скачать книгу бесплатно
Броджек прислала все необходимые документы, кроме выплаты по неустойке, объяснив это тем, что я забираю сестру по своей воле. В ответ я написала, что если она хочет решать вопрос через юриста, это вполне можно устроить. С тех пор ответа так и не получила, но разбираться с директрисой пока не было времени. Вчера я занималась контрактом, законами, а заодно пообщалась с секретарем Халлорана.
То есть сообщила «все, что необходимо для бронирования отдельного номера».
Для себя и для Танни.
Приказ ведь подразумевал, что я должна сопровождать его в оперу. Но это вовсе не значит, что я буду сопровождать его в номер.
С приказами правящих вообще все было «чудесно». То есть фактически, любой иртхан, проживающий в Мэйстоне, безоговорочно подчинялся местру Халлорану. Там был еще свод с иерархией и воинскими рангами, но в него я закапываться не стала. Все равно вальцгардом мне стать не грозит. К счастью. Что касается гражданских, подчиняться и контролировать эмоции иртханы учились с самого детства, читай в семье. Преимущественно, из-за силы и звериной сути. Которая пробуждалась пусть и поздно, вместе со стихией, но могла сыграть злую шутку, если не уметь с ней справляться.
Приказ правящего считался неправомерным в следующих случаях (это я запомнила буквально по пунктам):
1. Если он несет угрозу жизни или здоровью исполнителя.
2. Если исполнитель не способен выполнить условие приказа по ряду объективных причин, включая недостаточный уровень магии или физические недуги.
3. Если он идет вразрез с нормами морали современного общества.
4. Если он содержит принуждение к физическому контакту.
Судя по тому, как подробно был расписан раздел «Злоупотребление властью» и соответствующие меры пресечения, такое случалось не раз и не два. Наказания там тоже полагались соответствующие, начиная от таэрран и заканчивая смещением с должности и экстренными перевыборами. Как бы мне ни хотелось найти лазейку, ее не было. Даже в том, что касалось Танни – во время путешествия в Зингсприд Халлоран обеспечивал мою сестру не только надлежащим уровнем защиты, но и сменой обстановки, которая, по сути, сейчас пришлась бы ей как нельзя кстати.
По-хорошему, и мне самой не помешало бы отдохнуть, особенно учитывая, что репетиции предстояли насыщенными. Премьеру назначена в первых числах после Смены Времен, а значит, репетировать будем с утра до ночи. Из сопроводительного письма Хейда я поняла, что скоро уже начнется рекламная кампания. Поскольку таэрран на мне будет целый месяц, в таком виде я и предстану перед прессой во время презентации. В таком виде меня увидит весь Мэйстон, поэтому… остается только носить его с честью. С первого до последнего дня. И наплевать, кто и как будет на меня смотреть.
С этой мыслью я шагнула в холл, размотала шарф и уже совсем спокойно посмотрела на «татушку». Осталось только подобрать наряды и украшения для выхода. Хотя к таэрран обычные украшения не пойдут, придется импровизировать. Потрепала крутящегося у ног Марра по голове, улыбнулась. Вывернулась из куртки и замерла: одежды сестры на вешалке не оказалось.
– Танни?
В последние пару дней после прогулки с Марром она умудрялась подняться к себе даже в ботинках, не говоря уже о том, чтобы толком раздеться. Но почему так тихо? Не считая пыхтенья виара, не доносилось ни звука. Не было даже привычных взрывающих мозги басов и вопящих под них рок-гитаристов. Надрывающих голоса так, что мне самой становилось больно.
Поднялась по лестнице, толкнула дверь. Сестры в комнате не обнаружилось, зато обнаружился бардак: такое ощущение, что после уборки Мэлз прошел целый месяц. На полу валялись разбросанные вещи, щедро сдобренные фантиками и палочками от леденцов. Поднос с пластиковой посудой, в которой застывали остатки еды, упаковка из-под гамбургера и вскрытая банка шипучки. Взгляд зацепился за магнитную шайбочку, валявшуюся на кровати в гнезде кислотно-сиреневой пижамы с дракончиками. Обычно Танни оставляла на ней сообщения, если не хотела меня будить после ночного выступления в Ландстор-Холл.
Сжала в руке и услышала:
«Я знаю, что ты мне не сестра».
Миг – и меня бросило в холодный пот. Пальцы противно затряслись, шайбочка выскользнула и закатилась под кровать. Я бросилась к вещевому шкафу, и дверь отъехала в сторону: часть вещей пропала. Походный рюкзак Танни, который она таскала с собой на пикники с Имери и друзьями, тоже.
Чувствуя, как бешено колотится сердце, набрала ее номер, чтобы наткнуться на автоответчик.
«Если вы слышите эти слова, я либо сдохла, либо сижу на уроке эссы Руйкер. Неизвестно что хуже. В общем, говорите все, что хотели».
Не дожидаясь сигнала, нажала отбой.
Как? Как она могла узнать?..
Так, это сейчас не главное. Главное найти ее до того, как…
До того, как – что?
Куда могла пойти Танни, если ей плохо? Раньше поехала бы к Имери, но с Имери они серьезно поругались. К отцу она теперь на расстояние драконьего дыхания не подойдет, а значит… значит, остается только одно место, куда она могла поехать.
Из квартиры вылетела, на ходу заворачиваясь в куртку.
Дежуривший на стоянке Валентен тут же выскочил из машины, чтобы подать мне руку, но я отмахнулась.
– Двадцать третий остров.
Собственно, островом он назывался чисто символически, потому что плавно перетекал в пустоши. Дом, где мы жили в прошлом, сейчас со всех сторон сдавили новостройки. В основном, небогатых торговых компаний, выстроивших складские клетушки зданий повсюду, из-за чего ночью здесь, наверное, стало еще страшнее ходить. Наш район всегда был не особо благополучным, но в моем детстве здания еще не боролись за каждый клочок земли, а тонкие воротнички переулков были гораздо шире.
Валентен с трудом выбрал место, где посадить флайс. Собственно, и парковок здесь было наперечет. Жители двадцать третьего в большинстве своем не могут похвастаться личным транспортом. Стоило припарковаться на свободной зоне, на нас тут же начали коситься трое здоровенных парней в потертых куртках. Косились ровно до того момента, как из флайса вышло мое сопровождение, после чего они мигом утратили интерес и к машине, и ко мне.
Выскочив прямо в грязное месиво, в которое превратился посыпанный какой-то химией снег, я бросилась к бывшему дому.
Когда мы только-только переехали, у Танни был не самый легкий период.
Расставание с Имери и друзьями, перевод в новую школу. Как-то мы очень сильно поцапались, после чего она убежала сюда. Села на спинку скамейки и часа три глядела в окна квартиры, в которой прошло наше детство. А потом приехала домой и рассказала, что от нашего двора остались одни воспоминания. Тогда мы обнялись и пообещали друг другу, что больше никогда не будем ссориться.
Потому что мы сестры, и мы есть друг у друга.
Вот только сегодня Танни здесь не оказалось, а сваленный в кучи снег полностью закрывал скамейку.
– Что мы здесь делаем? – подал голос безопасник.
И меня прошило воспоминанием. Коротким, но отчаянно острым, как игла ледяного дыхания.
«Что мы здесь делаем?» – спрашиваю я.
«Маму ждем», – Танни потирает замерзшие руки: в подземке сыро, даже когда от раскаленного асфальта становится трудно дышать. Она еще совсем маленькая, хвостики одного цвета торчат в разные стороны. Один повис, потому что съехала резинка.
«Мама больше не придет, Танни», – говорю я. И на глаза наворачиваются слезы, поэтому приходится запрокинуть голову и смотреть в высокий, с наспех замазанными трещинами потолок станции. Недолго, ровно столько, чтобы проморгаться.
Опускаю голову, протягиваю сестре руку, чтобы увести, но она упрямо качает головой.
«Еще пять минуточек. Пока поезд не приехал, я могу ждать».
И высматривает грохочущий в глубине тоннеля поезд, на котором мама обычно возвращалась со смены.
Мы ждали ее по утрам, когда она работала в ночную смену, и по вечерам, когда в дневную. Эсстерд Барт с нами не ходил, потому что уставал на работе, а сотрудники подземки уже узнавали нас в лицо и пропускали без оплаты, чтобы мы не тратили лишние жетоны.
Мы ждали ее вместе.
В то утро тоже. А потом вместе поднялись наверх и больше не встречали поезда.
Когда я очнулась, безопасник смотрел на меня так, словно я тронулась умом.
Может и тронулась, потому что припустила в сторону подземки, поскальзываясь и рискуя грохнуться прямо в грязь. Собственно, бежать здесь было недалеко, сразу за поворотом – вход. Станции подземок натыканы гораздо реже, чем остановки аэроэкспрессов, и протянуты между центром и бедными районами. Это единственный способ передвижения для мэйстонцев, которые не могут оплатить абонемент полета.
Дыхание перехватывало, когда я летела по потрескавшимся ступенькам в потеках.
Не знаю, что буду делать, если ее там не окажется.
Не знаю, но…
Я сунула карту в терминал и поймала выскочивший в ладонь жетон. В ушах грохотал пульс, за спиной – шаги безопасника. Что он там будет делать, меня волновало мало: сожравший жетон турникет моргнул, раздвинув скрипучие железные лапы. По ступенькам эскалатора приходилось обегать пассажиров. Кто-то толкался, кто-то ругался, когда я задевала локтем или ногой, но только выбежав на станцию, остановилась. Грудь жгло, пришлось опереться руками о колени, чтобы перевести дух.
Обычно мы сидели в самом начале: под корявым граффити, которое перекрывала пошлая надпись. Сейчас от надписи ничего не осталось, граффити тоже затерли, но…
Танни сидела на скамейке, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом.
Разноцветные пряди расплескались по капюшону, между коленями зажат рюкзак.
Я на миг замерла, не веря своим глазам.
А потом бросилась к ней.
– Танни.
Мой голос звучал удивительно ровно, как будто сердце не сбивалось с ритма все это время.
Сестра вздрогнула и подняла голову. Недоверчиво посмотрела на меня и нахмурилась:
– Я не вернусь домой.
Вместо ответа я опустилась рядом с ней. На холодное металлическое сиденье, серая краска с которого частично облупилась и кое-где проступала ржавчина. Надо отдать должное безопаснику, он приближаться не стал, застыл в паре метров от нас, у стены. Заметив сопровождающего, Танни уставилась себе под ноги, на побитую плитку, узор которой давно перестал быть связным. Вцепилась в рюкзак, словно я собиралась его отнять или волоком тащить вместе с ней к выходу из подземки. Пальцы ее побелели, но она упорно смотрела в одну точку, как если бы меня не было рядом. А я пыталась подобрать слова. Слова, которых было слишком много, но которых сейчас не хватало. Наверное, потому что чувства сложно передать словами, а если получается легко, то это уже не чувства.
– Я сама недавно узнала, – произнесла тихо, но твердо. – И это оказалось… слишком. Я не знала, как тебе сказать.
Да что там, и сейчас не знаю.
– У папаши таких проблем не возникло, – фыркнула сестра, не отрывая взгляда от плитки.
Диран?!
Хотя чему я удивляюсь. После его поступка в школе и нашего разговора…
– Не возникло, потому что ему все равно. Но мне не все равно, Танни.
– Неужели? – Она упрямо не поднимала глаз. – С чего бы?
– Потому что для меня важна ты. Твои чувства. Потому что я боялась тебя ранить, понимаешь?
– Броджек позвонила ему и сказала, что ты срываешь меня посреди года, и что он должен на тебя повлиять. – Сестра принялась колупать значок с героем комиксов, которыми увлекалась несколько лет назад. От увлечения остался только значок, подарок Имери. – Судя по всему, повлиять на тебя он зассал, поэтому позвонил мне. А я сдуру ответила. Потому что так и не сохранила его мобильный в контактах. Говорил, что я должна остаться в школе, потому что у тебя совсем другие приоритеты. И что тебе плевать, даже если я стану драить квартиры богатеньких.
Ну разумеется. А он с радостью воспользовался растерянностью девчонки, чтобы вывалить на нее новость, которую мама просила его сохранить в тайне. Я мысленно пожелала отчиму добровольно сигануть в налий для аккумуляторов. Может, переплавится во что-то более дельное. Хотя вряд ли. Если из него до сих пор ничего дельного не получилось, уже не получится.
– И ты поверила?
– Поверила, потому что… – Танни вскинула голову. – Ты ведь одна из них, Леа? Поэтому ты встречаешься с правящим.
Ну что за…
– А об этом ты как догадалась?
– Как-как… Иртханы не встречаются с людьми. Я имею в виду, не сопровождают их до дома, и вообще. Просто раньше я думала, что дело в твоем папаше.
М-да. Сестра у меня, оказывается, очень наблюдательная.
– Для меня это ничего не меняет.
– Уверена? – Она усмехнулась. – Ты действительно хочешь, чтобы я жила с тобой? Просто человек, рядом с такой, как ты?
Загрохотал поезд, принося с собой порыв затхлой сырости из тоннеля.
– Мама всегда выходила из последней двери последнего вагона, – сказала я, чтобы разорвать молчание. – Прямо напротив нас.
Сестра неверяще взглянула на меня:
– Ты так поняла, где меня искать?
Кивнула.
– А что ты помнишь еще?
Ее слова слились с грохотом синхронно раскрывшихся дверей и шумом устремившихся на станцию и в вагоны людских потоков.
– Многое. Помню, как мы ходили выбирать подарок на ее день рождения, и ты расстроилась, потому что наших карманных денег за полгода не хватило на сумочку, которая нам понравилась.
– Поэтому мы купили шляпку, – фыркнула Танни.
Мама носила эту шляпку, хотя к тому времени они уже выходили из моды, и у нее не было решительно ни одного подходящего под нее платья. Носила, пока края у шляпки не стерлись, но даже тогда она ее не выкинула.
– Она стоила ровно столько, что еще осталось на замороженный крем в стаканчике. И ты жаловалась, что я ем быстрее, поэтому тебе достанется меньше.
– Ты действительно ела быстрее, – хмыкнула сестра и обхватила себя руками.
– Мама больше не придет, Танни, – повторила свои же слова, не позволяя ей снова закрыться, – но я здесь. Я приду всегда. Я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось. Потому что я твоя сестра, и это тоже навсегда.
Танни моргнула. Фиолетовые глаза, один в один мамины, стали еще больше, а потом губы у нее задрожали. Она поспешно отвернулась. Пожалуй, слишком поспешно: рюкзак с глухим стуком свалился на пол. Сестра потянулась, чтобы его поднять, под дрожащими ресницами сверкнули непролитые слезы.
– Эй, – прошептала тихо. – Я люблю тебя.
А потом мягко притянула ее к себе, позволяя уткнуться лицом в куртку и глядя поверх растрепанных разноцветных прядей на растекающиеся по станции перекрестные реки людей. Танни плакала мне в плечо: тихо, вздрагивая всем телом, я же все крепче сжимала ее в объятиях, осторожно гладила по голове. Почему никто не говорил, что быть иртханессой – это чувствовать так… проникновенно. Яростно. До глубины сердца, до сбивающегося дыхания.
Будь то отчаяние или…
Нежность, переходящая в светлую радость.
– Хорошо, – прошептала во вздрагивающую макушку. – Все будет хорошо.
