ходу послал бы его ко всем чертям, однако обо всем, наверное, следует рассказать по порядку.
Глава первая
В детстве меня удивляло, что в школе и по телевизору мы уверенной поступью дружным строем двигались в светлое будущее, а на улице не давали проходу выпивохи у магазина и хулиганы в подворотне. Официально внушалось, что, мол, все построено для вас, дорогое наше молодое поколение, но есть еще кое-кто и кое-где у нас порой…
Наверное, поэтому я поступил в высшее учебное заведение МВД, после окончания которого попросился на службу в уголовный розыск. С первых месяцев работы меня поразила беспомощность милиции. Она не имела ни одного учета, способного на самом деле помочь раскрытию преступления. Широко рекламируемая в советских фильмах дактилоскопия на самом деле помогала раскрывать лишь один процент краж, при этом на пополнение и ведение дактилоскопической картотеки тратились значительные средства.
Царила ужасающая текучесть кадров. Все оперативники были завалены бумажной работой, каждый день писали какие-то нескончаемые справки, отчеты, планы на день, неделю, месяц, квартал…
Каждое утро тянулись муторные совещания личного состава, на которых наше начальство интересовало лишь одно, – не дай бог, если процент раскрываемости опустится ниже показателя, спущенного сверху партийными органами. Кураторы из КГБ принюхивались и присматривались к нам, словно мы были чумными, а работники прокуратуры и суда вообще за людей не считали.
Офицеры, прослужившие в розыске более десяти лет, а таких можно было пересчитать по пальцам, имели явные признаки алкогольной зависимости и интеллектуальной деградации. Счастливые исключения имелись, но к этим способным парням, сыщикам, как говорится, от бога, начальство почему-то не благоволило, более того, относилось с опаской.
В общем, советским Шерлоком Холмсом я не стал не потому, что не хотел (очень хотел!). Просто не нужны были советскому уголовному розыску Шерлоки Холмсы. Система усиленно имитировала бурную деятельность, и кто-то наверху, конечно, имел с этого неплохие дивиденды, а нам, рядовым сотрудникам, была уготована участь баранов.
В полной мере осознал я это гораздо позже, а тогда думал по своей наивности, что, наверное, штабам не хватает людей, любящих анализировать, и пошел в науку. Едва я начал учиться, как обрушили Советский Союз, и некоторые мои особо продвинутые в плане держания носа по ветру однокашники бросили к чертям свинячьим свои диссертации и пошли в адвокаты, банкиры и коммерсанты. Один, например, говорю серьезно, стал перегонять КАМАЗы.
Я остался, потому что очень любил науку, защитил диссертацию, которая вызвала много вопросов у оппонентов, поскольку я заговорил о совести. Парадокс в том, что если от имени государства выступают недобросовестные люди, занимающие ключевые должности, то граждане страдают, а их права ущемляются. Короче говоря, если мы реализуем право, но забываем про совесть, ничего не получится, – вот мысль, которая красной нитью проходила в моем opus vitae.
Такое осмысление многим членам диссертационного совета показалось опасным вольнодумством, и я все никак не мог понять, за что они на меня ополчились, что такого крамольного я сказал. Зеленым был еще…
Защита, тем не менее, состоялась и кандидатскую степень мне присвоили, хотя кто-то при голосовании все-таки выкатил черный шар, наверное, чтобы я запомнил и понял, что умничать и разглагольствовать о совести не стоит. Меня оставили на кафедре, однако преподавание не принесло ожидаемого удовлетворения. Я регулярно получал замечания, что веду занятия не по учебникам и развиваю в слушателях органов внутренних дел самостоятельное мышление.
Я жаждал смысла, а получал лишь одну сплошную бессмыслицу, и мне иногда хотелось войти в пустой лекционный зал после очередной ватной лекции «по учебнику» и закричать отчаянным голосом нашего замечательного космонавта Владимира Комарова, погибшего во время аварийного спуска с орбиты:
– Проклятая машина… за что ни возьмешься, ничего не работает!!..
Я хотел видеть результат своей деятельности и благодарные лица людей, поэтому плюнул и без сожаления уволился из органов по собственному желанию, благо что теперь в отличие от советских времен никто ничего не спрашивал, офицерские кадры еще той, советской закалки удержать не старался и воспитывать никого не собирался. Я искренне верил, что страна находится на судьбоносном изломе и открываются новые колоссальные возможности.
С самого детства у меня было много творческих задумок. Поступить в институт кинематографии на режиссерский факультет мне не удалось, не прошел по конкурсу. После этого я год подрабатывал на Мосфильме статистом, окончил курсы каскадеров Аква-трюк, на которой научился прыгать с десятиметровой вышки и нырять на глубину до шести метров с маской и трубкой. Запомнилось шоу на день Военно-морского флота в Севастополе, которое проводила наша школа каскадеров. Я участвовал в постановочных рукопашных боях, подводном плавании и взрывах во время инсценировки морского боестолкновения в Севастопольской бухте.
Через год я поступил в институт кинематографии и успешно окончил его по специальности «продюсер теле– и кинопроизводства». Планов было громадье, однако карьера в кино не сложилась, – не было серьезной поддержки.
Простой вызвал неприятности в семейной жизни. Жена, как я говорил, от меня ушла, однако после ее ухода у меня вдруг открылась непреодолимая тяга к сочинению песен. Я буквально забурлил ими, причем кожей чувствовал, как их следует исполнять, – каким мотивом и с какой душевной интонацией.
В кино и на телевидение мои песни не пробились, может быть, их просто даже не читали, а вот в ряде подмосковных ресторанов имели определенный успех. Так бы я, наверное, и ездил по провинциальным городам до скончания века, выращивая местных ресторанных певиц, если бы не упомянутый выше Иван Рогожин, в один из вечеров подсевший ко мне за столик со стаканом коньяка в руке. В тот трепетный момент я ловил очередную минуту своей провинциальной славы после того, как моя воспитанница исполнила мою песню, которая вызвала слезы на глазах подвыпившей публики.
– А я вижу вы, Сергей Владиленович, нащупали-таки кое-какие заветные кнопки на дебелом теле зрителя, – живо сказал он, лихо махнул коньяк в рот и зажег сигарету. – Не желаете ли чего-нибудь гораздо более масштабного? С вашей песней «Девочки меня целуют» мы произведем фурор, обещаю.
Выяснилось, что Рогожин организовывал в этом городе и некоторых других городах концерты для одной очень известной певицы и теперь вместе с ее творческой группой отмечает успешное окончание гастролей. Настроение у него было превосходное, чес оказался прибыльным, и мы разговорились.
Раньше я много слышал о Рогожине, а теперь увидел его воочию. Этот подвижный похожий на колобка пухлый человечек с крупной совершенно лысой головой, мохнатыми брежневскими бровями и пытливыми выпуклыми глазками на маслянистом лице мог наворотить только за один день целую кучу дел, и один лишь его вид вызывал если не смех, то благосклонную улыбку, это точно.
Он имел репутацию удачливого импресарио, способного найти общий язык с любым администратором, любой певицей и любым губернатором. Поговаривали, что он вхож в высокие кабинеты, в том числе кремлевские, и его обожают не только чиновники, но также молоденькие женщины и дети. В тот памятный вечер я сам лично убедился, что обаяние у него в самом деле зашкаливает, и он может понравиться решительно всем и каждому.
Короче говоря, мы начали работать вместе. Как он и предвидел, моя песня «Девочки меня целуют» получила второе рождение, гораздо более резонансное, чем первое. Скоро я услышал, как пьяные мужики, выйдя из ресторана покурить на улице, поют мои куплеты.
Вот один из них:
Все пробьет лишь твердый лоб,
Даже сталь, броню и гроб…
Будут девочки любить,
Понял, брат, как надо жить?
Я не постеснялся, подошел к ним, они оказались работниками какого-то комбината и поинтересовался, не знают ли они, кто написал песню. Все стали бубнить что-то невразумительное, а один парень вдруг выдал на-гора.
– Так это, я знаю, Тарасенко Сергей Владиленович ее написал, – с гордостью сказал он так, словно говорил о своем старшем брате. – Между прочим, вот такой мужик!!
Он вытянул передо мной оттопыренный вверх большой заскорузлый палец. Я не стал его разочаровывать известием о том, что автор песни стоит перед ним. Тем более, что он все равно не поверил бы. Я вдруг почувствовал, что, кажется, что-то в моей жизни, в самом деле, сдвигается.
Предчувствие не обмануло, и закрутилась хлопотная, но приятная карусель. Я дал новую певческую жизнь таким известным группам, как «Белые медведи», «Три сутенера», «Подлая Кассиопея», «Троянский конь» и «Якутская Пирамида». Успех у зрителей без преувеличения был просто бешеный!
Гастроли, в которых Рогожин плавал, как пингвин в океанской воде, следовали друг за другом нескончаемой чередой, а провинциальная публика, тем не менее, все никак не могла насытиться. У меня стали брать интервью известные журналисты, а мои песни стали каждый день крутить на радио, и вдруг наступил еще более радостный момент, – моих «Девочек…» исполнил известный певец на концерте года в Кремле. В общем, благодаря Рогожину мир узнал обо мне, и Фортуна, повернувшись, наконец, ко мне лицом, опрокинула на меня свой Рог изобилия.
Рогожин находил кандидаток на раскрутку, которые были готовы платить большие деньги, так он говорил, а я в свою очередь старался как мог и собирал мед словно пчелка. Не знаю, какой процент Рогожин брал себе, мне он открыл счет в банке «Олимпия», и на него поступали средства, которых мне хватало на хлеб не только с маслом, но иногда и с икрой.
Так продолжалось около года, а затем мы снова встретились в ресторане, на этот раз элитном московском, здесь проходил закрытый новогодний корпоратив. Очередная моя звездочка удачно зажигала зрителей – коллектив какого-то крупного кредитно-финансового учреждения, название которого почему-то не афишировалось, видимо, огласка в средствах массовой информации была не желательна.
Среди пестрой публики выделялись два колоритных типа – огромные как моржи, по-борцовски плотные совершенно седые братья-близнецы с красными лицами гипертоников и довольно неприятными наглыми глазами навыкате. Они вальяжно развалились за отдельным столиком, им несли самые лучшие напитки и закуски, а официанты и администраторы лебезили с ними так, словно от того, понравится или не понравится им предлагаемое обслуживание, зависела жизнь и судьба ресторана. Одиозные типы смотрели на окружающих свысока, словно не люди веселились вокруг них, а надоедливые мошки.
Глава вторая
Рогожин, как тогда, в Ярославле, вдруг подсел ко мне за столик, где я сидел в гордом одиночестве, дабы спокойно сосредоточиться на бенефисе своей певицы, выделить в нем плюсы и минусы.
– Извини, Владиленыч, что отвлекаю, – с места в карьер начал он и привычно махнул в рот стакан коньяка. – Дело неотложной важности. Ты даешь, скажу я тебе, жару, монстр ты, однозначно монстр!
– Я не совсем понимаю.
– Сейчас поймешь. Смотри, что твоя вытворяет, с пол-оборота завела публику и почти довела ее до полного экстаза, осталось чуть-чуть дожать. Сможет?
– Посмотрим.
– А я тебе говорю, сможет! Не первый год, как говорится, замужем… не она – я! Поэтому знаю.
– Это-то я давно понял, только вон те двое, похоже, ничего, кроме раздражения, не испытывают.
Я кивнул в сторону самодовольных братьев-близнецов, а Рогожин вдруг захихикал в ответ, довольно потер руки и посмотрел на меня так, словно увидел неуклюжее, однако чрезвычайно сообразительное насекомое.
– Их реакция – еще не показатель, – с заговорщицким видом сказал он, – их даже Аллой Пугачевой не прошибешь. Ты лучше вот о чем подумай. Влиятельные спонсоры тобой всерьез заинтересовались, желают вкладывать в тебя деньги, а это большая ответственность. Клиенту можно не угодить, тогда разорвали контракт и до свидания, а вот с этими людьми так не получится, – не угодить им невозможно. Все их пожелания следует выполнять беспрекословно, точно и в срок. Мне нравится, что ты не пьешь, не куришь, на мимолетные романы не размениваешься, в бассейн ходишь… плаваешь?
– С вышки прыгаю по старой каскадерской памяти и под водой форму поддерживаю.
– Зачем под водой?..
– Просто нравится.
– Сколько можешь проплыть?
– Пятьдесят метров без проблем, а если постараться, то и все сто.
– Без кислородных баллонов?
– Ага, и даже без маски с ластами, и в одежде, а не в плавках.
– Ай, молодец! Говорю, монстр ты, Владиленыч, одно слово, монстр. В общем, давно я к тебе присматриваюсь, и, как оказалось, не я один. Ты – парень правильный, трудолюбивый, ответственный, исполнительный, поэтому хватит гнить в своей «хрущевке», у тебя там я слышал, канализацией воняет, а коммунальщики только руками разводят…
– Есть такое дело. Я с ними два года сужусь.
– Нет, так не пойдет, тебе следует всецело посвятить себя творчеству.
– Да я бы рад, но…
– Тебе дарят собственную студию.
Я вскинул голову и изумленно расширил глаза.
– Собственную студию?..
– У тебя, видимо, от подводного плавания серные пробки в ушах образовались. Плохо слышишь? Сходи к отоларингологу, проверься.
– Погоди, прямо вот так берут и дают?
– Сейчас твой успех на тебя, брат, работает, они спешат, потому что боятся, как бы тебя кто-нибудь у них из-под носа не утащил. Вот почему с ходу мутят, чтобы коготок твой увяз, и предлагают такое, от чего ты ни за что не откажешься, – собственную студию.
– А где, в каком районе Москвы они ее арендуют?
Рогожин откинулся на спинку стула и жизнерадостно расхохотался.
– Опером ты был, преподавателем, каскадером, а вот клоуном в цирке, кажется, еще не успел. Соберись, мозги включи!.. Я смотрю, ты не понял, какие перспективы перед тобой открываются. Арендовать!.. Тоже мне сказал. Выбирай, – либо особняк на Рублевке, либо средиземноморская яхта класса люкс. Порт базирования – Кипр, Лимасол. Кстати, в Лимасоле сможешь арендовать апартаменты для жилья, а суперсовременная студия звукозаписи будет оборудована на яхте.
Я без преувеличения просто обалдел.
– Рогожин, так твою, ты сегодня, кажется, слишком много на грудь принял. Хватит меня разыгрывать!
Мой великолепный импресарио вдруг сделался чрезвычайно серьезным, приблизил ко мне свое мигом побагровевшее лицо и уставился мне в глаза своими ледяными и совершенно трезвыми глазами, словно он весь вечер не коньяк стаканами хлебал, а цейлонский чай.
– Ты начинаешь доставать меня своей простотой, Владиленыч!.. Ты, наверное, еще плохо меня знаешь и пока что не различаешь, когда я, в самом деле, шучу, а когда говорю предельно серьезно. Пойми, пожалуйста, на кону лежат не только большие деньги, но наши с тобой мушиные судьбы и жизни. Это нам только кажется, что мы живем сами по себе. Есть вершители наших судеб, вполне реальные себе люди во плоти, и попасть к ним в обойму, значит, состояться в жизни. Ты еще не понял, как тебе крупно повезло. Ты свой банковский счет давно проверял?.. А?.. Вот видишь. Так что лучше сходи, проверь и не пытайся быть клоуном. А особняк или яхта, это, так сказать, довесок, особый подарок от спонсоров, так мы будем их условно называть, который на самом деле не подарок вовсе, а инвестиция в твое творчество, которое к счастью для тебя при моем горячем содействии оказалось востребованным. Публика и издательства – это хорошо, но этого явно недостаточно! Творчество твое должны принять вершители судеб, только тогда твоя жизнь, в самом деле, состоится, и ты поймешь, что ты действительно человек, а не сомнамбула в лунном свете.
Когда на следующий день я через Интернет вошел в свой банковский аккаунт, то едва не уронил ноутбук с колен, – у меня зарябило в глазах от количества цифр, и я, наверное, минут пять все никак не мог поверить, что у меня на счету теперь тридцать четыре миллиона сто сорок пять тысяч рублей и еще пятьдесят семь копеек в придачу. Мне вдруг вспомнился сон, он приснился мне еще до встречи с Рогожиным.
Я иду по улице совершенно голый, никто не обращает на меня внимания, и вдруг я вижу, что мне навстречу идет моя бывшая жена, как всегда элегантная, статная, с безупречной стрижкой под каре и удачным макияжем. Сердце мое замирает, а она, странно покосившись на меня, проходит мимо. Обернувшись, я вижу, что она тоже оборачивается и вдруг благосклонно протягивает мне руку.
– Тебе не холодно? Все люди в пальто.
– Мне не холодно, мне больно.
– Верни перстень на безымянный палец.
– Неприятные воспоминания.
– Глупенький! Обязательно надень его. У тебя все наладится, я тебе тогда не сказала, что это не обычный перстень, а перстень-оберег.
Я пытался удержать ее, но ее нежные розовые пальчики выскользнули из моих, и она растворилась в толпе прохожих. Проснувшись, я долго размышлял, затем, в конце концов, открыл шкатулку моей покойной мамы, там, кроме ее ювелирных украшений, хранился с виду простенький серебряный перстень с черным агатом – подарок, который мне сделала перед свадьбой моя бывшая супруга. Наш жаркий роман оказался скоротечным, и мы разошлись, едва успев пожениться.
– Какая кошка между вами пробежала? – спрашивали меня друзья.
Самые умные им отвечали за меня:
– Да они птицы разного полета, неужели не видно?
Сейчас, достав перстень из шкатулки, я как будто взглянул на него совершенно другими глазами. Он был достаточно прост, однако серебро крепко потемнело от времени, что свидетельствовало о его почтенном возрасте, и, присмотревшись, я вдруг различил рассыпанную по ободку истертую надпись на латинском языке «Aquila non captat muscas».
