скачать книгу бесплатно
Калеб, сидящий рядом, возмутился:
– Вы хотите свести меня с ума?!
Сара Говард бросила на него ехидный взгляд:
– Не думаю, что ты успел отвыкнуть!
Пока говорила это, молодая женщина выглядела вполне довольной.
***
Но она долго еще не поправлялась. Это снедало всех обитателей дома, даже маленькую Эм, поэтому Калеб, как мог, стремился оградить её от переживаний за тётю, видя, как стремительно малышка прониклась общей подавленностью. Вместо Сары он придумывал для дочки сотню развлечений, и чуть позже, и всю жизнь, будучи взрослой женщиной, Эмма Хауард вспоминала, как…
***
Ей четыре, идут и проходят первые месяцы в особняке семьи Говард. Она, едва достающая отцу до середины бедра, вертится вокруг него, явно мешая, когда он в кухне готовит завтрак – блинчики. Потом он ловит её, поднимает на руки, садит на высокий табурет, надевает дочери фартук и платком покрывает голову с уже роскошными локонами. Вместе они всыпают в глубокую тарелку муку, и всё получается, пока Эм не опрокидывает на стол остатки белой пыли из банки и лихо, пока отец отвлекается на учинённый беспорядок, растирает муку по столешнице, хлопая в ладоши, смеясь. Испачканная в белом, покрывшем всё вокруг порошке, она, сквозь белесый туман и парящие в воздухе песчинки смотрит на отца, зная, что он не в силах удержаться от улыбки, хотя укоризненно качает головой…
***
Скоро её пятый день рождения. Год 1975, хоть малютка и не подозревает о датах, а просто знает о времени, когда пора получать подарки.
И на этот раз праздник, впервые шумный и весёлый, собрал вместе всю её семью. И хоть не приехала мама и братик, ей нет до этого дела, и больше всего привлекает большая, яркая и блестящая, коробка с нарядным бантом и пирог со свечами. Когда они задуты, и всё взрослые чему-то хлопают, папа просит открыть вожделенную коробку и, кажется, сам в нетерпении узнать, что там внутри…
Куколка, с красивом платье, с волосами, как у неё, и волшебными глазами, которые даже закрываться могут, бантиком губ. Она похожа на маленькую девочку, под стать своей новой подружке.
Она улыбается, счастливая, и папа улыбается в ответ…
***
А летом он учит её плавать в озере совсем недалеко от дома. Ничего не получается, и она боится разочаровать отца своим неумением. Калеб же, терпеливый, всё понимающий, раз за разом крепко держит её за руку, когда они вместе спускаются к воде. И однажды всё удаётся, по-собачьи, ещё неловко и совсем медленно, но девочка справляется и с этим навыком. Вода ей подвластна, и она спешит поделиться этим со всем миром, крича:
– Я умею плавать!
– Хвастунишка! – мягко осаживает её отец. —Эм, ты на берегу!
Наверное, рано говорить, что она научилась? Девочка осторожно спускается к кромке воды, заходит по щиколотку.
– Смотри, папа! – восклицает она, и заходя глубже в воду, безо всяких опасений ложится на её гладь и смело плывёт к папе, который ждёт её, стоя в воде по пояс…
***
Неожиданно она понимает, что почти научилась читать, когда ближе к ночи, вдруг по слогам прочитывает целое предложение из сказки. Только обидно, что теперь папа хочет слушать, как она сама читает любимые сказки и наотрез отказывается ей почитать!
И это тоже Эмма вспоминает в самые горестные свои минуты.
***
Её, пятилетнюю, поглощает тяга к новым знаниям. Она почти не расстается с книжкой, и скоро папа понимает, что ей интересно. Животные… Особенно лошади. А ещё всё-всё на свете. Она становится очень прилежной в изучении любого предмета, кругозор девочки расширяется невероятно. И обо всём она стремится рассказать, она очень открытая, и готовая делиться всем, что есть у неё. Скорее всего, подозревает с большой надеждой Калеб, она станет очень образованной женщиной. И эта мысль умиляет его, но, что стало заметно недавно, щемит сердце подозрением, что до этого времени вместе они не доберутся…
***
Ей никогда не забыть, как отец впервые сажает её на настоящую лошадь. Она выше девочки, её шкура блестит, атласно переливаясь на солнце. Она такая красивая!
Эм сидит по – ковбойски, в большом, словно для двоих человек седле. Папа стоит рядом, а дочка ждёт не дождётся, когда он тоже сядет на будто бы сказочное животное, но сначала он даёт поводья в подрагивающие ручонки девочки. Она хватает длинные жёсткие ремни, впиваясь в них бескровными пальчиками. Ей немножко страшно, потому что кобыла под ней шевелится, переступает с ноги на ногу, будто прямо через секунду намерена пуститься в скач…
Но папа, с поразительной для Эммы ловкостью запрыгивает в седло, его руки теперь по обеим сторонам от девочки. И с ним совсем не страшно, он большой и надёжный. А что ещё надо?…
***
Ей нравится математика. И папа придумывает интересные задачки. Ей почти шесть лет, а она
(хорошо) считает, может и делить, и умножать, играючи справляется со сложением, обожает вычитать одно из другого.
Недюжинный её ум развивается, тяга к знаниям всё крепнет, опора её стремлений, вдохновитель её многогранного развития – папа.
Она так рада, когда ответ, что она написала мелом на доске, верен, и папа гордо смотрит на неё….
***
Он учит её нравственности, заботе о более слабом существе, когда подбирает на улице и преподносит дочери щенка. Хауард, пожалуй, никогда ещё не видел дочь такой волшебно счастливой!
Мужчина объясняет ей, как важно всё делать вовремя: кормить собаку и поить её, выгуливать, лечить… И ещё – как и с любым живым существом, важно любить. И он, не говоря ничего о том, как проявить его, это чувство, которое объединяет народы, всех людей на планете, но может их навсегда разлучить, наблюдает…
Эм усердно и с нежностью оберегает маленького питомца, сама заботясь о том, чтобы миски с едой и водой не бывали пусты. Она даёт другу имя Холли, с удовольствием, как по часам выгуливает его, даже дрессирует, вычитав где – то о дрессуре. И умильно, даже чаще, чем требуется, проверяет, влажный ли у Холли нос! Гладит его, и балует почёсыванием за ушами! И щенок в обществе маленькой хозяйки процветает!
***
В таких волнениях, в таких приятных днях и месяцах они и не заметили, как быстро подкралось к ним семилетие Эммы.
Девочка ещё не стала взрослой, но уже не была маленькой, и это иногда расстраивало Калеба Хауарда, и он оглядывался на годы, проведённые в доме Говардов, считая их и лучшим подарком, и изощрённым наказанием. Мрачно он смотрел назад, где остались навеки незабытыми самые лучшие мгновения его уходящей в никуда молодости, а маленькая Эмма смотрела в его лицо с сожалением в невероятных глазах. Она взрослела, и скоро детская невинность обязана была распрощаться с нею, или его дочь, поддавшись неизвестно чьим уверениям, сама могла избавиться от неё, как от ненужного груза.
Эмма была, как и другие, наследницей женского начала, с его неоднозначностью, спорностью, но главенствующим положением. И если сейчас она была пока что в значительной степени далека от самого этого понятия, то рано или поздно и для неё придёт время, её душа всколыхнётся от неизведанных желаний, и, быть может, они помутят и разум её, и сердце. И оставался вопрос: сможет ли Калеб уберечь дочь от необдуманности, скоропалительности принятия решений, и от последствий, которые бывали жестоки?
***
Она не радовалась, как обычно, двадцать шестому апреля, утром долго не выходя из комнаты. Отец нашёл её сидящей у окна. Она неотрывно, даже, казалось, не моргая, смотрела на маленький пустырь против своего окна, гадая, почему там никто не высадит цветов. Отвлекло её вежливое покашливание отца. Эм обернулась:
– Папочка! – она всегда приветствовала его доброй улыбкой, но сегодня она вышла грустной и рассеянной. Так бывало всегда, когда девочке было тревожно на душе.
– Давай спустимся к гостям, Эм! Сегодня великий день! —предложил отец, а про себя добавил «Седьмой по счету!» – Пойдём, милая!
Он протянул ей руку, приглашая последовать за собой, но она не пошевелилась. Мужчина насторожился:
– Эм, что не так?
Она ничего не сказала, и он, подойдя к ней, присел на диван, на котором сидела и девочка:
– Что случилось?
Эмма, словно не зная в какие слова облечь свои мысли, ещё немного хранила молчание, а потом сказала тихо:
– Я бы лучше весь день просидела здесь с тобой! Я так скучаю по тебе, папа, всегда-всегда!
Он ошарашенно взглянул на неё и, сначала не найдя слов, просто крепко обнял её, поцеловал в щёчку, а потом произнёс:
– Дорогая, ну, я же никуда не денусь от тебя! Не смогу, ты – моя!
Дочь посмотрела на него, и впервые за всю жизнь Эм он почувствовал, что глаза её видят всю глубину его души, его сомнений.
– А мне кажется, с каждым днём мы дальше и дальше! – поделилась она своим переживанием. —Я во сне вижу, как ты уходишь, а меня с собой не берёшь, и не зовёшь даже…
Ах, вот о чём она думает, только не знает, что уходит он не один, и имени его спутницы тоже не знает, как не знает и что бессмысленно ждать чьего —то возвращения, если ушли с нею. Он взял ей за руки, погладил нежную тонкую кожу, минуту молчал, словно пересчитывая пальчики, а на самом деле собирался с мыслями. Заговорил после, с трудом:
– Какая ты уже взрослая… Понимаешь, родная, жизнь так устроена, некоторые люди вынуждены расстаться с любимыми… Правду сказать, все люди, даже, когда они этого не хотят… Это естественно и… правильно! Когда – нибудь и мы с тобой простимся, а знаешь, для чего?
– У? – промычала девочка, которой совсем не нравились отцовские слова, даже, если они и были верны.
– Чтобы встретиться снова… – он улыбнулся светло и беззаботно, хоть на душе скребли кошки.
– Но я не хочу с тобой прощаться! – упрямо ответила дочка.
– И я не хочу, котёнок! Но, я думаю, это будет ещё не скоро! Слышишь, твой старикан тебе ещё надоест!
– Быть не может! – она, повеселев, бросилась к нему в объятия.
– Эм, ничто не помешает мне тебя любить! Обещаю… – он говорил правду и, подумав, что раз такая необходимая поддерживающая терапия приносит свои плоды, он и действительно мог быть с нею ещё очень долго, видеть, как она станет красивой, притягательной женщиной, удивиться и немного расстроиться, что Эм влюбилась, восхититься ею в подвенечном платье, проводить к алтарю и, заботливо передав заботы о ней другому мужчине, по – стариковски заняв любимое кресло, примется ждать внуков, изредка роняя ностальгическую слезу по тем временам, когда Эмма была ребёнком…
***
Ровно через месяц, день в день, случилось непредвиденное и, пожалуй, плохое событие.
Не объявляя войны, не давая опомниться и изловчиться избежать неприятностей, в дом Говардов, как самый страшный и внезапный ураган ворвалась, а, вернее, приехала Энн.
Они – Калеб и его жена, с которой они последние годы не разу не говорили – уединились в библиотеке, и их долго не было даже слышно. О чём они разговаривали, и нашли ли хоть одну общую для обсуждения тему, осталось загадкой, но мало-помалу стало очевидным и её упорство в стремлении добиться восстановления какого – то права, и его ещё более упорное желание препятствовать любым её попыткам это сделать. Они не поругались, но на повышенных тонах, так, кажется, и не придя ни к чему конкретному, попрощались. Каждый, впрочем, планировал никогда больше не увидеть другого.
Очередная тягостная, ничего не разъяснившая дискуссия их, завершилась ничьей, и Калеб не был намерен позволить Энн Хауард взять реванш.
Женщина вылетела из библиотеки раздосадованная, но свою подавленность умело и профессионально спрятала во взгляде победительницы, который метнула на Эм, не вовремя появившейся в холле.
Девочка много лет не видела женщину, которая так повлияла, явилась причиной её приезда сюда, но помнила её сумасшедшие глаза, какими они были, когда Эм получила удар по лицу. И инстинктивно встала за отцом, который вышел проводить непрошенную гостью. Мужчина приобнял дочь за плечо:
– Не бойся, Эм!
– Ха! —возмутилась Энн. – С чего ей бояться родной матери? Правда, детка? Ты научил её куда худшему, научил ненавидеть меня!
Она было взвилась снова, но Калеб осадил её в той манере, которой придерживался в общении с этой женщиной слишком много лет:
– Я ничему подобному не учил мою дочь! Она тебя боится, потому, что ты сделала, вспомни! А, если когда —нибудь она всё же будет тебя ненавидеть, то это будет то единственное, что ты заслужила от неё! Уходи, я запру за тобой дверь!
Казалось, она задохнётся от того, что невысказанное оскорбление застряло у неё в горле, но женщина, только жутковато улыбнувшись девочке, сказала:
– Не надейся отделаться, Калеб! Я возьму своё, так или иначе…
Она быстро, почти бегом пошла к двери, распахнула её настежь, вылетела на крыльцо пулей и скоро пропала из виду.
В дверном проёме они увидели ничем не омрачённую природу.
***
Ложась спать, Калеб Хауард, поморщившись, проглотил своё лекарство, растянулся на постели и подумал, как хороша может быть жизнь, если ты кого-то любишь, и какой гнусной она становится, когда над тобой нависло грозовое небо непрощения, нелюбви и злобы. Ещё, видением отдыха и правильности всей его жизни, перед глазами возник сначала Колин, спокойный и ангельски улыбающийся – надо будет съездить навестить его могилку! – и Эмма, весёлая, придумавшая очередную проделку – хорошо бы научить её играть в шахматы, ей понравится! – и мужчина уже почти закрыл глаза….
Но совершенно нестерпимо, пугающе, сердце сжалось от такой невероятной боли, какой он ещё не испытывал. Он был готов закричать, но вместо этого заставил себя подняться с постели, держась за стену и пошатываясь, в полумраке побрёл из комнаты прочь. Одну руку он сжал в кулак, слишком наивно надеясь таким образом унять боль, остановить до сих пор не известный по силе приступ. Боже, не сегодня, я ведь обещал ей! Обещал, что буду с ней долго! Моя Эм! Прости…
Он выбрался в коридор, не понимая уже, что заходится криками боли, но понимая, что сейчас жизнь его, возможно, обрывается. Он подумал, слава Богу, что спальня Эм теперь не рядом с его, и она не услышит ни жестокого его вопля, грозящего разрывом барабанных перепонок, ни ужасного последнего удара когда – то покладистого сердца. Но на его исступлённый крик примчался Эрик, а следом за мужем Сара, улыбку которой, первую настоящую за столько лет он видел не так давно…
