скачать книгу бесплатно
Она расстегнула молнию на сумке – он с любопытством наблюдал за нетерпеливыми движениями ее рук, раздумывая, что же сейчас она ему покажет, – взвизгнула еще одна молния, еще одна, место, наверное, потайное, подумал Алексей, и извлекла на свет божий аккуратно свернутый в трубочку альбомный лист, протянула ему.
Альбомный лист вызвал в сознании ассоциации с детскими рисунками – голубое небо, солнышко с улыбкой до ушей и с круглыми глазами, восторженно взирающими на папу, головой подпирающего тучку, маму – поменьше и самого автора пейзажа, с непременными воздушными шарами в руке. Собственно, далеко ли она ушла от этого возраста, юная художница? Воздушные шарики в ее руке едва ли смотрелись бы кощунственно…
Осторожно разворачивая драгоценный сверток, он сперва заметил карандашные штрихи. «Графика, – подумал с легкой тенью уважения, прогоняя без усилий прочь из сознания папу, подпирающего тучку. – Портрет… Портрет, черт побери, вот ведь сумасшедшая…»
Он сидел и молча разглядывал портрет. Иногда поднимал глаза, чтобы попытаться хоть что-то понять, но она молчала, смотрела спокойно, может, только слегка напряженно, как будто ничего и не было особенного в том, что она взяла и вот так запросто, не спросив разрешения…
– Похож, – вынесла она свой вердикт, пристрастно сравнив копию с оригиналом.
– Похож, – не стал спорить Алексей, – неплохо рисуешь. Польщен, никто никогда раньше не рисовал моих портретов. Это ты вчера?
– Вчера, – кивнула она.
– У тебя настроение было очень плохое или… совсем хорошее?
– Не знаю. – Она пожала плечами, опустила глаза, вяло ковырнула вилкой салат. – Просто скучала.
– Скучала?
– Ну да, скучала по тебе. Вот и нарисовала.
Он смотрел на нее и понятия не имел, что ответить. В голове крутилась только что произнесенная фраза, обрастая вопросительными знаками, чудовищным количеством вопросительных знаков: «Скучала? По мне? Скучала по мне?» Трудно, просто невозможно было себе представить, чтобы вот она – та, что сидит сейчас рядом, странная, смешная, опасная, как тонкий лед, равнодушная, непробиваемая, ребенок еще совсем, и эти приятели чертовы, и эта челка, и розовый лак на ногтях, и грустные хромосомы, и что-то еще, неуловимое, главное… скучала?
– Я тоже, – услышал он свой голос, – скучал. Она кивнула – ну да, конечно, скучал, кто бы в этом сомневался. Можно было бы и не сотрясать воздух ради изречения столь очевидных банальностей. Алексей только вздохнул в ответ, в очередной раз почувствовав при вдохе, что плечи его за последние три года стали шире, но в данной ситуации, наверное, не было повода этим гордиться.
– Пойдем отсюда, – вдруг придумала она, торопливо выхватила у него сверток, свернула бережно, но быстро, снова взвизгнули поочередно молнии. – Пойдем.
Дарить портрет ему на память она определенно не собиралась.
– Пойдем, – согласился он без сожаления, бросив взгляд на столик в противоположном конце зала.
Официантка поймала его взгляд, подошла почти сразу, ожидая, видимо, нового заказа, и даже немного расстроилась, получив расчет.
Поднявшись, она махнула рукой в сторону приятелей, одними губами шепнула «пока» и пошла вперед не оглядываясь, все той же походкой. Алексей поплелся следом, с трудом сдерживая воображение: представилось почему-то, как он подходит к этому дальнему столику и переворачивает его ногой, и тарелки летят на пол, проливается красное вино на белоснежную скатерть, и все оборачиваются, и она оборачивается, и улыбается ему, и протягивает руку, и… Стоп, стоп, стоп!
Она обернулась уже на выходе, пропустила его слегка вперед и снова уцепилась за его мизинец и пошла рядом с ним молча, не говоря ни слова. А он почти ничего и не чувствовал, только это ее теплое колечко, и думал о том, что вот так бы и провести ее, чтобы держалась легонько за мизинец – через площадь, через улицу, через вечер, ночь, через жизнь. А еще о том, что же это – старческий маразм, или юношеский маразм, или детство, как говаривал все тот же командир, заиграло в непотребном месте, что он идет по улице с этой девчонкой, и она держит его за руку, как и полагается маленькой девочке, а он счастлив, как дурак, как тот самый папа, подпирающий тучку, как ребенок с воздушными шарами. Счастлив даже сильнее, чем тогда, в пятнадцать лет, когда все это было нормально и дураком полагалось быть по возрасту.
– Алеша, – окликнула она его по имени впервые – он сразу остановился, постаравшись не разорвать волшебную цепочку. – Мы пришли.
Он оглянулся. Они стояли посреди улицы, освещенной мутными фонарями, где-то вдалеке светились огнями жилые дома, вокруг не было ничего – только редкие силуэты уходящих в небо голых деревьев, устало и монотонно раскачивающихся в такт ветру.
– Мы пришли, – повторила она, и он снова огляделся вокруг.
Дорога, деревья и фонари. Если это то место, куда они шли и теперь пришли, – он ничего не имел против. Ему вообще было все равно – только как быть с мизинцем, который пригрелся и явно не хотел расставаться со своей теплой перчаткой?
И в этот момент он увидел в ее глазах слезы. Не поверил, протянул руку, прикоснулся к лицу – пальцы были влажными.
– Ты что? Ты что, плачешь, что ли? – Она улыбнулась сквозь слезы.
– Я же тебе сказала, у меня грустные хромосомы. Поцелуй меня, пожалуйста.
– Что?
– Поцелуй меня.
Колечко разжалось. Он поднял руки и прикоснулся к ее лицу нежно и бережно, как будто не верил, что держит в руках зеленоглазую птицу, так покорно замершую между его ладоней. «А как, собственно, нужно целоваться с маленькими девочками? – сверкнула молния среди ясного неба. – Как с ними нужно целоваться?»
Ее губы были уже в долях сантиметра от его, когда он «срулил» и приник сомкнутыми губами к ее холодной и влажной щеке. Прикоснулся и сразу же отпрянул, опустив вниз ладони.
– Ты… Ты что? – В первый раз за все время их знакомства он увидел в ее глазах настоящих и грозных чертиков. А потом она вдруг начала смеяться, просто хохотать, громко, без остановки, заразительно. Так заразительно, что ему захотелось провалиться сквозь землю – в тот момент, когда он наконец очнулся и вспомнил снова про тех, что сидели в дальнем конце зала, тех парней, с которыми она встречалась по очереди, а может быть, и сразу. И еще неизвестно, оказывается, кого из них двоих надо было целомудренно целовать в щечку, и снова захотелось провалиться сквозь землю, и эти долбаные хромосомы-головастики вдруг ощерились во весь рот, и провались она к черту, эта генетика… Поискать бы на земле второго такого дурака, второго такого идиота, вовек не сыщешь.
– Смотри, – она внезапно перестала смеяться, смотрела куда-то вверх, – смотри скорей!
Он покорно поднял глаза вверх – она, наверное, увидела там падающую звезду и сейчас потребует, чтобы он непременно ее поймал, и он будет ее ловить, будет носиться как дурак между столбами, лихорадочно высчитывая точку приземления. Непременно…
Но звезд на небе не было вообще – ни падающих, ни сияющих. Небо было темным и смазанным, едва-едва виднелся Млечный путь и бледный осколок луны на самом краю. Только деревья, уходящие в вечность.
– Котенок!
«Котенок», – услышал Алексей, с трудом пытаясь сосредоточиться на этом слове, которое вдруг потеряло свое значение. Наконец он его увидел – с трудом различимый силуэт мини-пантеры, трусливо висящей на ветке неподалеку расположенного дерева.
– Ты видишь?
– Вижу…
– Нужно его снять. – Она потянула его за рукав пиджака, и он послушно поплелся за ней, раздумывая над тем, что сложнее – поймать падающую звезду или снять с дерева подвешенного на высоте около трех метров глупого, наверняка попытающегося оказать отчаянное сопротивление кота. Если бы чуть пониже и если бы пиджак не сидел так плотно, уж лучше бы, наверное, все-таки звезда, но только кто его спрашивает – все эти мысли вихрем пронеслись в голове, и он не успел опомниться, как она сиганула на дерево, обхватила ствол руками, как обезьяна, подтянулась наверх, еще раз подтянулась…
– Маша! Машка! – Он сразу забыл о том, что не хотел мириться с ее именем, имя стало привычным, в момент приросло к ее взлохмаченной шевелюре и зеленым глазам – конечно же, Машка. И снова повторил: – Машка! – когда она уже спрыгнула с дерева, прижимая к себе взъерошенный комок шерсти. Котенок был рыжим с белыми пятнами и казался похожим на рыжего ежа, потому что слипшаяся шерсть торчала колючками.
– Да что ты заладил. – Она даже не смотрела на него, полностью сосредоточив ласковый, как успел заметить Алексей, взгляд на свой добыче.
– Ты, как обезьяна, по деревьям…
– Я спортивной гимнастикой шесть лет занималась. Ты посмотри, он весь дрожит. Бедненький.
Кот вцепился своими острыми коготками в ее розовый джемпер, вцепился намертво, так, что и не отдерешь его.
– И что мы будем с ним делать? – поинтересовался Алексей весьма холодно, как ей показалось. Она взметнула на него свои длиннющие накрашенные ресницы, пронзила острым, осуждающим взглядом:
– Ну не бросать же его здесь, на улице!
– Это понятно, – согласился он. – Придется, наверное, отнести его в детский дом для кошек. Или снять ему номер в гостинице…
– Детских домов для кошек не бывает, к сожалению. И гостиниц тоже. Нужно взять его домой. Ах ты, мой хороший… Бедненький, маленький…
Алексей даже позавидовал коту – такого количества ласковых слов, наверное, ни один представитель мужского пола в жизни своей не слышал. Если, конечно, это замызганное иглокожее животное вообще к мужскому полу относилось и не было кошкой.
– Это кот или кошка? – спросил он зачем-то.
– Какая разница, – ответила она, но все же попыталась отодрать зверя, чтобы как следует рассмотреть его. С большим трудом ей это удалось. – Кошка, кажется… Ах ты, мой хороший…
Половая принадлежность животного ее, конечно, не интересовала – не принимая ее во внимание, она продолжала воспитывать у кошки дурные наклонности:
– Маленький мой, замерз.
– Ты обращаешься к кошке в мужском роде. Ты Фрейда не читала?
– Перестань, пожалуйста. Фрейд не о кошках писал, а о людях.
– Читала?..
– Ну, читала, – отмахнулась она. – И Набокова твоего я тоже читала, кстати. И еще много чего читала, я вообще читать люблю. Какое это имеет значение?
– А «Приглашение на казнь» тоже читала? – с подозрением в голосе поинтересовался он, чувствуя себя, наверное, как прокурор на судебном процессе, произносящий обвинительную речь: вот сейчас то он все про нее и узнает, и эта челка, и эти пальцы, смазывающие челку…
– Нет, не читала…
«Обвинительная речь» с треском провалилась.
– Послушай, возьми его к себе.
– К себе? Я?
– Ну да, конечно. Пожалуйста. – Она смотрела на него умоляющими глазами, кошка отчаянно мяукала, издавая звуки, похожие на карканье заболевшей ангиной вороны.
– Посмотри, какой он хороший. Возьми его к себе.
– Он, конечно, хороший… Мяукает, правда, не слишком мелодично, но это ничего, ко всему привыкнуть можно. Только почему я?
– Я не могу, я взяла бы. Меня Сергей вместе с этим котом на улицу вышвырнет. Он терпеть не может кошек.
– Сергей… – повторил он, заставил себя остановиться, не продолжать начатую тему. «Бог мой, – подумал он, – откуда я знаю, что она ответит. Она может ответить все, что угодно, Она скажет, что Сергей – это ее муж, с которым она уже два года состоит в гражданском браке. С нее станется. Почему бы не выскочить замуж в тринадцать лет, что за предрассудки?»
– С чего ты взяла, что я люблю кошек?
– Ты? Ты не любишь кошек? – Она смотрела на него и хлопала глазами, как будто видела летающую тарелку, битком набитую инопланетными существами, которая только что приземлилась у ее ног.
– А кто такой Сергей?
– Сергей – это мой отчим, мамин муж.
– Я люблю кошек. Обожаю кошек, знаешь, всю жизнь мечтал…
– Правда?
– Правда. А почему ты плакала?
– Не знаю, у меня бывает иногда. Ты его возьмешь?
– А у меня есть выбор?
– Если не хочешь… Есть выбор, я думаю…
«Ошибаешься, – подумал Алексей. – Ох как ошибаешься. Я бы притащил домой десяток кошек, я бы обвешался ими с ног до головы, наверное, потому что…»
– Давай сюда это симпатичное животное.
– Держи. – Она передала ему котенка вместе с розовыми ворсинками от своего джемпера, которые тот решил прихватить на память о своей первой хозяйке.
– Кажется, он меня больше любит, – простонал Алексей, почувствовав, как зверь вцепился в него когтями. – Просто жить без меня не может…
Она улыбалась, поглаживая котенка, намертво прилипшего к его груди.
– Ладно, я побежала. Мне еще уроки делать.
– Так я тебя провожу…
– Нет, не надо! – Она отчаянно жестикулировала. – Мне здесь близко – видишь, вон тот дом. Не надо, а то увидит, потом начнутся допросы… До свидания, мой хороший!
Последние ее слова были обращены, естественно, к кошке.
– Эй! – окликнул он, когда она была уже на расстоянии нескольких шагов. – Завтра увидимся?
– Да, конечно!
– Так завтра не моя смена! У меня выходной! А потом воскресенье…
– Тогда приходи сюда!
– А во сколько?
– Часов в шесть!
«Часов в шесть, – мысленно повторил Алексей с интонацией приговоренного к смерти. – Не в шесть часов, а часов в шесть. Это значит, что кто-то из нас должен отираться возле этого дерева с пяти до семи. Интересно было бы знать, кто именно?»
Он открывал дверь ключами, стараясь не шуметь: мама скорее всего еще не легла, она никогда не ложится, не дождавшись его, и все же Алексею не хотелось, чтобы она увидела его сразу с порога с этим замызганным клубком шерсти на груди. «Интересно, а моя мама любит кошек? А папа?»
Вопросы эти в данной ситуации были уже скорее риторическими. Отца, к счастью, не было дома – снова ушел на сутки. Бесшумно захлопнув дверь, он наклонился развязать ботинки и обнаружил на полу рядом с полкой туфли. Знакомые ярко-красные туфли на тонкой и высокой шпильке, каких его мама даже в самой ранней молодости, наверное, не носила. «Черт», – простонал он мысленно, не находя других слов и втайне подозревая, что это не просто ругательство, а эпитет, которым он в сердцах наградил конкретного человека. То есть конкретную женщину, которая на черта внешне была совсем не похожа. Только вот какую из них двоих?
В этом он не успел разобраться – все еще склонившись над ботинками, увидел в поле зрения приближающиеся к нему в тапочках ноги обладательницы красных туфель. Блеснули черным глянцем капроновые чулки…
– Алексей! – всплеснула руками мать, появившись почти сразу же из-за спины Людмилы.
– Ну Алексей. Уже двадцать два года Алексей…
Людмила стояла, сложив на груди руки, в черном облегающем платье со стразами, с высокой прической, прихваченной рубинового цвета заколкой, с рубинами в ушах, в облаке «Черутти» – и в клетчатых тапочках, которые на два размера превосходили размер ее ноги.
– Господи, что это? – снова всплеснула руками Анна Сергеевна.
