скачать книгу бесплатно
– Были?
– Да. Я вдова.
– Соболезную вашей утрате.
– Благодарю, – Евгения коротко улыбнулась. – Но моя боль уже утихла. Это случилось давно.
Крылья тонкого носа дрогнули, на миг преображая черты светлоподобного личика в хищную маску. Сколько же ей лет? Выглядит не старше меня, а то и моложе, но блондинки всегда смотрятся юными, особенно невысокие и хрупкие. Она не просто аристократка, в ней течет королевская кровь, а значит, графиня вполне может обладать магией. Интересно, какой и насколько сильной?
Продолжить мы не успели: нас пригласили к столу, и во время обеда наш разговор плавно перетек в светскую беседу. Судя по лицу Евгении, только приличия мешали ей пригвоздить меня вилками к стулу и с пристрастием допросить обо всем, что связывает с Анри. Мне они тоже мешали, но с этим я кое-как справлялась. До того, как она снова о нем заговорила.
– Вы наверняка знаете, что этот дом – подарок графа де Ларне.
Я чуть не подавилась марципаном. Мне Анри ничего не дарил, кроме сирени, лунника, ажурных чулок и синего платья, в которое я влюбилась с первого взгляда, как только увидела на витрине. И которое почему-то до сих пор таскала с собой, а не пустила на тряпочки.
– В честь нашей дружбы, – Евгения смотрела мне прямо в глаза. – Он безмерно обожает Лавуа, я же уговаривала его купить себе дом в Ольвиже, но граф все время отказывался. А потом сказал – если вам так угодно, лучше я сделаю вам подарок и стану вас навещать. Правда, он чудо? Так грустно, что вы разводитесь.
Я допила кофе не по этикету. Залпом, вместе с горечью со дна. Внутри – в сердце, что-то тонко дрожало, готовое вот-вот порваться, бешено колотилось в висках, стекало по спине холодным потом. Обратить в прах все это режущее глаз убранство, оставить ее сидящей на стуле посреди улицы – в одних панталонах с открытым ртом!
– Про развод это было сгоряча. А роскошный подарок – лучший способ заставить женщину замолчать. Часто он вас навещает в последнее время?
Я наблюдала, как улыбка сползает с кукольного личика – медленно, но неотвратимо, как нависшая лавина в горах рушится вниз, погребая под завалами всех, кто не успел убраться с ее пути.
– Дружба со мной открывает многие двери, мадам Феро, – заметила Евгения, не сводя с меня пристального взгляда. Теперь уже лишенного напускной любезности и светлейшей чистоты.
– Не сомневаюсь, – я промокнула губы, отложила салфетку и поднялась. – Но нам все равно не по пути. Кстати, утка в апельсиновом соусе была слегка жестковата.
Евгения поднялась, но тут же сдавленно охнула и опустилась на стул: шнуровка корсета – такая непрочная штука… если использовать магию смерти и обратить узелок в прах. Я вышла за дверь, не оглядываясь и чувствуя, как меня трясет, теперь уже по-настоящему. Спина взмокла так, что стоило мне оказаться за воротами, осенний ветер нагло скользнул ледяными пальцами за шиворот и ниже, заставляя дрожать еще сильнее. Да, в Мортенхэйме я была заперта за семью замками, но там мне не приходилось притворяться. Не приходилось улыбаться в лицо женщине, которой хочется выдрать все волосы или, по меньшей мере, напугать до икоты, обрушив на ее прянично-карамельный мир стирающую краски, звуки и запахи разрушительную мощь тьмы. Вот только ее карамель горчила посильнее лахринской настойки, а запах от нее шел как от прошлогодних листьев, залежавшихся под снегом.
Я сама не заметила, как дошагала до конца улицы. Зябко кутаясь в накидку под ослепительным осенним солнцем, вспомнила, зачем вообще приходила. Свой единственный шанс войти в высшее общество Вэлеи без Анри я развеяла по ветру, благодаря… ладно, пусть будет вспыльчивости. До теплого разговора, проходившего в обстановке девичьей симпатии и закончившегося эпичным крахом корсета, у меня оставалась возможность действовать в обход мужа. Теперь леди Тереза полетит как панталоны над Ольвижем, стоит ей поставить подпись и лишиться магии титула де Ларне.
Окончательно погрузиться в пучину самобичевания не успела – кучер проезжающего мимо экипажа резко натянул поводья. Гнедые жалобно всхрапнули, дверца распахнулась в каких-то дюймах, чудом не зацепив платье. Вспомнились несколько слов, леди недостойных, которые замерли на губах, и которых стало больше, стоило мне увидеть Анри. Каблуки царапнули по мостовой, носок больно ударился о подножку, когда муж бесцеремонно втащил меня внутрь и толкнул на сиденье. Я рванулась было, но прямо передо мной взметнулась золотая дымка, рассекая карету надвое и ослепляя. Меня наградили яростным взглядом и захлопнули дверцу с такой силой, что зазвенело в ушах.
– Сядь, – последовал негромкий приказ.
Экипаж тронулся с места.
8
Я сидела неподвижно. Сложно сидеть как-то еще, когда золотая мгла обтекает тебя со всех сторон, только ты сама не залита смертоносной выжигающей антимагией. Муженек устроился напротив, на шее и скрещенных на груди руках вздулись вены, выдавая напряжение. Очевидно, он уже представлял на моем месте горстку пепла. Или ждал, пока сорвусь, чтобы снова приложить своей силой. Вот только я не собиралась доставлять ему такое удовольствие и уж точно не собиралась рассказывать о том, что он единственный, кто на самом деле способен обратить меня в пепел.
Одним словом.
Единственным взглядом.
Нет, не таким.
Этот потемнел даже несмотря на расплавленное золото, бесконечно измеряя глубину моего провокационного декольте, затянутого в алый шелк, только чудом до сих пор в груди дыру не прожег. А ноздри супруг раздувал как паруса, еще чуть-чуть – и взлетим.
– Куда мы едем? – хмуро спросила я.
– На вокзал.
Вопреки тому, что творилось вокруг, внутри все похолодело.
– Вы не посмеете запихнуть меня в поезд. Я вам не посылка!
– От посылок меньше неприятностей, если в них, разумеется, не бомба. – Глаза мужа сверкнули солнечным льдом.
– Надеюсь, у вас закипят мозги.
– Закипят, не сомневайся. Но не сегодня.
Я скорчила гримасу и отвернулась. Меня накрыло липкой удушливой волной: такое случалось, когда отец спрашивал с меня заклинание, которое напрочь вылетело из головы, а потом награждал убийственным взглядом. Или когда плетение, в чьей цепочке я неправильно выстраивала звенья, клочьями летело мне в лицо под его тяжелой рукой. Казалось бы, проще некуда – вернуться домой, доложить лорду Фраю, что его план провалился, поставить подпись и с чистой совестью запереться в Мортенхэйме, но меня затрясло при одной мысли об этом. Потому что я не могу проиграть. Не могу отступить. От этого зависит не только моя жизнь, но и жизни моих родных.
– Надеюсь, кричать ты больше не собираешься?
Сейчас бы швырнуть в него сгусточком тьмы. Маленьким таким, с кулачок – этот навык на побережье прокачала до того, что спросонья могу ими кидаться. Вот только маневра для замаха нет, а золотая дымка сожрет мои усилия с потрохами. Жаль, даже до башмака не дотянуться. С каким удовольствием я бы запустила в эту самоуверенную физиономию хотя бы им!
– Хочешь ехать так всю дорогу?
– Нет, – буркнула я, – обещаю, что буду сидеть смирно.
– Вот и чудно.
Золото схлынуло, и мне стало полегче. Самую малость. Я должна была думать, как мне остаться в Вэлее, но с какой-то радости злилась все сильнее и сильнее. Чего ради этот идиот постоянно использует мглу? Демонова сила хэандаме действительно его убивает – понемногу, медленно, но верно. Чтобы не смотреть на Анри, пришлось себя одернуть, я с мрачным видом наблюдала за проносящимися за окнами кареты невысокими домиками с узорчатыми резными балконами. Мимо скользнула цветочница с корзиной, полыхающей яркими красками и нежной бахромой лепестков. Островок весны мелькнул и затерялся в толпе, тем не менее заставляя вспомнить Лигенбург и первую встречу в саду Уитморов. В довершение всего мы проехали мимо свадебного салона, где на витрине, под украшенной золотыми виньетками вывеской, застыли манекены в белоснежных шелках и кружеве. Рядом на бархатных подставках устроились перчатки и украшения.
Нет, это уже слишком!
– Где Мэри?
– Я велел ей собрать вещи и вызвал экипаж. Она уже должна быть на вокзале.
Я сжала зубы.
– Что у тебя с лицом, Тереза?
Он еще и издевается!
– Слишком много вас в моей жизни в последнее время.
– Скоро будет еще больше.
– Что?!
Я вцепилась в обивку сиденья. А то, что голос вышел слегка сиплым – это я не нарочно.
На его губах заиграла недобрая улыбка.
– Забираю жену в родовое поместье.
– Вы со мной развелись, – напомнила я.
– А ты нет.
– Это дело времени.
– Именно. Я свое время ценю. – Анри сложил руки на груди, прикрыл веки и откинулся на спинку сиденья. В его расслабленность я ни на минуту не поверила. Затаившийся лев, вот он кто. – Когда прочно уверишься в том, что готова поставить подпись, верну тебе бумаги.
Я вздрогнула, точно в лицо плеснули ледяной водой. Вдоль позвоночника обернулась холодная цепь страха, заставляя выпрямиться, словно меня вздернули и растянули по спинке сиденья. В шкатулке с документами хранился засушенный лунник, пирамидка Фрая и серьги. Конечно, Ивар говорил, что передатчик настроен на меня, а противоядие и веер лежали в другом месте, но это не отменяло того, что Анри Феро снова бесцеремонно и походя вторгался в мою жизнь – так, словно был моим супругом не только на бумаге, но и на деле. Словно имел на меня все права. Да даже если бы имел!
– Вы что, рылись в моих вещах? – прошипела я.
Он лениво приоткрыл глаза.
– Судишь по себе?
Перед глазами мелькнула шахматная доска, рассыпавшиеся по покрывалу досье – на меня, на брата, на остальных. Письмо Итана Аддингтона, в котором предлагались скупые варианты решения судьбы Винсента и моей. Услышала какой-то странный звук – горловой, резкий, и не сразу поняла, что крик принадлежит мне. Я бросилась на мужа, как простая девица – кошкой, готовой вцепиться в лицо.
Анри вмиг перехватил мои руки, завел за спину и крепко прижал к себе – совсем как в нашу первую беседу в Мортенхэйме: помнится, тогда я тоже собиралась расцарапать его мужественную физиономию. Почувствовав кольцо стальных объятий, задергалась, едва не стукнувшись лбом о стенку, больно ушибла локоть о дверцу, но так ничего и не добилась. Разве что оказалась теснее вплавлена в мощную грудь мужа, с вывернутыми за спину руками и запрокинутой головой. Сам он ни капельки не вспотел, хотя чтобы меня удержать, ему пришлось знатно согнуться, даже несмотря на высокую крышу экипажа.
– Если будешь продолжать ерзать, – губы его были непростительно близко от моих, – я напомню о другой стороне супружеских обязанностей.
Я вспыхнула от корней волос и до кончиков пальцев. Внутри тоже полыхало – от злости, стыда и досады. А еще от бессовестно-сладкого предвкушения, которое прокатилось по телу горячей волной и отозвалось предательской дрожью. Сжимая зубы, я замерла в его объятиях, как ранее на сиденье под властью золотой мглы. Дышать было тяжело, платье казалось тесным и жестким, особенно в ставшей чувствительной груди, но куда тяжелее было выносить близость Анри. Прикинув, получится ли цапнуть мужа зубами за подбородок, я все-таки решила не искушать судьбу и окончательно притихла, стараясь выровнять дыхание. Получалось не очень.
– Прежде чем нападать, – он наклонился к самому уху, – убедись, что знаешь, куда бить.
О, в этом вам точно равных нет.
– Учту, – процедила я, – а теперь будьте так любезны… Уберите руки!
Анри хмыкнул мне в макушку.
– Чтобы ты воспользовалась советом? Не очень-то хочется рисковать.
В подтверждение своих слов он на миг освободил мои запястья, чтобы перехватить их спереди. Теперь моя щека прижималась к груди мужа, но удобнее от этого не стало. Во всех смыслах. Сердце билось глухо, отчаянно, словно заведенное сумасшедшим часовщиком. И его голос, за недолгие месяцы самообмана ставший непростительно родным, отозвался внутри холодом и отрезвляющей болью:
– Поставь подпись, Тереза. Возвращайся в Энгерию, и ты никогда больше обо мне не услышишь.
– Или что? – глухо спросила я.
– Или я запру тебя в Лавуа до конца твоих дней.
– Мы в Вэлее, милорд. Помните?
– В Вэлее тоже есть свои прелести. Например, если женщина предпочитает уединение в графстве мужа, никто не станет ее осуждать. Или пытаться его нарушить.
Отчаянно хотелось вырваться. Взглянуть в эти жестокие глаза, рассказать все как есть – и пусть даже на краткий миг увидеть мелькнувшее в них удивление, которое сменится… сменится ли?.. Разочарованием в собственной неотразимости: не разглядел, не почувствовал, упустил. Но я промолчала: потому что Анри был мне нужен. Воротило меня сейчас знатно – больше от себя, чем от него. Экипаж слегка потряхивало на брусчатке, чем ближе к вокзалу, тем громче становилась за окном жизнь, моя же сосредоточилась в крохотной точке внутри, за которую я держалась. Я – Тереза Биго. Неважно, что я говорю и что делаю, это лишь игра. Что-то вроде роли на сцене, как у Луизы, которая потом забудется, как страшный сон.
– Подпись я поставлю хоть сейчас. – Когда все-таки заговорила, голос звучал холодно и жестко. Как должен. Каким он был всегда. – Но в Энгерию пока вернуться не могу.
Почувствовав, что Анри больше меня не удерживает, я отодвинулась и опустилась на сиденье. Точнее, свалилась как куль с мукой, без сил и малейшей возможности подняться, руки и ноги были просто ледяными, тогда как сама вся горела. Взгляд мужа, напротив, был холодным и жестким. Я чувствовала себя насекомым на стеклышке микроскопа: если бы Анри мог просветить во мне каждую косточку силой хэандаме, смертоносные лучи уже пронзали бы тело насквозь.
– И что же тебе мешает?
Я облизнула пересохшие губы и отвела взгляд. Всевидящий, помоги.
– Я не вернусь в Лигенбург. – Понизила голос, как если бы кто-то мог нас подслушать. – И уж тем более в Мортенхэйм. Винсент в два счета меня раскусит, а если он поймет, что я… иногда позволяю себе…
Не договорила. Даже щеки не загорелись, наоборот – кровь отхлынула от лица. И не только от лица, словно вся она собралась в области сердца, которое до сих пор не взорвалось лишь каким-то чудом. Меня колотило и раздирало изнутри от напряжения. От невозможности сбросить мерзкую маску, налипшую на лицо, вытряхнуть из себя горький пепел притворства. Пыталась думать о цели, но вместо этого в голове творился какой-то сумбур. Прав был Ивар, когда говорил, что мне придется выбрать – чувства или цель.
– Не желаешь сидеть в Мортенхэйме, будешь сидеть в Лавуа. Подальше от многочисленных соблазнов. Только учти, в моем доме расслабляться привычным образом не получится.
– Да как вы… – я осеклась: под наливающимся тяжестью золота взглядом стыла кровь. В детстве увидела, как сын конюха насаживает на деревянные шпажки живых стрекоз. Мальчишка свалился с балки на сеновале – доска под ним моими стараниями шустро истлела и проломилась. Он сломал ногу и больше таким не занимался, но сейчас меня не покидало ощущение, что такой стрекозой стала я. А шпажкой – взгляд Анри, который ощущала всей кожей. Обжигающий, как свежая зола.
– Я предлагал тебе поехать со мной. Я давал тебе развод. Я давал тебе время. Достаточно, чтобы сделать выбор.
– Мне нужно предупредить об отъезде! – вскинулась я.
– Кого? – теперь в его голосе звучала откровенная издевка. – Месье Раджека, который очень любит коньяк?
Приподнятые брови, жестокая насмешка вонзились в самое сердце. Ярость задрожала на кончиках пальцев глубинной тьмой, и я отвернулась к окну. Голова казалась тяжелой, как под зельем из корня таэлье – сильнейшим в мире обезболивающим, которое растекалось по венам медленно, но неотвратимо погружая в лекарственную апатию. Кажется, с Иваром попрощаться не выйдет и посоветоваться о том, что делать дальше тоже. Ладно, доберусь до Лавуа, что-нибудь придумаю. На самый крайний случай есть магическая пирамидка. Проблемы надо решать по мере их поступления, а изо всех, что в ближайшее время свалятся на голову, эта самая меньшая.
9
За спиной осталась небольшая станционная деревушка, узкие улочки и покатые черепичные крыши, пылающие охрой. Теперь дорога, по которой мы ехали, была заключена между полей, залитых осенним золотом, воздух был напоен терпким запахом винограда, свежестью и чем-то сладким, похожим на ваниль, но не настолько приторным, с легкой горчинкой. В Энгерии осень пахнет иначе: туманами, дождями, прелой листвой и яблоками, здесь же я чувствовала себя так, словно нырнула в странное, непонятное лето, которое вэлейцы называют осенью. Солнце припекало настолько, что я сняла шляпку и вручила ее Мэри, которая сидела рядом со мной, молчаливая и настороженная.
Дорога извивалась змеей – между невысоких холмов, и стоило нам выехать из-за небольшой рощицы, глазам открылось белоснежное поле, уходящее вдаль. Когда мы подобрались ближе, жужжание над ним перекрыло урчание Кошмара, устроившегося у меня на коленях и по громкости не уступавшему намийскому львенку. На руки к Анри он идти отказался, за что я готова была терпеть его высочайшую пушистость еще несколько часов, хотя ноги уже ощутимо затекли и хотелось подвигаться. Зато теперь становилось понятно, откуда взялся сладковатый запах – то, что издалека можно было принять за пуховое покрывало, оказалось цветами. С тонкими меловыми лепестками без единой прожилки, даже сердцевина была белой. Вьющиеся над ними шмели и пчелы напоминали темные ручейки на снегу.
– Аламьена. – Негромкий голос мужа заставил обернуться, но он смотрел не на меня, а в окно, на проплывающие пейзажи. – «Прощальный поцелуй лета». Цветет только осенью, растет только на юге Вэлеи. Некоторые считают, что по красоте ничуть не уступает лаванде.
Лавандовые поля я видела только на картинках – к этому времени она уже отцветает, но аламьена напоминала облака, которые прилегли отдохнуть на земле.
– Ее тоже добавляют в духи?
Анри кивнул.
– Мед из нее потрясающе вкусный.
Не сомневаюсь – с таким-то запахом. Даже Мэри не удержалась, вытянула шею, разглядывая поле, которое протянулось вдоль дороги. А я позволила себе задержать взгляд на Анри: залегшие под глазами тени, подбородок обозначился резче, скулы тоже. Под тонкой рубашкой по-прежнему выделялись мышцы, но лицо заметно похудело. Исчезла его сводящая с ума улыбка, от которой кружилась голова, между бровями пролегли едва заметные морщинки. Схватка с Эриком чуть было не стоила ему жизни, а после такого непросто прийти в себя.
Я нырнула в реальность и обожглась о пристальный взгляд – муж тоже глядел на меня. Точнее, изучал: сжатые губы, слегка сведенные брови, в глубине глаз затаилось чувство, которое сложно определить. Отчаянно захотелось, чтобы Анри посмотрел иначе, как на берегу Ирты – с нежностью, от которой заходилось сердце. Хотя бы на минуту, и, если потом все снова станет, как есть, не страшно.
Всевидящий! О чем я вообще думаю?
Разозлившись на себя, так вонзила ногти в ладонь, что на одной кожа лопнула и выступила капелька крови. Мэри делала вид, что увлечена видами Лавуа, но ее выдавали напряженные плечи. Она вытянулась в струнку и ловила каждое слово, хотя руки по-прежнему были чинно сложены на юбке. Когда стало ясно, что ничего больше не происходит, негромко вздохнула и удобнее устроилась на сиденье. Я же еще немного полюбовалась на поля аламьены, ненадолго прикрыла глаза… и проснулась от того, что камеристка легко тормошила за плечо.
– Миледи… миледи…
