banner banner banner
Колдовской оберег
Колдовской оберег
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Колдовской оберег

скачать книгу бесплатно

Семирукова спиной чувствовала, что все сейчас на нее смотрят и посмеиваются. Особенно эта парочка: ехидный опер Небесов и зануда эксперт. Но она ошиблась. Каждый занимался своим делом.

– А это что? – раздался голос Небесова. Оперативник что-то обнаружил в пышных зарослях лопуха. Он аккуратно, чтобы не стереть отпечатки, поднял выхваченную лучом мобильного телефона какую-то куклу размером с детский кулачок. Миша еще не понимал, относится его находка к делу или нет. Его внимание привлекла ее необычная форма: кряжистое туловище, потерявшее голову и одну из неказистых рук, с непропорционально большими ногами. – Кукла какая-то. Что за уродливые игрушки нынче выпускают!

– Дай сюда, – откликнулся Потемкин.

Эксперт приблизился к Небесову, взял у него куклу и с любопытством принялся ее рассматривать.

В корявом куске то ли камня, то ли глины угадывалась женская фигурка с большим животом, с большими ступнями ног, длинной рукой. На месте головы и второй руки – свежие сколы. В свете фонаря на одном из сколов Потемкин разглядел бурую полоску.

– Похоже на кровь, – предположил он.

– Это и есть орудие убийства? – заглянула ему через плечо Семирукова.

– Экспертиза покажет, – лаконично ответил Сергей и бросил взгляд на Валентину: «Н-да, послал бог следователя! Тургеневская барышня. И не матюгнуться при ней от души».

* * *

Последний клиент Плюшева Алексей Земсков – одутловатый мужчина лет шестидесяти, проживающий на Грушевой улице, ничем особо следствию не помог. Он ругался, сморкался в подол засаленной рубашки без пуговиц, обнажая выпирающее пузо.

– Да, вечером шестого числа приходил этот хрен безрукий устанавливать карнизы. Установил, как видите, вкривь да вкось! Халтурщик! В армии он у меня за такие художества из нарядов не вылезал бы! Зря ему деньги заплатил, все равно что на ветер выбросил. Сам бы все сделал гораздо лучше, если бы не радикулит, – ворчал Земсков. – Не заметил ли чего-нибудь подозрительного в поведении мастера? Заметил, а как же! Он постоянно глазами по сторонам рыскал, выглядывал, чего бы умыкнуть, но не тут-то было! Я его одного ни на минуту не оставлял. Но все равно на всякий случай проверил, на месте ли бумажник и часы, что мне подарили, когда я в отставку вышел, – Земсков провел грубыми пальцами по потрепанному ремешку часов на запястье. – Знаем мы их, проходимцев этих – одной рукой карниз криво вешаем, а другой – вещи в карман кладем!

Небесов никакой кривизны не заметил – карнизы висели, как им и положено. Как догадался Михаил, Земсков относился к той категории людей, которые во всем ищут недостатки и непременно их находят. Мише тоже досталось – на прощание Земсков высказал ему все, что думает о работе полиции, а заодно о разгильдяйстве сотрудников коммунальных служб, торговли, поликлиник…

В указанной Рыбаковым парадной шестого дома оказалось тридцать шесть квартир. Все их предстояло обойти сотрудникам полиции. А заодно и остальные четыре парадных этого же дома стоило проверить. Жильцы открывали неохотно, отвечали на вопросы без энтузиазма, а многих вообще дома не оказалось. Итог многочасовой работы оперативников не радовал: как обычно, никто ничего не видел, не слышал, не знает. Или не хочет говорить, живет по принципу: моя хата с краю, – безрадостно заключил Небесов. В начале его службы, когда он после школы милиции только пришел в отделение, народ шел на контакт охотнее. Или ему это казалось? Сейчас Михаил носил капитанские погоны, но по-прежнему привлекался к поквартирным обходам. А что делать? Молодежь нынче в оперативники идти не хочет, все стремятся устроиться на спокойную должность, без сверхурочных, беготни и нервотрепки, чтобы не рыскать по улицам и подвалам в жару и непогоду, а сидеть за монитором и неторопливо стучать по клавиатуре.

Пока оперативники проводили разыскные мероприятия на Яхтенной улице, Валентина Семирукова в своем кабинете беседовала с сестрой погибшего Дарьей Витальевной Казарцевой.

Серо-зеленые глаза, острые скулы, короткая стильная стрижка, приглушенные сине-зеленые тона длинного платья, замшевые балетки. И еще духи с каким-то резким ароматом то ли герани, то ли иланг-иланга. Для своих тридцати четырех лет она выглядела очень хорошо. Стройная точеная фигура, узкие кисти рук…

При первом же взгляде на Казарцеву Валя отметила, что перед ней сильная женщина. Было в Дарье что-то, указывающее на привычку постоянно быть готовой к борьбе: возможно, напряженность лица, или жесткость всего облика, или же уверенная манера держаться. Такие люди ее настораживали, ибо они были способны на поступок. И одновременно восхищали, поскольку сама Валентина, несмотря на свою должность с громким названием «следователь», сильной себя отнюдь не считала. На работе она изо всех сил старалась выглядеть строгой и уверенной в своих действиях, чтобы перед коллегами и тем более перед подопечными не терять лицо. Но у самой часто возникали сомнения: а правильно ли она поступает, говорит, ведет себя? С точки зрения должностной инструкции и закона, Валя ничего не нарушала, но всегда находились варианты: можно формулировать вопрос иначе, задать его позже или раньше, в конце концов, придать голосу другую интонацию. На первом курсе Валентина увлекалась биоакустикой и знала, как важен голос и интонация при общении – от них зачастую зависит ответ на вопрос. Одни интонации могут заставить насторожиться, и собеседник, почувствовав подвох, закроется, а другие, наоборот, успокоят и вызовут доверие.

– Я понимаю, какое у вас горе, но была вынуждена вас пригласить сюда. Вы только не волнуйтесь, – сказала Семирукова больше себе, чем Казарцевой.

– Я не волнуюсь, – бросила на нее взгляд сестра Плюшева.

Валентина про себя отметила, что голос Дарьи соответствует ее облику – твердый, с томной хрипотцой.

Что-то она не похожа на убитую горем сестру, потерявшую единственного брата, думала Семирукова. До встречи с Казарцевой Валентине прислали досье на Дарью.

Судя по данным из досье, Дарья Казарцева работает администратором в торгово-развлекательном комплексе «Успех». Валя в этом комплексе была, когда выбирала себе пуховик. Комплекс большой: на цокольном этаже продуктовый супермаркет, выше – одежда, обувь, спортивные товары, украшения, посуда… Чего там только нет! На любой вкус и бюджет. На самом верху кафе, кинотеатр, боулинг, ночной клуб с рестораном. Таких комплексов, как «Успех», в каждом районе понастроили, они теперь вроде Домов культуры – чтобы провести досуг, народ идет туда. «Успех» расположен далековато от Яхтенной улицы, Казарцева могла бы найти работу и ближе.

Родители Дарьи и Елисея были из детдома. Они погибли семь лет назад, и других родственников Дарья и Елисей не имели. Дарья была старше брата на четыре года. Казарцевой она стала после замужества. С мужем Дарья развелась, когда их сыну Сергею исполнилось два года. Впрочем, муж Дарьи ушел от нее еще раньше – почти сразу же после рождения ребенка, – не вынесла тонкая душа музыканта бытовых трудностей. Душа требовала тишины и вдохновения, а не бессонных ночей и безденежья. Дарья и Елисеей разменяли трехкомнатную родительскую квартиру в хорошем районе на две малогабаритные на окраине и поселились рядом на Яхтенной улице. Дарья в двенадцатом доме, Елисей – в четырнадцатом. Елисей уступил ей квартиру лучше – на седьмом этаже, с большой лоджией, а сам поселился на первом с маленькой кухней. Квартира Елисея стоила не на много дешевле, но когда денег в обрез, на счету каждый рубль.

– Ваш брат часто ходил через пустырь? – задала вопрос Валентина.

– Да. Как и все. Так ближе, если на автобусе ехать.

– И вы тоже через пустырь ходите? Ведь это опасно.

– Иногда, если без машины. Но только, когда светло.

– Вы на машине, стало быть, – отметила Семирукова.

– Сейчас нет. Она в ремонте почти две недели. Старая совсем, на ладан дышит.

– А у вашего брата машина была?

– Была, но он ее мне отдал. Хоть и старенькая, но зато своя. Сказал, тебе нужнее, ребенка возить и вообще, а я себе заработаю. Он о джипе мечтал, чтобы на рыбалку с друзьями ездить и нас возить. Осенью собирался покупать. Нет, не джип. Что-нибудь попроще. На джип у него денег не хватало.

– Хороший у вас был брат, – сказала Валентина и смутилась. – Простите, – зачем-то добавила она, совсем растерявшись. Ей еще не приходилось допрашивать людей, потерявших близких. И в этом деле требовалась деликатность.

– Вижу, вы совсем молоденькая, не знаете, как задавать вопросы в такой ситуации. Вы спрашивайте, не стесняйтесь, – ее состояние не ускользнуло от цепкого взгляда Дарьи.

Валя мысленно приказала себе собраться – ее растерянность заметна не только коллегам, а это ни в какие ворота не лезет. Придав голосу суровость, она продолжила допрос.

– У вашего брата были враги?

– Да какие враги?! Елик был мягким, безобидным, отзывчивым. Он с моим сыном тетехался, с рождения с ним управляться помогал. Больше родного отца участие принимал, когда мы с ним еще вместе жили. Да что там с рождения! Я только узнала, что ребенка жду, Елик сразу меня заботой окружил – по магазинам ездил, в аптеку за лекарствами-витаминами, даже по дому прибирался, чтобы я не утомлялась. Берег меня, знал, что муж женскую работу делать не станет. Светлый был человечек, с кристальной душой, как у младенца. Я ему венок с белыми лилиями заказала, символ чистоты. На светлую память.

Голос женщины дрогнул, она достала из своей большой сумки платок и промокнула навернувшиеся слезы.

– Хотите воды? – предложила Валя.

– Нет, спасибо. Вы не обращайте внимания, спрашивайте.

Легко сказать – спрашивайте. Сидит потерпевшая, слезу утирает, а ты ее спрашивай. И вопросы вроде уже закончились.

– Вы идите, Дарья Витальевна. На сегодня все. Если что, вас еще пригласят.

Казарцева исчезла за дверью, оставив после себя шлейф духов. Валентина распахнула окно, чтобы проветрить комнату, избавиться от резкого запаха. Как назло, в этот момент зашел Потемкин. Сергей Викторович, конечно же, не смог удержаться от замечания.

– Валечка! При открытом окне кондиционер работает зря!

Валя про себя чертыхнулась. Ну не успела она дойти до конца коридора и выключить этот проклятый кондиционер! А точнее – не собиралась. Думала быстренько проветрить и закрыть окно. Так нет же, обязательно нужно было кому-нибудь прийти и ткнуть ее носом.

– Да я на минуточку! Проветрить надо.

– Дело хорошее. На улице теплынь – ни ветерка, ни дождика. А это что? Сладостями балуемся? – кивнул он на открытую пачку печенья, оставленную в закутке на тумбочке с чайником.

«Сейчас скажет, что превратила рабочий кабинет в буфет, и вообще худеть пора», – подумала Валя. Про то, что худеть пора, Сергей Викторович, конечно же, промолчит – все-таки он человек интеллигентный, но подумать подумает. После того как ей стали тесными ее институтские брюки, Валентина почувствовала себя толстой. Она приняла решение непременно похудеть и, пока не похудеет, прятать «жир» под многослойной одеждой. Похудание давалось непросто ввиду того, что Валя не могла отказаться от сладостей. Если перейти на чай без сахара ей удалось довольно-таки легко, то пить его без пастилы и печенья она не смогла.

– Угощайтесь, Сергей Викторович, – предложила Семирукова.

– А давай угощусь! – неожиданно согласился эксперт. – А то уже скоро обед, а я чаю еще не пил.

– У меня только в пакетах.

– В пакетах… Что это за чай в пакетах?! Не возьмут тебя, Валька, замуж, если женихов таким чаем поить будешь. Ну, давай какой есть, выпьем и помои, мы не гордые.

Опять учит! Замуж не возьмут, видите ли. А ему какая печаль? Беспокоится, прямо-таки отец родной. И чашки, как назло, содой не почистила, все руки не доходили, а водой коричневые круги в них не отмываются. Можно представить, что о ней подумает этот ворчун. Может, сходить помыть?

Валя зыркнула на Потемкина, вольготно устроившегося на единственном кресле за чайной тумбочкой. Хоть бы стул для дамы принес! А, ну и пускай! Пускай пьет из грязной чашки! Барин выискался, чтобы для него еще чашки мыть!

– Скачет сито по полям, а корыто по лугам, – процитировал эксперт Чуковского.

Эрудит хренов! Валентина налила Потемкину полную чашку кипятка, не удосужившись опустить в нее чайный пакетик, чтобы немного замаскировать коричневые разводы на стенках чашки, и мстительно поставила перед ним сахарницу с затвердевшими остатками сахарного песка на донышке. В тумбочке у нее лежала новая пачка сахара, но она нарочно не стала наполнять им сахарницу. Перебьется!

– Уууу, мать. Плохи твои дела. Сидеть тебе в девках до скончания века.

– Ничего, посижу.

– К тому же бука.

– Какая есть.

– Даааа, Валечка. Придется взять тебя на воспитание.

Семирукова поежилась. Что я ему, ребенок, что ли? Если ему так хочется кого-нибудь воспитывать, пусть заводит детей и воспитывает их, а меня уже поздно. Валя набрала в легкие воздуха, чтобы высказать этому воспитателю все, что о нем думает, но скромность ей этого не позволила. Она отвернулась к окну, пряча свои дрожащие от обиды и негодования губы.

– Я вот чего пришел, Валентина. У меня по поводу орудия убийства появились кое-какие соображения.

Валя повернулась, обида растаяла на глазах. Следователь приготовилась внимательно слушать.

– Той странной кукле с отбитыми головой и рукой много лет. Очень много.

– Сто? – наугад спросила Валя.

– Больше. Намного больше.

– Как это? – удивилась она. В ее представлении все, что было старше века, должно храниться в музее, а не валяться на помойке.

– По моим расчетам, эта кукла изготовлена в период неолита.

– Первобытными людьми, что ли?

– Не совсем. Первобытные люди такой сложной техникой не владели. Материалу не меньше пяти тысяч лет. Похоже на керамику дзёмон. Как ты понимаешь, это мои предварительные умозаключения, и поделился ими я с тобой по блату, – подмигнул эксперт своим серым, проницательным глазом, отчего Валю бросило в дрожь, и ей показалось, что Сергей видит ее насквозь, как видит предметы, что попадают к нему на экспертизу. Она для него тоже предмет для исследования.

– Официальный отчет получишь позже, а это пока пища для размышления.

– Спасибо, Сергей Викторович, – с чувством поблагодарила его Семирукова. Ради работы она готова была простить эксперту и поучения, и неподанный стул.

– Кушайте на здоровье. И вот еще что. Рука и голова у куклы были отбиты недавно – сколы свежие.

– То есть вы хотите сказать, что они откололись при ударе о висок Плюшева и их следует поискать на месте преступления?

– В верном направлении думаешь, Валечка. Только на пустыре стоит искать голову куклы, а ее рука была отбита несколько раньше.

– Неужели еще один труп?

– Не обязательно, но и не исключено.

На этой «жизнерадостной» ноте Потемкин допил «помои» без сахара и откланялся, озадачив Валентину головоломкой.

* * *

– Михаил, нужно поискать голову от куклы.

– Нужно – поищем. Только где?

– На месте преступления. Потемкин сказал, есть вероятность, что она была отбита при убийстве Плюшева.

– О том, что ее нужно искать, тоже Сергей Викторович надоумил? С него станется. Как ты это представляешь, Валечка? Голова куклы, должно быть, с гулькин нос, и искать ее на заросшем травой пустыре да после дождя все равно что иголку в стоге сена.

– Но вы все же поищите.

– Поищем, куда же мы денемся, – вздохнул Михаил. – Но это пустая затея – не найдем мы ничего! А если найдем, на ход расследования она мало повлияет. Я понимаю, ты у нас процессуальное лицо и все такое, а наше крестьянское дело выполнять поручения и умных вопросов не задавать. Но я, как старый сыскной волк, вот что тебе скажу…

Валя поморщилась. Небесову чуть за тридцать, а он уже старый, да еще и волк. Всем, ну всем хочется ее научить уму-разуму!

– В этом деле все проще, чем тебе кажется. Смотри, какой расклад получается. Плюшев был одинок, близких родственников, кроме сестры, не имел. Значит, квартира достанется ей. Из чего следует, что у нее прямой интерес в смерти братца.

– Но ведь Казарцевой есть где жить. И это ее единственный брат! – возразила Валентина. Ей казалось невероятным, чтобы близкие люди убивали друг друга из-за квадратных метров. Она все понимала, бывает, что дележ бутылки приводит к семейной трагедии, но такое происходит среди маргиналов, а Дарья Казарцева производит благоприятное впечатление.

– Валечка! Не смеши меня! У Казарцевой сын подрастает, ему потом захочется жить отдельно, да и квартиры никогда лишними не бывают. А что брат, так это ни о чем еще не говорит – встречаются персонажи, готовые мать родную придушить ради собственной выгоды.

– Допустим, Миша, вы правы и Казарцева причастна к убийству брата. Но, кроме ваших домыслов, против нее ничего нет. Где доказательства?

– Я, Валечка, пришел к тебе не с пустыми руками, – широко улыбнулся Михаил. Ему нравилась роль старшего товарища. – Во время поквартирного обхода я решил заглянуть на огонек к Казарцевой. Посмотреть, что да как. Когда погибает человек с одним-единственным родственником, по-любому этот родственник попадает под подозрение. Казарцева, надо сказать, моему визиту не обрадовалась. Впустила со скрипом и сразу же объявила, что ей скоро нужно идти в салон красоты. Ясное дело, до моего прихода она никуда не собиралась.

– С чего вы это взяли?

– Валечка, такие дамы, как Казарцева, в салон красоты ходят только для того, чтобы подстричь волосы. Поверь старому гусару – у меня в этом деле глаз-алмаз.

Следователь не стала спорить. Она сама не помнила, когда в последний раз была в салоне красоты. И, как верно заметил Небесов, ходила туда лишь для того, чтобы подстричься. Но вслух она это говорить не стала, чтобы не выглядеть не следящей за собой клушей. Хотя, если у старого гусара глаз наметан, он это понял. Ее так и подмывало спросить, сколько Михаилу лет, раз он считает себя старым. Он ведь один из самых молодых оперов в отделе. И ростом – не гренадер, и внешность у него так себе: кустик белобрысых волос, словно коровой жеванный, бесцветные брови, невыразительные глаза… – словом, не красавец. Ему в свое время тоже небось доставалось от коллег, все принимали за мальчишку, вот он и отыгрывается.

– Ну, а может, Казарцева как раз записалась на стрижку?

– Зачем? У нее прическа подновлялась от силы неделю назад.

И здесь Михаил был прав. Стильная стрижка Дарьи была свежей, это Валя и сама заметила.

– Я нахально попросил чаю, и пока хозяйка с ним возилась, я успел осмотреть ее вещи. У Казарцевой в шкафу лежит парик. Угадай, какого цвета?

– Вы проводили обыск без санкции и понятых?! – возмутилась Валя.

– Неофициальный можно, – усмехнулся Миша.

– Но вы же понимаете, что добытые таким образом улики я не могу приобщить к делу.