скачать книгу бесплатно
Почему она рожает?
Оплодотворяет он?
Почему враги бежали?
Что такое гонг?
Что, скажи, такое плохо?
Что же хорошо?
Кто такой несносный кроха,
стёртый в порошок?
Что такое, что такое, что такое… Ой!
расскажи, велосипед, спутник мой земной!
Суть глубинную открой зла или добра.
Но молчит велосипед. В рот воды набрал?
Лишь педалями шуршит.
Что ты хочешь, расскажи?
Ты в себе-то не держи.
Будут нынче виражи!
Или хочешь ты сказать, постой,
что тому, кто твёрд
(или – нет, ну, в общем, не живой),
и не нужен рот?!
Или хочешь ты сказать:
«Если б я сказал
то, о чем желаете вы знать —
отвели б глаза?»
Или хочешь ты сказать:
«Нет, я не хочу
Это всё равно, что наказать —
лучше промолчу?»
Не молчи, скажи хоть слово!
Задрожи хоть вся земля!
Затрясись хоть все основы!
Что? Нельзя?
О, Земля, земля, хоть ты скажи мне,
где моя… хоть что-нибудь скажи!
Я, белково-нуклеино-углеводно-жирный,
вопрошаю вещи: «Уложи-
те всё в простые рамки!
Успокойте же: всё сон, всё сон.
От простой сердечной ранки
превращаюсь я в песок!»
Молчание…
Молчание затягивается…
Говорю сам с собой.
Вроде не психически больной.
Вроде с головой дружу.
Ни бе-ме и ни жу-жу.
Никого вокруг.
Вдалеке начинает рушиться пространство. Область разрушения стремительно приближается к человеку. Он кричит. Точнее – пытается. Стоит, растопырив пальцы, руки, ноги и разинув рот. Разрушение заглатывает человека и двигается дальше.
Всё завершается.
Разрушенный человек судорожно соображает. Точнее – пытается. Вокруг – разноцветная пыль, переходящая вдали в Белый. В промежутках – чернеет. Человек смотрит на свои руки: в промежутках – чернеет. Разрушенный человек хватается за разрушенные вещи. Всё перемешивается.
Остаются только Чёрный и Белый.
«Всё», – говорит Чёрный.
«Всё», – говорит Белый.
«Всё», – говорит кто-то.
«Как-то всё нелепо получилось».
***
Как пережить эту жизнь?..
***
Я решил навестить своего знакомого, лежащего в больнице.
Когда я вошел в палату, то увидел, что он очень плох, и мне стало очень грустно, очень жалко его…
и себя. «Наверное, мне не долго осталось», – сказал мой знакомый, а я увидел, что на нем уже начала расти трава. Я попытался сказать ему что-нибудь ободряющее…
А затем пошел домой.
Но все обошлось. Мой знакомый выздоровел. Что касается травы, то она поредела, но осталась, а на правом плече даже выросли цветы. Колокольчики
***
На досуге решил серьёзно подумать о чём-нибудь. Кошмар. Ощущаю себя настолько тупым, что не понятно, как я вообще умудрился задуматься. Начал думать уже над этим. От напряжения упал лицом на стол.
***
Всё кажется болезненным, больным, всё болит. Голова. Руки. Ноги. Еда. Кровать. Компьютер (сильнее всего – монитор). Туловище. Окно. Душно и тошно: даже умереть не хочется. Всё громко и плохо. И тяжесть. И грохот. Болею. Болею. Лечусь…
Мы стояли где-то недалеко от дома. Я, Алексей и Геннадий. Обстановка была такова: гипсовое плоское снежное пространство; чёрный, плохо прорисованный дом и аналогичные ошмётки леса. Алексей только-только начал восстанавливаться после болезни, поэтому был полупрозрачный и тонкий. Я вообще постоянно разваливался на части и из-за этого выглядел несколько аморфным. И только Геннадий имел нормальный вид.
Это был высокий, сутулый мужчина тридцати шести лет и шести месяцев от роду с угрюмым выражением лица. Выпяченная губа делала его похожим на обиженного орангутанга. Шутить в его присутствии можно было, только если у вас появлялась необходимость почувствовать себя идиотом. Или другим неведомым зверем.
Геннадий-орангутанг угрюмо молчал.
– Ну-у? – вопросительно промычал Алексей, посмотрев на Геннадия.
Геннадий зашевелил губами.
– Что-о? – продолжал Алексей.
– Я говорю: умерли… Все умерли. Можешь пойти в дом и убедиться.
– Что-о?! Да нет… Наверно, ошибся. Точно – ошибся. Как такое могло случиться?
– Умерли, говорю. Умерли. Живые сквозь стены не проходят…
– Да нет же… Ты ошибся. Ошибся. Ошибся. Ошибся.
Алексей побежал в сторону дома. Видимо, проходить сквозь стены.
Мы остались вдвоём. Орангутанг молчал.
– Неподходящие это для тебя места, – сказал я. – Холодные. Уедем отсюда… В Африку.
***
Горит конопляное поле. По лесу бродят обкуренные звери и смеются.
***
Он больше не хотел ждать. Ждать – это самое отвратительное, что можно придумать. Он больше не мог ждать. Ждать бессмысленно. Всё бессмысленно. Ждать – это всё равно, что жить. Ждать – это всё равно, что жрать. Ждать – это всё равно, что жечь. Жрать и жечь своё время. И жить этим. Он не мог больше ждать. Его кровь – как рябиновый дьявол. Его мозг разрывается от маленьких бесенят. Его руки ищут предметы… Как с этим ждать?!! Как справиться с собачьей, лижущей руки тоской? Лижущей душу своим шершавым языком. Лижущей мозг. Слизывающей слёзы. Как справиться с этим? Ведь всё, что у него есть – это ожидание. Огромное, как планета из мягкой серой пыли. Бесплодное, как пустая, покинутая вселенная. Заветное. Неистребимое. Возможно, это называется душой.
***
попав в незнакомую комнату
Неожиданно
мир распадается на отдельные линии, цвета, запахи, звуки…
а затем собирается вновь при помощи знакомых:
лица и мелодии, которую играет музыкант;
безмолвие людей почти осязаемо.
– Ага, вот ты где!
А я хотел с тобой поговорить.
– Что ты так громко?
Тише.
От сосуда молчания откалываются голоса.
И нескончаемо льётся шёпот.
***
Если со мной случиться что-нибудь необычное – я не знаю, что делать. Если случиться что-то обычное – я не знаю, что делать. Обнаружить на дереве гнезда сизых карликовых птеродактилей для меня такая же непостижимая вещь, как и светофор. Ну, может, не совсем такая же (просто к карликовым птеродактилям я ещё не привык), но где-то близко…
Чем дальше в лес, тем страшнее. Тем меньше понимаешь. Мне кажется, что маразм – это вполне закономерное завершение процесса. Что-то вроде: чем дальше в лес – маразм крепчал. Я не знаю, что делать.
