Стихи – высокоточное оружие!

Екатерина Анфиногенова

Стихи – высокоточное оружие!

Мы – русские!

Время прикажет,

И встанет страна,

У нас в генотипе нет трусов.

Сильны и едины

На все времена.

Все помним,

Гордимся.

Мы – РУССКИЕ.

Вставай, страна

Вставай, страна, у нас – война,

А ты все спишь себе в сторонке,

У нас такие времена -

Опять приходят похоронки.

По новой месят чернозём

С крестами вражеские танки,

И под огнём БК везёт

Полуразбитая «буханка».

Мы не забыли ту войну,

Когда теснили нас к Уралу,

Мы не предали ту страну,

Что, не сдаваясь, умирала.

Мы и сейчас, идя на бой,

Тебя, родная, вспоминаем,

Мы вдохновляемся тобой,

И ты – будь тоже рядом с нами.

И ты, страна, не подведи,

Не вязни в информационном шуме,

И глаз от нас не отведи -

От тех, кто жив, и тех, кто умер.

И то, что будет впереди,

И то, что было в прошлом – тоже

Мы отстоим, мы защитим.

Но только вместе мы всё сможем.

Мариуполь. Бывший Жданов.

Мне лет шесть, и мама с папой

Повезли нас с братом в Жданов,

Город нас схватил в охапку,

Как родных и долгожданных.

Сплошь – приветливые люди,

Тополя, простор и розы,

Солнца шар на синем блюде,

Режь и ешь каленый воздух.

Варенец в стакане с пенкой,

И кошёлками – черешня,

Прям в передник на коленках

Лущат семечки неспешно.

Ленин выше, чем каштаны, -

Подпирает неба купол,

Он не знает: город Жданов

Превратится в Мариуполь.

Будет порох рвать проспекты,

Чёрный дым закроет небо,

Где-то натовский инспектор

Даст команду «смерть донецким».

И донецкие ребята

По чужой – недоброй – воле

На «стволы» сменив лопаты,

Из забоев выйдут в поле.

Как в блокаду в сорок третьем,

Во дворах зароют мирных,

Узнавать сумеют дети

Звук летящей мимо мины.

Свет в подвальной щели узкой:

Ждут чеченцев и бурятов -

Говорят друзья по-русски.

Украина – виновата.

Подведут двадцатым мая

Резюме под обороной,

Желто-синий поснимают,

И погибших захоронят.

Поступь мягких женских туфель

Зазвучит в листве каштанов,

И вернется к мирной жизни Мариуполь.

Бывший Жданов.

Пёс

«Дом охраняется собакой» -

Взрывной волной табличку сбило.

Пёс по-собачьи – молча – плакал:

Его хозяйку увозили.

Когда впервые прилетело,

Хозяйка дверь подперла палкой,

Но уезжать перехотела -

Ей жалко сад, и розы жалко.

Пёс перестал дрожать от шума,

Привык хлебать пустую кашу,

Сбежать из дома пёс не думал -

Одной хозяйке будет страшно.

Когда очередной осколок

Пробил в собачьей будке крышу,

От страха встала шерсть на холке -

Пёс на секунду раньше вышел.

К тому, что утром было домом,

Уже примчалась аварийка.

Пробоина до чернозема -

Там, где ему еду варили.

И вновь снарядов перекличка.

И у столба сидит бродяга.

Теперь он сторожит табличку:

«Дом охраняется собакой».

Среди развалин

Среди развалин прорастет росток -

Бахмут, Артемовск – дереву не важно -

Под взрывами разрушенным мостом

Прорвется к солнцу тополёк отважный.

Когда земля уверует в покой,

Когда дождями смоет запах дыма,

За парой первых – раненых – листков

Потянутся вторые – молодые.

И им уже не будет сниться бой,

И их не занесет цементной пылью.

Они увидят, как за мостовой

Степь снова колыхнет волной ковыльной.

И грубая, но добрая рука

Дорожного строителя в жилете

Из ямы высадит на поле тополька -

Пускай живет и радуется лету.

Едет русская броня

Напрямик, без экивоков

Вы спросите у меня:

– Из каких таких волокон

Сшита русская броня?

– Из рыбалки, леса с речкой,

Из ночного для коня,

Пирогов из русской печки -

Это лично у меня.

Есть броня из горных склонов,

Из байкальский омулей,

Из берёзок подмосковных

И кубанских тополей.

Мы в броню вплели Победу

Наших дедов и отцов,

Их медали и портреты,

Память Нюрнберга истцов.

Есть в броне российской ласка,

Верность, преданность, любовь.

Мы не прячем лик под маской,

С нами правда, с нами – Бог.

Но один вопросик узкий:

Женский плач и детский крик -

К ним нормальный парень русский

В мирной жизни не привык.

И когда, как «унтерменшей»,

Нас приходят отменять,

Защищать детей и женщин

Едет русская броня.

Бывшим братьям

Вы какого корня-семени?

Вы какого роду-племени?

Кто ж вас, сирых, изуродовал?

Кто лишил ума природного?

Может, вы росли сиротами?

Были бедностью измотаны?

Не родили нивы хлебные?

Заросли ключи целебные?

Не хватало солнца жаркого?

Не росли телята с ярками?

Мало было в жизни красок вам?

Берегов, морями ласканных?

Нет?

Так что же дурью маетесь?

Набесились и не каетесь?

Вы родню возненавидели,

Басурмане вам – правители!

Нет ни бога вам, ни истины,

Все поля костями выстлали!

Поклоняетесь предателям,

Невиновных жизни тратите.

Приходите с миром к матери,

Долу глядя, виноватые.

Разберётся – кто изменники,

Кто – корыстной воли пленники.

Первым – мало не покажется,

А вторым – в трудах покаяться,

Вспомнить веру, правду, прошлое,

И мечи укутать ножнами,

Может, будет милосердною

И простит обиду смертную,

Ну, а коль она насупится -

Тут никто уж не заступится:

Ни за черта, ни за барина,

Камень – в пыль, вода – в испарину.

Состоится казнь нещадная,

И дождями смоет смрадное.

Ты верь

Ты верь, родная, верь в мою удачу,

Я с этой верой выживу в бою,

Я силу до последнего истрачу,

И ты тогда мне передашь свою.

Ты верь, что я вернусь, что я сумею,

Как небо верит в солнце после гроз,

Ты верь, что если где-то заалеет,

То эта рана будет не всерьёз.

Ты верь. И в этой вере бесконечной

Я искупаюсь, как в святой воде,

Тогда прервать мой путь тебе навстречу

Не доведется никакой беде.

Ты верь и жди, что я вот-вот приеду,

И на столе пускай стоит обед.

А наша вера общая в Победу -

С войны домой обратный мой билет.

Игра на барабанных перепонках

За нашей спиной остаётся Донецк.

Трясёмся в убитой «буханке».

И скоро – мечтаем мы все – наконец,

Очнуться от страхов подранка.

Но нет. Не выходит. И просто хлопок

В ушах отзывается взрывом.

Наш город давно превратился в окоп,

Где бахает без перерыва.

Сначала не верили, после – подвал,

И копоть от масляной свечки.

В кровавые игры безумец играл.

Игрушечные человечки.

Здесь сутки – за месяц, неделя – за год,

Кошмар погружает в дремоту.

И дверь, как в руках неумелых фагот,

Скрипит вслед за ищущим воду.

Добыл и вернулся. Мы поим детей.

На свечке сварили картошку.

Над нами – плита толщиной в канитель,

Лишь звук – наш надежный помощник.

Мы выжили с этим, и мы не умрем.

На нерве истерзанно – тонком

Записано крупно, кто адским огнём,

На наших играл перепонках.

Той стороне

Куда же совесть с памятью пропали?

Они не пропадали. Их продали.

А заодно отсыпали задаром

Родной язык да дедовы медали.

Донецкая герань

На подоконнике – герань,

Как будто нет войны.

Как будто не кричат от ран,

И взрывы не слышны.

И у девчонки-сироты

Жива-здорова мать,

Ей дочь собою от арты

Не нужно закрывать.

И не спасает дверь в подвал

От смерти беглецов -

Сюда приходят, как всегда,

За банкой огурцов.

И к звуку мин во время сна

Не надо привыкать.

И не сдвигают от окна

В дверной проем кровать.

Цветёт герань в чужом окне,

И, значит, за окном

Живут, и вопреки войне.

Свой очень любят дом.

В ночной тревожной тишине

Ждут брата и отца.

Победы ждут. Назло войне.

С Россией. До конца.

Команда «Триста! Тридцать! Три!»

Команда: «Триста! Тридцать! Три!» -

Пусть кто-то нас боготворит,

Мы – не святые – бунтари -

Дорогу чистим для пехоты.

И снова: «Триста! Тридцать! Три!»!

И враг бежит и истерит,

И нас комбат благодарит

За первоклассную работу.

Как будто «Триста! Тридцать! Три!»

В нас память предков говорит,

И огненные волдыри

Мы вызываем у нацистов.

За наших! «Триста! Тридцать! Три!»

За сломанные алтари,

За сёл донецких пустыри -

Привет вам от артиллеристов!

Увези меня, мама

Покаяние

Увези меня, мама, домой.

Я лежу здесь в окопе у леса.

ВСУ я был нужен живой,

Им до мертвого нет интереса.

Увези меня, мама, скорей.

Сам уже я вернуться не в силах.

От дождей станет почва сыреть

И завалит слепую могилу.

Если можешь, меня забери.

Спросишь русских – они разрешают.

Не они здесь огонь разожгли.

Это мне их молитвы мешали.

Я, свой бешеный нрав обнажив,

Шел по людям в запачканных берцах.

Но снарядом, калечившим жизнь,

Попадал в твоё рваное сердце.

И когда я стрелял наугад –

Понимал, что стреляю по мирным.

Заряжал свою ненависть в «Град»,

Метил след перетяжкой и миной.

Так не ставится этот вопрос:

Приказали… Я мог отказаться.

Я их попросту в жертву принёс -

Наркоманам, ворам и мерзавцам.

Покаянием жизнь не вернёшь,

Не исправишь загубленных судеб.

Я сменял свою совесть на грош.

Разный суд нам. И разные судьи.

Ты, пожалуйста, в церковь сходи -

Поклонись за мои прегрешенья.

Страшно думать, что ждёт впереди.

Никогда не просил я прощенья

О душе, что темнее в сто раз,

Чем мое почерневшее тело.

Пусть Господь от меня передаст:

Виноват. И наказан за дело.

Донбасс не уходит в запас

Нет ранений тяжёлых и средних,

Здесь все просто – живой или нет.

Нет сомнений на крае переднем.

Здесь все четко: ты – тьма или свет.

Не бывает нелетной погоды -

Есть наводка и боеприпас,

Фронт питается силой народной,

И Донбасс не уходит в запас.

Здесь, в окопах, становится ясно,

Для чего ты родился и жил:

Нет ужасней, чем струсить и сдаться.

И ты рад, что себя победил.

Тут встречается важное с главным,

И, пока поддаётся затвор,

На земле этой, подвигом славной,

Ты дерёшься за каждый забор.

И когда ты в глухой обороне,

И нет силы дождаться приказ,

Веришь в Бога, друзей и патроны,

Ведь Донбасс не уходит в запас.

Смысл жизни не ищется всуе,

Он понятен всегда на краю,

К череде перевёрнутых судеб

Ты навеки привяжешь свою.

Это – глупые дикие люди,

Что пришли убивать на Донбасс.

Никогда им понятно не будет,

Что Донбасс не уходит в запас.

Солдат с Арбата

Ты помнишь Арбат, брат?

Он осенью был нам рад.

Навстречу шуршал листвой,

И двигался как живой.

Ты помнишь Арбат, брат?

Там летом был просто ад,

Народу – не счесть. Жесть.

И голубю негде сесть.

Наверно, в Москве снег?

А может, ещё нет?

И листьям на мостовой

Мерещится голос мой.

Всё помнит Арбат, брат,

И ждёт он солдат назад,

Как их в сорок первом ждал,

И всех поименно знал.

Дождется меня Арбат?

Да это неважно, брат,

Важнее, чтоб снова ты,

Девчонкам дарил цветы.

Живой на Арбате Цой,

А значит и я – живой.

С небес, ты поверь, брат

Красивей в сто крат Арбат.

Контузия

Обухом. Глухо. Не слышно звуков.

Только звенящий гул.

Сбоку ударили – рядом ухнул.

И в голове – чугун.

Глухо, как в танке. В танке – глухо.

Есть кто ещё живой?

Зрение мутно. В глотке – сухо.

Но не окончен бой.

Руки слушаются с задержкой.

Дилэй – это смерть. Нельзя.

Разок долбануть. На короткой. Дерзко.

И сразу уйти назад.

Я навожу, заряжаю, целюсь,

Не слышу команды. Бью.

Цифр таких не знает Цельсий,

Что кумулятив дают.

Механик очухался. Все в порядке.

Идём без потерь домой.

Не страшно, что глухо пока, как в танке,

Главное – танк живой.

После ранения

Ещё болит, и щека в опалинах.

И непривычна тишь госпитальная.

И в запах глаженной свежей простыни

Тебе не верилось с прошлой осени.

Тебя призвали. В бега не бросился.

А сын ещё на горшок не просится.

Жалела сына жена, не ахала,

В подушку молча ночами плакала.

Рюкзак сложила. На слёзы тещины

Сказала: «Надо носки потолще бы».

Жила надеждой. Смотрела новости.

Читала сводки боев как повести.

Придёшь. Обнимет. Накроет пламенем.