Перелом

скачать книгу бесплатно


Лишить меня работы и выдавить из края было мало – мой давний «обожатель»попытался меня убить профессионально, раз уж не удалось прицепить мне судимость и уголовку, хотя он очень старался, надо отдать ему должное.

Момент был выбран удачный: он – вице-губернатор, шеф-редактор и крутой перец среди членов СЖ хоть в крае, хоть в Москве. И Общественная коллегия по жалобам на прессу из одной только солидарности с заявителем могла «какую-то там» меня размазать, убрав с его дороги раз и навсегда.

Но – не задалось.

С членами Коллегии мы общались по скайпу. И уже через несколько минут по понимающим лицам, а это всё были известные в российской журналистике фигуры, было ясно, что судилища а-ля Балдуев не получилось.

Более того, эксперты, привлеченные из университетов Москвы и Казани, не только не нашли в моих статьях нарушений закона и журналистской этики, но и вынесли вердикт о справедливости моих публикаций и оправданности выводов.

В итоге родилось такое решение:«Общественная коллегия просит: редакции журналов «Журналист» и «Информационное право» – опубликовать состоявшееся решение Общественной коллегии;

Факультет журналистики МГУ им. М.В.Ломоносова, а также факультеты журналистики других вузов – обсудить состоявшееся решение Общественной коллегии со студентами, изучающими профессиональную этику…».

Но… Ни публикации в «Журналисте» никто не увидел, ни методичек в МГУ. Хотя я уверена, если бы Коллегия заклеймила меня, а не Васю, то меня мазали бы черной краской по всем российским заборам.

После этого инцидента мне довелось приехать в Москву в командировку, и я зашла в редакцию журнала. Очень хотелось пообщаться с главным редактором и спросить, почему он не выполняет решение Большого журналистского жюри. Если оно не обязательно, то к чему было это нервическое шоу?

Редактора не оказалось на месте. Тогда я через сотрудников передала ему свой номер телефона, выразив готовность до окончания командировки вновь приехать в редакцию и пообщаться. Но мне так никто и не позвонил.

Собственно, я не надеялась. Дело в том, что, еще работая в Москве, мой офис располагался как раз в том же здании, что и журнал «Журналист». Однажды, придя на работу, я увидела на столах своих коллег экземпляры только что вышедшего номера этого издания, на обложке которого красовался Вася в полный рост с улыбкой хищника, сожравшего всех и вся и готового делать это снова и снова.

Конечно, это был вызов. Конечно, он не мог не знать, где я работаю, потому что мои статьи легко было найти в Интернете. А вот, какая была мотивация?!

Я раскрыла журнал, прочитала статью о Василии. Оказалось, что он в составе важной делегации ездил в Страсбург. Дальше можно было не читать. Стало ясно, что судьба моей жалобы в Европейский суд по правам человека предрешена: несколько лет назад, не добившись толку ни в краевом суде, ни в Верховном, я обратилась в Страсбург. Моей жалобе о незаконном увольнении с работы и дальнейшей травле присвоили номер и обещали рассмотреть. Обычно на выполнение этого обещания уходит до восьми лет. С этой минуты мне можно было не беспокоиться.

И ладно. Я уже тертый калач. А вот что делать Маше и ее 12 детям, которые по вине таких вот балдуевых остались один на один с проблемой выживания? Власть, толкнувшая сирот и приемную мать навстречу друг к другу, сделала вид, что она не причем. Типа, никто тебя, Мария, не заставлял брать к себе детдомовцев. А взяла, так и не скули.

А когда пошла серия моих разоблачительных публикаций, Машу со всех сторон атаковали разные подонки: а не ради ли денег ты взяла детей? Ну, конееее-чно ради денег! Не потому же, что ты такая порядочная, что памятник тебе можно ставить при жизни?!

И Балдуев почтил Машу своим чиновным вниманием, прибыл в село посмотреть, так ли всё обстоит, как я излагала в своих статьях? Действительно ли огромная семья нуждается в поддержке? И прямо с порога изрек:

– Денег не дам и не просите!

Машка только плечами пожала и подумала, зачем тогда было приезжать, если не собирался помочь? Не ей. Детдомовцам, выброшенным не без его подачи за ворота ставшего родным детдома.

А я бы спросила: а где же оптимизированные 10 миллионов на его ликвидацию? Ну да кто-то бы мне ответил…

С той поры мы с Марьей дружим. Обремененная детьми, их уроками и проделками, болезнями и драками, она находит время вырваться ко мне в Георгиевск за 130 км и привезти разную вкуснятину, сотворенную своими руками: сало, пироги, холодец, невероятной вкусности соленья и варенья. Она даже ко мне в больницу приехала, чтобы разделить мою боль.

– Маша, я подозреваю стороннее воздействие на меня. Поэтому я упала. Перелом ноги – это чья-то злая сила.

– Нет, – уверяла меня подруга накануне по телефону. – Так бывает. У меня родители в один день обездвижены были: отец обварил ногу кипятком, а мама вошла в комнату и подвернула ногу. Я к ним приехала – сидят рядышком мои старички с увечьями на ногах и – хоть плачь, хоть смейся. Что это? Случайность, конечно.

Но совсем по-другому Маша заговорила, когда мы в больнице сварили натуральный кофе в турке, и я дала Марье посмотреть свою чашку. Ко всем своим достоинствам, подруга отличается еще и способностью находить в кофейных рисунках ответы на вопросы.

– Нет, я ошиблась… Было стороннее воздействие, – задумчиво протянула Маша, разглядывая мою чашку. – Лицо не показывают, только рога и шлем. Чертовщина какая-то!

А я вдруг вспомнила, что накануне моего падения упала и сломала шейку бедра женщина из моего подъезда с 7 этажа, молодая, рослая, эффектная. А спустя еще несколько дней споткнулась о бордюр, упала и сломала руку моя соседка Галя, с ней мы вообще живем дверь-в-дверь более 30 лет с момента заселения дома.

Я тогда не объединяла эти события. Но когда упала сама, как-то четко высветилась связь между всеми тремя падениями: какая-то сволочь, задыхаясь от ненависти или зависти, пробивала мое энергополе?! Видимо, это было непросто, раз получилось только с третьего раза и рикошетом попало в других людей.

А может колдун или колдунья живут далеко от Георгиевска и не смогли с точностью рассчитать место удара, а колошматили по верхним этажам подъезда?!

Однако совершенно точно эта сволочь получит обратку в многократно увеличенном объеме. Меня опасно трогать, хоть физически, хоть виртуально. Человек, которому Богом даровано право и даже обязанность заниматься писательским трудом, находится под Его защитой. «Вначале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог». Помните? И осмеливаясь пакостить мне, работающей со Словом, безумец пакостит Богу.

Как, впрочем, наводя порчу, злословя, обижая человека, нужно понимать, что наказание последует непременно. Причем, часто удар приходится не по автору даже, а по его роду. Оглянитесь, посмотрите, кто и как живет. На здоровье смотрите его и, главным образом, детей.

Если они в порядке, здоровы и успешны, значит, родителей не за что серьезно наказывать. Ибо для вразумления человека ему нужны страдания. И через горести детей они скорее всего достигают воспитательной цели.

Стало быть, я не слишком провинилась перед Небом, раз мой перелом голеностопа – исключительно мое страдание, с причиной которого я непременно разберусь и с Божьей помощью справлюсь.

Машка у Бога, как я понимаю, тоже на особом счету. Она родила собственных троих детей вопреки прогнозам врачей. Они ставили диагноз бесплодие – у Маши почки расположены не как у обычных людей, а обе-две с левой стороны – одна позади другой. При такой ситуации беременность исключена. Но Маша рожала одного за другим здоровых красавцев. А уж то, что она, не имея постоянной работы, испытывая финансовую нужду, все-таки взяла ответственность за 9 чужих детей, за их здоровье, за их судьбу, непременно в глазах Бога является достойным, заслуживающим уважения поступком.

Но это в глазах Бога. Люди – другое. Свои же односельчане Машкин подвиг не видят в упор. А глава сельский вообще зашел далеко – наслал к ней в дом своих подчиненных. В отсутствие приемной матери детей-сирот чиновники проникли на территорию ее собственного домовладения и начали фотографировать подсобное помещение, куда от жары Маша перенесла своих цыплят. «Не положено!», – решил столоначальник и выписал ей штраф 1000 рублей.

– Вы не у меня эту тысячу забираете, – сказала назавтра Маша странному главе. – Вы у сирот забираете.

Пришлось подключать прокуратуру и прессу, ставить безграмотного, потерявшего совесть начальника, на место.

При таком отношении жить в селе трудно в принципе. А Маша живет. И еще печет такие торты, что к ней едут со всего Северного Кавказа – на свадьбы, на юбилеи, на дни рождения лучший подарок и украшение праздничного стола трудно придумать. А ведь не умела печь совсем, когда однажды к ней пришел сосед и попросил испечь торт.

– Да не могу я, – открещивалась Маша.

– Можешь, – уверенно сказал сосед, сунул 10 рублей и ушел.

Тогда 10 рублей были еще большими деньгами. И Маша испекла. Потом с той же просьбой пришла соседка. Тут уже Маша задумалась, как украсить изделие. Полезла в журналы и кулинарные книги, стала учиться… Так одно ее предназначение – растить детей – подкрепилось полезным навыком: печь торты, чтобы на вырученные деньги кормить ребятню. Торты стали «костылем», крепким подспорьем: когда уж совсем туго с деньгами, кулинарный талант тут как тут. Для подрастающих девчонок опять же школа отличная – мужья сто раз спасибо скажут.

Чудом считает Маша и то, что, уезжая из родного для нее Дагестана на Ставрополье, купила квартиру в доме, который когда-то был интернатом. И вот, спустя годы, в этом здании поселились дети-сироты. Чем не интернат? Чем не знак для Маши судьбоносности ее действий?

Она из тех, кто умеет всё. И всему училась профессионально. На электрика, на бухгалтера, на повара… Все эти навыки, как показала жизнь, оказались крайне нужны приемной матери для воспитания большого числа сирот. Марья справедливо считает, что высшие силы готовили ее к этой миссии. Так Бог ведет по жизни тех, кто понимает знаки судьбы и, не противясь обстоятельствам, сколь бы сложны они ни были, исполняет свое предназначение.

В этом году Маше будет трудно. Ни кур, ни уток, ни индюков ее детвора не увидит. Чтобы купить только цыплят, лекарство и зерно ей нужно тысяч 30 рублей минимум. А еще кредиты не отданные на ней висят. И дочь поступает в университет. Не до хозяйства будет. Хорошо хоть огород засеяла.

– Не у меня одной такая патовая ситуация, – говорит Маша. – В селах сейчас люди продукты покупают под запись – денег нет. Наберут еды в долг, а потом в страхе перед судебными приставами, выставляют свои дома на продажу за копейки и уезжают в города к детям.

Кто эти дома покупает? Выходцы из соседних республик. Почему не купить? В том же Дагестане земли-то маловато будет. А тут… Паси овец и наслаждайся жизнью. А то, что свежую баранину на Ставрополье купить не так-то просто, а эти парни фурами вывозят туши в московские рестораны, так это бизнес. Рыночная экономика. И то, что славянское население вытесняется вглубь России, то, что в начальной школе начинают доминировать кавказские народности, властью упорно не замечается.

…Вася Балдуев после серии разоблачительных публикаций получил по заслугам, лишился высокой должности. Так победило печатное слово.

К тому моменту и губернатор Черноворон опростоволосился – ушел на повышение в минсельхоз России, но не совладал и там, и был уволен «за низкое качество управленческой работы». Скандальная ситуация так бы и канула в лету, если бы бывший губернатор не подал иск о восстановлении в должности к самому премьер-министру Медведеву и, разумеется, проиграл. Никто уволенного восстанавливать не собирался. Я же поразилась божественной справедливости – дать нечестивцам пройти тот же путь, на который они толкнули когда-то меня.

Есть такая восточная мудрость: «Сиди тихо и однажды мимо тебя пронесут труп твоего врага». Тихо сидеть мне не позволяет профессия, и трупы мне не нужны. Но вскоре мои деятельные недоброжелатели один за другим отправились на погост, у прочих развал пошел по работе, по здоровью, по семье, по детям. И я, содрогнувшись, подумала, что меня для того и вернули из Москвы в Георгиевск, чтобы продемонстрировать наказание всех, кто когда-то причинил мне зло. Да что мне… Против Бога шли эти люди, нарушая закон, заповеди, клевеща, интригуя, сея раздоры и тыря по карманам всё, что плохо лежало.

…Больничная палата открылась и к моей кровати подкатилась каталка. Травматолог Илья помог мне перевалиться на нее с кровати и меня повезли накладывать гипс поверх лангеты. Я не подозревала ничего дурного. Подумаешь, делов-то.

Ногу сначала обложили ватой, затем обмотали бинтом. И только потом стали наматывать повязку, обильно смачивая ее специальным составом. Состав был горячим, и я порадовалась, что сейчас начало апреля и нет жуткой жары, которая последние годы особенно свирепствует на Ставрополье с июня по сентябрь. Прошлым летом градусник в лоджии застрял на отметке 50. Притом, что Георгиевск относится к особо охраняемому эколого-курортному региону Кавказских Минеральных Вод, славящемуся своим здоровым климатом.

Удивляться не приходится. Вырубая деревья в городах-курортах, бросив на произвол леса и застраивая горы, назвав это преступление развитием инфраструктуры, можно радикально поменять климат и окончательно убить курорты.

Илья намотал мне гипсовую повязку от души – выше колена на 30 сантиметров. По самое не балуйся. Почти в пах.

В палате меня не очень бережно опрокинули на кровать, подложили под горячий гипс подушку и оставили в одиночестве.

Я оцениваю гипс и понимаю, что наложен он плохо. Илья, который наматывал мне на ногу немереное количество ваты и бинтов, явно был больше заинтересован стоящей напротив него молоденькой медсестрой, которая как-то криво держала мою ногу, и по всему было видно, что она ее ничуть не волнует. От них разило такой животной заинтересованностью друг другом, что было ясно: с ногой у меня будут проблемы. И уже через несколько дней гипс стал впиваться в ногу в разных местах, жал и натирал до боли и отеков, да еще и дисциплинированно принял конфигурацию подушки, на которой лежала нога, незаметно углубившись под колено.

И вот, еще вчера я могла прыгать по коридору на костылях, радуясь тому, что, говоря языком врачей, вертикализировалась. Я уже сама садилась на кровати, могла дотянуться до бутылки с водой, до таблетки, могла сидя в полушпагате работать за компьютером – друзья подарили мне ноутбук, и я радостно принялась за работу – редактировала и переписывала материалы пресс-службы и свежим глазом вычитывала газету. Был у меня, конечно, и другой функционал, но сейчас, в больнице я могла только это.

И вот из-за наложенного гипса я опять заняла горизонтальное положение. Я опять не могла сидеть, подкладывать под себя «утку», делать минимальную гимнастику. Гипс отбросил мое выздоровление назад, снова вынуждая меня приспосабливаться к ухудшившимся обстоятельствам, испытывая силу духа.

Загипсованная нога размером от стопы до паха потяжелела килограммов на 10. Я сфотографировала ее и отправила знакомому редактору в Санкт-Петербург. Он в шоке через несколько минут отозвался: какой кошмар, вы в каком веке живете? Уже давно существуют импортные гипсы – пластиковые. Они гораздо легче российских.

Утром я спросила врача на обходе, почему мне намотали на ногу эту жесть? Почему не предложили сразу пластиковый, я бы заплатила! А сейчас я не могу ногой пошевелить, и под коленом гипс врезается, потому что неправильно высох!

В ответ мне было сказано, что вскрывать гипс сейчас и наматывать импортный нельзя – опасно, можно сдвинуть кости. А на счет неудобства… «Ищите положение ноги».

И я искала его отныне каждую ночь. Часов до двух-трех… Искала и думала…

Несмотря на то, что я никого специально не оповещала о своем положении, в моей палате была постоянная толчея, а два мобильника к вечеру дружно разряжались – «сарафанное радио» работало безотказно. Каждый день ко мне приходили коллеги и друзья, приносили еду, и мы подолгу громко хохотали, будоража соседние палаты и радуя медсестер: значит – выздоравливаю.

Друг приходил ко мне в больницу каждый день в свой обеденный перерыв. Думаю, что он чувствовал свою вину за то, что я упала и сломала ногу. Он совестливый и добрый человек. Я не хочу раскрывать его имя –зачем? Какая разница, как назвали его родители? Для меня куда важнее самой спустя полтора года наших отношений, определиться, кто он в моей жизни и зачем в нее так настойчиво прорывается. Может быть, он и есть мой Ален, которого я искала и видела в астральных снах много лет назад, заранее зная, что он женат и не может разрушить свою семью? Но как я должна была его узнать?

… Полтора года назад на Ставрополье проходили выборы в краевую думу. Я баллотировалась от КПРФ по партийному региональному списку.

Кампания шла громко и скандально во многом благодаря моим публикациям. Нарушений был вал. Мне пришлось даже лететь в Москву на личный прием в Центризбирком, чтобы довести информацию об этом. Конечно же, ЦИК на ставропольские факты забил: раз дана установка на конституционное большинство едросов в парламенте, значит, так должно и быть. И в Москве, и в регионах.

При таком раскладе я была совсем даже не к месту. И только характер не позволял мне, всё зная и понимая, сдаться без боя. И я пахала на выборах не за страх, а за совесть.

Параллельно в местной газете шли мои разгромные статьи. Одна из них развенчивала газовиков, которые химичили со счетчиками.

– Я случайно услышал, как люди обсуждали твою статью, и был поражен: ты – в Георгиевске?! Я был уверен, что ты в Москве! – рассказывал мне позже друг.

В тот же день он нашел меня в соцсетях и написал первое приветствие. Я ответила: мы были знакомы уже лет 25, по школе, в которой учились наши дети. А назавтра я привезла ему на завод пачку агитационной литературы для раздачи рабочим. Власть мешала нам в этом, в след за компартийными распространителями ходили подкупленные нечистоплотными чиновниками бабушки или молодые ребята и вынимали из почтовых ящиков газеты и буклеты КПРФ. Типичная ситуация, в общем-то. Так что друг был очень кстати.

Я вышла из машины, подошла к багажнику. Друг оторвался от забора, к которому стоял, прислонясь в позе скучающего Печорина, и подошел ко мне. Взял пачку газет, мы обменялись незначительными фразами, и я, нечаянно слегка коснувшись его плечом, села в машину.

– Не плечом, а грудью, – настаивал позже друг, когда мы уже вышли за грань отношений просто знакомых людей. – Ты обожгла меня правой грудью. И я будто проснулся.

Вот, как друг сам описывал те свои ощущения в личном дневнике, решив поделиться ими со мной и с читателями будущей книги:

«Сегодня  был у  Лёльки. Нужно сказать, что видеть эту чудную женщину, а тем более иметь возможность общаться с ней, просто фантастика. Знакомы мы с ней давно, давно до неприличия, аж лет тридцать. Но. То давнее знакомство так бы и осталось забытым в кладовой памяти, не появись в местной газете её публикаций. Из них я понял, что Лёлька в городе, и мне очень захотелось её увидеть. Очень захотелось. И вот случилось. И, что меня зацепило при нашей встрече, так это невольное касание её груди, её соска, который обжег меня даже сквозь ткань. Мне показалось, что эта её великолепная грудь позвала меня с собой. Что её сосок имеет свои собственные руки и пытается меня удержать. Это незабываемое ощущение».

С той минуты, которая прошла для меня незамеченной, друг повел активное наступление, которое я не одобряла и всячески ограждала себя от отношений с женатым мужчиной. Я прекрасно видела в своем окружении последствия подобных тупиковых контактов и не желала для себя страданий. Для меня не существует близких отношений без чувств, без взаимного проникновения, без построения совместного будущего. Если у кого и бывает иначе, то это люди, выражаясь языком Путина, с низкой социальной ответственностью.

Моя социальная ответственность была зашкаливающе высокой, поэтому другу не на что было рассчитывать. Я была уверена в этом. Но он чихал на мою уверенность, звонил по десять раз на дню, искал поводы быть нужным. А поскольку я двадцать лет как была в разводе, то дома у меня отсутствие мужских рук било по глазам. Плюс еще на мне висел мамин дом, где постоянно что-то рвалось, протекало и искрило. И друг чинил, прибивал, ремонтировал, поражая меня своими умениями.