скачать книгу бесплатно
Раньше.
Тот нетленный дед не просто история, он словно до сих пор жил среди общинников. Проник червяком в их умы, где окуклился, ожидая благоприятной обстановки.
Зародыш идеи, разъедающий остатки свободного разума.
Своим последним актом всадник Лагор уничтожил этого червяка в разуме Назгала.
В жизни все оказалось не настолько весело.
Теперь деревенский священник собирался занять место среди просветленных. Назгал подумал, что это хорошая идея. Эстиний выбрал иной путь для освобождения.
Глава 3
К вечеру Назгал убедился, что священник не врал.
Собравшиеся на вечернюю молитву общинники обсуждали, как они гоняли демонов по округе. Поймали несколько птиц, в которых по их мнению вселились потусторонние сущности.
Словно некий Езжнан настолько заскучал, что обратил внимание на деревню с двумя десятками дворов. Мог бы наслать чудищ на город, где поживы больше. Но то – город, он далеко, а своя деревня значительней.
Слаб не только человек, но и Первый враг.
Эстиний не спешил начинать проповедь. Сидел в каморке с гостями. Оказалось, что из комнаты прекрасно слышно, о чем говорят собравшиеся. Назгал оценил хитроумие священника. Подобный поступок достоин поощрения от Первого врага. Жаль, что он настолько немощен. Где его дары, где все те ужасы, о которых рассказывают старики?
Назгал видел только то, что деревенские сами их создают.
Пойманных птиц, зайцев растерзали, выпотрошили. Но есть не стали. Над ними провели глумливые ритуалы. Еще живыми, измученными закопали на перекрестке. Обязательно помочились на эти холмики, чтобы оскорбить, а значит – лишить силы злобных духов.
Демоны наверняка наблюдали за происходящим и хихикали. Или как они выражают веселье. А может, сочувствовали бедным, ни в чем не повинным тварям. Неудивительно, что после такого демоны спешат надругаться над человеком, начнут изводить его зловредными шутками. Банально – испортят урожай.
– Так ему и надо, – прошептала Дшина.
– Ты о чем? – удивился Назгал, уставившись на девицу.
Все это время она сидела не шевелясь, но уже не поджимала колени к груди. Поза стала свободнее. Открытой. Совсем не похоже на крестьянскую девушку. Так становятся ведьмами, понял Назгал.
Он подумал, что девушку надо предупредить – с чужими веди себя как раньше.
Теперь они – чужие для нее.
– Родитель, – выплюнула Дшина.
Рассказала, к чему прислушивалась. За ворохом осыпающихся слов Назгал пропустил стенания крестьянина, что отдал собственную дочурку, кровинушку злобному демону и утопленнику. А стенал крестьянин не о том, что дочку не нашли, не отбили и не закопали. Не ее слабая душа, доставшаяся Первому врагу, беспокоила отца.
Забравшийся в сени чужак наверняка осквернил бедных кроликов.
Общинники решили, что всех животных нужно сжечь. Не убивая, чтобы семена зла не выбрались из темницы плоти. Пусть огонь выжимает крики зла из мохнатых тушек.
Ни тебе мяса продать, ни шкуру.
Назгал улыбнулся. Хотя душу кольнуло. Ведь это он погубил десятки чистых созданий. Собственным появлением, а не магическими практиками.
– Молю Хранителя, – бормотал священник, – чтоб в этот мрачный день ни один путник не ступал нашими дорогами.
– Что?
Эстиний покачал головой. Зачем гостям знать о том, что он думает, о чем беспокоится. Ведь помочь они не могут. Как не может помочь тот, кому предназначены эти слова.
Чтобы не продолжать, Эстиний поднялся и вышел раньше, чем собирался. Он предпочитал посидеть в каморке, дать людям выговориться, а заодно изучал их настроения. Затем в проповеди обрушивал на собравшихся такие сентенции, что били в слабое место.
Непривычные к подобным хитростям крестьяне воспринимали священника как избранного пророка.
Возможно, Эстиний не случайно добивался подобного. Ведь путь пророка всегда заканчивается. Всегда льется кровь.
– Какие-то у него странные, – Назгал покрутил рукой возле головы.
Дшине не до того. Ее лицо заострилось, лицо окаменело, губы растянуты в напряженной улыбке.
Все еще переживает предательство, понял Назгал. Пожал плечами. А чего она, собственно, ожидала? Ее судьба предрешена еще в момент рождения. То, что девочку не унесли в лес – чудо. Смерть изначально обратила на нее внимание.
Оставив гостей в каморке, Эстиний вышел к общинникам. Обычно он не применяет в проповедях ораторские методы – жестикуляция, мимика. Считал это низким. Не пристало священнику использовать такие трюки.
А вот работа голосом, умелый подбор слов – вполне можно. Хотя это такие же ораторские штучки.
К чести Эстиния, он никогда не работал, предварительно сготовив речь.
Подобным блюдом не накормить искушенную публику. А на простых крестьян это действовало подобно молоту.
После положенных приветствий Эстиний, воздев руки, начал сокрушаться о слабости человека. Он не пытался застыдить крестьян, что боролись с демонами, используя черные ритуалы. Те самые, что достались им в наследство от темных предков.
Как жили в темноте, так в ней помрут. Такова судьба.
Но все можно изменить. Нити предопределенности не обрезать, но можно вплести в узор нечто новое.
Глядя на серые лица, Эстиний счёл их всех обреченными. Так чего беречь этот материал. Появление странного гостя лишь подтолкнуло его к решительным действиям.
Он говорил и говорил, что человек слаб. Всякий знает о таком. Человек слаб и беззащитен. Смерти они все посвящены. И она не спросит у человека, когда явиться. С этим необходимо смириться, принять правду.
Не стоит печалиться, ведь не боль и унижения приносит смерть, а освобождение.
– Но! – Эстиний отбросил длинные широкие рукава, обнажая тощий палец, воздетый к потолку. – Стремиться к забвению нельзя! А почему нельзя, можете вы спросить меня? Но вы не спросите! – обличал он. – Вы не в состоянии спросить! Катаракта тьмы на ваших глазах. Не готовы вы очистить грязь с лица и взглянуть на правду.
– Так что нам делать, отче? – пискнул некто в толпе.
– Для начала, не говорить из пустоты, словно одинокий глас. Выйди! Выйди на свет. Правда не потерпит блужданий во тьме!
Из толпы пробилась женщина, что удивило всех. Робко она прокралась между рядами собравшихся, но взойти на возвышение не осмелилась.
– Сюда! – палец священника пронзил воздух.
Женщина встала подле Эстиния.
– Ты, дочь Ташинки, старого бойца, нашедшего покой в чужих землях. Все тебя знают, я тебя знаю. То лишь поверхностное, как пыль принесенная ветром. Что в душе у тебя, о чем думаешь?
– Я боюсь! – вырвалось у женщины, она прижала руку к губам.
Эстинию не составило труда выудить правду. Чего же на самом деле боится женщина, а значит и ее соседи. Боялась она не вечных мук в болотном царстве Вечного врага. Боялась не вырвавшихся на волю демонов, пожирающих сынов и дочерей человека.
Ее страх обыденный: голод, холод, болезнь.
Народ вокруг зашептался. Ужасы демона-утопленника отступили. Он пришел, нагадил, ушел. Словно снег, который теперь нужно отгребать от калитки.
У каждого общинника вшит страх. В погребах уже не так много тяжелых кувшинов, горшков. Зерно начало преть. На излете зима плюнула в лицо человеку, принеся влажную и теплую погоду.
Холод мог сберечь припасы, семя нового урожая.
– Вот что вас страшит, – Эстиний посмотрел каждому, буквально каждому в глаза. – Не чужак и его козни. Вот правда, от которой вы скрываетесь.
– Так что нам делать? – повторила вопрос женщина.
Робость осталась там, в толпе. Здесь на возвышении она обрела смелость. Выпрямила спину, убрала руки с живота и в открытую смотрела на сухого священника, не отводила взгляд.
И пусть эта смелость заемная, Эстиний оценил метаморфозу.
– Ваш долг – отказаться от навязанной лжи. Что это за ложь, что за темное искусство оплело ваши души. Вы отдали урожай, лучшую его часть, сами же поставили себя на грань голода.
Народ зароптал. Они не гневались на говорящего такое. Сами не стеснялись плеваться, когда сдавали трудом добытое.
– Вы кормите меня, осыпаете излишествами, – продолжал Эстиний. – В отличие от иных людей, происходящих из моего круга, моему телу без надобности подобное. Съеденное не останется на моих костях. И я говорю не о смерти, что сорвет жалкие обноски с костей моих. Я не обрасту жиром, пиво не затмит мой разум, и тысячи рубах не согреют меня!
Я могу говорить откровенно, ведь смертен, как вы все. Страха я лишился давно, еще до того, как приблудился у вашего порога. Еще до того, как с моих перстов сорвали злато и серебро, как лишил смарагдов и рубинов. Мой страх не мушка в янтаре, что я носил на шейном подвесе. Этот страх не скован моей плотью. Я вас призываю избавиться от страха. Отворить душу правде, ступить на путь просвещения.
Буду ли я вашим проводником или иной, покажет время. Все зависит от вас, – он вскинул руку, указывая на дверь. – Теперь идите. Обдумайте ответ. Сейчас вы не готовы его дать. Все – прочь!
Эстиний закончил речь, подтолкнул женщину к выходу с возвышения. Оставил ей в дар клочок смелости, доставшийся в награду за откровенность.
Хлесткий приказ священника заставил всех покинуть храм. Оказавшись в лапах замерзающего вечера, люди начали остужаться. Возбуждение спадало, сменяясь странным чувством. Они не находили ему названия, не могли сковать рамками понимания. Люди не расходились, перемешивались, обсуждая услышанное и зароненное в их души.
Эстиний закрыл дверь. Демонстративно ударил железным засовом. Пусть знают – сейчас не время.
– О чем таком ты говорил? – спросил Назгал.
Одинокий голос среди пустого храма. Назгала не беспокоило, что его услышат.
Эстиний повернулся, увидел сидящего голым задом на алтаре гостя. В иное время он бы отхлестал по щекам наглеца, а сейчас? Эстиний задумал о том, что видит и чего не видит. Ведь невозможно обратить взгляд в себя.
– Я подготавливал их, – вместо этого ответил он на вопрос.
– К чему?
– Не знаю, – пожал плечами священник. – А ты как думаешь?
– Ты их принес в жертву. Не сегодня, так завтра. Не знаю. Когда их начнут резать.
Для юноши он очень сообразительный, удивился Эстиний. Лицо старика на теле парня. То не мудрость отпечаталась на обветренной коже, а голод, холод, безволие. Полгода хорошего питания не избавили тело от жутких отметин.
– Возможно, – согласился Эстиний. – Зато я принес им подарок. Спасение.
– Уж скажи – проклятие.
– Так ты же проклят. При этом свободен. Разве нет?
Назгал свел руки на груди, почесывал подбородок. Речь священника его удивила, поразила. А тут еще такие слова. В них что-то есть. Ничего подобного Назгал не слыхал. Даже ведьмы подобным не кормили его.
– Где то место, где подобное варево готовят? – спросил он.
Не сложный ребус. Эстиний легко расшифровал вопрос. Подивился лишь тому, что паренек без всякого опыта владеет ораторским мастерством. Во истину единицы из них наделены дарами.
Эстиний только не мог разгадать, кто Тот, что посылает эти дары. Во благо или во вред, не важно.
Не отвечая на вопрос гостя, Эстиний ходил по залу и гасил жаровни. Храм погружался во мрак, что не мешало Назгалу видеть. И видел он задумчивость на лице священника, движение его губ, с которых не срываются ответы. Без света Эстиний ориентировался легко, чувствуя и видя камни, в которых прожил десяток лет.
– А готов ли ты отведать моего варева? – спросил он.
Назгал закатил глаза. Губы его превратились в тонкую линию, скрыв кровавые трещины. Почему умники так любят задавать вопросы, но не давать ответы. Слишком много они нажрались этого варева мудрости, что уже не могут найти себе покоя.
– Готов, но не буду! – Назгал спрыгнул с алтаря.
Дурацкая ткань прилипла к ягодицам, потянулась следом. Назгал отмахнулся от нее и зашлепал к священнику. Тряпка безвольно опустилась на пол. Эстиний уцепился за нее взглядом, грудь его поднялась и опустилась.
– Чего мне делать с твоей мудростью? Только согнуться и ползти вперед. Нет! Лучше уж ты отведай моего варева. Если готов.
Эстиний крутанул ладонью. Мол: давай, удиви меня, парнишка.
Просвещать его, читать лекцию о свободе – не только внутренней, Назгал даже не думал. Он взял священника за широкий рукав, потянул за собой. Босые ноги двоих шлепали по ледяным плитам пола. Только один из них ощущал уколы боли, ударяющие выше. От этой боли страдали почки, но Эстиний забыл о том, что на вопли тела нужно реагировать.
Отчасти он уже свободен.
Только свобода эта весьма печальная. Люди страшатся ее, убегают прочь. Порой с криками. Смириться с неизбежным способен не всякий.
У выхода из храма Эстиний остановился. Назгал не сразу это заметил, только когда шерстяная ткань обожгла его, выскользнув из пальцев.
– Чего такое? – повернулся парень.
– Обуться. Холодно. Грязь по колено.
– Боишься замазаться, сбрось тряпку. Ноги отмыть проще.
Совет очевидный, даже логичный. Только логикой оперировать способен редкий человек. Этим даром наделены единицы. Обычно светоч его затухает во всеобщей тьме невежества. Слепцы спешат выколоть единственный глаз у того, кто еще может едва-едва взирать на мир.
