скачать книгу бесплатно
Время пастыря
Николай Васильевич Еленевский
«Время пастыря» повествует о языковеде-самородке, священнике Лунинской Борисоглебской церкви Платоне Максимовиче Тихоновиче, который во второй половине XIX века сделал шаг к белорусскому языку как родному для граждан так называемого Северо-Западного края Российской империи. Автор на малоизвестных и ранее не известных фактах показывает, какой высоко духовной личностью был сей трудолюбец Нивы Христовой, отмеченный за заслуги в народном образовании орденом Святой Анны 3-й степени, золотым наперсным крестом и многими другими наградами.
В романе, опирающемся на документальные свидетельства, показан огромный вклад, который вносило православное духовенство XIX века в развитие образования, культуры, духовной нравственности народа современной территории Беларуси.
Николай Еленевский
ВРЕМЯ ПАСТЫРЯ
Роман-хроника
© Еленевский Н. В., 2011
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2016
Искренняя признательность Высокопреосвященнейшему Владыке Стефану, архиепископу Пинскому и Лунинецкому за помощь в работе над книгой.
Автор
Время пастыря – это мгновение, превращенное в вечность.
Автор
Пролог
Пинск жил предчувствием праздника. Казалось, что и небо над городом стало голубее, и Пина понесла свои воды в Припять более величественно, чем в обычные дни, и птицы запели громче, хотя сам июньский день 2001 года был несколько прохладным. Но солнце ухитрялось сквозь небольшие прорехи в объемных пушистых облаках смотреть на людей, на улицы, пробежаться вместе с веселой детворой по тротуарам, обласкать усыпанную цветами улицу, отразиться в куполах храмов, которых в этот день стало одним больше.
Первомайскую улицу народ выстлал ковром из живых цветов от самого перекрестка с улицей Завальной до входа в храм Воскресения Словущего, огородил ее на многие сотни метров своей живой изгородью в ожидании прибытия Его Святейшества Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.
О том, что высшее духовное лицо православного мира посетит Пинск, было известно давно, и прихожане жили этой отрадной новостью. Им предстояло увидеть, прочувствовать душой и в некоторой степени самим участвовать в совершении Чина Великого Освящения нового Свято-Феодоровского собора, возведенного всем миром.
Сам же Чин Великого Освящения будет проводить Патриарх Алексий II. Событие для Пинска, прямо скажем, не имевшее аналогов в историческом прошлом.
Собор, украшая город, величественно вознес в синеву свои купола, вселяя в души верующих, и не только их, неиссякаемое чувство гордости. На встречу с Патриархом Московским Алексием II пришли и стар и млад. Пространство ближайших улиц было запружено народом.
Теле-, радиожурналисты, газетчики, просочившись сквозь милицейское оцепление, сновали у главного входа в храм Воскресения Словущего, профессиональным чутьем предугадывая, что именно здесь днем сегодняшним и развернутся основные события по встрече патриарха.
Утром нас всех заранее собрала начальник Брестского областного управления по информации Нина Шпак и раздала пластиковые пропуска с реквизитами Московской патриархии.
– Благодаря им вы будете вхожи за оцепление, – говорила она, протягивая светло-желтые карточки, – и еще просьба – сохраняйте чувство такта. Понимаю, что вам захочется сделать какие-то особенные снимки, о чем-то спросить Его Святейшество, но во всем должна быть мера, без назойливости, ведь этот визит не ради вас, а ради прихожан.
Голос у нее был слегка хрипловатый, на круглом всегда улыбчивом лице виднелась печать некоей легкой усталости. Но такой же легкий и светлый платочек, аккуратно повязанный на кудряшках светлых волос так, как его повязывала моя мать, собираясь в церковь, подчеркивал в его хозяйке особую одухотворенность. И даже налет ее усталости воспринимался нами, журналистами, с уважением. Визит главы Православной церкви на Полесье – событие значимое, ибо за всю многовековую историю края таковой совершался впервые.
Появление патриарха народ встретил с ликованием, какого еще, пожалуй, улицы города не слышали, и здравицей «Многая лета».
Хлеб-соль преподнесли городская и районная власти. Здесь же находились директора предприятий, представители интеллигенции.
Архиепископ Пинский и Лунинецкий Стефан от имени духовенства и православных верующих Полесья выразил безмерную сердечную благодарность Его Святейшеству Алексию II за посещение Пинска – столицы православной земли полесской.
– Ваш визит еще больше укрепит веру людей в Господа нашего Иисуса Христа и поможет достойно нести свой жизненный крест наперекор всем невзгодам, которых было очень много на нашей многострадальной земле.
Высокопреосвященнейший Владыка Стефан передал в дар его Святейшеству панагию Божией Матери Купятицкой, особо почитаемой на Полесье.
Вот что сказано о ней в исторических архивах. Текст из православной летописи, изданной Минской епархией в 60-х годах XIX столетия, гласит:
«Икона имеет на себе надпись 1182 года. Празднование ей 15 ноября. Первоначально она явилась в необычайном свете, на дереве, некоей девице Анне из села Купятич, пасшей стада своего отца. Отец ея Василий с другими соседями своими построил малую церковь на месте явления иконы, в которой она находилась до нашествия татар, разоривших и сжегших село и церковь Купятицкую. Во время пожара чудотворная икона уцелела и скрывалась под слоем пепла всеми забытая до тех пор, пока вторично не явилась некоему богомольцу Иоакиму, путешествовавшему по святым местам и возвращавшемуся из Иерусалима через Полесье.
Пилигрим этот не осмелился взять с собою явившуюся ему светоносную икону, а объявил о ней жителям купятицким, которые с радостию приняли весть о вторичном явлении чудотворной своей иконы и на прежнем месте построили церковь (около ста лет перед явлением чудотворной иконы Жировицкой), где она находилась до времени перенесения ея в Киев в половине XVII века бежавшею туда по причине гонения православных братиею бывшаго Купятицкаго монастыря. Чудеса, бывшие от сей иконы и описанные купятицким игуменом Иларионом Денисовичем у Кольнофойского, суть следующие:
1) исцеление одного жителя купятицкаго, участвовавшего в строении церкви после перваго явления сей иконы;
2) спасение от потопления пилигрима Иоакима, переправлявшегося через реку Ясельду;
3) извержение из гроба и церкви мертваго тела некоей княжны, вопреки откровению погребенной в Купятицкой Введенской церкви. Со времени этого чуда вошло в обычай не вносить в сию церковь мертвых тел;
4) 1617 год. Спасение от насильственной смерти одного купятицкаго пономаря, ходившего ночью в церковь за книгою, которого хотел убить какой-то вор, наказанный за свое намерение омертвением рук, но помилованный за раскаяние и исцеленный Богоматерию. Впоследствии, совратившись с пути раскаяния, он пойман был в обворовании церкви Молодовской и казнен смертию;
5) 1627 год. Насильственная смерть одного монаха Вениамина от облагодетельствованного им человека за дерзкое оскорбление ножом чудотворной иконы для дознания, из какого материала она сделана;
6) исцеление больного Маскевича, судьи пинскаго, разбитаго параличом, во время самого молебствия перед чудотворной иконою о его здравии и спасении;
7) 1624 год. Тяжкая болезнь и смерть Павла Войны, делавшего предметом шуток чудотворную Купятицкую икону;
8) 1631 год. Исцеление от смертоносных ран пинскаго обывателя Саввы Козляковскаго;
9) 1629 год. Чудесное возжжение свечи перед чудотворною иконою ночью перед днем Введения в храм Пресвятыя Девы;
10) 1631 год. Исцеление отрока Павла, ушибшагося до полусмерти при падении с высоты на кирпичный пол;
11) 1632 год. Исцеление одного больного жителя пинскаго уезда, Пласковицкаго, оставившаго в церкви восковой знак в память сего чуда;
12) исцеление сумасшедшей Марины Токаржевской-Петровской;
13) пение ангельское «Слава в вышних Богу» в церкви, слышанное одним благочестивым жителем купятицким;
14) 1633 год. Исцеление Павла Дзевалтовскаго, наказанного от Бога болезнею за неудовольствие на проповедника иеромонаха купятицкаго, обличавшего грехи, в которых чувствовал себя Дзевалтовский виновным. Он прислал восковое изображение руки в память сего чуда;
15) 1633 год. Исцеление некоей больной Ивановой-Почуйковой, пинской жительницы;
16) исцеление малолетнаго сына Пелагии Трушковой, страдавшего болезнею, похожей на беснование;
17) исцеление больнаго Тимофея Нелиповича, жителя села Городища, для избавления от болезни, по совету одной благочестивой женщины, постившагося 9 пятниц и приходившаго на поклонение Купятицкой чудотворной иконе;
18) 1634 год. Исцеление семейства одного жителя села Ставка Пинскаго уезда, кроме главы семейства, скончавшегося мучительной смертию за неверие явлению Богоматери молившейся жене его;
19) 1636 год. Исцеление одной больной женщины Макарихи из села Купятич;
20) 1635 год. Исцеление Марины Ивановой Богдановой;
21) 1636 год. Исцеление одного бесноватого, приведенного в Купятицкую Николаевскую церковь.
Далее Кольнофойский замечает, что было и более чудес от Купятицкой иконы, но письменных сказаний о них не сохранилось».
Святость этой древней иконы для полешуков была и остается незыблемой. Ей поклонялись и поклоняются. К ней шли за помощью и советом раньше, идут и сейчас. Вот почему столь драгоценный дар в знак своего уважения и преподнесли Его Святейшеству.
В ответном слове Его Святейшество Патриарх Алексий II сказал:
– Мы рады посетить эту древнюю землю, землю многострадальную, которая испытала за свою историю много бед. Это и богоборчество, и отстаивание святого православия перед лицом инославия, это и Великая Отечественная война. Сегодня особенный день для белорусской земли – День памяти всех святых, земле белорусской просиявших, подвизавшихся различными подвигами веры и благочестия. И мы верим, что Господь по молитвам святых благословляет людей своя миром. И что третье тысячелетие и двадцать первый век будут для народа, живущего здесь, на белорусской земле, летами мира и созидания…
Я молитвенно призываю благословение на этот град, на всех жителей его и на все Полесье.
Слова Его Святейшества опять всколыхнули в моей душе то, чем жил многие годы. Жил. Верил. Надеялся. «Надо получить благословение Его Святейшества. И если будет угодно Богу, то осуществлю ее».
Патриарх Московский и всея Руси отслужил молебен в соборе в честь Воскресения Словущего. Усиленное динамиками песнопение витало над городом вместе с голубями, и неведомо было, то ли голуби сами плели свои кружева, то ли песня, славящая Бога, держала их в высоте, и они там выписывали невидимые ноты.
…Многотрудный, насыщенный день пролетел быстро. Город зажег фонари и окна. Река в их свете из стальной серой полосы превратилась в жемчужное ожерелье. Асфальтную мазутность и бензиновую гарь вытеснял прохладный ветерок, расплескивавший по улицам запах цветущих клумб, а также тех цветов, которыми прихожане усыпали двор епархии, где остановился Патриарх Алексий II.
Народ не расходился…
Святость и одухотворенность читались и на усеянном морщинками лице старушки, молитвенно складывающей руки, и на юном прекрасном лице девушки, прижимающей к груди несколько роз, и в глазах седовласого мужчины, теребящего узловатыми, но еще крепкими пальцами бейсболку. Кто-то негромко переговаривался, кто-то просто молчал. Вместе с ними молча стоял и я.
Когда патриарх после вечерней молитвы вышел на крыльцо, я, склонив голову, попросил:
– Ваше Святейшество, благословите, чтобы Господь помог мне завершить дело, которым живу столько лет.
Патриарх пристально глянул в глаза, его рука легко, подобно тем голубям, что днем парили в поднебесье, взлетела надо мной и легла на голову:
– Бог благословит.
На следующий день Патриарх Алексий II совершил Чин Великого Освящения Свято-Феодоровского собора. Затем за большие заслуги перед православной церковью вручил высокие церковные награды представителям духовенства и мирянам. За укрепление веры во славу Господа нашего Иисуса Христа благодарственной панагией был отмечен архиепископ Пинский и Лунинецкий Стефан. Ордена равноапостольного князя Владимира удостоился настоятель Свято-Феодоровского собора протоиерей Михаил Пинчук. За огромный вклад в строительство собора орденом преподобного Сергия Радонежского II степени были отмечены директор строительной организации Михаил Водчиц и церковный староста прихода Михаил Лесников. За труд на ниве милосердного служения ближнему медаль преподобного Сергия Радонежского I степени и сопутствующая ей грамота были вручены председателю Пинского отделения общества Красного Креста Ольге Жуковой.
Теперь часто вспоминаю тот июньский вечер и такое отцовское:
– Бог благословит.
Вспоминаю с благодарностью. Ведь тот вечер добавил надежды…
У нее [грамматики Тихоновича] уже были годы поиска. Пока особенных результатов не получил. Но верилось, верилось…
Однако хочу вернуться к истокам этой надежды.
* * *
Не успели мы войти в дом, как мать, поочередно приткнувшись ко мне и к жене мокрыми от радостных слез щеками, замахала руками:
– Ой, Василь уже несколько раз заходил, спрашивал, когда ты приедешь, так хочет с тобой повидаться.
– Какой Василь? – недоуменно переспрашиваю ее, поскольку в нашем роду есть еще несколько родственников с таким именем.
– Да Василь Гой, неужто забыл? – сказала мать, укоризненно качая головой.
Признаться, забыл. Да и немудрено, ведь с прошлого нашего приезда в родные места прошло почти два года. За это время ни он мне, ни я ему ничем не напоминали.
После материнских слов уже до самого утра не мог сомкнуть глаз. Хотя позади была долгая дорога из русского города Коврова, где я служил в военной газете, через Москву в Минск. Оттуда пассажирским поездом, прозванным в народе «кругосветкой», к любимой с детства маленькой железнодорожной станции под названием Ловча. Миниатюрный кирпичный вокзальчик украшала мемориальная доска, посвященная русскому поэту Александру Блоку. Он когда-то в годы Первой мировой войны сошел здесь с поезда, чтобы попасть в одну из русских воинских частей, расположенную на линии фронта с германцами в районе деревни Колбы Пинского уезда. Ничем особенным этот великий русский поэт на полесской земле не отметился. Но она все равно выразила ему свою благодарность даже за то, что волею судьбы он когда-то прожил здесь несколько месяцев, – создала в его честь музей в деревне Лопатино, посвятила ежегодный литературный праздник «Блоковские чтения».
Несколько иная судьба выпала памяти служившего в то же самое время на той же станции Парохонск Максима Горецкого. Величине для нас весьма значимой в литературном плане. Немногие знают об этом периоде поэта. Практически исчезнувшее из литературного наследия здешних мест имя просит вернуть его на подобающее ему место.
Мемориальная доска на лунинском вокзальчике из дани памяти, но Александру Блоку.
Нынешнее здание было совсем не тем большим помещением, просторным, деревянным, со служебными комнатами и жильем для семьи начальника разъезда, огороженным от вагонного перестука длинными рядами сирени, большим садом с толстенными дубами.
В развилке одного из них добрым знаком высилось вековое гнездо аистов. Молва гласит, что птицы его построили в день открытия вокзала ранней весной 1882 года. С того времени каждое новое поколение их обязательно добавляло свою ветку. Став многоэтажным, оно вобрало в себя и многочисленных окрестных птиц помельче. В гнезде чернели дыры, куда сновали синицы и воробьи. Только такому огромному дереву было под силу выдержать всю его тяжесть.
Когда-то в зале ожидания, протапливаемом обложенными расписным кафелем печками, стояли удобные деревянные диваны с удивительными вензелями на спинках. Дождливой осенью, морозной зимой народ из окрестных деревень в ожидании поезда грелся у этих печек, у коновязи кормил лошадей, доставая его с доверху набитых санных кошелей.
Теперь здесь находился каменный шесть на шесть метров домик, увешанный проводами, с одной скамьей напротив окошка дежурного по разъезду и кассира одновременно.
Ныне, как и ежегодно, над станцией пахло подсохшей травой: кто-то обкосил ближнее болото. Сенной аромат забивал запах прогретого за летний день мазута – пропитки шпал железной дороги. Лягушки-полуночницы кричали вслед уходящему поезду так, словно подгоняли его своим кваканьем уезжать подальше от этих благословенных тишиной мест. Над селом висела яркая луна. Лениво отлаивались собаки. Чемоданы мы оставили под присмотром дежурившей на станции женщины, чтобы поутру приехать за ними возом, а сами налегке, прихватив лишь небольшие сумки, пошли через село, теперь уже сопровождаемые собачьим гвалтом, катившимся следом за нами и стихавшим, когда мы поворачивали на очередную улицу. Изредка встречались молодые пары. Было это накануне праздника Святой Троицы, который всегда с особым душевным подъемом отмечался сельчанами нашего Лунина.
* * *
Василь Карпец, а по-деревенски его род называли просто – Гой, был моим далеким родственником. С вьющимся чубом, красивый, высокий, мастеровитый, он по праву считался первым парнем в нашем Лунине, огромном полесском селе. Под стать ему и двоюродный брат Антон. Их отцы – Максим и Петро – были родными братьями. Петра летом 1943 года убили около деревни Богдановка. Кто? Неизвестно. Василь с малолетства пропадал у дядьки Максима. Росли они с Антоном не разлей вода.
Еще со школы Василь много читал, выписывал разные газеты. Осталось это навсегда. Со своим семиклассным образованием, он, благодаря огромной начитанности, заинтересовался историей родного края. Интерес оказался столь глубоким, столь широким, что Василь из простого сельского кузнеца превратился в краеведа, в личность, известную далеко за пределами района. В это трудно поверить, но когда читаю сохраненные женой (она и сама не знает для чего) его письма в книжные магазины, музеи, переписку с друзьями, которые обосновались в Минске, областных центрах, то поражаюсь: это в силу каких же причин обычный сельский кузнец поднялся на такую высоту?
И что его подняло?
Осознаю: любовь к родным местам, их прошлому, отсюда и поиск, постоянный поиск…
Он поставлял интересные экспонаты в музей Белорусского Полесья, который размещался в Пинске, отсылал их в Брест. И ко всему человек скромный, даже стеснительный. Хотя его больше уважали и любили не за то, что он колесил на велосипеде по окрестным селам, не за игру на гармонике. Нет. Его любили за умелые руки.
Антон – сама противоположность – острый на язык. Он знал много прибауток, поговорок, пословиц. Он и сейчас за словом в карман не полезет. Народ удивлялся:
– Антон, из тебя как из рога изобилия. И где столько всего вмещается?
Но стоило Василю взять в руки гармошку, а Антону бубен, как у этого же народа ноги сами шли в пляс.
– Это не хлопцы, дядько Максим, а черти, – говорили люди. – Не позови их на свадьбу, так это не свадьба, а поминки будут.
Василь с Антоном и на нашей с Надеждой свадьбе играли. Да как играли! Столько лет прошло, а помнится…
У Василя мокрый от пота чуб ко лбу прилип. Тонкие длинные крепкие пальцы музыканта и кузнеца стремительно летали по белым пуговкам старого тульского, но очень голосистого гармоника. Антон под взмах гулкой медной блестящей тарелки бубна белозубо улыбался. У Пеша, лесника и нашего соседа по улице, тогда от новых хромовых сапог подошвы отлетели. Пешо был танцор каких поискать, в танце на ходу мог носок своего сапога поцеловать. Такой фокус еще на селе удавался только одному человеку – Антону Печуру, колхозному пчеловоду.
Поздним вечером, да нет, ночью, когда танцоры угомонились, а женщины принялись за спевки, я повел Василя домой. Мы оба, петляя по широкой улице от забора к забору, с особым усердием пылили так, чтобы добраться к намеченной цели – Василевой хате, стоявшей от нашей за добрых два километра. Василь пытался мне что-то рассказывать, начинал размахивать руками и тогда уходил из-под моего плеча, и мы тут же присаживались на пыльную траву, чертополох, крапиву у забора, чтобы сориентироваться и передохнуть. Поднабирались сил для следующего рывка.
– Завтра мне приходить? – вопрошал Василь после каждой такой передышки.
– Конечно! – мужественно восклицал я.
