скачать книгу бесплатно
– Не знаю, мама. Не знаю, что с ним случилось. Он весь какой-то другой был, на себя совсем не похожий. Знаешь, и взгляд, и голос… Будто и не он вовсе.
– А я-то, дура старая… Я-то думала, все хорошо у вас будет. Думала, что он надежный парень, серьезный, хороший… Видишь, как бывает.
– Не знаю, что с ним случилось, – повторила Варя. – Как подменили.
Долго в тот вечер они еще сидели с матерью, обнявшись. Слезы высохли, боль прошла. Галина Петровна отыскала в аптечке какую-то мазь от синяков, протянула Варьке.
– На, возьми. Намажешь, к утру опухоль немного спадет… Хотя, постой. Давай, я сама…
Варя сразу поняла – мать просто не хочет, чтобы она лишний раз смотрела на себя в зеркало. Покорно откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза. Мать сбегала в кухню, принесла из морозилки лед в целлофановом пакете. Застелила постель, уложила дочь, заботливо накрыв одеялом.
– Спи, моя хорошая. Спи и не думай о нем. Постарайся не думать…
Но, как Варя ни старалась, не думать – не получалось. Всю ночь она пролежала, не сомкнув глаз, и почти до самого утра слышала, как ворочается и вздыхает мать в своей постели, переживая о том, что не разглядела вовремя, не смогла уберечь свою дочь от этого кошмара.
– За что он тебя, Варька? – послышался вдруг ее голос.
За окном уже розовело небо. Узкая и тонкая полоска рассвета протянулась вдоль линии горизонта, обозначив начало нового дня. «Новой жизни» – пронеслось в голове. В тот день она на самом деле так думала – что теперь у нее новая жизнь начинается. Что к прошлому возврата уже нет и быть не может.
– Я с Андреем Скворцовым танцевала.
– Скворцовым? Это который в одной группе с тобой учится?
– Ну да, с ним.
– И что?
– Ничего. Просто танцевала. А он подошел и ударил.
– Вот так прямо подошел и ударил? Ни с того, ни с сего?
– Мам, давай не будем, – усталым голосом произнесла Варя. – Ну что теперь об этом? Было и прошло. Ты чего не спишь до сих пор?
Мать вздохнула в ответ, ничего не сказала. Варьке вдруг стало жалко ее. Пронзительно, до слез жалко.
– Мам, – сдавленным голосом пробормотала она. – Ну ты не переживай так. Ничего ведь теперь уже не поправишь.
– Увижу – убью, – тихо пробормотала в подушку Галина Петровна и замолчала.
«Не увидишь больше», – мысленно вздохнула Варька. Поднялась с постели, задвинула поплотнее шторы на окнах, чтобы это так некстати случившееся солнце спать не мешало. Снова легла, отвернулась к стенке и почти сразу заснула.
В тот момент она и правда не сомневалась в том, что с Паршиным у них все кончено. Проснувшись утром, даже не зашла в ванную, чтобы не видеть своего лица. Ходила из угла в угол по квартире и все повторяла про себя: «Гад Паршин. Сволочь Паршин. Ненавижу, ненавижу Паршина…»
Мать с утра ушла на работу, а Варя на занятия в институт, конечно же, не пошла. Можно было бы наложить на лицо целый тюбик тонального крема, надеть темные очки. Можно было сочинить для однокурсников историю о том, как на нее напали хулиганы.
Но дело было даже не в этом. Она просто не хотела и не могла в тот день находиться среди людей. Маленькая однокомнатная квартира впервые показалась ей огромной. Хотелось оказаться внутри какой-нибудь крошечной, темной и тесной коробки. В каком-нибудь сундуке с тяжелой крышкой, которая запирается изнутри. Чтобы никто – в том числе и это навязчивое весеннее солнце – не смог ее потревожить. Сидеть в полной темноте, тишине и одиночестве и зализывать раны…
Телефон, не умолкая, звонил с самого утра. Варя не снимала трубку, а когда пронзительная соловьиная трель стала казаться невыносимой, она просто отключила телефон. Выдернула шнур из розетки и бросила его на пол. Представила себе лицо Паршина, который без конца, в сотый или тысячный уже раз подряд, накручивает диск своего допотопного домашнего аппарата. И слушает, без конца слушает эти длинные протяжные гудки, сходя с ума от собственного бессилия.
«Так тебе и надо», – мысленно говорила она ему и пыталась оттыкать в душе признаки злорадного торжества. Но, как ни старалась, ничего не находила. Кроме боли, бескрайней и необъятной, в душе не было ничего. Она, эта боль, заполонила собой всю душу и, кажется, грозила выплеснуться из краев. Варя почему-то всегда, еще с детства, представляла себе душу в виде широкой чаши, расположенной где-то в грудной клетке, в промежутке между сердцем и легкими. Детство давно прошло, а придуманный образ остался. Там, в этой чаше, еще совсем недавно плескалась радость. Прозрачная, легкая, светлая. А теперь чаша до самых краев была полна тягучей маслянистой и черной жидкостью. Вот какая она, боль…
Паршин снова появился в ее жизни ближе к вечеру. Вошел через дверь…
Услышав звонок, она зажала уши. Только этого еще не хватало, ни за что в жизни она не станет открывать. Кто бы там, с той стороны, не находился. Хотя в том, что это именно Паршин пришел к ней просить прощения, она почти не сомневалась. Все таки подошла на цыпочках к двери, приникла к глазку. И в самом деле, это был он.
Она так и думала, что он придет. И почему-то представляла его себе с виноватым взглядом и с огромным букетом цветов в руках. И даже представляла, как она берет эти цветы и выбрасывает их в окно безжалостно. По крайней мере, героини фильмов, обиженные на своих возлюбленных, так и поступали. А в свои восемнадцать лет она знала жизнь больше по книгам и по фильмам. Тот сюрприз, который преподнесла ей жизнь, явившись в своем истинном обличье, был первым и пока единственным.
И вот сейчас, почти сразу же, последовал второй. Жизнь снова, злорадно усмехнувшись, дала ей понять, что книги пишут люди. И фильмы снимают – тоже люди. А она, жизнь, действует, сообразуясь только со своими правилами игры. И устанавливает она их сама, ни с кем не советуясь.
Не было никаких цветов. Варя сразу увидела, что цветов в его руках нет, что руки опущены, и голова Паршина тоже опущена вниз. В окуляре дверного глазка фигура его казалась вытянутой, голова – непропорционально большой, а сам он, несмотря на то, что стоял возле двери, отодвигался зрительно на достаточно большое расстояние.
И такой жалкий, такой несчастный был вид у этого большеголового Паршина, что Варя вдруг обо всем забыла. Забыла прежде всего о том, как это бывает в кино. Поняла, что у жизни – свои правила. «Гад… – прошептала она. – Гад Паршин. Сволочь…»
И открыла дверь.
«Варька, – сказал Паршин, поднимая глаза. – Варенька… Прошу тебя, умоляю, прости… Я гад, сволочь. Только жить без тебя не смогу, не сумею…»
В тот день она его простила. И снова все стало по-прежнему, с одной только разницей – теперь они не могла больше встречаться у Вари дома, потому что мама наотрез отказала принимать у себя Лешку. Даже пыталась запретить Варе встречаться с ним, но это уже было не ее власти. «Мама, я уже взрослая! Я сама решаю, с кем мне встречаться, а с кем не встречаться!» – заявила дочь. На лице у Вари к этому времени уже и следов от гематомы не осталось. Кожа снова стала светлая, белая, взгляд – ясный и счастливый. «Он просто выпил лишнего, – объяснила она Галина Петровне. – Мы с ним решили, что он просто больше никогда не будет так много пить. Никогда, мама, понимаешь?»
Они стали встречаться на квартирах у приятелей Алексея, один раз даже сняли номер в гостинице, а чаще всего отдавались чувствам прямо в городском парке, в заброшенной его части, где поздно вечером никого уже не встретишь. Правда, проснувшись на следующий день, Варя чувствовала себя немного виноватой, понимая, что ведут они себя совсем неприлично, однако в тот момент, когда наступал вечер и Паршин тянул ее снова в парк, не могла уже сопротивляться.
Так прошло несколько месяцев. Лето кончилось, теперь уже вылазки на природу стали невозможны. К тому же, Варя выяснила, что беременна.
Радости Лешкиной не было предела. Он полчаса кружил Варьку на руках. Сердце у нее замирало: «А я-то, глупая, боялась… Боялась, что испугается, аборт делать предложит…» Паршин целовал ее долго и нежно, едва касаясь губами, и все уговаривал: «Только прощу тебя – сына. Роди мне сына, Варежка…» Смешной Паршин. Как будто от нее, от Варьки, в тот момент могло что-нибудь зависеть…
Она бежала домой, шлепая по лужам, абсолютно счастливая. А мать выслушала ее, строго сдвинув брови, сказала: «Ты пожалеешь. Еще сто раз пожалеешь об этом, Варя. Поверь мне, люди не меняются. Когда-нибудь ты вернешься домой и скажешь, что я была права. Этот день настанет… Только тогда уже будет поздно».
Там, в Москве, куда они уехали сразу после регистрации брака, Паршин срывался три раза. Один раз избил ее, беременную, приревновав к соседу по лестничной площадке, к которому Варька зашла за солью и задержалась, немного заигравшись с его щенком. Второй раз это случилось почти сразу после выписки из роддома – праздновали рождение сына, и Паршин напился так, что и сам уже потом не помнил, за что так жестоко избил жену. «Я уйду от тебя», – сказала тогда Варька. Теперь она смотрела на мужа равнодушно и почти спокойно. Он был таким же жалким, таким же несчастным, как и в тот день, когда впервые пришел просить у нее прощения. Но тех, прежних чувств, в ее душе уже больше не было. «Я уйду от тебя, если это еще хоть раз повторится, – отстраненно повторила она. – Уйду и заберу с собой сына». «Этого больше никогда не повторится, – заверил ее Алексей. – Больше никогда, поверь мне… Ведь я люблю тебя, Варежка. Больше жизни своей люблю тебя. И Никитку…»
Теперь, глядя в глаза мужа, она почти не слышала его. В голове почему-то звучали только слова матери: «Когда-нибудь ты вернешься домой и скажешь, что я была права. Этот день настанет… Только тогда уже будет поздно…»
* * *
– Ну вот, мы пришли.
Варя замерла перед дверью. Воспоминания никак не хотели отпускать, заставляя испытывать странное, почти мистическое чувство. Как будто бы, переступив сейчас порог этого дома, она и правда подведет черту под прошлым. Проведет две линии – крест накрест, перечеркнув все то, что было. Теперь уже – окончательно, навсегда…
– Мам, – Никита теребил ее за рукав. – Ну, что же ты стоишь?
Приподнявшись на цыпочках, он сам потянулся к звонку. Но дотянуться не сумел – пухлая его ладошка замерла в нескольких сантиметрах от кнопки, пальцы вытянулись, дрогнули и опустились.
Варя вздохнула поглубже и нажала на кнопку. Вот и все.
– Вот и все, – проговорила она вслух. – Вот мы и дома, Никитка.
Послышались шаги. Светлая точка дверного глазка потемнела на миг, дверь тут же распахнулась:
– Варя! Варенька! Никитка! Вот радость-то! Вот это сюрприз!
Варя обняла мать, вдохнула знакомый с детства запах ее волос и кожи и на мгновение снова почувствовала себя маленькой девочкой. Как будто бы и не было этих прожитых лет – она просто вернулась из какого-то далекого путешествия в страну взрослых. Решила вернуться, потому что там, в этой стране, ей не понравилось. Если бы было в жизни все так просто!
– Дочка, ну что же ты… Что же не позвонила, не предупредила? Я бы встретила вас…
– Ну что ты, мама. Мы и сами прекрасно добрались, зачем тебе лишние хлопоты?
– Никитка! Большой какой стал, а? Прямо богатырь вырос! – Галина Петровна не могла скрыть дрожи в голосе. И слезы на глаза навернулись почти сразу, заблестели предательским блеском. Варя сняла с плеча дорожную сумку и снова обняла мать.
– Мама, я ужасно соскучилась!
– А я, ты не представляешь, как я-то соскучилась! Вы надолго к нам? – с надеждой спросила мать, слегка отстраняясь от дочери.
Варя отвела взгляд. Нет, только ней сейчас, не с порога. Потом, позже, но не сейчас, она признается ей в том, что приехали они навсегда.
– Я еще не решила, – ответила она неопределенно и прошла в комнату. Оглянулась вокруг, мучительно пытаясь придумать предлог для того, чтобы сменить тему разговора.
– Ого! Да здесь все новое! И обои, и занавески, и линолеум даже новый… Неужели своими силами ремонт делала?
– Своими, а-то чьими же? Кроме своих, других-то нету. Хотела еще к вашему приезду прихожую осилить… Я-то думала, вы летом приедете. А вы вот весной нагрянули… А как же из школы-то Никитку отпустили?
– Бабушка, ты разве не знаешь… – раздался голос сына.
Варя почувствовала предательскую дрожь в коленках. Сейчас, вот сейчас он и расскажет, как на духу, обо всем, чего пока еще не знает бабушка. Преподнесет ей еще один сюрприз. Черт, нужно было предупредить Никитку, чтобы молчал до поры – до времени…
– Ты разве не знаешь, что в школе сейчас каникулы? – внук смотрел на бабушку с искренним недоумением. В самом деле, ну как можно не знать таких простых и важных вещей!
– Ах, да, – сразу же успокоилась Галина Петровна и радостно рассмеялась: – Конечно же, каникулы!
Никита бросил на мать многозначительный взгляд. Варя подошла к сыну и словно бы невзначай коснулась его руки, сжала крохотные пальцы, выражая свою благодарность. «Совсем взрослый стал», – подумала она с неожиданной горечью.
Уже не в первый раз за последнее время она испытывала это чувство. Слишком часто приходилось Никитке быть взрослым. Пока он справлялся с этой ролью, можно сказать, блестяще. Тот тяжелый, самый тяжелый в ее жизни разговор о разводе родителей был его первым испытанием. Варя вспомнила серьезный взгляд сына, его молчание. Он почти ничего не говорил, только слушал молча и внимательно смотрел на нее. Как будто не верил, что она говорит правду. Варя и сама отчасти не верила, и сама не могла постигнуть смысла этих странных слов, которые повторяла сыну: «Иногда такое случается, Никита. Взрослые люди просто не могут жить вместе. Не потому, что не хотят, а просто не могут…»
Вот и сейчас у Никиты был точно такой же взгляд. Пухлые детские губы, курносый нос, рост метр с кепкой – и глаза взрослого человека.
«Все будет хорошо», – в который раз попыталась убедить себя Варя и отпустила теплую ладошку сынишки. Он незаметно кивнул в ответ.
Этот невидимый и странный разговор матери с сыном остался Галиной Петровной незамеченным. Она все охала и причитала от радости, почти как ребенок. Они словно поменялись ролями – взрослые дети и мать, на какое-то время забывшая о своем возрасте.
– Ну, располагайтесь. Устали, наверное, с дороги. И проголодались…
– Нет, мама, мы не устали и почти не проголодались. Никитка все дорогу по вагону носился с каким-то мальчишкой из соседнего купе. Они в разбойников играли…
– В пиратов, – немного обиженным тоном поправил сын.
– Извини, – Варя с трудом сдержала улыбку. – Конечно, в пиратов. А я с книжкой на верхней полке валялась, почти не вставала. Интересная книжка попалась, знаешь…
Варя вспомнила потолок, который изучала почти целые сутки в дороге. Вагонный потолок, обитый серой пластмассой с белыми прожилками. Так замысловато переплетались эти прожилки друг с другом, словно узкие тропинки в густом лесу или бесчисленные ответвления нескончаемого лабиринта. Взгляд, остановившийся в одной точке, терпеливо изучал хитросплетения. Сначала потолок был светлым, потом потемнел слегка. Потом появилось светлое пятно в самом центре… Она перевела взгляд в окно, провожая быстро мелькающие телеграфные столбы, снова повернулась на спину и уставилась в потолок. Дорога показалась ей нескончаемой.
Книжка у нее, и правда, с собой была. Вполне возможно, что интересная – этого Варя просто не знала. Она держала ее перед глазами, наверное, минут двадцать, пока не поняла вдруг, что не прочитала ни одного предложения…
Только маме об этом знать было ни к чему.
– А Алеша? – мать настойчиво продолжала развивать опасную тему. В принципе, вопрос был вполне естественным в ситуации. Зять и теща виделись крайне редко, поскольку недолюбливали друг друга. Сама Варя никогда не настаивала на том, чтобы Алексей проводил отпуск вместе с ней у матери. Стремление к соблюдению дурацких, никому не нужных приличий было ей чуждо. Она знала – каждый раз, когда она приезжает в гости к матери без мужа, на лавочке у подъезда начинается оживленное обсуждение ее семейной жизни. Но на пересуды соседок ей было наплевать. Главное, она-то знала, что у них с Алешкой все в полном порядке. Почти…
По крайней мере, раньше так было. Теперь все по-другому. «Но маме пока рано знать об этом!» – напомнила она себе и выдавила улыбку:
– Мам, ты каждый раз про него спрашиваешь. Знаешь ведь, что у него отпуск в феврале был. Ну как он мог приехать?
– Понятно, – Галина Петровна была вполне довольна объяснением дочери. И улыбка на лице показалась искренней, неподдельной.
Никита тем временем отвернулся и принялся изучать пейзаж в рамке, подвешенной на стене, напротив дивана. Варя снова ощутила тяжелое чувство вины – ей еще ни разу не приходилось врать в присутствии ребенка. Конечно, это была временная ложь, ложь во спасение. Что с того?
– Ладно, располагайтесь. А я пойду на кухню, борщ разогрею, пирог в духовку поставлю… Твой любимый, Варенька, с лимоном.
– Ты как будто знала, что мы сегодня приедем, – улыбнулась Варя.
– Не знала, но чувствовала, – отозвалась мать и скрылась в дверном проеме. Варя подошла к сыну.
– Ник…
Он поднял глаза. Ресницы едва заметно дрогнули.
– Ты извини меня.
– За что, мама?
– Я ведь неправду бабушке сказала. Мне просто не хотелось расстраивать ее вот так, сразу. Но ты не думай, я не стану долго ее обманывать. И вообще, знаешь, все будет хорошо. Вот увидишь.
Мальчик только кивнул в ответ и молча продолжил изучать обстановку. Варя проводила сына долгим взглядом, достала из сумки вещи и принялась развешивать их в шкафу. Привезенный гардероб был небогатым – по большому счету, она всегда обходилась джинсами, футболками и водолазками. Сложив их на полке, она задумалась – что делать с Никиткиными костюмами? В мамином шкафу не оказалось плечиков для детской одежды.
Эта несущественная проблема внезапно заставила ее ощутить чувство полной беспомощности, незащищенности. Варя стояла возле шкафа, растерянно прижимая к себе школьный костюм сына, и не знала, что ей делать. Еще немного – и она расплакалась бы, наверное, в первый раз поддавшись охватившему ее чувству, в первый раз за все это тяжелое время сознавшись самой себе в том, какая она на самом деле слабая. Слабая, одинокая и несчастная. «Бедная, бедная ты, Варька…» Крупная слеза уже готова была скатиться по щеке, но в этот момент она услышала голос матери:
– Варенька, вы что там притихли?
Варя смахнула слезу, тряхнула волосами и, оглядевшись по сторонам, заметила стул в углу комнаты. Подошла и аккуратно развесила на нем школьный пиджак и брюки Никитки. «Вот и все. Проблемы больше нет!» Схватив с полки первое попавшееся полотенце, она быстро проскользнула в ванную. И вышла оттуда спустя несколько минут – бодрая и посвежевшая. В мамином махровом халате и пушистых тапочках, которые сама дарила Галине Петровне в свой прошлый приезд. Только черные разводы от туши на полотенце остались. Но это не беда – полотенце ведь постирать можно.
– Варенька, как ты замечательно выглядишь! – мать оценила ее старания.
Она снова улыбнулась в ответ. На этот раз улыбка получилась искренней.
* * *
Вечер пролетел незаметно. Галина Петровна суетилась вокруг долгожданных гостей, то и дело подкладывая в тарелки дочери и внуку то картошки в мундире, то соленой капусты, и без конца предлагала отрезать еще по куску пирога. Варя смеялась, а Никита только изумленно поднимал брови:
– Бабушка, неужели ты думаешь, что в меня и правда столько еды поместиться может? А если я лопну?
– А я отойду, – пошутила Галина Петровна, вспомнив какую-то рекламу.
Внук с бабушкой расхохотались, и Варя улыбнулась вместе с ними. Галина Петровна говорила, практически не умолкая. Про картошку, которую на днях собиралась высаживать на даче, про соседку бабку Катерину, которая шесть лет пролежала, парализованная, а в прошлом месяце вдруг поднялась и начала ходить. Про подростков, которые курят в подъезде, и про наглого соседского кота, который пробирается в квартиру через открытый балкон и таскает с кухонного стола то котлеты, то колбасу, то жареную рыбу.
