скачать книгу бесплатно
– И никто не замечает, что ты вообще-то в Африке?
– Я старательно выбираю ракурсы для онлайн конференций, чтобы в кадр не попали местные жители и особенно океан.
– А на кого учишься?
– На парамедика. Но это было желание родителей, они платят за учебу. У меня же все связанное с медициной и особенно со скорой помощью вызывает панику.
– А как же..
– Я попрошусь на работу в министерство. У меня вообще-то OSD, тревожное расстройство психики.
– А тебе не страшно идти сейчас тут в полной темноте?
– Страшно, если честно. Но я же не мог тебя одну отпустить в эту темень.
Вот таким заботливым оказался «пакистанский террорист». Добрый, честный , застенчивый, благородный Саим.
Сейчас он вернулся в Индию и заканчивает университет.
Француженка из Эфиопии
Однажды утром я увидела новое лицо. Высокая женщина в цветастой юбке сидела на каменной скамейке приемной и громко говорила по телефону на французском. Потом она повернулась ко мне и, медленно подбирая английские слова, произнесла:
– Простите, здесь рядом есть хороший пляж для купания?
– Конечно, нужно пройти метров сто. Я провожу Вас. Кстати, можем продолжить на французском.
– О, спасибо, какое облегчение. Терпеть не могу английский, хотя когда припрет – приходится говорить. Приятно познакомиться: Жоселин.
Ура! В нашем хостеле наконец-то появилась еще одна женщина, к тому же француженка. Я так люблю этот язык, его сладкое мурлыкающее звучание. Последний раз я говорила на нем лет восемь назад, когда летала на юг Франции смотреть на лавандовые поля. Что правда, то правда: от английского французы воротят нос.
– А я Елена. Вы тут надолго?
– Нет, удалось вырваться всего на несколько дней. Я работаю в Аддис-Абебе, оттуда на Занзибар летает прямой рейс, очень удобно. И давай уже на “ты, – предлагает она. И на русском, и на французском переход на “ты” – это новый уровень доверия. Англичанам не понять.
– Ого, а как ты попала в Эфиопию?
– У меня был личный кризис после тяжелого развода. Мне хотелось уехать из Франции, а тут предложили работу во французском лицее в Аддис-Абебе. Я сразу и согласилась. Вот уже полгода там работаю. Там классно. Приезжай ко мне как-нибудь: у меня есть гостевая комната и матрас на полу.
Это было самое скоростное в моей жизни приглашение в гости. Да еще и в Эфиопию!
Все же мне очень повезло, что я здесь оказалась. В хостеле совсем другая публика, чем в отелях, совершенно иная глубина общения. Приехала я в хостел из чувства авантюризма, а обрела спокойствие, душевный комфорт и… свою “банду”. Хостел похож на портал, соединяющий людей одного порядка. Те, кто путешествует в одиночку, делают это не просто так. Соло-путешественники – это люди, переживающие какой-то жизненный кризис. Путешествие обнуляет твою прежнюю жизнь, связи, ожидания мира к тебе и твои ожидания к миру. Ты как будто видишь мир впервые и встречаешь людей, которых в обычной “прошлой” жизни никогда бы и не встретил. Тогда и пробиваются импульсы к новому. Растение, пересаженное в незнакомую почву в другой стране, остается по своей сути тем же растением, но может поменять форму листьев или цвет лепестков. Никто не знает, каким это цветок был раньше, но в новой стране любая его идентичность воспринимается как норма. У путешествующего как бы появляется фора: не надо никому объяснять, почему ты «теперь» такой. Эта свобода ошеломляет.
Забор из пальмовых листьев
Удачный эксперимент с хостелом воодушевил меня на новый уровень авантюры: пожить немного в африканской деревне. Ломиться в дома местных жителей мне было неловко и страшно, зато в Букинге я заметила опцию homestay, то есть проживание в чьем-то доме. Отзывы были прекрасными, цена – тем более. «Решайся уже, всего на пару дней!» – сказал мне мой задорный внутренний голос.
«Куда ехать-то будем?» – таксист был озадачен: в указанной на карте точке находилась стихийная свалка, а вовсе не жилой дом.
«У нас есть телефон хозяина», – победно произнесла я. Пара звонков – и я уже шла по тропинке среди тонких пальм и серых каменных домов, волоча за собой свой фиолетовый чемоданчик. Я была уверена, что мы направляемся к одному из таких домов, но мы завернули за угол, прошли мимо овощной лавки и подошли к какому-то пыльному забору. Забор был из пальмовых веток, скрепленных пальмовыми же листьями на манер корзинки. Хлипкая калитка, выполненная в том же аутентичном стиле, зашаталась от моего прикосновения.
«А она закрывается?» – спросила я хозяина. Звали его Хассан.
«Конечно, вот же!» – гордо ответил Хассан и указал на крошечный багажный замочек. Из недр штанов он извлёк микроскопический ключик: замок ему подчинился. Калитка бесшумно захлопнулась за мной: скрипеть она не могла, потому что крепилась на те же пальмовые листья. Я подумала, что и жить мне предстояло в шалаше из веток, но внутри плетеной ограды обнаружился каменный дом с двумя входами: по всей видимости, это был сельский мини-отель на два номера.
Дверь в комнату закрывалась на метровую ржавую щеколду. Она фиксировалась замочком, который явно был братом-близнецом висящего на калитке чуда. Площадь комнаты почти полностью занимала большая квадратная кровать с москитным пологом. Над ней крутился вентилятор, за стенкой я увидела изогнутую трубу душа. Окна без стёкол, но с решётками и москитными сетками: занзибарский стандарт. Ну, неплохо.
– Не забудьте запереть калитку и дверь на замок, когда будете уходить. Изнутри тоже запирайте. Завтра утром приготовлю вам завтрак!» – широко улыбнулся Хассан.
– А где вас найти, если что? Вдруг проблемы какие возникнут?
– Звоните! Я тут рядом живу. Кстати, за углом моя овощная лавка, там меня и найдете с восьми утра.
Он ушел. Закрывая за ним замочек калитки, я выглянула наружу: темно и пусто. На второй двери в доме висел замок: значит, соседей нет. Я одна в чужом доме посреди африканской деревни, защищенная травяной оградой, которую можно свалить мизинцем. Вдруг кто-то заберется ко мне? Как неуютно и страшно. Я так ждала этой тишины и уединения после шума города и даже хостела, а теперь сидела и нервно прислушивалась к малейшему звуку снаружи. Ветер раскачивал соседнюю пальму, и с нее периодически что-то падало на крышу, заставляя меня вздрагивать.
Жарко, душно. Надо мной трудился вентилятор, но прохлады не давал: он просто гонял по кругу раскаленный воздух. Москитный полог поглощал остатки ветра, и я лежала на кровати, горячая и липкая, и пыталась дышать почти жидкой атмосферой. Поскорее бы уснуть, чтобы встать пораньше и побежать к океану.
Я промучилась всю ночь, да так и не смогла уснуть от тревоги и жары. Под утро задремала, но уже в полшестого разбудили деревенские петухи, а потом и местные жители, которые громко обсуждали свои проблемы прямо у забора. Окна без стекол, все слышно.
Хассан утром приготовил мне вкуснейший завтрак: нежный омлет, тосты и свежие фрукты, все по стандартам отеля. В его лавке я купила авокадо размером с небольшую дыню и моментально съела всю его желтую мякоть ложкой, как мороженое. И все же оставаться здесь я не могла: мне было физически плохо и страшно, и я ничего не могла с этим поделать.
– Хассан, вы очень добры и внимательны, спасибо вам. Но я, к сожалению, должна съехать.
– Что случилось?
– Я не могла спать, для меня здесь очень жарко. Одну ночь без сна я переживу, но дальше не смогу так. Простите меня.
Потом я уже узнала, что мое жилье было невероятно комфортным по сравнению с обычными условиями жизни в этой деревне. Далеко не у всех есть электричество и газ. Практически ни у кого нет душа: люди ополаскиваются ковшом из тазика. Примерно как это делаем мы, когда у нас отключают горячую воду. Было понятно, что этот homestay – дорогое вложение для Хассана, но таким образом он получал немного денег для своей семьи. Десять долларов в сутки – это всего лишь триста в месяц, не разгуляешься при таких доходах. Мне было очень жаль, что я расстраиваю его, но собственное здоровье и душевное спокойствие были важнее. Я достигла предела климатической и социальной адаптации. В тот же день я переехала в соседнюю гостиницу с кондиционером, где от души выспалась. Что ж, бывают и неудачные эксперименты.
Каменный Город: арабо-индийский замес
«Слушай, я завтра еду в Стоун Таун разбираться с банком. Могу подбросить тебя, раз уж беру машину. Ты говорила, у тебя там тоже дела.» – написал мне Саим.
Он был прав – я обещала Крису приехать на его концерт завтра вечером. Как удачно.
Стоун Таун – это английское название Каменного Города, а местные называют его просто «город», потому что все остальные поселения на острове – деревни. Вечером я иду на тот тот самый концерт в музыкальной академии ДСМА с Крисом и его флейтой, а пока можно исследовать окрестности.
Центр Каменного города – это сплетение змеек узеньких улиц. Они такие узкие, что пешеходы прижимаются к стене, чтобы пропустить урчащие мотоциклы, а для машин места вовсе нет. Справа и слева – торговые лавочки: плетёные сумки и шляпы, кожаные и пластиковые браслеты, деревянные маски, традиционные ткани китенге с безумными сочетаниями цветов.
На бетонной скамеечке сидит дедушка в белом мусульманском одеянии и продаёт рамбутаны, мохнатые красные ягоды на ветках. Вот эти маленькие букетики со следами плесени – по 3 тысячи шиллингов, а вот те солидные связки с крупными безупречными плодами – по пять. Здесь по три, а эти по пять – все логично, прямо как у Райкина. Беру «по пять»: связка перекочевывает в мой рюкзак и занимает ровно его половину. 150 рублей, даже смешно.
По улицам Стоун Тауна идешь, задрав голову: там показывают интереснейший замес арабской и индийской архитектуры. Недаром город входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Вот арабский дом: глухие стены, крошечные окошки. А это – индийский: широкий деревянный балкон с кружевной резьбой и цветами. Под Под ним вижу резную деревянную дверь с огромными металлическими шипами. Вот они, знаменитые занзибарские двери: только ради них можно приехать в Стоун Таун. Никакого практического смысла шипы на дверях не несут. Просто в далекой Индии (откуда пришла эта традиция) они защищали ворота от слонов. На Занзибаре же слонов нет. Сейчас красивая резная дверь – гордость владельцев домов и признак престижа, достатка.
Впереди главный туристический магнит этого города: дом, в котором жил Фредди Меркьюри (он же Фарух Булсара) задолго до того, как стал великим. Родился он в семье парсов из северной Индии, они были последователями зороастрийской религии. Фарух тоже был зороастрийцем, что не помешало ему учиться в христианской церковной школе Святого Петра: там принимали детей всех вероисповеданий. Интересно, что здесь, на Занзибаре, он не проявлял интереса к музыке. Свой первый бэнд он сформировал позже в Индии, куда поехал учиться. 18-летний Фарух вернулся на остров в 1963 году, но ненадолго. На острове случилась революция: султана свергли, а тысячи арабов и индусов подверглись преследованиям. Семья Булсара срочно покинула остров и переехала в Британию. На Занзибар Фредди больше не возвращался.
Пора обедать, а это в Стоун Тауне это целая проблема. Здешние рестораны – воплощение принципа “поле-поле” (неспешно). Даже если в заведении мало гостей, ждать свое блюдо придется почти час. Альтернативы чудовищно медленному сервису нет: вот бы найти аналог наших кофеен, где можно взять и напиток, и сендвич. Не нашла таких. Хороший кофе я тоже не нашла, что само по себе странно: Танзания знаменита своими кофейными плантациями. Удивительный факт: даже в дорогих отелях на завтраке вы увидите банку растворимого кофе, а за качественным натуральным эспрессо нужно идти… в итальянские рестораны и отели.
Как пройти к библиотеке (зачеркнуто) океану?
Я шагаю одна по узкой улочке и не понимаю, куда она меня ведет. Надеюсь, что к набережной, но мои сомнения усиливаются. Днем раньше я искала Старый Форт, а оказалась в гуще овощного рынка. Никуда не годится мой внутренний компас. Впереди вижу красивое пересечение линий строительных лесов и между ними – зелено-черный танзанийский флаг. Вот это кадр! Достаю свой Canon, делаю несколько снимков и слышу шаги: сзади кто-то приближается. Краем глаза вижу мужчину.
‹‹Не демонстрируй окружающим дорогие гаджеты, могут ограбить››, – вспоминаю я предупреждение на одном из турфорумов. Шаги все ближе, на улице больше никого нет. Действую превентивно. Запихнув фотоаппарат в рюкзак, будто и не было его, резко поворачиваюсь к незнакомцу и иду ему навстречу.
– Простите, Вы не знаете, как пройти к океану? – говорит мой рот, а глаза сканируют его руки – он действительно собирается меня грабить?
– Я не местный, но дорогу туда знаю. Я проведу вас,– спокойно говорит парень. Не похож на грабителя, но кто знает!
– Я вообще-то юрист, и тут на Занзибаре в командировке по делам благотворительного фонда. А по первому образованию я историк. Готов удивить Вас парой фактов о Танзании!”.
– Удивляйте, – говорю ему, с облегчением замечая впереди знакомую набережную и сад Фородани с толпами людей. Тут я точно буду в безопасности. Мы садимся на белую каменную скамейку.
– Знаете ли вы, что у нас есть “немецкий” город? Вот буквально построенный немцами. И климат там прохладный, сейчас градусов 20 будет.
Я вытерла пот со лба (на Занзибаре жарко и влажно). Перспектива попасть в родную московскую погоду 2 градуса в экваториальной стране мне показалась занятной.
– Знаете ли вы, что город этот был построен для борьбы с мятежным вождем Мквавой, но именно Мквава их постоянно побеждал, пока не был предан и обезглавлен?
Мурашки любопытства. Говорите же название населенного пункта!
– Иринга – улыбается мой “не грабитель”.
Какое интересное название, подумала я. Звучит как скатерть с оборочками.
– А водопады в тех краях есть?
– Самый большой водопад Танзании пойдет? 170 метров, на вершине горы. Это как раз по дороге в Ирингу. И про великую реку Руаху не забудьте. Если мечтаете увидеть жирафов – вам туда.
Парень, видимо, решил поразить меня в самое сердце. Откуда он знал про мою тайную страсть к жирафам?
Я достаю из рюкзака планшет с закачанной на него картой Танзании (теперь мне уже не страшно показывать свои гаджеты) и ставлю булавки-метки на местах, которые мне называет незнакомец.
– Кстати, меня зовут Бусара, на суахили это значит “мудрость”. Хотя суахили – не мой родной язык, как и для большинства в этой стране.
– Разве не все танзанийцы с рождения говорят на суахили?”– я удивлена.
– Вовсе нет. У нас в Танзании более ста племён, столько же языков. Язык суахили объединяющий, его учат только в школе, как и английский. Так что каждый танзаниец, как правило, знает 3 языка: свой племенной, суахили и английский. Занзибарцам, правда, повезло: тут суахили является как раз “местным”, родным. Кстати, на суахили говорят в пяти странах, но именно занзибарский вариант языка принят за норму.
Скоро мы прощаемся: Бусаре предстоит какая-то встреча, а мне нужно на набережную, в академию Доу.
В шесть часов с копейками начинается закат, становится прохладнее, и занзибарцы выходят на променад вдоль океана.
На бетонном парапете начинается представление: местные мальчишки прыгают с него в океан, вытворяя немыслимые пируэты. Желающих десятки – они ныряют, выплывают, забираются на парапет и снова кувыркаются в воздухе. Рядом на песочный пляж – тоже происходят атлетические и акробатические шоу: мальчишки стоят на руках, делают сальто и забираются друг другу на плечи. Стайки девочек в длинных платьях и мусульманских платках-накидках наблюдают за подвигами мальчиков. На закате в Стоун-Тауне обязательно надо быть на набережной – это особенное время.
Наконец, подхожу к дому с большим резным балконом. Мне сюда.
Что такое таараб и Доу?
Наверх ведут крутые каменные ступени. Настолько крутые, что моим не накачанным ногам удобнее забираться вверх бочком, как лыжами по крутому склону. Что я и делаю. Перед последней обоймой ступеней вижу начертанное на стене: Follow the music. А рядом для пущей убедительности нарисованы музыкальные ноты. Ну фоллоу так фоллоу – вздохнула я – и вышла на крышу. Только это не совсем крыша – скорее площадка, по периметру которой расположены классы музыкальной академии.
Тяжелые деревянные двери открыты, их них выстреливают звуки: отсюда барабаны, оттуда тоже барабаны, только африканские, в паузах между ними слышатся струны. Я иду дальше – и попадаю на огромный балкон с резной, почти кружевной “оторочкой”. На скамейке сидит юноша в длинном белом одеянии до пят и в белой шапочке с серебряными узорами. На коленях нечто похожее на миниатюрную арфу, повернутую набок. Или на гигантские металлические гусли. На кончиках его пальцев железные наперстки, он поддевает ими струны, и звучит что-то очень гармоничное. Это канун.
Я пришла сюда на концерт, а получилось, что на экскурсию. Концертный зал – проходная комната. Открываю дверь и попадаю на огромный балкон с видом на океан с лодками. На стене портрет женщины в рамочке. Sitti bint Saad: богиня и легенда музыки таараб.
Эта академия – храм таараба. В 19 веке эту музыку привез на Занзибар султан Сеид Баргаш ибн Саид (тогда Занзибар был под властью султана). Он даже отправил занзибарского музыканта Мохаммеда Ибрагима в Египет учиться играть на кануне. Вернувшись тот образовал Занзибарский оркестр таараб. Кстати, слово «таараб» заимствовано из арабского. Оно значит «радоваться музыке».
Но самый большой вираж популярности этому стилю музыки принесла женщина. Женщинам тогда запрещалось играть в ансамблях и петь. Во дворце султана это контролировали, а в деревнях было не уследить. Певица Сити начала исполнять таараб по всей Танзании и первой в истории Восточной Африки записала пластинку. Причём, пела она не на арабском, а на народном суахили. Так этот жанр стал не просто популярным, но и “женским”.
В музыкальной академии Доу изучают как привычные нам инструменты (гитару, фортепиано), так и арабские. Тот самый арфообразный канун и пузатый, похожий на домру уд. Тут изучают традиционную музыку и международные форматы, джаз и фьюжн. Уникальность академии в том, что она сочетает африканские традиции с арабскими из стран Доу (куда входят страны Персидского залива, Коморские острова, Кувейт, Иран, ОАЭ и Индия). Вообще-то Доу – это традиционная местная лодка с парусом.
Музыканты играют на кануне. Музыкальная академия Доу. Март 2021
Учатся здесь в основном африканцы. Для них обучение с сертификацией стоит около 500 долларов в год, а для иностранцев 800. Для меня загадка, каким образом местные ребята умудряются платить такую внушительную (по африканским меркам) сумму. Они с трудом зарабатывают 100-150 долларов в месяц, чтобы питаться и снимать жилье. Некоторых из них (самых талантливых и бедных) берут на учебу бесплатно, но это большая редкость. Учеба в Танзании – дорогое удовольствие. Дорога в вузы открыта только для тех, у кого есть богатые родители или стабильный высокий доход (музыканты к таким не относятся).
Но я жду концерта! В положенное время начала (20.00) на зеленых стульях сидит всего пять человек. Каждому выдают по официальному бумажному билету за 15 тысяч шиллингов (около 500 рублей). К микрофону выходит Крис в длинном желтом мусульманском одеянии. Сегодня он убрал свои длинную гриву из косичек под белую шапочку а-ля феска.
Звучит флейта и все замирают. Романтические мелодии перетекают в нечто зажигательное, так что я начинаю подпрыгивать на своем пластиковом стуле, а его ножки вибрируют и выстукивают мелодию по бетонному полу. Сидеть под такую музыку или безумие, или преступление, думаю я. Сканирую лица соседей в поиске сообщников для выхода на танцевальный пятачок: все ерзают на своих стульях, хлопают, но мужественно держатся и не поддаются этому адскому соблазну.
Первыми на импровизированный танцпол выскочили двое африканцев: тот самый продавец билетов и укротитель кануна. Танцевали самозабвенно. Есть выражение “Танцуй так, будто никто не видит”. Вот только тут их видели все! Я не выдержала и выскочила на микротанцпол прямо босиком, а вслед со мной с визгом выбежала еще одна девушка и вытащила своего парня. Так мы и прыгали впятером. Остальным зрителям удалось таки удержаться. Африканцы очень раскрепощенные, ничто не может их заставить сидеть на месте и делать каменное лица, когда они слышат ритмичную музыку. А мы можем!
Все закончилось почти внезапн. Гости разошлись, а я подождала, пока ребята соберут и упакуют инструменты. Мы вышли на набережную – и попали в водоворот фуд-рынка Стоун-Тауна. На прилавках – шпажки с морскими гадами и рыбой, рядом разные виды лепешек. Тут же крутится большое колесо, которым управляет щуплый паренек. Это гигантская соковыжималка: парень запихивает в нее зеленые стебли и прокручивает их через пресс. По желобку в стакан стекает зеленоватая жидкость, похожая на раствор для полоскания горла, хлорфиллипт. Это же тростниковый сок! Пробую: необычный, как будто кто-то смешал газонную траву с сахаром.
Оглядываюсь на океан: совсем недавно на набережной кипела жизнь, а сейчас тут пусто. За парапетом – чёрное небо со звёздами, луна и ее блики в чёрной же воде. Чуть дальше огни рыбацких лодок. Еще дальше – материковая Танзания. Интересно, долго ли туда добираться?
Красные булавки
Вернувшись домой, продолжаю думать о встрече с Бусарой. Эти чертовы красные булавки на карте буравят мое сознание.
На следующий день я уже пытаю Гугл запросами: “как добраться до Иринги, Удзунгвы и Руахи”. Все оказывается сложнее, чем я думала. Функционирующей железной дороги в стране фактически нет. Есть автобусы, которые ползут по 7-8 часов до каждого из пунктов и ни одного между ними. Стремно. Конечно, за эти две недели я стала авантюристкой, но не настолько бесстрашной, чтобы идти с чемоданом от автобусной остановки в поисках гостиницы. Мне очень неспокойно от самой мысли о путешествии по африканской провинции в одиночку. Что же мне делать?
Нервничаю. Пишу сообщение знакомому мне по соцсетям танзанийскому турагентству: «Помогите мне построить реалистичный и безопасный маршрут общественным транспортом, а то у меня ничего не стыкуется». Ребята думают и говорят: «А у вас и не получится состыковать, тут машина нужна. Но, вообще-то, у вас намечается нетривиальный маршрут, мы в эти места еще никого не возили. Давайте, мы вас сами провезем по всем этим местам и поедем вместе с вами? Заплатите по себестоимости, при этом у вас будет личное авто и компания из двух человек.»
О лучшем я и мечтать не могла. Вскоре я оказалась в танзанийской саванне, а потом и в тропических джунглях почти без интернета, но зато на личном джипе и в веселой компании африканцев.
Глава 2. Черная: прыжок в неизвестность
(Двумя месяцами раньше)
Калимба под датским флагом
Калимба! Мне подарили калимбу!
Я прыгала посреди офиса, как ребёнок. Коллеги российские, компания датская, а подарок – африканский. Вот чудо! Я быстро открыла упаковку и взяла в руки деревянную коробку с металлическими язычками. Задела один, потом другой, и в воздухе зазвучали нежные серебристые звуки, похожие на колокольчики. В офисе наступила тишина. Коллеги оглядывались и искали источник колокольного звона, а потом видели меня, встречались со мной взглядом и грустно улыбались.
Все знали: это мой последний день в компании. Я не раз испытывала неловкость, провожая коллег в свободное плавание. В такие минуты не знаешь, что сказать, потому что трудно поверить в конечность происходящего. Ещё вчера мы ехали в машине по Питеру и подбирали убийственные аргументы для переговоров. Ещё сегодня смеялись до слез, вспоминая эти самые переговоры. А завтра мы будем по разные стороны баррикады. Хотя о какой баррикаде идёт речь, мы же не враги и не конкуренты. Просто в душе странная смесь чувств: сожаление (уходит почти родной человек!), любопытство (что с ним будет дальше?), тревога (а вдруг человек не сам ушёл, а его «ушли»?), облегчение (я-то остаюсь в этом родном и знакомом, у меня все хорошо). Есть еще желание сказать напоследок что-то тёплое и важное. Казалось бы, всегда есть повод для благодарности и добрых слов, но в ежедневной мясорубке дел благодарность становится бизнес-этикетом, а тепло – вежливостью. И только когда человек уходит, находишь в себе силы сказать искренне – о его уникальности, силе, таланте и важности, в конце концов. Эти откровения долго летят шлейфом и согревают на пути.
Интересно, что чувствовали уходящие до меня коллеги в свой последний день на работе? А в первый день «после»? А через неделю? Тогда я об этом не задумывалась, априори полагая, что любому будет достаточно пары недель, чтобы выдохнуть, выспаться, покайфовать от свободы и определиться с дальнейшими шагами.
Сейчас я замечаю в десятках глаз знакомые мне грусть, тревогу, облегчение, ту самую неловкость и все прекрасно понимаю. Слышу сказанные от сердца слова, вижу во взглядах незаданные вопросы. Простите меня, коллеги, что я ухожу. Чувствую вину, как будто я сбегаю и подвожу кого-то – первый раз за все эти годы. Недавно мы горячо обсуждали проекты и бюджеты на следующий год. Получился невозможно плотный план. Вы качали головами, но подмигивали мне: «Лена, да ладно, ну с тобой-то все вытянем! Не в первый же раз!» Вы еще не знали, что я не буду помогать вам «вытягивать» эти проекты. А я уже знала.
