скачать книгу бесплатно
Мы помним вас, учителя
Леонид Фролович Егоренков
2023 год объявлен Годом педагога и наставника. И автор в своих воспоминаниях рассказывает, как выглядела, чем жила школа в 50 – 60-е годы прошлого века, основываясь на собственном опыте обычного ученика семилетней, потом средней школы, Читатель узнает об особенностях школьного образования в первый послевоенный год в Калужской области, подвергшейся немецкой оккупации. Книга посвящена 150-летию Жиздринской средней школы №1 и 60-летию выпуска класса, в котором учился автор, рождённый в победном 1945 году.
Леонид Егоренков
Мы помним вас, учителя
Глава 1. Первый послевоенный год
Разбирали здание начальной школы в селе Желохово. Из груды мусора я извлёк серую папку с пожелтевшими листами, сшитыми белами нитками старым канцелярским способом. Листы были исписаны, где чётким учительским почерком с красивым нажимом металлического пера, раздвоенного к низу, где однотонной вязью пера – тонкошейки, а где и просто помусоленным слюной химическим карандашом.
Необычная находка
Это было дело № 1 Желоховской начальной школы за 1946–1947 учебный год. В папке находились и заполненные бланки статистической отчётности с разлинованными от руки таблицами, и акты подготовки школы к учебному году, и анализ успеваемости детей, и ведомости на зарплату учителей, и переписка с райотделом образования… В списках учащихся мелькали знакомые фамилии Тряпичниковых, Качаловых, Майоровых, Антоновых, Ковровых, Фролкиных и многих других. Девяносто три учащихся насчитывалось в четырёх классах Желоховской начальной школы.
Мне довелось в семидесятых годах работать с этими людьми, у которых уже свои дети и внуки были школьниками. Они составляли костяк самой многочисленной бригады колхоза имени Ленина. По старому обычаю, заведённому ещё в довоенное время, всеми уважаемый бригадир Анна Дмитриевна Коновалова собирала с восходом солнца колхозников на разнарядку под удары колокола. Все дружно спешили к месту сбора – как раз напротив школы у крутого обрыва, нависавшего двадцатиметровой глыбой над ручейком, рассекающим деревню пополам. До объединения бригада представляла собой самостоятельный колхоз «Пламя». Теперь нет и самого колхоза имени Ленина, и той желоховской бригады. Но хорошо помнят в округе сплочённый коллектив желоховцев. Нужно ли срочно разгрузить вагоны с удобрениями, вырастить рассаду овощей, заскирдовать за погоду сено с соломой – председатель колхоза Б. П. Оконечников поручал это в первую очередь желоховской бригаде.
Основы же дружбы в коллективе, взаимовыручки, трудолюбия закладывались с детства школой в те далёкие послевоенные годы.
Будни послевоенной школы
Листая документы, ощущаешь, как велико еще влияние прошедшей войны на школьную жизнь. Вот передо мной акт готовности школы к учебному году, подписанный представителем РОНО С. С. Семичастновой, заведующим школой С. Е. Бондаревым, председателем колхоза «Пламя» П. А. Качаловой, парторгом С. И. Ковровым. В акте отмечалось, всё, что смогли работники школы, родители, сделали своими руками: подклеены и побелены классные комнаты, отремонтированы крыша и пол, заготовлены дрова. Но не хватает денег, чтобы закупить стёкла, краску, школьную мебель. Не обеспечена школа учебниками, нужны письменные принадлежности.
Калужский поэт и журналист Алексей Петрович Золотин был в то время учащимся третьего класса этой школы. Он рассказывал о забавном случае, произошедшем с ним. Вместо чернил использовали сажу, разведённую в воде. И однажды жирная клякса сползла у него с пера и испортила письменную работу, а учительница «залепила» ему в тетрадь большой «кол». Кстати, он был единственным учеником в классе, против фамилии которого в журнале из этого архива стояли одни «пятёрки», как по результатам четверти, так и годовые.
Алексей Петрович Золотин в 2016 году
Гораздо позже А. П. Золотин писал, вспоминая детство:
«Учебник был один на четверых,
И не хватало ни чернил, ни ручек.
Был тружеником каждый ученик.
И не слыхали мы про белоручек.
Какая жажда знаний нас влекла!
Не зря понять я и сегодня стражду,
Как из того далёко – далека
Мы сохранили эту – к знаньям – жажду».
На очередной странице архивной папки – список детей, нуждающихся в одежде. У третьей части списочного состава учащихся не было самых необходимых вещей. Требовалось 20 пальто, 13 пар ботинок, 19 пар валенок, 4 платья. Как правило, эти школьники были из многодетных семей, или отцы их погибли, или пришли с фронта инвалидами.
Первый послевоенный год А. П. Золотин запомнил таким:
«Нам в школе флаги выдали,
И мы бежим к шоссе!
Вернулись победители.
Вернулись, да не все.
…………………………………
А мать стоит сторонкою,
Бледна, как полотно.
Наверно, похоронкою
Ей всё пояснено».
Но вернёмся к архивным документам.
В ежеквартальных докладных записках на имя зав. РОНО С. Носкова зав. школой С. Е. Бондарев сообщает о ходе учебного процесса, о хозяйственных нуждах школы, просит увеличить бюджет на дрова, на школьные принадлежности, на мел («… на рынке мел дорог, а в магазинах его нет»).
В докладных отражено, что школа «укомплектована учителями». Все четверо учителей имеют «законченное среднее педагогическое образование». Трое из них – выпускники Калужского педучилища. Возраст составляет 24–35 лет, а В. А. Васильевой – 54 года, и окончила она восемь классов Калужской гимназии ещё до революции. Но в актах инспекторских проверок по результатам министерских контрольных её педагогическая работа отмечается как самая профессиональная.
Учителя были беспартийными, но они принимали самое активное участие в общественной жизни села: включались в состав избирательных комиссий, руководили десятидворками, организовывали культурно – просветительные мероприятия.
Зарплата учителям выдавалась нерегулярно. Кроме того, очень часто им приходилось то отчислять деньги в фонд помощи детям и сиротам, то подписываться на облигации займа «Восстановления и развития народного хозяйства». Уровень зарплат того времени хорошо иллюстрирует выписка из ведомости за сентябрь 1946 года:
Из-за кадрового «голод» в школе долгое время не было пионерской организации. В сентябре 1946 года своим приказом, согласованным с зав. РОНО, секретарь Перемышльского РК ВЛКСМ Шлыкова назначила пионервожатой Желоховской школы А. И. Петухову.
Почти ежемесячно в школу приходили приглашения на очередной день учителя, подписанные зав. РОНО С. Носковым и завотделом агитации и пропаганды Г. В. Цветковой.
Много лет спустя мне приходилось взаимодействовать с Галиной Васильевной Цветковой, когда она была корреспондентом районной газеты и местного радио. Была она из той когорты партийных работников, которые ради выполнения партийного долга добирались в самые отдалённые уголки района. Среди таких людей памятна мне ещё бывший секретарь райкома, учительница по образованию, Зинаида Павловна Домогацкая. Эти женщины находились всегда «в гуще народа». Их можно было встретить на пыльных просёлках, добирающихся до колхозников пешком, в кузовах грузовых автомобилей. Им нередко приходилось останавливаться на ночлег в деревенских избах…
В программе дня учителя чувствовалась рука Г. В. Цветковой. Литературно – художественная часть программы состояла из лекций, обсуждений, диспутов по различным книгам, таким, как «Молодая гвардия» Фадеева, «Просто любить» Ванды Василевской, или концертов художественной самодеятельности. Обязательно рассматривались вопросы о международном положении, о последних решениях партии и правительства. Докладчики из института усовершенствования учителей знакомили с новинками методики преподавания. Иногда в зале, где проводились мероприятия, устраивались педагогические выставки. Встречи учителей назначались, как правило, на 17 часов, то есть после рабочего дня. Можно представить, как трудно было добираться учителям из глубинки при отсутствии регулярного пассажирского сообщения с райцентром.
Более конкретная, углублённая методическая помощь начальным школам оказывалась на совещаниях «кустовых методических объединений» (КМО). Желоховская школа была прикреплена к Сильковской семилетке. В настоящее время существует похожее КМО с прикреплением «девятилеток» к ближайшим средним школам.
Копии направленных в РОНО сведений о детях дошкольного возраста говорят о большой демографической беде первых послевоенных лет, принесённой войной в Желохово. Если с 1939 по 1942 годы в деревне рождалось по 10–16 детей, то в последующие годы – от 2 до 6 малышей. Такая тенденция характерна и для всей страны.
Взаимодействие школы с колхозом
В те годы вместе с родителями принимали участие в тяжком труде по восстановлению народного хозяйства, разрушенного войной, все дети от мала до велика. Школа и колхоз тесно взаимодействовали. Это помогало выживать деревне, а школе воспитывать трудолюбивое, уважительное, восприимчивое к чужой беде поколение ребят.
Здание Сильковской школы в 2020 году. (Директор школы Л. М. Петухова)
Характерен пример из более поздних времён. Директор Головнинской школы А. А. Слонков с председателем колхоза «Новый путь» Комаровым «выбили» деньги на строительство новой школы. В Головнино продолжали учиться после начальных классов и желоховские ребята. Подрядчика было найти трудно. Приняли решение возводить здание хозяйственным способом: деньги и материалы выделяет райисполком, а работа производится своими силами. Вот тогда и возникла поистине народная стройка, в которой самое непосредственное участие принимали родители и школьники на страх и ответственность директора школы.
К тому времени у Алексея Александровича Слонкова был богатый педагогический и организаторский опыт, приобретённый после возвращения с войны в Нижних Вырках, где он учительствовал. Его школьники там неоднократно были призерами Всесоюзной сельскохозяйственной Выставки, ездили в Москву как юные мичуринцы, проводившие интересные научные исследования в своём школьном саду, заложенном под умелым руководством учителя.
Интересна судьба этого учителя. Его дед с берегов Вырки попал в прислуги к семье Л. Н. Толстого в Ясную Поляну. В Ясной Поляне воспитывался его отец наравне с внуком великого писателя. Вместе с «барчуком» отец получил отличное военное образование в Санкт – Петербурге. Потом яснополянский друг эмигрировал, а Слонков – старший стал красным командиром, закончившим боевой путь в звании полковника Советской Армии на должности коменданта прибалтийского города Клайпеды, освобожденного от фашистов.
15 августа 1918 года открылись Калужские пехотные курсы. Первым заведующим курсами был А. Л. Чижевский, а в состав преподавателей наравне с другими входили и Малиновский – будущий министр обороны СССР в 60-е годы прошлого столетия, и Слонков – старший, который чуть не попал под каток репрессий в 1937 году. Сын Слонкова – Алексей Александрович – тоже немало прошагал по фронтовым дорогам, прежде чем вернулся на родину, к преподавательской деятельности в сельской школе.
Связь поколений
Углубляясь в чтение найденных документов, ощущаешь двойственность отражённых в них событий. С одной стороны события происходили, кажется, очень давно, ещё в первой половине двадцатого века. Но с другой стороны я в это время уже существовал, голопузым двухлеткой «буксовал» по грязи разбитого большака вслед за проходящими мимо нашего дома натружено урчащими в колеях дороги лесовозами, которые возили бревна на железнодорожную станцию Судимир, где разбомблённый вокзал только что начали восстанавливать военные строители. А мои старшие братья после возвращения из фашистского концлагеря учились в такой же сельской школе, с такими же послевоенными проблемами, отец с матерью таскали на себе из леса брёвна, чтобы успеть к зиме построить деревянный дом и до морозов перевести в него семью из землянки. Мой отец родился ещё в девятнадцатом веке, и ему приходилось попадать под газовую атаку «на австрийском фронте» в Первую мировую войну.
Таким образом, далёкая история одних поколений сливается с сегодняшней жизнью других поколений, составляя единую непрерывную вязь истории человечества. И любые документальные, даже случайные, свидетельства вроде найденной невзрачной папки Желоховской школы только укрепляют её.
Здание Ульяно-Ленинской школы сегодня
Глава 2. «Рио-Рита» или моя семилетка
В областной газете «Весть» (20.07.2005 г.) встретил информацию под заголовком «Бывший медпункт станет школой». В связи с тем, что семилетняя школа, в которой я учился с 1952 по 1959 год, составляла значительный отрезок моего жизненного пути, приведу содержание заметки полностью:
«В поселке Сельхозтехника Жиздринского района с 1 сентября дети Ульяно-Ленинского сельсовета будут учиться в здании бывшего медпункта. Как сообщает районная газета «Искра», более двух десятков лет шёл разговор о необходимости строительства новой школы, поскольку старая находится в аварийном состоянии. Министерству образования культуры и спорта Калужского региона удалось найти оптимальный по затратам вариант. На сумму около шести миллионов рублей в уже существующем двухэтажном помещении будет частично заменена кровля, настелены полы, отремонтированы классные комнаты, заменено отопление, построены котельная и санузел.
Работы ведут строители ООО «Хвастовичская МПМК» во главе с мастером Сергеем Ахмедовым».
Легкую грусть навеяло на меня это сообщение о ликвидации школы в Младенске. Утрачено одно из главных материальных свидетельств моего детства. В той школе учились мои старшие братья после освобождения деревни от немецкой оккупации. А в начале века в ней получил начальное образование мой отец с одним из первых выпусков тогда земской школы. Да и с Судимирским медпунктом были связаны последние годы жизни моего отца, когда этот медпункт имел статус участковой больницы.
Первая учительница
Прежнее здание школы находилось в стороне от деревни Младенск. Здание представляло собой большой деревянный дом из толстых бревен. Широкие окна сделаны из мощных дубовых брусьев. Внутренняя часть школы делилась пополам длинным коридором, в который своими дверями выходили классные комнаты. Отопление было печное. Со временем кирпичную кладку одели в бочкообразный футляр из жестяного листа. В зимнюю стужу на переменах ученики старались поближе протиснуться к печке. Тепла не всегда хватало, тогда за партами разрешалось сидеть в пальто. А учителя остались в памяти стоящими у классной доски, и на плечах у них накинуты пальто или теплые шали.
За школой была разбита спортивная площадка с деревянными брусьями, вкопанными в землю, с «П» – образной стойкой, к верхнему брусу которой крепились гимнастические кольца, толстый пеньковый канат и гладкий шест до самой земли. Рядом был песчаный сектор для прыжков. Школьный двор опоясывала штакетная изгородь. Через дорогу стоял старенький флигель. Он был разделен на две части с отдельными входами. С одной стороны, жила семья директора школы, с другой стороны в разное время размещались то учебные классы, то пионерская комната с библиотекой. От флигеля тянулся до самой речки Вельи овощник, за домом был разбит школьный яблоневый сад и огород с посадками картофеля. Все школьные годы мы по первому снегу становились на лыжи и в ближайшем лесу заготавливали еловый лапник, которым обвязывали яблони, чтобы уберечь их от зайцев и мышей.
В любое время года к школе стекалась детвора из ближних деревень по устойчивым тропинкам, набитым сотнями пар ног. Среди старших ребят в одном классе могли учиться дети трех – четырех возрастных групп из-за прокатившейся в наших краях кровавой войны. Особенно тяжелая обстановка была в первые годы. В школе было несколько параллельных классов. Занятия проходили в две смены. Мои старшие братья вернулись с матерью после немецкого концлагеря под осень 1944 года и были вынуждены приспосабливаться к учебе без учебников, без тетрадей. Писали химическими карандашами между газетных строк, на обрывках обоев. Я помню, как братья готовили чернила из свёкольного сока. То есть, сразу после войны школа моих братьев в Жиздринском районе ничем не отличалась от школы Перемышльского района, о которой я рассказываю в первой главе.
Первыми моими книжками были стихи Елены Благининой, Агнии Барто и рассказы о природе Чарушина. С этих книг у меня и началось знакомство с литературой в начальных классах. Мне было учиться гораздо легче, чем братьям. У меня были новые учебники, тетради, настоящие письменные принадлежности: ручка, карандаши, сухие чернила в таблетках. Все эти вещи я собирал в котомку – сумку, сшитую матерью вручную из рептужастой (вафельной) ткани, и шел в школу. Сухие чернила растворял в теплой воде и заливал в какой-нибудь пузырек из-под лекарства. Пузырек в сумке постоянно переворачивался, от этого сумка была в чернильных пятнах. Только через несколько лет появились чернильницы – невыливайки, а потом и авторучки.
Наш класс с детьми рождения 1945 года впервые был однородным по возрасту и относительно малочисленным из-за войны, даже отпала необходимость в параллельных классах. Мы быстро перезнакомились, хотя были из разных деревень и за четыре года начальных классов стали единой семьей под присмотром нашей первой учительницы Марии Петровны Машлаковой.
Мария Петровна была простой сельской женщиной, кроткой по характеру. Она никогда не повышала на нас голоса, даже когда мы доставляли ей неприятности своим поведением. И мы относились к своей учительнице с уважением. Я не знаю ни одного случая, чтобы кто-то из класса надерзил ей или выразил какую-то обиду. К Новому году по инициативе девочек в классе собирали медяки. На них покупали неизменно одну и ту же пудру с изображением лебедей на маленьких картонных коробочках и дарили учительнице, а в ответ получали пригоршню конфет – подушечек, называемых у нас «дунькиной радостью», завернутых в кулёк из газеты.
Мария Петровна старательно выводила мелом на доске палочки, крючочки, учила соединять буквы, а мы всё это повторяли карандашом в прописях. На уроках труда она показывала нам, как заштопать дырку на одежде, как соединить вместе нитками два лоскута ткани, как «подрубить» носовой платок, красиво промерешить края салфетки, вышить по канве крестом узор и многие другие премудрости. Причем рукоделием должны были заниматься и мальчики, и девочки.
На уроках пения из поколения в поколение разучивали песни: «Жили у бабуси два весёлых гуся», «Сулико», «Во поле берёза стояла», «Шел отряд по берегу»…
Учёба давалась легко. Домашние задания всегда выполнял самостоятельно. Но письменные работы по русскому языку (письму) или арифметике чаще всего делал неряшливо, проскакивали в тексте исправления, кляксы. Это, конечно, снижало оценку. Наравне с другими я участвовал во всех школьных мероприятиях. Однажды у новогодней ёлки мы с Ожогиным представили басню Крылова «В кунсткамере». И не понятно, на что больше бурно реагировали ребята и родители: то ли на то, как мы старательно выговаривали заученный по ролям текст, выразительно размахивая руками, то ли на наш смешной вид маленьких человечков с наклеенными усами и бородами.
С каждым годом багаж знаний увеличивался. Порой распирало от объема новых сведений, полученных в школе. И уже хотелось спорить с матерью, пытаясь доказать: во время грозы не Илья – пророк катится в колеснице по небу, посылая на землю гром и молнии, а слышны и видны электрические разряды между дождевыми облаками и землёй; пятна на луне – это не изображение Каина, убивающего Авеля, а отражение лунных гор и кратеров… Среди сказок, среди книг о природе стали чаще появляться на моём столе военные рассказы, повести о разведчиках. В четвёртом классе я долго находился под впечатлением от повести «Четвёртая высота» об Уле Громовой. Как-то в библиотеке мне попалась книга стихов в строгом тканевом переплёте. Это были стихи Косты Хетагурова. Некоторые из них были непонятны, некоторые затрагивали своей простотой и ясностью, вызывали душевный трепет. Помню, в зимние каникулы, когда через густо разрисованные морозом окна слабо пробивался рассеянный свет короткого дня, я вчитывался, проникаясь до слез судьбой бедной матери, успокаивающей своих голодных детей:
«Подождите, дети, скоро щи скипят…
А сама варила камни для ребят».
В детстве я сильно картавил, не выговаривал звуки «Л» и «Р». По этому поводу я не комплексовал. Сверстники тоже как будто этого изъяна не замечали. Я даже набрался наглости участвовать в районном смотре художественной самодеятельности как чтец с «Мойдодыром» Чуковского. Вскоре я недостаток речи исправил под влиянием рассказа «Как мальчик Женя научился говорить букву «р».
Между тем четвёртый учебный год подошёл к концу. Мы сдали первые в своей жизни экзамены за начальную школу по русскому языку и арифметике и считали себя уже старшеклассниками, тепло попрощавшись с Марией Петровной.
Памятные события
К наиболее памятным событиям того времени, не связанным с учёбой, относятся смерть Сталина и поездка в пионерский лагерь. Умер Сталин 5 марта 1953 года. О том, что произошло очень важное событие в стране, я догадывался по отмене занятий в школе, по хмурым лицам людей со слезами на глазах. На улице стоял весенний денек, но пощипывал мороз. Под ещё довольно глубоким, но осевшим снегом оголилась дорога с ледяными выпуклыми следами от полозьев саней, по которым тянулась темная лента скопившегося за зиму конского навоза. К школе приближались вереницы взрослых и детей. У забора стояло несколько запряжённых в сани лошадей. Я зашёл в школу. В первой справа классной комнате парты были вынесены. На стене висел портрет Сталина, перетянутый по уголку черной лентой. Портрет был обвит по рамке сплошным валиком из мелких еловых веток. У окна стоял стол, накрытый красной скатертью, а вдоль всей стены выделялся какой-то партийный призыв, наспех написанный крупными плакатными буквами на обратной стороне куска обоев. В воздухе витали запахи хвои, ощущался глубокий траур. В коридоре школы и в классе толпился народ. Доносились приглушённые обрывки разговора. Я учился в первом классе, и не мог ещё в полной мере понять суть происходящего, цепь дальнейших событий, связанных со смертью Сталина.
Вскоре из Москвы привезли труп Гаши Мишкиной – бабушки Гены Прохорова. Она в столице собирала милостыню (побиралась, как говорили тогда), и в толпе народа, шедшего проститься с вождем, её задавили насмерть. Родственникам передали найденный у неё узелок с мелкими монетами, с какими-то пуговицами и другими безделушками.
