скачать книгу бесплатно
По обыкновению, являясь в мрачные чертоги Нижних Пределов из верхнего мира, где царил свет и творились великие дела, Заклинатель присаживался возле решетки на невысокий табурет и демонстративно зажимал пальцами нос. Так выглядела обычная прелюдия к нашей «беседе».
Потом он говорил, говорил, говорил… Голос его, поначалу тихий, постепенно заполнял все вокруг и начинал звучать громогласно, словно был и не голосом вовсе, а раскатами грома. Я чувствовал, что наши разговоры – часть ритуала, призванного меня разрушить. Я знал, что темный человек пришел с тем, чтобы проникнуть в мое сознание и завладеть им. И я сопротивлялся, как мог. И у меня были силы, чтобы противостоять ему. Не знаю, откуда они брались в моем искалеченном, исхудавшем теле, но они все еще были…
– Ваше зеличес-ство? – саркастично вопрошал Заклинатель. – Ах да, это действительно вы, но вас-с не узнать, вы только пос-смотрите, в кого вы превратились, ваше величес-ство. Это же прос-сто омерзительно. Ваша зарос-сшая черным волос-сом, располос-сованная Кевларом одноглазая морда – она вызывает у меня отвращение. Да она у вс-сех вызовет отвращение. Не хотел бы я выглядеть так. Уж лучше умереть, ваше величес-ство. Вы об этом не думали?
– Ничего, – отвечал я, – шрамы украшают мужчин и укрощают женщин.
Каждый раз я придумывал для него что-нибудь новенькое. И всегда мои шутки отзывались в нем лютой злобой, он вскакивал в ярости, выкрикивая ругательства на незнакомом грубом языке, взгляд его становился холоден и колюч, глаза метали молнии. Для колдуна он был слишком вспыльчив. О чем я непременно ему сообщал.
– Что-то с нервами у тебя не в порядке, дружок, я бы на твоем месте поостерегся. В следующий раз, если ты вот так выйдешь из себя, тебя непременно хватит удар, и мне не с кем больше будет общаться.
Подавив очередную вспышку гнева, Заклинатель садился на табурет и продолжал вести со мной разрушительный диалог, возвращаясь к своим обыкновенным спокойным и насмешливым интонациям. Он говорил и говорил до тех пор, пока не доводил меня до исступления. Он заклинал меня змеиным голосом, вторгался в мой разум, искажал его, трансформировал, а когда уходил, я все еще слышал, как его слова проникают в меня, гремящим колоколом звучат в голове и рвут на части душу. «Я – омерзителен, я – жалок, я – никто»…
Змеиные интонации голоса напоминали мне брата Фаира, он тоже не говорил, а выдыхал слова, проникновенно и страстно, словно вместе со словами из его горла выходил яд, способный отравить собеседника. Эта странная общность их речи натолкнула меня на некоторые мысли, что развитие моего темного братца в сторону оккультных наук и черной магии скорее всего – заслуга Заклинателя. А не проник ли он в мозг юного Фаира, как сейчас старается проникнуть в мой?..
Заклинатель дурманил, заставлял меня поверить в свою никчемность, глупость, бесполезность, бессилие, и в то же время он всегда давал шанс, указывал на то, что спасение близко, достаточно протянуть руку, соединиться с силой, равной которой нет в мире. Он умело отравлял разум, тяготил душу, мучил и ломал меня…
И все же я держался. Отчаяние не могло завладеть мною полностью, потому что я видел в жизни смысл, у меня было мое предназначение… Отец хотел, чтобы я стал королем Белирии, его предсмертная воля диктовала мне: объединить королевства в одно. Белирия станет единым государством, и я буду ее королем во что бы то ни стало. Я выберусь на поверхность и поведу войска на Вейгард. Я пойду войной на Вилла, Преола, на Лювера, на Дартруга и конечно же на Фаира. Я сброшу их всех с престолов одного за другим за то, что они хотели уничтожить меня, и даже весьма преуспели на этом пути. За все, что они сотворили со мной, они должны быть наказаны. Месть моя будет страшной.
– Прос-снись к новой, примкни к нам, – громоподобно ревел Заклинатель, – ты должен быть с-сильнее вс-сех, и ты станешь с-сильнее, ты знаешь, на чьей стороне с-сила. Ты жалок сейчас, но мы тебе поможем. Мы с-сделаем тебя влас-стителем мира…
Сжимая зубы до боли в челюстях, я снова проговаривал спасительные слова: «Если у меня хватит воли и жизненных сил – я выдержу, я непременно вырвусь из клетки…»
Я знал теперь, кто мой главный враг. Его лицо было у меня перед глазами, его голос проникал мне прямо в душу, но не мог заставить меня свернуть с намеченного пути.
Со времени нашей последней встречи помощник Фаира значительно раздался в плечах и помолодел. В те времена, когда я знал его в Центральном королевстве, он был совсем стариком – лет семидесяти от роду, седовласый и согбенный годами, с лицом, изборожденным сетью морщин. Любой, кто видел Заклинателя тогда, мог бы подтвердить, что он производил впечатление человека, прожившего долгую, полную лишений и страданий жизнь. Впрочем, люди все равно боялись его, несмотря на преклонные лета. Теперь же возраст его был неопределенным. На первый взгляд он казался совсем юным, но, если приглядеться – в глазах его можно было различить многолетнюю усталость, а возле рта иногда проступали предательские складки. Едва возникнув, вестники старости затем медленно растворялись, словно в теле Заклинателя бродили магические элементы, уничтожая любые проявления прожитых лет…
Темный человек знал, что его речи задевают меня до глубины души. По привычке я начинал подергивать серебряную серьгу. Как правило, я делал это перед тем, как прикончить кого-нибудь, или же после того, но, увы, сейчас дальше этих жалких подергиваний дело не шло, ведь я был безоружен, слаб, к тому же меня отделяла от Заклинателя железная решетка…
Он же ощущал себя рядом со мной – одноруким и одноглазым калекой – настоящим победителем, он торжествовал, ведь упечь меня сюда, низвергнуть в Нижние Пределы было воплощением его дьявольского замысла. Теперь я был в этом уверен как никогда. Он все говорил и говорил, слова его обладали особой интонацией, словно он хотел донести до меня одну только мысль: «Я – ничтожество. Я больше ничего не стою в этой жизни. Я больше никогда не вернусь в мир людей. Я – калека. Я должен смириться со своей скорбной участью и отдаться во власть отчаяния… А затем переродиться, перейти на его сторону. Ведь я нужен ему в услужении».
В конце концов я терял силы, я был измотан этой борьбой, я падал на горячий песок, закрывал обращенное к нему ухо уцелевшей рукой, и слезы лились из моего глаза, а пустая глазница увлажнялась. Добившись желаемого результата, Заклинатель поднимался с табурета, его молодые тонкие губы растягивала зловещая усмешка.
– До следующего раза, Дарт Вейньет, – говорил он и отворачивался, ему казалось, что он уже победил, что моя воля сломлена, что я окончательно порабощен.
Но тут я находил в себе силы, собирал все, что у меня оставалось. Шатаясь из стороны в сторону от невыносимых душевных мук, цепляясь за прутья решетки, я поднимался и заводил ему вслед свою обычную молитву. Признаюсь, я никогда не отличался особенной религиозностью, но, оказавшись в Нижних Пределах, вдруг почувствовал, что придуманная мною молитва – именно то, что мне нужно, чтобы поддержать во мне необоримый дух.
– Святой Сева Стиан! Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, Спаситель, ведь не для себя прошу. Для человека, которого все знают под именем Заклинатель.
– А-а-а, ты опять! – кричал мой мучитель в ответ на новое проявление титанической королевской воли.
Запахнувшись в мантию, он убегал прочь, выкрикивая проклятия, не в силах скрыть лютой злобы, вызванной моим упорным нежеланием сдаваться на милость победителя.
– Для колдуна ты слишком вспыльчив! – орал я ему вслед.
Отъявленный мерзавец забыл, что имеет дело с потомственным принцем дома Вейньет, с королем Стерпора! Никакая сила не сможет сломить меня! С самого детства я был уверен в одном: меня нельзя победить – меня можно только убить! Пусть Заклинатель старательно подавлял мою решительность, пытался проникнуть в мой разум и завладеть им, но он явно недооценивал то, что в моих жилах течет кровь дома Вейньет, что я – истинный король. Я был рожден королем! Если я смог сплотить целый народ и повести его на борьбу, значит, смогу противостоять и колдуну и выбраться из проклятых Нижних Пределов…
Несколько раз я пытался призвать норный народец, который так помог мне во время взятия столицы Стерпора. Но маленький рыжеволосый Лермон, назначенный мною наместником норного народца, то ли не слышал меня, то ли не желал являться на мой зов в Нижние Пределы. А скорее всего, он просто не мог объявиться на территории тьмы, где из проломов в стенах сыпались угли, ревело, рвалось наружу пламя, повсюду блуждали, вились в воздухе призраки давно умерших людей, и парили кошмарные серые духи разноплеменной нечисти, разбросав серые крылья… И все же, надеясь на то, что произойдет чудо, я раз за разом тер черный кварц большим пальцем. «Может быть, для того чтобы призвать норный народец, нужно касаться кварца пальцем правой руки? – думал я, – но у меня ее больше нет. Как же я могу вызвать маленьких помощников, как я могу воспользоваться силой кольца?» В конце концов я оставил тщетные попытки связаться с Лермоном – в них не было и тени здравого смысла…
Когда отчаяние окончательно захватывало меня, я, выкрикивая самые грязные ругательства, кидался на решетку.
– Чего орешь, как сквернословящий призрак? – говорил обычно Смуга, даже не поворачивая ко мне головы.
Сквернословящий призрак был легендой и своеобразной достопримечательностью Нижних Пределов. Иногда демоны упоминали о нем в разговоре. Судя по тому, что я смог заключить из этих упоминаний, он был единственной тенью, которой по неизвестной причине оказалась доступна вполне внятная речь. Он летал всюду в Нижних Пределах и яростно ругал всех, кто только попадался ему на пути. Мое отчаяние было столь велико, что иногда я мечтал о том, чтобы появился сквернословящий призрак и принялся поносить всех и вся, и даже меня, беспомощного перед силами тьмы, но из стен являлись только его бессловесные собратья – они разевали в беззвучном крике рты и уносились прочь. Некоторые из них выглядели совершенно растерянными, иные казались просто омерзительно жалкими – они лили серые слезы и хлопали себя по щекам – правда, хлопков этих тоже не было слышно.
Кормили меня нечасто, омерзительной серой жижей, в которой плавали куски жирного мяса вперемешку с клоками бурой шерсти. Поначалу я испытывал острые приступы тошноты, поглощая это варево, приготовленное из неизвестных мне существ (может быть, они даже были не животными, а какими-нибудь человекоподобными тварями), но потом убедил себя в том, что нет никакой разницы, чем набивать желудок, ведь главная моя задача – выжить. Я нашел в себе мужество съедать все без остатка. Я должен был поддерживать силы, чтобы не упустить подходящий случай, и в нужную минуту, презрев опасность, принять бой. Я отжимался на левой руке от пола, качал пресс, делал упражнения на гибкость суставов, выворачивая конечности, пока они не начинали ныть от боли. Немало времени я уделял фехтовальному мастерству, сконцентрировавшись, разумеется, на упражнениях для левой руки. Раньше я работал левой, но не столь часто и куда менее успешно, чем правой. Мои физические упражнения укрепляли не только тело, но и дух. По крайней мере, я обрел уверенность, что, если мне в руки когда-нибудь попадет оружие, я смогу двигаться во время боя не менее проворно, чем раньше.
Демоны наблюдали за мной с неудовольствием и крутили пальцами у виска, время от времени похохатывая, – мол, непонятно, зачем этот живой труп тренируется, все равно вскоре станет бесплотным духом. Я старался не обращать на их смешки никакого внимания и упорно шел к своей цели. «Мне известен смысл жизни… Мне известно мое предназначение…»
Когда красные лапы протягивали через решетку миску с похлебкой, Гырга вечно сшивался рядом, поскуливая от вожделения. Должно быть, нас с ним кормили одной и той же пищей – и ему омерзительная каша казалась лучшим блюдом из всех, что он когда-либо пробовал. Поначалу я не обращал на демонического пса никакого внимания. Пока я осторожно зачерпывал жижу куском прелой лепешки, он ронял в песок ядовитые слюни, шлепал себя длинным змеиным хвостом по бокам и жалостливо вращал красными навыкате глазами. Продолжалось все это довольно долго, пока в голове моей не зародился хитроумный замысел…
Я свистом подозвал Гыргу. Демонам не было до меня никакого дела, один из них храпел, подложив руки под голову, другой ковырял в зубах и громко рыгал. Недавно оба плотно пообедали и теперь чувствовали себя как нельзя лучше. Животы у них раздулись до немыслимых размеров.
«И почему Заклинатель не появится прямо сейчас и не попинает немного мерзавцев?» – подумал я.
– Эй, Смуга, – гаркнул Рурк, – я не понял, ты чего, спишь, что ли…
Смуга махнул на товарища лапой и демонстративно перевернулся на другой бок.
Проклятый пес никак не хотел обратить на меня внимание.
– Гырга, – шепотом позвал я, – пойди-ка сюда, мерзкая тварюга.
Демоническое создание наконец услышало мой призыв, хрюкнуло и подбежало к самым прутьям. В миске еще оставалось немного похлебки, и, когда я приблизил металлический край к решетке, длинный язык мгновенно вылизал миску, загреб остатки мяса и отвратительный мутный бульон в зловонную пасть. Пес с удовольствием заурчал и запрыгал по песку, довольный случайным угощением.
– Какой молодец, – сказал я, но погладить его не отважился – чего доброго, тяпнет за руку, а она у меня всего одна.
Гырга замер, немного подумал, вращая тупыми глазами, и решил проявить ко мне недоверие – заворчал и отправился к демонам. Похоже, я интересовал его только во время еды.
«Ну что ж, – подумал я, наблюдая, как он сворачивает длинный хвост вокруг шеи и устраивается возле Смуги, – начало положено. Я обязательно выберусь отсюда с твоей помощью, тупое адское животное»…
С тех пор я стал подкармливать Гыргу регулярно, и, хотя мне приходилось обделять себя, урезая и без того скудный рацион, вскоре я добился того, что Гырга, заслышав мой свист, радостно бил хвостом по крепким бокам и бежал за угощением. Доверие его со временем зашло так далеко, что иногда он прислонялся к решетке, чтобы я почесал его увесистое пузо.
Рурк поначалу очень сердился на Гыргу и раз даже запустил в пса булыжником, но Смуга осадил его:
– Да пусть играется, чего тебе-то? Может, башку этому оттяпает как-нибудь…
– И то правда, – обрадовался Рурк и больше не мешал мне общаться с Гыргой, надеясь, наверное, что демонический пес осуществит его давние мечты…
Правда, как только появлялся Заклинатель, пес убегал подальше, забивался в самый дальний угол – он боялся страшного человека больше всего на свете. Глядя на Гыргу с явным отвращением, Заклинатель говорил демонам:
– Этот вам зачем? Выкиньте его.
– Да скучно без него совсем, хозяин, – оправдывался Смуга, – пусть останется, а? Нам хоть какое веселье.
– Ну ладно, только глядите, чтобы он вас ночью не слопал, больно страшный пес, – довольный шуткой, Заклинатель хохотал, и демоны эхом вторили ему, счастливые тем, что сегодня хозяин, похоже, в хорошем расположении духа и не поколотит их…
– Видишь, Рурк, – говорил потом Смуга, – от этого пса нам одна только польза: он такой уродливый, тупой и трусливый, что хозяин сразу начинает нас ценить…
– Ага, – откликался Рурк, – ты – голова, Смуга. Как только ты можешь такие умные вещи выдумывать?!
– Погоди еще, – отвечал Смуга, – я еще не то придумаю, я еще придумаю, как нам отсюда выбраться…
Тут он прикладывал ладошку к пасти и в страхе озирался – не слышал ли его Заклинатель…
Некоторое время я мерил свою клетку шагами, тщательно запоминая расстояние, потом лежал на песке, щупая рукой крепления. Я наткнулся на шляпки массивных вколоченных в твердую глину и камень костылей. На магию не похоже. И все же это глина, а не камень, а значит, при желании костыли можно вывернуть. Я ощупал шляпку, стараясь схватиться за костыль.
– Эй ты, там! – прикрикнул на меня Рурк. – Чего делаешь?!
План мой с каждым днем казался мне все более и более несовершенным. Я совсем не был уверен, что он приведет к успеху, возможно, все пойдет совсем не так, как я себе рисую. Несмотря на сомнения, я тем не менее намеревался осуществить задуманное. Отчасти потому, что был совсем не уверен, что Заклинателю в ближайшее время не удастся завладеть моим разумом, отчасти потому, что совсем ничего не терял. Признаться, я очень хотел, чтобы мой разум остался при мне. Быть не в своем разуме мне как-то не улыбалось. Да и кому понравится быть не в своем разуме? Разве что какому-нибудь писателю, претендующему на оригинальность, или художнику, который хочет продать свои полотна подороже и потому делает вид, будто у него ум за разум заехал. Нет, мне расставание с разумом не подходит, положительно план требовал осуществления в самое ближайшее время…
И это время наконец настало. Больше ждать я не мог, чувствуя, что если промедлю еще, то просто лишусь рассудка от самой мысли о том, что мне предстоит…
Сожрав новую порцию похлебки, Гырга издал счастливый рык, громко рыгнул, повернулся и потрусил прочь от решетки. Того, что может произойти, он явно не ожидал. Я же действовал продуманно и четко – ухватил его длинный хвост и, продев конец через решетку, затянул на одном из прутьев петлю. С моей единственной левой осуществить подобное достаточно быстро было не так просто, и все же я справился, потому что неоднократно просчитывал все движения, повторяя их раз за разом. Демонический пес с явным неудовольствием на глупой морде обернулся, и тут я почти повис на его хвосте, изо всех сил упираясь ногами в песок.
От резкой боли Гырга отчаянно взвизгнул, развернулся и клацнул зубами возле самой решетки. Я был для него недосягаем, продолжая затягивать на длинном хвосте тугой узел. Гырга оторопел и буквально сошел с ума от ярости, он ринулся на решетку, намереваясь сломать ее грудью, но не тут-то было. Пес издал дикий вой. Привлеченные им демоны в волнении вскочили на ноги и поспешили Гырге на подмогу.
– Эй, – ткнул в меня пальцем Рурк, – ты чего делаешь? А ну-ка пусти его…
– Ага, счас, уже отпустил, – расхохотался я ему в харю – скорее от страха и возбуждения, а вовсе не для того, чтобы разозлить демона.
Глядя единственным глазом на перекосившиеся от изумления морды тюремщиков, я внезапно ощутил, как растворяются чары Заклинателя и укрепляется моя почти утраченная воля.
– Ты чего, а?! – Смуга расплющил гнусную морду о решетку и потянулся ко мне когтистой пятерней. – Я тебя достану, человечек!
– На-ка выкуси, дружок! – Мой плевок угодил ему в левый глаз, и он взвыл, продолжая шарить лапой по клетке…
– Ах ты плеваться! – взревел Смута. – Ну я тебе сейчас покажу!
Пальцы его долгое время хватали пустоту, потом он внезапно понял, что меня не достать, вцепился в хвост пса у самого основания и потянул его на себя…
Обезумевший от боли Гырга тут же тяпнул его за кривые пальцы, отчего Смуга бешено заорал и ударил пса кулаком по голове. Тот взвыл еще громче и куснул обидчика в живот. Через мгновение между псом и демоном затеялась настоящая драка. Движения Гырги были в значительной степени скованы привязанным к решетке хвостом, а потому действовал он недостаточно эффективно. Зато Смуга осыпал его ударами могучих кулаков – все больше попадало по голове и крепким бокам. Распаленный побоями и яростной болью в прищемленном хвосте, Гырга наконец взревел и рванулся так, что закрепленная в камне решетка подалась, сверху посыпались куски горной породы.
– Эй! – предостерегающе крикнул Рурк, но было уже поздно.
Второй рывок пса выбил решетку, она врезалась в стоявшего рядом демона и опрокинула его на песок. Гырга стремительно помчался на Рурка, клацая челюстями, с которых лилась желтая пена. За псом летела решетка и бежал я, все еще сжимая завязанный в узел хвост.
Увидев, что пес впал в неистовство, Рурк испугался и вжался в стену. Гырга прыгнул и вцепился ему в горло с яростным рычанием. Я отшвырнул решетку и рванул в боковой проход. Хорошо хоть ноги мои были в порядке. Я несся вперед со всей возможной скоростью, ничего не различая вокруг.
Из Смуги решетка, похоже, напрочь вышибла дух, несмотря на его бронированное тело, а Рурк еще некоторое время будет занят борьбой со свихнувшимся от боли Гыргой. Позади раздавались яростный рык и бешеные крики покусанного Рурка. И все же следовало спешить. Я должен убежать достаточно далеко и найти убежище, где смогу укрыться от преследователей. Сердце мое колотилось возле самого горла и готово было выпрыгнуть из груди от переполнявшего мою душу восторга – я все-таки вырвался.
«Мой план воплотился в жизнь. Туки-тук-тук. Я – свободен. Туки-тук-тук. Я – настоящий гений. Туки-тук-тук. Теперь в этом не остается никаких сомнений. Туки-тук-тук. Гений, способный разрешить самую неразрешимую задачу».
В это мгновение впереди я услышал фальшивый свист и, не успев затормозить, налетел на тачку и толкавшего ее почти незаметного за горой разнообразной провизии карлика. При виде меня он охнул, издал протяжный вопль и припустил прочь по коридору, размахивая длиннющими руками, а я схватил с тачки краюху хлеба и кинулся в боковой проход.
Я бежал стремительно, кусал на ходу хлеб и кашлял оттого, что крошки попадали не в то горло. Коридоры Нижних Пределов сплетались в причудливый лабиринт, я сворачивал то вправо, то влево и, должно быть, бегал по кругу, потому что вскоре снова столкнулся с карликом. Мы выбежали из противоположных коридоров и на ходу сшиблись. Карлик тут же в ужасе вскинул одну руку, сложил пальцы причудливым образом и, пробормотав что-то, осел в глубоком обмороке.
Все произошло настолько стремительно, что я не успел никак отреагировать на его магический жест. Да и что я мог сделать против колдовства? Песок под моими ногами вдруг стал осыпаться, я почувствовал, что теряю равновесие, отбросил краюху хлеба и через мгновение, предприняв попытку уцепиться за каменистый край и ободрав пальцы об острые камни, полетел в пропасть…
Я приступаю к мозговедческому лечению юного принца дома Вейньет, страдающего несомненным маниакальным расстройством, – Дарта Вейньета. Что же делаю я? Я уверяю его, что, закрыв глаза, он увидит картины или вспомнит мысли, о которых он и должен мне рассказать. В его воспоминаниях образно всплывает последнее впечатление до его прихода ко мне. Он играл с герцогом Лютером в «избиение крестьян» и видит теперь перед собою их побитые скорбные лица. Потом видит вдруг кинжал – он принадлежит его отцу. Затем на доске появляется сначала серп, а за ним и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их отдаленной усадьбой. Через несколько дней мне удалось разъяснить последовательность этих образов. Возбужденное состояние его объясняется неблагоприятными семейными условиями: жестокостью и вспыльчивостью отца, жившего не в ладах с женщинами и не знавшего никаких педагогических средств, кроме угроз; развод отца с доброй и ласковой матерью; вторая женитьба отца, который в один прекрасный день привел в дом молодую жену, «новую маму». Через несколько дней после этого и проявилась болезнь принца. В прозрачные намеки превратила эти образы подавленная злоба по отношению к отцу. Материалом послужили воспоминания из белирианской мифологии. Серпом Зевес кастрировал отца, коса и старик изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так не по-сыновнему отомстил Зевес. Женитьба отца послужила для мальчика поводом обратить на него те упреки и угрозы, которые он слышал от него (игра в «избиение крестьян»; вещи, которых делать не следует; кинжал, которым можно убить). Здесь в сознание проникают давно оттесненные воспоминания и их оставшиеся бессознательными слезы: они проскальзывают по обходным путям под маской мнимо бессмысленных образов. Одержимый маниакальной жаждой власти и убийств тех, кто кажется ему «отъявленными мерзавцами», юный принц Дарт Вейньет считает себя абсолютно нормальным, а между тем личность его глубоко искажена. Я бы сказал, что он намного опаснее своих братьев, страдающих всего лишь различными степенями некоторых нервных расстройств…
Подлинный отрывок из объемного, полного странных сентенций труда младшего придворного доктора Зикмунда Фрейда «Мозговедение принцев дома Вейньет», проливающего свет на то, насколько он сам был тяжело болен
ГЛАВА ВТОРАЯ
В ней много говорится об отъявленных мерзавцах, а также вспоминается прекрасная пора детства и не слишком прекрасная пора преступной юности
Пока я летел в пропасть, перед моим мысленным взором в одно мгновение пронеслась вся моя жизнь. Говорят, так бывает, когда находишься на краю гибели. Мысли твои вдруг растягиваются, словно какая-нибудь приторная восточная сладость – и прошлое предстает зримым и ясным настолько, будто ты проживаешь всю жизнь заново. Взлеты и падения, неблаговидные поступки, великие свершения. Ты ощущаешь стыд и гордость, тебя обуревает необыкновенное возбуждение и убаюкивает стремительно надвигающийся вечный покой.
Я вспомнил детство. Шумные королевские пиры, где придворные и гости двора, перепиваясь, валились под стол. Суровые наставления отца, его бешеный хохот и неуемную ярость. Ласку и любовь так рано ушедшей из жизни матери.
Ее совершенный образ всегда напоминает мне о том, что женщина – создание почти идеальное. Если бы некоторые дамы впоследствии не дали мне понять, что в женщине имеется великое множество изъянов и Создатель, наверное, пребывал в глубоком творческом кризисе, когда создавал женщину именно такой, наверное, я и по сию пору был бы очарован этими во многом парадоксальными и непростыми существами.
Единственным недостатком моей матери, по словам тех, кому выпало счастье знать ее при жизни, была ее крайняя нетерпимость к людям, совершающим недостойные поступки. Раз она, например, ударила герцога Бевиньи бронзовым подносом только за то, что во время трапезы он вытирал жирные ладони о край шелковой скатерти. Если подумать, ну что такого страшного – немного запачкал королевскую собственность, но моя мать просто не могла вынести подобного поведения, потому что была особой самых благородных кровей и утонченного воспитания. Поднос этот с запечатленным на нем профилем герцога, поговаривают, стал его личной реликвией и хранится по сей день в Вейгарде…
Отрочество. Дни, проведенные в душных учебных классах, бесконечные тренировки («истинное фехтовальное мастерство дается только тому, кто трудится до изнеможения», – говаривал Габриэль Савиньи), озорные выходки и праздные шатания по столице Центрального королевства – Мэндому.
Иногда я сбегал с занятий только для того, чтобы с компанией простых по крови бездельников – моих приятелей – отправиться за северный торговый тракт. Там мы, сидя на бревнах на заброшенной лесопилке, играли в карты и кости, рассказывали смешные истории и планировали набеги на окрестные сады и огороды. А потом, в ожидании наступления вечера, отправлялись на центральный рынок – таскать у торговцев семечки и соленые огурцы.
Развлечения наши были весьма далеки от совершенства. Порой мне даже бывает стыдно, когда я вспоминаю, что мы вытворяли. Озорничали иногда довольно жестоко, доводя мирных граждан Мэндома до исступления.
Например, били стекла в богатых домах, а мозаичные витражи были в те времена очень и очень дороги. Впрочем, и сейчас они тоже не дешевы. Цветные стекляшки были нужны нам, чтобы смотреть через них на мир (в красном, синем и зеленом цвете он выглядел куда интереснее), да еще играть в расшибалочку. Я почти все время выигрывал, и в конце концов у меня набралось столько цветных стеклышек, что при желании ими можно было остеклить весь фамильный замок. Я же предпочел раздарить их ребятам помладше, благодарности их не было предела.
Еще мы швырялись камнями в мойщиков стекол. Беднягам было сложно удержаться на верхотуре под целым градом тяжелых снарядов. Выронив ведро и тряпку, они шлепались на мостовую, сопровождаемые нашим радостным смехом.
Мы регулярно клали свежий навоз на пороги домов, где жили самые суровые столичные граждане. Ох и отчаянно они ругались, наступив рано поутру начищенным до блеска сапогом в благоухающую кучу.
У нас были собственные маскарадные костюмы, составленные по большей части из украденного белья, которое ничего не подозревавшие хозяйки развешивали сушиться на солнышке. Мои приятели любили щеголять в цветастых трусах поверх штанов, дамских панталонах и розовых нижних юбках с узорными рюшками.
Частенько мы устраивали сражения, бились на деревянных мечах и палках, воображая себя настоящими воинами. Я неизменно верховодил. Уже тогда я получал регулярные уроки фехтовального мастерства у Габриэля Савиньи и мог одержать победу над любым из сверстников. Я вел своих приятелей в бой, и мы всегда разбивали врага – плохо организованных и не обученных владению оружием мальчишек с соседней улицы.
Раз у них, правда, тоже объявился лидер – крепкий паренек с красным угреватым лицом. Благодаря его командованию они атаковали нас несколько раз вполне успешно. Но в его жилах не текла королевская кровь – он был сыном старьевщика. И смелость крепыш сохранил лишь до тех пор, пока я не ткнул его однажды деревянным мечом под дых и не пригрозил, что ему не поздоровится, если он посмеет еще хотя бы раз выступить против меня. С тех пор он вел себя ниже воды, тише травы. Ну или наоборот… А потом принял верное решение и примкнул к нашему отряду.
Я ощущал, что действительно счастлив, когда неприятель бежит, а в нашей власти оказывается очередной переулок города. С моими восторженными чувствами совершенно не считались жители Мэндома – их наши игрища буквально выводили из себя, в особенности если сражение разворачивалось далеко за полночь. Вели мы себя слишком шумно и никому не давали спать. Пару раз меня даже окатили помоями. А «вояк» из моей армии таскали за уши, отвешивали им подзатыльники, давали пинки. Подобные унижения вызывали во мне жгучую ярость и желание отомстить за поруганную честь моего маленького воинства.
Отрочество мое было временем вполне беспечным, но наполненным высоким смыслом – оно олицетворяет для меня сейчас вхождение во взрослую жизнь. Именно тогда ко мне пришло осознание того, кто Я такой и как мне следует вести себя с окружающими простыми людьми.
Юность. Пора бурного веселья – светлого эля и девичьих объятий. Пожалуй, элем тогда я увлекался чрезмерно, да и красоток, побывавших в моей постели, было не сосчитать. Если уж говорить откровенно, то в постели милые крошки оказывались весьма нечасто. Зато они бывали у меня в открытом поле, в лесу за торговым трактом (на тех самых бревнах, где мы когда-то играли с приятелями в карты и кости), на лестнице одного старого дома (замок на двери был сбит, здесь давным-давно никто не жил), на многочисленных чердаках, за замковой кузницей (ах, Грета, светловолосая дочка герцогини Гадсмита, где ты сейчас?), на крыше кузницы, когда темнело, и даже в самой кузнице, если там отсутствовал кузнец – здоровенный глухонемой мужик по имени Герасим.
Кузнец умел говорить только два слова: «Поддай жару!» Люди болтали про него, что, дескать, когда-то давно Герасим утопил собачку. Я же всегда был уверен, что это неправда. Народ любит придумывать всякие истории про тех, кто вызывает у них неуютное чувство. О Герасиме же всем вокруг так и хотелось присочинить какую-нибудь байку, потому что физиономия у него была самая что ни на есть зверская.
Именно тогда, в юности, я впервые почувствовал в себе склонность к борьбе за справедливость и убийству отъявленных мерзавцев. И, надо сказать, весьма преуспел в этом важном, принципиальном для меня деле.
В общем, юность моя, так же как и отрочество, была временем в высшей степени счастливым… За многими простыми радостями, такими, как светлый эль, девичьи объятия и убийства отъявленных мерзавцев, я и сам не заметил, как произошло мое становление, укрепился мой характер и закалился дух.
Черный период жизни. Смерть отца. Я лишен наследства, изгнан Фаиром из Центрального королевства, живу прихлебателем при дворе родных братьев. Участь бедного родственника начинает меня все сильнее тяготить. Наконец, я прихожу к мысли, что подобное существование неприемлемо для принца крови, и отправляюсь искать лучшую долю…
Торговый тракт Гадсмита. Я мчусь на вороном скакуне к купеческому обозу, а позади, обнажив мечи, несутся во весь опор головорезы из моей шайки. Эх и лихое было время! Я вел себя так, словно искал смерти. А все потому, что на какое-то время утратил себя самого. Не найдя места в изменчивом мире, я, рисковал каждый день головой и тем не менее оставался в живых. Наверное, высшие силы берегли меня для великих дел, со мной была моя удача и мое предназначение, моя значимость для судьбы великой Белирии.
