скачать книгу бесплатно
– До сегодняшнего дня я вашей дочери ни разу не видел и супругу вашу тоже не знаю.
– Мы снимали другую квартиру, пока ремонт шел.
– А, так это у вас бригада полгода стены ломала? Потом два грузовика мешков с мусором вывезли. Вы что там, даже пол сменили?
– Если делать, то сразу все, чтобы уже лет двадцать не переделывать.
– Вы, поди-ка, генерал какой-нибудь газовый на севере?
– Генерал, но не газовый.
– Военный?
– Нет, руковожу таможней в Ханты-Мансийском округе.
– Ого! – я вспомнил о своем опухшем лбе и подбитом глазе, и мне стало немного не по себе. И футболка на мне была надета не самая новая, и домашние брючки, прямо скажем, с дыркой на колене, и лапы без носок в старых шлепанцах.
– Надо выпить, – сказал я и полез рукой под стол в банку с огурцами. Налил полстакана, выдохнул и залил водку в горло, после чего зажмурился и откусил большой кусок огурца. Гость наблюдал за моими действиями, не отвернув для приличия голову. Кажется, он даже был доволен моей реакцией на его последние слова.
– Вы обращались в больницу? – спросил он, заметив, что я морщусь, жуя огурец.
– Нет, конечно, – ответил я, – челюсть целая, нос на месте, глаз видит. Опухоль и все, больше ничего.
– А в милицию?
– В милицию, тем более.
– Соседи вызывали милицию.
– Да? Никого не было. А какие соседи, ваши?
– Из квартиры напротив, которые над вами живут.
– Я их не знаю, я тут уже никого не знаю, все новые. Теперь не принято знакомиться. Купят, переедут, ходят каждый день и ни с кем не здороваются.
– У меня к вам есть просьба, – таможенный генерал присел на табуретку с другой стороны стола, – мужская просьба.
– Давайте, – я отодвинул бутылку, чтобы она не мешала смотреть на него.
– Сначала хочу попросить за дочь. У Виолетты не сложились отношения с одноклассниками, вернее с одноклассницами. Они ее часто оскорбляли, угрожали ей. Мы перевели ее в другую школу. Эти парни, которые тут днем были, они из ее нового класса. Я их тоже не знаю, но я уже звонил директору, завтра она мне их приведет.
– Куда? – я слушал внимательно, но тут что-то не вытерпел и перебил его.
– В кабинет директора, я с ней договорился. Мы обсудим, что произошло, и, я думаю, ребята попросят у вас прощения.
– Один из них не попросит, – сказал я ему уверенно.
– Почему не попросит? – мужчина посмотрел на меня очень внимательно, он, наверное, заподозрил, что я про этого парня знаю гораздо больше, чем говорю.
– Он из разряда молчунов, а у молчунов характер твердый, их не заставишь лепетать: простите, виноват, исправлюсь.
– Ну, тогда второй будет просить, а этот пусть стоит со своим характером рядом и молчит. Не это главное, хочу обратиться к вам с просьбой, не сообщать милиции об инциденте, – генерал замолчал, но тут же добавил, – если они придут и начнут выспрашивать.
– Понял: шел, запнулся, ударился об косяк, – мне не очень нравилось предложение отца Виолетты, поэтому я перешел на смешливый тон разговора, – а может рассказать милиционерам классическую сказку: упал, очнулся – закрытый перелом черепа?
– У нас ведь с вами мужской разговор, правда? – генерал зачем-то опять напомнил мне об особой значимости его прихода и о его желании говорить о важном для него деле без дурацких шуточек.
– Мужской наполовину, – сказал я ему, так как опять захотел выпить, но наливать в стакан одному себе и видеть человека, который тебя разглядывает при этом, было уже неприятно.
– Почему наполовину?
– Потому, – я все же взял стакан, налил и опять выпил, но без огурца, чтобы не затягивать процесс. Гость подождал и начал говорить только после того, как я угнездился на своем месте и вновь приготовился его слушать.
– У дочери такой возраст сейчас опасный. Сначала переезд, потом конфликты в школе. Мы снимали квартиру в новом доме, кругом деревяшки, частный сектор, вечерами пьянь, ругань на улице. Супруга вынуждена была Виолетту из школы каждый день на машине привозить. Девочка видная выросла, к ней все лезут. Сюда переехали, думали – центр города, спокойнее будет, а тут – бандитский двор, тут еще хуже. Виолетта один раз в школу отказалась идти, хотя школа в ста метрах от этого дома. И учиться перестала, и поступать уже никуда не хочет, ей ничего не интересно и ничего не надо.
– Она мне не показалась пугливой, – вспомнил я, как уверенно девушка вышагивала по двору в каблучках и белом платье.
– Да не в пугливости проблема. Она под местных девок стала свое поведение выстраивать. Манеры перенимает, словечки. Наверное, матом ругаться учится у них. Мы когда с севера приехали, она в школу вашу первый раз сходила и матери рассказывала, что полкласса – дебилы настоящие. Пиво пьют прямо в школе, девчонки со всеми парнями переспали уже, колются, деньги воруют. Мать пошла к классному руководителю, спросила, неужели это правда? Та – кто вам мог такое сказать? Дочь сказала, а ей девочки в классе. Это неправда, пусть им не верит, у нас хорошая школа. А на следующий день Виолетта в разорванном платье из школы пришла: девки специально разорвали за то, что настучала на них учителю.
– А в Ханты-Мансийске другие ученики в школе? – приостановил я речь отца, который разволновался и готов был говорить долго.
– Да вы что! Да там, где мы жили, хоть круглую ночь ходи, никакая шваль не подойдет. Там она в школьный совет входила, ее рисунки – на школьной выставке до сих пор, волейболом занималась, музыкой. Сейчас – как отрезало. Ничего не хочу, отстаньте, ничего не надо. Нам только милиции и допросов не хватает. И будет точно такая же, как все девки во дворе.
– Теперь понял, – сказал я ему, – а вторая, какая просьба?
– Милиции не говорите ничего обо мне.
– Да я и не могу ничего сказать. Знаю, что зовут Сергей Иванович и – все. Ездит на «бумере», еще. Кстати, на вашем «бумере» номера тюменские, а не ханты-мансийские.
– Потому и прошу вообще ничего не говорить. Лучше всего, вы меня здесь не видели и ничего не слышали обо мне.
– Вы что, скрываетесь, вы же генерал?
– Ситуация так сложилась. У меня судебный иск к моему московскому руководству, они на меня пытаются сейчас компромат насобирать, где у меня какая собственность, какие связи, какие с кем дела. Уволить хотят. Вы должны понимать такие вещи. Вы же занимаетесь политикой, вам не надо объяснять.
– Про политику вам тоже соседи рассказали?
– Они видели ваши фотографии в газетах, в интернете о вас всякого полно. Я заходил на сайт «Голоса», вы, как я понял, борец с коррупцией, поэтому мне с вами обязательно надо было поговорить.
– Так вы за дочь или за себя беспокоитесь, генерал? – спросил я его грубовато, потому что в душе зашевелились росточки появившейся антипатии к человеку, который просит меня соврать, если кто-то начнет интересоваться его квартирами и машинами.
– Вы не знаете сути, если бы знали, не спрашивали бы в таком тоне, – Сергей Иванович произнес эти слова уверенно, как говорят те, кто чувствует свою правоту.
– Ну, так скажите суть, и я не буду спрашивать.
– Суть в том, что меня выдавливают, создают обстановку, чтобы я не выдержал и сдался. Пока я был в отпуске, в мой кабинет посадили моего зама. Издали приказ, что он исполняет обязанности начальника, и заставили его пересесть за мой стол на мое кресло. Он мне отзвонился, мол, такие дела, ждем тебя. Я из отпуска выхожу, а он мне говорит, не могу освободить кабинет, Москва, вроде как, ему приказывает – сиди там, где сидишь, то есть в моем кабинете. Я звоню туда, они мне: все, уважаемый, пиши заявление на увольнение из нашей системы, расстанемся по-доброму. Я отказался писать. Сейчас каждый день прихожу на работу и сижу с девяти утра до шести вечера в приемной на стуле рядом с моей секретаршей.
– На стуле в приемной? – я не поверил и подумал, что не совсем правильно понял слова Сергея Ивановича.
– Да, взял из дома стул, принес его в приемную, сел и просидел весь день. Потом второй и третий.
– Стул то зачем из дома тащили, на таможне стульев что ли нет?
– Эта сволочь, мой бывший зам, распорядился, чтобы мне никто мебель не давал. Я же ему сообщил, что буду продолжать ходить на работу и находиться на службе положенные часы. В приемной у нас кресла, меня охрана сразу предупредила, в кресла садиться нельзя, кресла для посетителей.
– Ну, у вас и нравы в вашем райском Ханты-Мансийске, – я засмеялся, – начальника таможни его же охрана гоняет по этажу как бомжа безродного. Вы голодовку не объявили во время своего флэш-моба?
– Флэш чего? – спросил гость.
– Пикет так неожиданный называется, акция, которую никто не ждал.
– Нет, не объявлял. Меня вызвали в Москву, сегодня ночным рейсом улетаю.
– Чего хотят?
– Думаю, предложат два варианта, хороший и плохой. Хороший – уволиться переводом в другое министерство. Они уже поняли, что суд проиграют, и меня придется восстановить на прежней должности.
– А плохой?
– Не хочется думать. Все, что угодно. Возбудят уголовное дело за превышение должностных полномочий, а их все превышают, без проблем любого скрутить, криминал попробуют выявить в моих делах, к собственности прицепятся – да все, что угодно.
– А пристрелить могут?
– Нет, на госслужбе это не принято, мы не банкиры. По работе я все приказы выполнял, никого не подставлял.
– Если не секрет, за что же тогда Москва взъелась?
– Им другой нужен. Приказы приказами, но есть еще и просто маленькие просьбы. Я позволил себе с ними не соглашаться, и, как сейчас понимаю, был для них чрезмерно упертым. Через нас проходят товары и оборудование на миллиарды долларов, если оформить документы и сборы хотя бы на чуть-чуть меньше, кому-то экономия получится миллионы. Я за своих старался, они за своих, это обычная практика. На моем месте никто больше года не работал. Воевать воюем, но никто никогда не обращался в суд, я – первый.
– Молодец! – обрадовался я, меня всегда приводят в восхищение люди, способные постоять за себя, – дайте вашу руку, Сергей Иванович!
Мы пожали друг другу руки над столом рядом с горлышком бутылки. Сергей Иванович застеснялся всплеска моих эмоций и отвел глаза в сторону от стола.
– Меня прокурор округа поддержал, и еще есть люди, которые мне реально помогают, – посчитал он нужным добавить к вышесказанному, чтобы я не сомневался, он человек серьезный, а не клоун со стулом в цирке.
– Жаль, что вы за рулем. – искренне сожалел я.
– Вернусь из Москвы, обязательно к вам зайду, – сказал он.
– Буду рад. Может, помочь чем-нибудь надо? По Интернету сообщим, пикет на площади организуем…
– В Ханты-Мансийске? – заинтересовался генерал.
– И там можно, если будет на что туда доехать.
– А сколько стоит рассказать, например, в Интернете о предстоящем суде или пикет организовать?
– Информацию бросить в Инет – могу бесплатно, ну а что посерьезней – тысяч двадцать-тридцать.
– Долларов?
– Если в Москве, то долларов, а в нашей глуши счета рублевые. Перелет, жратва, ночевка, заморочки с попугаями в фуражках – на это деньги надо.
– Ясно, буду иметь в виду, спасибо. Навряд ли это понадобится, но кто его знает, как там повернется, и что мне предложат. Хорошо, что вы понимаете меня.
Сергей Иванович встал и посмотрел в окно кухни вниз, где у подъезда стоял новенький BMV – Х5. Он наклонился, его синий галстук повис над столом, и на внутренней стороне тряпичного «клинка», удивительно похожего своими формами на обоюдоострый меч, мелькнула загадочная лейблочка «Renato Balestra».
Рубашка этого мужчины оказалась так близко к моим глазам, что я разглядел узор на ее ткани: тисненые светло-синие завитушки, точь-в-точь как водяные знаки на тысячной купюре. Это поди-ка одна из батистовых сорочек, в которых фланировали перед дамами графы и князья, подумал я.
Гость уже был в коридоре и надевал туфли, а я все еще размышлял о батисте – ткани, которую никогда не видел и не трогал. У князей, кажется, были не рубашки из батиста, а носовые платки. Или портянки, забыл, что именно.
Дверь закрылась, и я опять остался один. Знакомство с соседом меня искренне порадовало: наконец-то я знаю хотя бы одного человека, живущего в моем подъезде. А что этому способствовало? То, что я утром получил в дыню.
Познание мира у меня традиционно связано с мордобоем. Мир вращается в одной плоскости и по одному кругу, пока кто-нибудь не даст мне по морде. Тогда включается ускоритель, мысли срываются со своих орбит, чувства теряют ориентиры, материя бытия меняет полюса, и в хаосе мироздания я начинаю вновь нащупывать гармонию равновесия.
А потом обязательно осознаю, что перешел на новый уровень, и вся моя жизнь круто изменилась: белое перестало казаться белым, черное вдруг оказалось не таким уж и черным, каким представлялось до большого взрыва в бесконечном пространстве моей пострадавшей черепушки. Пространство в черепушке вдруг искривилось от пронесшихся на безумных скоростях потоков горестных сомнений.
Получить по морде – невероятно полезно с точки зрения эволюции души. Причем, желательно схлопотать по своему любимому личику ширококостным мозолистым кулаком. Это так поучительно! У кого как, а у меня внутренний мир реагирует на кулачную атаку с гораздо большим резонансом, чем на словесные оскорбления и символические плевки в лицо. Виртуальное «мордобитие» меня раздражает и вынуждает делать в состоянии нервного срыва новые ошибки, а кулак – он намного быстрее успокаивает и погружает в нирвану неспешных размышлений о судьбе и жизненном пути.
Что сегодня сближает мужчин? Драка и только драка. Тому, кто ее патологически боится, меня не понять. И вообще, кто постоянно кого-то боится, тому лучше сидеть дома и смотреть кино. Пусть получают порцию возвышенных чувств, разглядывая драчунов на экране.
Как мужчине ощутить себя мужчиной, а не бесполым существом с кривой сарделькой между ног?
Миллион лет назад нам было, конечно, не до благородства, мы молотили друг друга за тривиальный кусок мяса. А сейчас по морде дают и получают избранные, кто сохранил и пронес через тысячелетия дух дикой человеческой природы.
Кусок мяса таким не нужен, им нужны доказательства, что они не бабы, и от баб отличаются на закате цивилизации не только своей сарделькой, но и более важным признаком, чем форма и строение гениталий. Не гениталии оплодотворили человечество, а дух правды и справедливости. Дух рыцарства, храбрости и благородства.
Гениталии при ближайшем рассмотрении выглядят ужасно – волоса, пупырышки и слизь. Ничего ужаснее человеческих гениталий представить невозможно. Что поделать, они – наследие борьбы за выживание в далекие времена начала всех начал.
Ход развития цивилизации начал набирать обороты, когда один из наших предков в жестокой драке отвоевал себе молодую самку, но не стал валить ее на шкуру, заметив в ее глазах страх. Он пожалел ее и не тронул, хотя имел право, и никто не мог ему запретить. В этот момент было зачато дитя нашей цивилизации – сострадание сильного к слабому. Из этого неосязаемого семени родились все религии и все искусства.
Для чего мы деремся? Уж точно не ради теплого места у огня в холодной пещере. И не ради молоденькой самки. Из-за нее – можем схлестнуться, но не ради нее. В поисках денег дерутся только профессионалы, а любители то зачем свой нос подставляют? Детишки в садике схватываются кулачками за игрушку, подростки во дворе – чтобы узнать, кто сильнее, взрослые дядечки, потому что дядечки пьяные и впали в детство, но не в свое, а в раннюю стадию существования своего племени. Им хочется что-то доказать, а в трезвом состоянии это что-то им доказать ну никак не получается! Вот и выпендриваются по пьяни.
Славянские племена довыпендривались, готы и галлы выгнали их с теплых берегов Дуная и Рейна за Днепр, в бурелом, на край земли, где холодно и пованивает болотной тиной. Зато нам тут столетиями никто не мешает бить морды друг другу. До сих пор, как свадьба, так – драка.
Никогда мы не будем жить, как немцы и французы. Генотип развития другой. Мужчина и женщина соединяются в семью, и в этот самый день на празднике по этому случаю – драка. Что ждет в будущем потомков этой семьи и потомков всех семей этого племени? Угарная смесь последствий коллективного исполнения сексуальных ритулов во хмелю и в крови, завершаемое тоскливым завыванием о вечной кручинушке, томящей душу отвергнутого народа.
Таможенный генерал давно ушел, его джип исчез с площадки под моим окном, а на том месте, где он стоял, была припаркована другая машина, хозяина которой я тоже не знал, не смотря на то, что многократно видел, как он каждый вечер подъезжает к моему подъезду, и каждое утро отъезжает от него. Кто он такой? А черт его знает, вроде, на пятом этаже загнездился, потому что когда он подымается вечером с пакетами в руках, шарканье ботинок слышно чересчур долго.
Допил я последнее, что оставалось в бутылке, и мысли стали перескакивать с одной на другую, задергались и, наконец, оборвались все разом. Я встал с кухонной лавки и закачался. Меня вдруг так затошнило, что я еле успел сделать пару шагов до раковины. «Неужели он стряс мне мозги?» – было понятно, что у меня сотрясение, но, видимо, не второй и не третьей степени, а примерно пятой или шестой, я ведь не упал на пол ни тогда, на лестнице, ни сейчас, у раковины. В любом случае, надо быстрее лечь.
Как только мое тело оказалось на кровати в горизонтальном положении, тошнота моментально исчезла, и мне стало так хорошо, так приятно. Поймал я нокдаун, сомнений нет. По прошлым делам я помню, когда после нокдауна положат на кровать, и тебе уже не надо вставать и можно просто лежать, закрыв глаза, испытываешь яркое, незабываемое наслаждение. Становишься пьяным и счастливым, даже если до этого был абсолютно трезв и проиграл схватку. Тело свое не ощущаешь, боли не чувствуешь, голова уже не кружится, а как бы медленно летит по очень большому кругу.
Обычно после нокдауна я быстро засыпал и спал, по словам окружающих, как мертвый. Мой хорошенько встряхнутый мозг опять понесло в мир грез, как тогда, в молодые годы. Но перед отлетом я все же успел зафиксировать одну единственную мысль: по черепу дали качественно, удар у парня тяжелый.
Проснулся от того, что во сне сильно дернул ногой. Я от кого-то убегал, кто-то вот-вот должен был выйти из-за угла здания, мне было страшно, я услышал шаги за углом, но бежать дальше было некуда, впереди какая-то канава с грязной водой и такая широкая, что никак не перепрыгнешь. Засуетился, заметался – все, поймает. А сзади уже чья-то тень мелькнула, я прыгаю, тяну ногу, долетаю только до середины и сейчас должен плюхнуться ногой в грязь, но – просыпаюсь и тут же откидываю одеяло, чтобы не замарать его ногой, попавшей в воду. Однако, нога совсем не мокрая, и лужи нет, и я в своей комнате, и никто за мной не гонится – радость то какая!
Мучают меня кошмары не часто, но когда выпиваю – бывает, навещают. Во сне я чаще всего дерусь, вернее, все идет к тому, что вот-вот начнется драка. Их, противников, всегда много, а я всегдашеньки один и их побаиваюсь, но убежать никогда не получается, и драка все же начинается, но такая, что мне делается все страшней: я бью, а рука такая мягкая, удара нет, я пытаюсь сжать кулак и – просыпаюсь, судорожно сжимая пальцы руки. Сердце у меня колотится, нервы взбудоражены, я собой недоволен, заснуть снова не могу.
