скачать книгу бесплатно
Когда поспела антоновка
Елена Жарова
Екатерина Тарасова
«Когда поспела антоновка» – повесть о судьбе юного парня, жизнь которого делится на «до» и «после». 1920 г. Село Кутли, Тамбовской губернии. Продразверстка, антоновский мятеж. Трагедия, разрушившая мирный быт молодого парня, полностью меняет его мировоззрение: он решает связать свою жизнь с Красной армией и встать на стражу порядка. Судьба сводит героя с людьми, которые стояли в основе зарождения внутренних войск, обеспечивающих спокойствие в стране…
Елена Жарова, Екатерина Тарасова
Когда поспела антоновка
Глава 1
Знакомство
Отпуск. Лето. Погода стояла комфортная – не холодно и не было изнуряющей жары, доходящей до духоты. Я ехал в плацкартном вагоне уже пять часов. Еще четыре часа пути и около полуночи буду на месте. Моршанск. Никогда там не был. Ехал в гости к девушке. Планировал познакомиться с её родителями. А, может быть, и со всей её роднёй. Был вечер, и в вагоне кто спал, кто тихо переговаривался. Мимо сновала проводница, предупреждая:
– Подъезжаем к станции Ряжск-1. Туалеты будут закрыты! Стоянка – тридцать минут!
Поезд подбирался к станции еще минут десять и, наконец, мягко остановился у перрона. Проводница открыла дверь в вагон и вышла встречать единственного пассажира. Я с интересом разглядывал невысокого старичка, везущего за собой клетчатую сумку-тележку. Он показал билет и паспорт, проводница отсканировала штрих-код на билете и пропустила пассажира в вагон. Уже через несколько секунд по узкому проходу зашуршали колёсики сумки и, шаркая поношенными ботинками, появился старичок. На нём мешковато висел коричневый костюм. Серая рубашка выделялась тщательной отлаженностью. Из-под кожаной кепки торчали седые коротко стриженные волосы. На тонком носу блестели очки. Новый пассажир остановился напротив моего плацкарта, глянул на билет, потом на номера полок и улыбнулся, указав на нижнюю полку напротив моего места:
– Кажется, я пришёл, – и добавил, – Добрый вечер.
Я поздоровался и помог убрать его сумку под полку. Старик сел, опять улыбнулся мне и только тут заметил висящую на крючке куртку и поинтересовался:
– Военный?
– Да, – коротко ответил я.
– Я что-то без очков не могу разобрать, что за род войск, – сосед вытянул шею в сторону моей формы и сощурился.
– Росгвардия, отец, – ответил я.
– Ага, понятно.
Мне показалось, он не понял о чём я.
– Это новый род войск. Существует с две тысячи шестнадцатого года, – пояснил я ему попроще, не залезая в историю.
И тут дед меня удивил. Он замотал головой и возразил:
– Э, нет. Это далеко не новый род войск. Я, как учитель истории, могу тебе это с точностью заявить. Если мне память не изменяет, сначала был ВОХР, который преобразовался во ВНУС. Мой дед одно время служил там. Они и железнодорожные составы охраняли и с бандитами сражались. Да, пожалуй, этот род войск имеет самые широкие задачи…
И старик замолчал. Он смотрел в окно поезда, за которым уже темнел небосклон. Мне стало интересно о каких бандитах он говорил и я спросил его:
– Белогвардейцы или Врангель?
Старик вынырнул из своих мыслей и внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, о чём я говорю. И, уловив, наконец, мысль ответил:
– Да, нет. Я не про них. Бандиты – это антоновцы. Банды, появившиеся в Тамбовщине во времена продразвёрстки.
И тут сосед сверху, который весь путь пролежал и звука не подавал, вдруг пробасил:
– Ага, бандиты! Как же! Они за крестьян заступались! Пожалуй, они – единственные, кто вступились за них, во время узаконенного грабежа!
Старик недовольно покачал головой и возразил:
– Сколько людей, столько и мнений. Но скажу одно: власть советов была еще молодой и пока воевала по всем фронтам с белогвардейцами, Корниловым, Колчаком, Врангелем и иже с ними, ей некогда было заниматься вопросами народного хозяйства. Вот и пошли простым путём. Хотя, если посмотреть на Саратовскую губернию, с неё сняли налог продразвёрстки из-за засухи и подступающего голода. И, может из-за этого на другие губернии и легла задача не только содержать армию и города, но и соседей-крестьян кормить. С точки зрения политиков, смотрящих на всю ситуацию в целом – их поступки понятны. А вот самим крестьянам, которые жили только своим двором, сложно было объяснить всё это.
– А ваш дед он городским был? – поинтересовался я.
Старик поправил очки, посмотрел на меня очень внимательно и ответил:
– Нет. Он как раз был из крестьян. Помню, когда я учился в старших классах, он мне сказал: «Учи историю. История всех, рано или поздно, расставит по нужным полочкам». Так и сказал. Наверное, эти слова так отпечатались в моей душе, что повлияли на выбор профессии. Ведь, если знаешь и ценишь свою историю, то сохранишь своё будущее. Именно этому и научил меня дед. Он вообще был интересным человеком. Живчик. Он с отечественной войны вернулся без ноги, так всё равно до пенсии возглавлял совхоз. А в молодости… Много чего у него было в молодости. Но именно события времён Тамбовского восстания и привели его во ВНУС…
Глава 2
Председатель
Приятно начинать день глядя на наливные солнцем крупные плоды яблонь. Тонкие прозрачные лучи поднимающегося солнца пробивались сквозь зелень плодородных деревьев и тонули в густых травах. Рассекая солнечные нити, с жужжанием сновали пчелы, шмели да осы. Этот дурманящий запах тянул к себе все живое. Вот и я стою посреди сада, полной грудью вдыхая сладко-терпкий запах плодов. Моя Анастасия Петровна любила этот сад – эти многолетние деревья, которые каждый год радовали нас своими крупными, крепкими, сладкими яблоками. Я стоял, и как сейчас, видел, мою благоверную, собирающую в фартук яблоки. Несколько кудрявых льняных прядей выбилось из под платка. Они упали на круглое румяное лицо, мешая ей и щекоча нос. Вот она пытается убрать волосы, но только рассыпает по траве все яблоки. Настенька не серчает. Она почему-то смеётся. Так радостно и задорно, точно нет в этой жизни никаких проблем и трудностей.
Резкий хруст раздался справа от меня, вырывая из воспоминаний. Я даже мог и не смотреть, кто покусился на мои яблоки. Сосед Василий давно неровно дышит в сторону сада. Да только ничего ему не обломится. Я направился на звук сочного чавканья и вышел к заросшей травой изгороди. Васька стоял, опершись о тонкий частокол и, не стесняясь меня, догрызал бог знает какое по счёту яблоко.
– Добречка, – прошепелявил он с набитым ртом.
– И тебе не поперхнуться, – ответил я, вставая напротив.
– Хороши черти, – констатировал сосед, сплёвывая червяка и выкидывая в траву сада огрызок.
– Лучшие на деревне, – подтвердил я.
– Слушай, Петрович, а может, продашь мне свой сад? – поступило десятое за это лето предложение от Васьки.
– Слушай, Василий Михайлович, а может, пойдёшь мимо? – не выдержал я и на этот раз довольно резко ему ответил.
– Злой ты, – насупился сосед, – злой и жадный. А ведь, по сути, не твой это сад. Этой землёй мой дед должен был владеть. Он мне сам это говорил. Да только дед твоей жены-покойницы землю эту у монастыря-то и выкупил. Хотя монастырские всё это моему деду обещали.
– Бумага есть? – поинтересовался я.
Сосед теперь еще и нахмурился. Ну и чёрт с ним. Мечтать не вредно, только пусть уж предаётся мечтам подальше от моего дома и сада. Я ухмыльнулся в ответ на красноречивое молчание и направился к калитке. Но Васька не унимался – топал следом. И стоило мне закрыть за собой калитку, как он вновь заладил тоже:
– Ты сам подумай: тебе этот сад ни к чему. Что ты с яблоками делаешь? А ничего! Ты их ни мочишь, ни сушишь, пастилу не делаешь. А моя Марья Никитична всё делает.
– Отряды продразвёрстки придут, мы им этими яблоками все телеги забьём, дурная ты башка. Дальше своего носа и не видишь, – не выдержал я и направился к отцовскому дому, оставляя за собой обиженного соседа.
Не успел я и ста шагов протопать, как позади меня раздался голос моего старшего сына, Пашки.
– Бать! Погоди! Ты к деду?
Бежал он, видимо, издалека, потому как был весь в пыли и тяжко дышал. Картуз съехал на затылок, слипшиеся от пота волосы закрывали голубые хитрые глаза. Материнские глаза.
– Ты почему не на пастбище? – поинтересовался я.
– Николка и Ванька с третьего двора… и еще трое с коровами остались… Сами справятся. А меня дед к себе звал, – пояснил сын, уткнувшись чуть не носом в сухую землю, пытаясь отдышаться.
– Зачем звал?
– Не знаю. Звал и всё, – развёл руками Пашка.
– Ну, раз звал, – протянул я, развернулся и продолжил путь. Сын поспешил за мной. И пока шли, он всё не переставая болтал то о чьей-то сбежавшей корове, то о пойманных щуках в реке, то о густом орешнике, который нашёл в лесу. Но когда, протопав полсела, вышли к небольшому дому церковного дьякона – моего отца, Пашка резко смолк. Я оглянулся. Он шел за мной молчаливый, задумчивый и красный, как кумач. Я посмотрел вперёд, ожидая увидеть нечто удивительное, что могло смутить моего бравого пацана. Да только, кроме отчего дома, ничего не увидел. На крыльце стоял отец в черной рясе и хмуро смотрел на меня.
Отчий дом был как раз посреди села. И этот старый, но крепкий домишко был точно пограничный столб между нижней бывшей зажиточной частью и верхней, нашей стороной, той, что попроще. Их дворы, что ближе к церкви и впрямь были шире, а дома просторней. Да только за последние пять лет всё изменилось. Теперь все были равны… перед продразвёрсткой. И вот, подходя к отцовскому дому, я, наконец, заметил Алексея Фроловича. Рядом с ним стояла его дочка. Ровесница моему старшему сыну. Как звать её, уже и не припомню. Редко я общаюсь с людьми из нижней части деревни. А потому стало интересно, что привело ко мне пекаря. Подойдя к нему, я поздоровался и для проформы, всё же поинтересовался:
– Ко мне? По делу, чай?
– Да, пошушкаться бы, – попросил Алексей Фролович. Он был коренастый мужик, с темной копной волос, упрятанных под добротный картуз. Всегда в светлой рубахе и жилетке. Даже в жару носил эту свою жилетку. А плотные штаны были заправлены в начищенные до блеска сапоги. Я глянул на отца. Тот хмуро смотрел в даль. Проигнорировав надвигающуюся головомойку, я кивнул Алексею Фроловичу, мол, отойдём-ка в сторонку, и направился в сторону бани. Там и тенёк был, и лишних ушей не было. За короткий период, пока я возглавлял наше село, никто из нижнего села еще ни разу не приходил ко мне ни пошушукаться, ни открыто поговорить. Потому стало до невозможности любопытно, о чём пойдёт у нас с пекарем разговор.
Остановившись в тени сруба, служившего отцу баней, мы, опять же для проформы, умно помолчали, потом обсудили засушливую погоду. И только после всех преферансов, Алексей Фролович заговорил:
– В Моршанске сказывают, что со стороны Кирсанова партизаны по лесам идут. То ли к Моршанску, то ли в сторону Пензы, шут их поймёт. Да только в Вяжлях бронепоезд с армией встал. Вот и пора задуматься, – и замолчал.
– О чём? – уточнил я.
– И те и те захотят поживиться собранными нами запасами, – прошипел пекарь.
– Так запасы как раз для одних из них, – и я перешел на шёпот.
– Не дури, Прокофий Петрович. Говорят, что отряды продразвёрстки забирают всё, что могут унести.
Я еще не мог понять куда клонит односельчанин, но тема эта мне уже не нравилась.
– Они буйствуют в тех сёлах, где живут семьи повстанцев. А мы – мирные. У нас ни один двор не замечен в партизанщине. Так что, не волнуйся, всё пройдёт, как обычно. А партизаны далеко, не успеют добраться до нас.
Пекарь прищурился. Видать, также не решался откровенно со мной говорить. Откровенность нынче штука дорогая. За неё и жизнью можно расплатиться. Я уже хотел раскланяться, да только по глазам Алексея Фроловича понял, что вот сейчас и выложит, что хотел сказать.
– В городе зерно не станут искать. У меня в пекарне можно спрятать все излишки. Ведь скоро холода наступят, а отряды и партизаны не отступятся. Всех не прокормим, но о себе нельзя забывать. У меня в пекарне всегда есть мука. Всегда есть хлеб. Городские, армейские это знают. И все хотят хлебушка к столу. Никто не полезет пекарню громить. Подумай, голова, – быстро, шёпотом произнёс пекарь и огляделся, боясь, как бы нас не то что подслушали, а даже вместе стоящими и шушукающимися увидели. Я тоже огляделся. Потом уставился на пекаря и стал соображать. Из всех зажиточных, Алексей Фролович был честным мужиком. Ему, пожалуй, можно было доверить избытки зерна. Да только…
– Я же не один это буду решать. Пока пройду по всем домам, да уговорю их… Так и шептаться начнут. Ты что, не знаешь баб? А некоторые мужики и похлеще баб будут. И тогда твоей пекарне конец придёт.
– А ты собери излишки как для отрядов. Они сами ничего и не поймут. Повозмущаются, потом спасибо тебе скажут. Если что, то я завтра утром в Моршанск направляюсь. Могу взять в свою телегу мешок другой, – предложил Алексей Фролович.
– А не боишься зерно везти по нашим-то дорогам? Опасно, – засомневался я.
Пекарь подмигнул мне:
– Так я же не один еду, – и, откланявшись, пошёл за дочкой, которая уже маячила в сторонке.
Когда я подошел к дому, отец сидел на скамейке у крыльца и спокойным голосом поправлял Пашку:
– Внимательно читай. Не «в третьем», а «в третичном».
Павел с видом мученика, (прямо как я в детстве), сидел рядом с дедом и читал учёную книгу по Земле. Откуда она была у моего отца, так и осталось для меня тайной. Но по ней, не по псалтырю, я научился читать.
– В тре-тич-ном периоде появляется новое семейство… – довольно бегло читал мой старший сын.
– А ты лучше меня справляешься, – прервал я урок.
– Поговорили? – поинтересовался отец. Пашка, точно понял, что мучения на сегодня закончились, аккуратно закрыл книгу и также аккуратно вклинился в разговор взрослых:
– Деда, я могу идти?
– Мало почитал. И страницы не будет, – посерчал дед.
– Так я завтра нагоню, пообещал сообразительный парень. Вот как чует, что деду надо со мной поговорить. Знает, когда сбегать с урока можно.
– Ну, тогда до завтра, – разрешил дед и уставился на меня.
Пашка вскочил и вбежал в дом, чтобы положить книгу на место. Я же занял его место. Хорошее, удобное место: во все стороны просматривалось наше немалое село. Надо было войти в дом, взять схороненные у отца записи по сельчанам и сборам урожая. Да вставать не хотелось. На дереве, что раскинуло свои кручёные ветви рядом с домом, пели да чирикали песни птицы. Благодать! Я сидел на скамейке подле отца, слушал трели и наблюдал. С этого места прекрасно были видны удаляющиеся фигуры пекаря и его дочки. Они шли неспешно по светлой пыльной дороге, раскланиваясь и переговариваясь с соседями. Тут дверь дома с шумом отворилась и по ступеням крыльца скатился мой старший, вроде бы умный парень. Он махнул нам рукой и помчался вслед за уходящим пекарем.
– А ну, стой! – гаркнул я так, что птицы на дереве притихли. Сын остановился, подняв облако пыли, – Пастбище в другой стороне!
Пашка тяжко вздохнул, и поплёлся в указанном ему направлении.
– Нет, ну ты посмотри на него! – посетовал я, когда убедился, что коровы сегодня точно не разбегутся, – Пятнадцать лет уже, а всё ещё как дитя малое! Книгу-то твою, Пашка хоть до середины освоил?
– Поумней тебя будет, – ответил отец. Он облокотился о стену дома и сидел с закрытыми глазами, точно спал. Совсем состарился за эти последние годы. Волос и в голове и в бороде поседел, морщины избороздили всё его худощавое лицо.
– Я всё хочу спросить, а почему не закон божий? Почему эта книга?
– Неисповедимы пути господни, – послышалось в ответ.
– А книга откуда? Сколько себя помню, столько и эту книгу… Может быть, тебе стоило стать этим… учёным по земле? – допытывался я.
– Геологом, – поправил меня отец, – Кому-то Господом предназначено стать геологом, а кому-то – дьяконом. Неисповедимы пути Его.
И замолчал. Я уж подумал, что гроза прошла мимо, но не тут-то было.
– Негодин к тебе зачем приходил? – вдруг спросил отец.
Началось.
– Политическую обстановку объяснил, – покривил душой я.
Отец усмехнулся.
– Ну-ну. Только ты не иди у него на поводу. Он, хоть и хороший мужик, да только времена нынче нехорошие. Ты, слава богу, не коммунист, но очень сильно рискуешь, что взялся за работу головы села. А у тебя дети.
– Так я и не рвался на эту работу. Тут в нашем селе только два грамотных взрослых человека и осталось. Ты да я. Остальных партизаны давно расстреляли. Думаешь, у меня был выбор? – начал я заводиться, – Да не было у меня этого выбора! Как только я закончил читать эту твою книгу по геологии, так сразу все выборы у меня и отпали!
– Ну-ну, – пробормотал в ответ отец, – Только все равно не рискуй понапрасну.
