скачать книгу бесплатно
Средь прочих покоится лейтенант.
Он в той холодной, сырой пустоте,
Будто привыкнуть не смог к темноте.
И, вдруг почувствовав страшное зло,
Тело с душой распроститься смогло.
Глава 5
И полетела душа на простор,
Взмыла над кладбищем, за косогор,
И увидала внизу с высоты:
Словно парадом проходят кресты,
Держат равненье и интервал.
Вместо знамён – эпитафий вокзал,
Кажется, кто-то сквозь топот сапог
Вместо приказа твердит некролог.
Хаты родимой деревни видны.
Что там за гвалт, что за звуки слышны?
Чтоб любопытство своё утолить,
Стала душа над гуляньем парить.
Рано для танцев, и клуб взаперти.
Белой не видно невесты фаты.
Ну, а гармонь, что лабает фокстрот?
Да и труба за желудок берёт.
«Что там случилось? – гадала душа. —
Труппа артистов случайно зашла?» —
И, сманеврировав в летней жаре,
Вмиг оказалась в суфлёрской дыре.
Случай досадную шутку сыграл —
Дух лейтенанта в суфлёры загнал,
А режиссёр, он назначен судьбой,
В громе оваций стоял пред толпой.
Он зала не видел, лишь в темноте
Кровь лейтенанта на белом бинте
С ясностью грезилась в бликах лучей,
Баха играет ансамбль скрипачей.
Грации скрипок на тонких плечах
Тихо дрожат, словно тени в свечах,
И, испуская мелодии звук,
В сердцах оставляют страданья разлук.
В этих страданьях и скорбь, и печаль
Юности, быстро умчавшейся вдаль,
Грёз не пришедших, неведомых чувств…
Дружбы предательство, подлость кощунств.
Баха сменяет француз Берлиоз.
В скорбной мелодии – колкий мороз.
Сердцем владеет холодная жуть.
Можно ль вторично навечно уснуть?
Мысли последней отчаянный всплеск
Дух лейтенанта счёл за гротеск.
Но режиссёра задуманный план
Жизнь превращала в жестокий роман.
В этом романе страниц не найти,
Жизнь и судьба здесь скрестили пути,
И без единой чернильной строки
Всё режиссёром кромсалось в куски.
Но этот взгляд лейтенантовых глаз
Скорбью своей режиссёра потряс.
Вот почему стали скрипки звучать —
Чтоб, как в Освенциме, легче страдать.
Пьянство, разврат, безрассудство и вой —
Сцены проходят одна за другой.
Здесь не до скрипок, страданий, мольбы.
Мир обнажён для жестокой борьбы.
Зверских инстинктов кровавый оскал
В блуде дремучем любовь попирал.
Без сожалений, без боли, без слёз,
Жизнь прожигалась, как брёвна в мороз.
Всем наплевать в этой жизни на всё.
Только б оглоблю не взяло босьё,
Только б не вздумал кто-то опять
Своё и чужое в кучу мешать!
Под вечер дерутся, пьют натощак,
Знамя продал комсомольский вожак.
В Ленинской комнате, в красном углу
Девочки мальчикам ставят иглу.
Всё помешалось в разгуле страстей —
Жизнь бестолковая с прахом идей.
Знак режиссёра – судьбы фатализм,
Дух лейтенанта – наивный марксизм.
Вновь захотелось от жизни сбежать,
На кладбище старом звёзды считать,
В саван укрыться, крестом заслонясь,
И на прошедшее больше не злясь.
В гробе не тесно – покой и приют,
Тапочки белые ноги не жмут,
И на коленях не надо стоять,
Богу и Марксу молитвы читать.
Но эгоизма навязчивый червь
К сердцу бросался, как волны на верфь:
Слишком недолго на свете он жил,
Мало дружил он и мало любил.
Губы и руки его никогда
Верной жены не коснутся, найдя
Тепло и желанье отдаться в ответ,
С единственной просьбой – выключить свет.
Детей незачатых сокрыты глаза,
Мир не тревожит ребячья слеза.
Жизнь растащили по кирпичам:
«Всё надоело! В могилу, к чертям!»
«Спектакль окончен!» – вскричала душа,
С будкой суфлёрской простилась, спеша
К себе на кладбище, на холмик с крестом —
Под небом безоблачным вырытый дом.
И без оркестра, венков и речей
В царство проникнув беззвёздных ночей,
Душа лейтенанта вздохнула с трудом
И снова забылась неведомым сном.
Эпилог
Время прошло той далёкой поры.
В воздухе душном снуют комары.
Скошена травка, прополот сорняк.
На кладбище сельском лежит молодняк.
Они все погибли от пуль и ножей,
Лопат, коромысел и конских вожжей,
От буйства, от водки и страстной любви,
Дешёвой махорки и дерзкой братвы.
А в отделении, в вечной тоске,
На мраморном камне – шрам на виске
Отчётливо виден на фото цветном:
Взгляд с укоризной и вечным огнём.
Во взгляде читает судьба-режиссёр
Жене и свекрови извечный позор.
По пьянке комбат захлебнулся в бадье.
Попу анафема … и попадье.
1998 г.
От грохота трамваев…
От грохота трамваев
и завыванья шин,
Домов многоэтажных
и выхлопов машин
Я убежал из города
за горы и леса
На озеро прозрачное,
где тонут небеса.
Овал огромный озера
мне виден из окна,
К подножью гор заснеженных
ласкается волна.
Она в порыве страстном
на берег набежит
И, ошалев от счастья,
быстрей назад спешит.
Песчаный берег в золоте,
зелёный лес вдали,
А если выйти на балкон,
то виден край земли,
Где белый парус облаков
уходит в небеса,
Отрогов горного хребта
сияет полоса.
Крутая лестница ведёт
с балкона в тихий сад,
И погружаешься в цветов
волшебный аромат.
И пенье птиц, и шелест трав —
какой же рай вокруг!
Мне здесь хотелось быть с тобой,
мой старый добрый друг.
На одиночество роптать
и не ценить покой,
Друзей далёких вспоминать
и пить за упокой.
