скачать книгу бесплатно
Если бы он убивал кота каждый раз, когда собирался его убить, восьми кошачьих жизней, определенно, оказалось бы мало.
– Что-то не верится, – усмехнулась в ответ девица. Усмешка очень быстро сползла с ее лица, на котором вмиг появилось выражение профессиональной озабоченности: – Из чего же мне теперь делать котлеты?
– Я сейчас… Сейчас схожу в магазин и куплю курицу. Здесь у нас поблизости магазин, там всегда свежие куры, Михайловские…
Она молча кивнула и исчезла в дверном проеме. Арсений поплелся следом, пытаясь на ходу сообразить, какую бы мучительную казнь придумать для кота. Чтобы этот гад умер не сразу, а постепенно, чтобы полностью перед смертью успел прочувствовать всю степень своей вины, ощутить всю глубину своего запоздалого раскаяния?
Лапы ему сперва, что ли, отрубить? А потом – уши отрезать?
Девица-повар уже суетилась на кухне, не подозревая, какие ужасные мысли бродят в голове ее временного работодателя. По-хозяйски гремела кастрюлями, тарелками и ножами, зажигала газовые конфорки, наполняла кастрюли водой.
Вспомнилась сразу, конечно же, Татьяна, которая буквально еще несколько месяцев назад точно так же гремела на кухне теми же самыми кастрюлями. Несколько месяцев назад – это номинально, в соответствии с перекидным календарем, прикрепленным к кухонной стене канцелярскими кнопками. А вообще с тех пор уже целая жизнь, кажется, прошла…
И даже, может быть, не одна.
Теперь Арсений с Федором остались вдвоем. Два одиноких Волка. А Татьяна, хоть и была тоже Волк, отбилась от стаи, променяла ребенка и мужа на арбузы.
Как выяснилось на десятом году семейной жизни, арбузы были ей дороже, чем ребенок и муж.
Арсений тяжело вздохнул и снова, в который раз уже за это утро, на себя разозлился. И что это он, в самом деле, вздыхает?
– Кажется, вы в магазин идти собирались, – напомнила девушка-повар, не оборачиваясь.
– Так я уже иду, – отозвался Арсений, не двинувшись с места.
– Я заметила, – откликнулась девушка. – Вы что же, прямо так и пойдете?
– Прямо так – это как?
– Ну, вот так. Не причесавшись, и в этих… бриджах?
– А чем это вам так не понравились мои… бриджи? – всерьез нахмурился Арсений, разглядывая сверху неровно обрезанные и обмахрившиеся штанины, на одной из которых красовалось внушительных размеров масляное пятно, очертаниями напоминающее южно-американский континент.
– Так вы их хотя бы застегните, – вздохнула девица, по-прежнему не оборачиваясь.
«Заметила, значит», – усмехнулся он мысленно и к величайшему собственному удивлению, слегка покраснел.
Интересно, если мужик, прожив на свете без малого тридцать лет и ни разу в жизни за эти без малого тридцать лет не покрасневший, внезапно вдруг краснеет – это что значит? Что он совсем свихнулся, или мужиком быть перестал, или…
Или еще что-нибудь?
– Застегнул, – нахально сообщил он девице и даже усмехнулся, пытаясь отомстить ей за предательский юношеский румянец, который никак не хотел исчезать со щек.
– Поздравляю, – спокойно ответила она. Обернулась наконец, отложив в сторону недочищенную ярко-оранжевую морковку, посмотрела на него пристально и сказала:
– Вы понимаете, что я не смогу приготовить котлеты из курицы, если у меня не будет курицы?
– Логично, – согласился Арсений. И почему-то опять не сдвинулся с места.
Девица продолжала сверлить его взглядом. Он вдруг испугался, что она, не выдержав его странного ослиного упрямства, просто разозлится, плюнет на все и уйдет, оставив его наедине с недочищенной морковкой и целой кучей разнообразных продуктов, с которыми он практически не умел обращаться. Нет, так нельзя, сказал он себе.
– Да вы не переживайте, девушка, я сейчас, мигом… Здесь близко, говорю же…
– Я не переживаю, – ответила она, и по выражению ее лица, и по интонации можно было легко догадаться о том, что она переживает, и очень даже сильно переживает из-за того, что связалась с этим полоумным типом, и уже проклинает тот день и час, когда согласилась на эту безумную авантюру, и…
И много еще чего такого можно было прочитать по лицу девицы.
Надо же, вдруг подумал Арсений, столько времени они уже общаются, а он, свинья, до сих пор не спросил, как ее зовут. Все называет ее про себя то девицей, то девушкой-поваром, то укротительницей лифтов, то дрессировщицей змей…
– Кстати, вас как зовут?
– Майя, – ответила она, снова отвернувшись к своей морковке.
– Майя, – повторил Арсений. – Такое редкое имя… Вас так назвали, потому что вы в мае родились, да?
– Нет, – устало ответила она. – Меня все всегда об этом спрашивают. Не поэтому.
– Странно, – удивился чему-то Арсений.
– Что же здесь странного? Вот вы, например, в каком месяце родились?
– Я? Я в августе родился…
– Ну вот, вас же не назвали Августином?
– Не назвали, – отчего-то смутился Арсений. Как будто и правда было что-то неправильное в его имени и на самом деле родители обязаны были назвать его Августином в соответствии с месяцем рождения.
Августин Афанасьевич. Еще и Волк, к тому же.
С ума сойти можно.
– В нашей семье давняя традиция давать детям русские имена, – пояснил он. – Отца Афанасием зовут, деда звали Егором, прадеда – Иваном. И еще вот Федора зовут… Федором.
Его собеседница без интереса кивнула, с громким звуком откупоривая банку зеленого горошка.
– Вы и кота своего Сидором назвали в честь этой традиции, да?
– Да, получается, и кота тоже…
Она молчала, и Арсений молчал тоже. Наконец, поняв, что разговаривать им вроде как больше и не о чем, повернулся и поплелся в ванную приводить себя в порядок.
Отражение в зеркале выглядело гораздо более ужасающе, чем можно было себе представить. Воскресная щетина родом из утренней пятницы покрывала лицо неравномерными жалкими колючками, делая его похожим на кактус, который три года назад забыли полить.
Побриться, что ли?
Вообще-то он собирался бриться ближе к вечеру, когда придут уже в гости товарищи-первоклассники, или по крайней мере ближе к обеду, когда они с Федором пойдут в парк. Но идти в магазин с такой небритой физиономией вообще было рискованным предприятием, потому что небритого Арсения доблестная милиция почему-то хронически принимает за кавказца и начинает требовать паспорт с пропиской. Если паспорта с пропиской не оказывается – могут и в отдел отвести.
Нет, ни к чему ему сегодня идти в отдел. И выплачивать оправдательную сотню рублей в качестве доказательства собственной национальной принадлежности тоже ни к чему. Сотня ему еще сгодится. На сотню можно купить мороженого и лимонада Зайцу. И еще много чего можно купить, хоть и говорят, что сто рублей – не деньги…
Через полчаса он вышел из ванной, благоухая лосьоном после бриться и сверкая обновленной физиономией. Проходя мимо кухни, заметил недовольное лицо девушки-повара.
Майя же ее зовут, напомнил себе Арсений.
– Вы все еще здесь? – поинтересовалась она ледяным тоном.
– Я брился, – ответил Арсений почему-то виноватым голосом.
– Брился, – проворчала она и отвернулась, недовольно передернув плечами.
Вот ведь, подумал Арсений. Ворчит, как у себя дома. Что ж ему теперь, и побриться уже нельзя? Все они, что ли, женщины – такие? Только дай кастрюлю в руки – и все, она уже царица твоей жизни, хозяйка Медной горы? И продолжал размышлять над этим вопросом до тех пор, пока она снова не обернулась и не поинтересовалась:
– Вы что же, издеваетесь надо мной, да? Издеваетесь?
– Нет, – честно признался Арсений. – Не издеваюсь. Я просто думаю.
– О чем вы думаете?
– Я думаю… Все вы, что ли, женщины, такие?
– Такие – это какие?
– Вредные! – выпалил он и, как мальчишка, скрылся за дверным проемом. Если она и собиралась запустить в него горячей отварной картошкой, то опоздала.
Преисполненный чувством собственной гордости за эту маленькую победу, Арсений по-быстрому оделся. Уходя, крикнул с порога:
– Я быстро! – и помчался по ступенькам вниз, не рискнув на этот раз воспользоваться лифтом. Мало ли, что может случиться…
Настроение отчего-то стало замечательным.
* * *
С трудом дождавшись, пока за Арсением захлопнется дверь, Майя пулей вылетела из кухни. Распахнула наугад первую попавшуюся дверь – за ней оказалась просторная ванная – и, не успевая уже даже свет включить, согнулась пополам над сияющей, как альпийский глетчер, раковиной-тюльпаном.
Еще несколько секунд – и ее бы вывернуло наизнанку прямо на глазах у этого чокнутого лохматого мужика. Мужик, конечно, неприятный и совсем чужой, но все равно – было бы стыдно.
Думать надо было головой, когда нанималась на такую работу!
Вареная картошка и морковь – это еще пустяки. То ли еще будет, когда она начнет разделывать курицу?
От одной только мысли о курице желудок снова свернулся в каменный комок. Новый приступ ничем, кроме судорожного кашля, так и не закончился. Не удивительно, если учесть, что со вчерашнего вечера во рту не было ни крошки…
Выпрямившись, она увидела в зеркале напортив свое смутное отражение. Покрасневшие и опухшие веки, лицо в багровых пятнах, слезы в глазах и свекольного цвета нос.
Красавица.
Майя смахнула слезы ладонью, открыла посильнее кран с холодной водой и умылась. Промокнула лицо полотенцем, поморщившись от пряного запаха какой-то сладковатой мужской туалетной воды, и снова ощутила позыв к рвоте.
Ох уж эти запахи!
Они преследуют ее повсюду. В транспорте, в магазинах, в подъезде и на улице. Ужасные, отвратительные запахи еды и парфюмерии. И никуда от них не денешься. Мир, словно в насмешку над ее и без того печальной судьбой, превратился в сплошные запахи еды и парфюмерии. Мир решил свести ее с ума и наказать язвой желудка за все ее земные прегрешения.
Раньше она даже и не подозревала о том многообразии запахов еды, которые витают в воздухе. Она понятия не имела, что каждое утро соседка с верхнего этажа варит на завтрак своим детям гречневую кашу. Не знала, что другая соседка, с нижнего этажа, так часто печет пирожки с ливером. С ливером, подумать только! Этот ливерный запах относился к числу тех, которыми не просто дышать, о которых даже думать было опасно!
А суп с фрикадельками, который вчера решила сварить соседка, проживающая через стенку?
А шоколадное мороженое, которое позавчера кто-то уронил в лифте?
А весенняя, проросшая уже, полусгнившая картошка, которую вот уже несколько дней продают с машины прямо у нее под окном? Словно в насмешку, как будто другого места в микрорайоне для продажи этой картошки отыскать было невозможно.
Заделаться работать приходящим поваром, когда у тебя такой токсикоз – это наивысшее проявление идиотизма.
Но деньги-то зарабатывать, с другой стороны, надо? Надо! Еще как надо! Кто же виноват в том, что в свое время она сглупила и не стала поступать в профтехучилище, где готовят маляров? Белила бы сейчас потолки да стены, и горя бы не знала, а знала бы одно только счастье! Потому что запах свежей, влажной, непросохшей еще побелки – это и есть настоящее счастье. Нужно было прожить на свете двадцать пять лет и глубоко забеременеть, чтобы понять это! Вот и приходится теперь таскаться каждый вечер в ту новостройку, что неподалеку от дома, и ходить по этажам, вынюхивая свежепобеленные потолки, и прикидываться перед малярами дурочкой… То есть, потенциальной покупательницей квартиры. Дурочкой прикидываться ни к чему, потому что она и есть – дурочка… То есть, дура. Самая настоящая, пробитая. Высшей пробы. С ребенком в животе и без копейки денег, как и полагается настоящей дуре…
Настроение было отвратительным. Состояние – того хуже. Но, как там было в русской пословице: взялся за гуж – не говори, что тебя тошнит. Придется вдыхать запах вареной картошки и консервированного горошка еще как минимум два часа, и от запаха сырого куриного мяса тоже уже никуда не деться. Попросить его, что ли, чтоб ведро побелки рядом на разделочный стол поставил?
Так ведь не поймет. И вообще, может, и нет у него никакой побелки. И даже если есть…
Невеселые размышления были прерваны самым неожиданным образом: дверь в ванную медленно открылась. От испуга сердце едва не выскочило из груди, остановило свой бешенный полет где-то в горле и застряло в нем, как кость. Сейчас придется держать ответ перед хозяином, что она делала в его ванной. И что она ему скажет?
Но за дверью никого не было. Видимо, она открылась сама, от какого-то едва уловимого сквозняка, подумала Майя. Сердце почти успокоилось и потекло по пищеводу вниз, на свое прежнее место. Ликвидировав следы своего пребывания в ванной работодателя, Майя вышла и попыталась закрыть дверь.
Дверь странным образом не закрывалась. Как будто прилипла с той стороны к стене.
Она потянула сильнее – безрезультатно. По всей видимости, этот тип соорудил в дверной коробке какое-то хитрое устройство, которое чутко реагировало на чужих. Теперь уже не удастся скрыть факт своего пребывания в ванной…
– Черт! – разозлившись, Майя дернула за ручку с такой силой, на какую только может быть способна беременная двадцатипятилетняя дура.
И едва не отлетела к стене назад, с трудом справившись с силой инерции.
За дверью стоял ребенок.
Взлохмаченные волосы цвета воронова крыла, нежно-розовые, помятые от долгого сна щеки и большие круглые глаза, в которых застыл страх, перемешанный с любопытством.
«Заяц, – догадалась Майя. – То есть, Федор».
– Привет, – сказала она дружелюбно. – Ты меня не бойся. Я повар. Меня пригласил твой папа, чтобы я приготовила котлеты.
– Котлеты? – с сомнением в голосе переспросил все еще испуганный Федор.
– Котлеты из курицы, – уточнила Майя. – И салат «Оливье». К твоему дню рождения. У тебя же сегодня день рождения, я правильно понимаю?
Федор молча кивнул в ответ, продолжая сверлить ее недоверчивым взглядом.
– Значит, принимай поздравления! Тебе сколько лет исполнилось? Шесть?
– Семь, – слегка обиженно возразил мальчишка и почесал затылок растопыренной пятерней.
Ребенок был забавным. Разглядывая его, Майя невольно думала о том, что вот и у нее, спустя каких-нибудь недолгих семь лет, будет точно такой же, свой собственный, забавный мальчишка с взлохмаченными волосами и круглыми, как пуговицы, глазами. И он будет любить ее и называть мамой.
