Уцелеют одни поцелуи. Три поэмы

Елена Янушевская

Уцелеют одни поцелуи. Три поэмы

© Елена Янушевская, 2024

От меня уцелеют только мои поцелуи.

(Из книги «Вторая любовь»)

Эрогенная зона

IОткуда взялся летний день?Да разве на земной орбитебыл зачат наш последний день?День, подведенный синей тенью,день, оттененный рыжим солнцем,чье соло в небе согревает соленый жизни океан.– Шум крон остывших? Рокот моря?Как мы посмели не заметитьнад речкой – нимб, над речью – солнцеи высший путь к нему – не глядя?По ноте утренней прохладызвезда распята на кресте…Итак, был день. (Начнем сначала.)Где тьма есть тьма и оседаеткомками туши на ресницах,беззвучно по небу плылацыганка-туча: так привычнодень теням уступил пространствоснаружи и до слез внутри.Мир – книжица.Мир – долгий всполох.Мой крест, мой компасв мире – память,созревшая благодарязабытой ране… На ветрусквозь ранупротекаетвремя.IIИ все-таки был день, был день,а значит, золотые ночиили хотя бы вечера,прожитые по партитуре:смесь детскости и кока-колы —на палец намотала локон —триолями – lamento рук —на клавишах, потом на грифе,на рифах… на плечах и даже…Стекло бывает затененным,а признаются – прямо в лоб.По стеклам – звуки:                льется                     небо.Ихлещет на площадилунная музыка,в лужах купаютсяландыши, лютики,лилии… плещетсясвет и безбрежноев полостях тел,вновь одетых, сияющих…Ночью не спят —ночью ласками молятся:на алтарях —облака и крапива.Ноченькой-ночью.А днем?Это случается!Вот ты до одури хочешь пломбир,дышишь сиренью – и что с этим делать?Детский инстинкт – испытать невозможноеи убежать от отчаянья в юность:днем набирается номер, и длятсягудки в проводах, но не вымолить голос,а люди, не думая, думают «шкоды!»и шлепают штампиком ветхое «грех».III

Теряя Другого, ты выходишь из себя на поиски.

А навстречу тебе идет твое «Я». Идет, идет, вихляет узкими бедрами… Ты не привыкла к безмолвию, но монолог – это то же молчание. И вот возникает связь, избавить тебя от которой уже не получится. Когда возник дуализм «Я» и «Я» (бывшее «Ты»), такие события неизбежны. Они порождают потребность в чем-то ином. В третьем – по отношению к тебе и «Я» в состоянии тет-а-тет.

Зачем мне ум,когда я безтебя?Но кто ты?

IV

Из девичьего блокнота:

«Больше я тебя не желаю.

Ты нажимаешь на циферки, произносишь в трубу монолог и – ах! – выдаешь свое имя. Ты уверен, что дамочка натурально писает от восторга.

Ты – несостоятельный тип! Единственный орган, который делает человека мужчиной, – это, представь себе, головной мозг. Интеллект – моя эрогенная зона.

О, нападение – лучшая оборона! Вы оскалились: „Это фригидность!“ Тьфу! Неужели кто-то из вас воображает, что явись он мне… да хоть… Да хоть с нефтевышкой в кармане – я мигом метнусь в тубзик переменить бельишко!

Хотя, пожалуй, бывает, вы возбуждаете во мне чувство – когда затыкаете уши, чтобы не слышать крик в своем темном подъезде.

Это чувство – гадливость».

V

А кульминации, как того требует драматургия, нет.

Жизнь – это жизнь. Живя, мы поднимаемся до высоты нуля.

Те же, кто не думает о смерти, неполноценны.

Да, «жизнелюбы», это про вас. Эффективные.

Позитивные. Подкачанные везде.

Будьте любезны, купите мне по цене хороших презиков способность «не замечать плохое».

VI

Это необъяснимо, когда тебе нравятся мачо с лингвистическими наклонностями. Но почему-то мы никогда не любим тех, кто нам нравится. Мы любим тех, кто нас возмущает, и стараемся поглотить их, упуская из вида, что этим делаем частью себя. А значит, и сами становимся тем, что нас возмущает.

Нет, я не против: да пусть они курят! Даже если Минздрав предупреждает.

Жаль, у меня нет времени, чтобы замутить вакханалию. Чтобы забрызгать ваши ослепительно белые скатерти гелевыми чернилами и мартини! Я ведь эстет, и мне трудно найти соучастников.

Так что отложим вакханалию до лучших времен, когда с лица Земли исчезнут, как мамонты, крепкие репами пошляки. А так как этого никогда не случится, да здравствует культ наслаждения! Да здравствует аскетизм!

И все-таки он красив…

VIIКто выдумал одно мгновенье?!Секунду – с ветки лепесток,ворвавшийся в окно под утро?!Занозу – в сердце, жало – в плоть!мгновенье… Мы в нем непреложны!В нем Данте встретил Беатриче.«Весну» увидел Боттичелли.Но потерял любовь Ван Гог.Твоя улыбка – стих Верлена,а злость – Токката ре минор.Ты – мной измученный, несмелый…Мгновенье!Этот мир устроен,чтоб мускул на твоем запястьенапрягся на моих глазах,и вспухла голубая жилка,и вскачь помчался к черту пульс,чтоб онемел язык и небокачнулось, поплыла земля…Одно случайное движенье,которое он повторяетавтоматически, свободно —в карманы брюк вправляет руки.А эти женщины мечталиоставить долгий привкус лета,след от помады, запах пудры,духов, какао, сигарет —поцеловать твое запястье?!Я отступаю. Слышишь хруст?И – вот оно! Мой птенчик – сердце.Весь Млечный путь летит – к нему!Мгновение —и, стиснув зубы,я не касаюсьтвоей щекии ухожу.VIII

По кровотоку – молекулы адреналина. Поздняя осень заглядывает в зрачки, расширенные от ужаса. Предательски стучат каблуки, но так хочется: пусть никто не услышит! Их знание украдет у меня торжество – ощущение тайны, а это – вкус недоступного счастья, в поволоке табачного дыма, с тонким запахом облепихи… Он всегда выдает тебя, когда ты работаешь в ночь. Я никогда не говорила об этом. А знаешь ли ты, что я уношу его в обыденность заспанной кухни?

Поцелуй – росинка на бархате ночи. О прибрежные камни ударяются воды, а роща слушает плеск, набегающий на стены многоэтажек. Твой голос. Почему он спокойный? От этого больно.

Но все равно!

Небо врывается в нас, от кислорода голова идет кругом. Где же все это происходит? На острие терпкого запаха старой замши? Равновесие потеряно навсегда.

За сомкнутыми веками неистово пляшут искры. Кружатся, кружатся, кружатся – и так даже страшно. И вот я кричу:

– Не надо!

Над головой все колышется. Все качается и куда-то плывет. Гул деревьев, наше дыхание. Что обжигает? Строптивое растение подо мной? Твои руки?

Поцелуй, прикосновенье пальцев – замкнутое движение: лоб – скула – подбородок – жесткие губы. Горячая пульсация на висках, холодных веках, мое сокровенное – под подбородком, немного левее – мягкая впадина.

Тело не лжет, не умеет.

Еще! Чтоб с ужасом и блаженством я увидела в отражении зеркала следы на губах. Темные, почти до крови.

Еще! Пусть на волю вырвется крик: я люблю тебя! Люблю, когда смотришь в сторону, куришь взатяг, и говоришь с чужими, и думаешь не обо мне.

Еще! До боли – до беспамятства.

Пожалуй, на долгую память.

Бывают дни, но только ночипорой пылают ярче дня:сквозь вертикали – солнце, солнце,углями обрисован свет.И вход открыт – не увернешься,так вовлекает, как слияньедо ужаса с губами губ.Такое солнце не погаснет,оно в зените блещет, плещет.Мол, город был, у речки – роща,и те, назначенные к речи,переходящей время вброд,но тень им выбрала дорогу…Куда ж дорожка завела?!На пекле горячи надежды,а сладкое казалось дрянью —пломбир расплавился, «Фили».Сирень благоухала небом,глубоким, темно-голубым.Апрель 2000–2016 гг., Москва – Пушкино

Ария Дидоны

No trouble, no trouble in thy breast!

– Мне это все равно,клянусь,без оговорок,что на смерть – я,а ты —

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.