Вита больше не дольче

скачать книгу бесплатно


Когда дом перешёл в чужие «сыновьи» руки, о нём забыли, запустили, сдали задёшево, потом продали, деньги поделили, ещё раз продали, и ещё раз…

3

Много лет прошло с тех пор. О том, что дома больше нет, я узнала из сна… и интернета.

Приснится же такое.

Во сне дело происходило вечером в этом самом, несчастливом бабушкином доме.

Восемь комнат, две веранды, не считая нежилой мансарды, чердака и подвала… чёрный двор, конюшня, птичник… огород, пятьдесят соток сада… тридцать соток под картошку…

В гостиной четверо. На диване и вокруг стола в креслах: я, муж, его лучший друг и незнакомый, молодой, очень широкоплечий мужчина, обнажённый по пояс. Друзья разговаривали, обсуждали квалификацию на пятом этапе Гран-при. Обнажённый молчал, в разговор не вступал.

Внезапно мне показалось, что в дом кто-то вошёл. Я спустилась по ступеням из гостиной в столовую, прошла в прихожую, оттуда на веранду. Успела закрыть парадную дверь, когда с другой стороны веранды, с чёрного двора, по высокой лестнице поднялся сухощавый мужчина, одетый, как мой дед… в его одежду. Дедова одёжка незнакомцу была безнадёжно коротка. Рукава пиджака и тёмной сорочки едва достигали середины локтя, полы топорщились чуть ниже пояса, хромовые сапоги – смялись до середины икры.

Незнакомец косил под своего. Вот только косы при нём не было. В руке он держал белую тряпку и протянул мне её с предложением купить.

Не то чтобы я испугалась, но сердце похолодело, и я крикнула мужчинам в гостиной, чтобы незнакомец знал, что в доме полно народу. На зов сразу явились все: и муж, и лучший друг, и обнажённый по пояс.

Незнакомец застыл на месте. Трудно описать более бесстрастное, равнодушное и непроницаемое выражение лица. Горбоносое, худое, неподвижное, жестокое, лишённое чувств и малейшего сострадания – оно смотрело на меня. Незнакомец оценил обстановку и снова предложил купить белую ткань, на этот раз, мужчинам. Сказал, что если приложить саван к косяку, то никто дверь ни с наружи, ни изнутри открыть не сможет. Прекрасная защита от воров. И с готовностью продемонстрировал, приглашая проверить всех остальных.

Одного не учёл хитрец, что между ним и мужчинами встанет широкоплечий малый, обнажённый по пояс.

Всё произошло быстро. На смуглой спине широкоплечего, у поясницы, выше пояса кожаных брюк, перевязанных крест на крест в икрах онучами, вдруг зарябило, запестрело, задвигалось по дуге нечто. На глазах, вырастая в размерах, развернулось во всю ширину и превратилось в крылья. Взмах, и широкоплечий чуть поднялся над полом. Ещё взмах, и незваный гость отступил.

Я рассматривала широкоплечего со спины. Развернутые крылья огромные, пёстрые, рядами из чёрного в белый и в тёмно-коричневый.

Ангел чуть повернул голову. Тонкий профиль, худое лицо, горбинка на переносице.

Где-то я уже видела этого темноволосого мужчину с пронзительными, чёрными глазами…

Сон оборвался мгновенно. Я проснулась в ледяном поту и потянулась за пачкой сигарет. Сердце колотилось, как бешеное.

Муж, завёрнутый в кокон одеяла, сладко спал, крепко обняв подушку.

«Мать твою… где зажигалка?» – нащупала в темноте пушистый меховой тапок, вытянула из кресла полу халата, влезла в рукава, пошла на кухню.

Стекло айфона высветило крупно четыре тридцать утра.

Пальцы легко летали над панелью планшета. Набрала в строке браузера адрес.

«Улица Почтовая, дом шестьдесят… Новости… лента-ру… что там? Пожар? Вчера? Сгорели люди… три человека! Старая проводка! Дом восстановлению не подлежит… снесли, значит…»

«А мама моя – умная женщина… что не оспорила завещания…», – я вытерла холодный пот на лбу и залпом выпила стакан воды.

Лента

Первый раз Галка увидела Хаски, когда он приехал с родителями на каникулы в гости к тёте Марии.

Был ноябрь. Закачивалась осень. Холодно, промозгло, серо.

Вечерело. Шёл мелкий, колючий снег. Ветер резко бросал в окна мёрзлую крупу, рвал последние сухие листья в саду, стучал ветками яблонь по шиферной крыше большого подмосковного, частного дома у железной дороги.

У калитки остановилось такси. Из него вышел рослый мужчина в длинном пальто и фетровой шляпе. Он протянул руку и помог выйти из машины худенькой, болезненно бледной женщине, пятилетнему карапузу в валенках, закутанному и неповоротливому, как скрученный матрас.

Последним из машины вышел Хаски.

На вид – лет двенадцати. В коротком, чёрном пальто, в кепке, надвинутой на строгие глаза, мальчик выглядел старше, но матовая, атласная кожа, какой она бывает у детей, не вступивших в пубертатный период, выдавала его настоящий возраст.

Хаски зябко поёжился под порывом сырого ветра, потёр сухие ладони, вовремя ухватил за шарф и встряхнул, как куль завалившегося было на бок брата.

Галка, прилипла носом к двойной, зимней раме низкого окна. Навстречу гостям, набросив на плечи густую, шерстяную шаль, спустилась с крыльца мама, побежала к калитке, быстро стуча каблуками по мёрзлой кирпичной дорожке, счастливо улыбаясь брату, невестке и племянникам.

Они вошли в дом, впустив в прихожую шорох шин отъезжающего такси, порыв холодного ветра и запах прелого, морозного сада. Дверь, оббитая многослойной ватой и дерматином, закрылась за гостями, и мир вновь затих, задохнулся в тепле, в аромате пирогов с капустой, котлет и варёной картошки.

Мамин старший брат, дядя Коля, окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии. Почти сразу уехал из родного города к Белому морю, рыть котлован для космодрома в Плесецке. Там, в Плесецке, осел, довольно поздно женился на задорной и жизнерадостной Розе Зальца. От первого брака у Розы был сын, Хаски, через год – она родила второго, Петю, а ещё через пять дядя Коля привёз Розу в Москву, в надежде преодолеть стараниями столичных светил неизлечимый недуг, от которого она умрёт через полгода.