Распад СССР. 1991 год

скачать книгу бесплатно

В событиях начала 1990-х годов, как сейчас выясняется из воспоминаний ветеранов Комитета государственной безопасности СССР, значительную роль играли и некоторые структуры госбезопасности. Руководство КГБ обладало наиболее полной информацией о происходящем в стране и мощным рычагами воздействия на ход развития обстановки через институт известный институт «помощников». Те же Народные фронты в союзных республиках создавались в 1989 году как демократические движения в поддержку перестройки не без участия аппарата ЦК КПСС и некоторых сотрудников 5-го управления КГБ СССР (в августе 1989 года оно было преобразовано в Управление по защите советского конституционного строя КГБ СССР).

В январе 1991-го председатель КГБ СССР В.А. Крючков решился на важную кадровую перестановку в своем центральном аппарате КГБ. 29 января в Кремле состоялась 40-минутная беседа президента СССР в присутствии Крючкова с первым заместителем председателя КГБ СССР 65-летним генералом армии Ф.Д. Бобковым, которого глава государства поблагодарил за работу и перевел в группу генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Ни сам Филипп Денисович, ни Владимир Александрович так и не оставили в своих воспоминаниях объяснений подлинной причины этой отставки: была ли она вызвана не согласием Бобкова с происходящим в стране, возрастным фактором или желанием Крючкова возвысить кого-то из «своих». Бобкова на посту первого заместителя председателя КГБ сменил начальник Второго главного управления (контрразведка) КГБ В.Ф. Грушко, ветеран внешней разведки, который после назначения Крючкова председателем КГБ стал осенью 1989 года его заместителем и главой контрразведки. Новым начальником Второго главного управления стал тоже выходец из внешней разведки – генерал-лейтенант Г.Ф. Титов, первый заместитель начальника Первого главного управления КГБ СССР.

Глава 2. Идет патруль по городу

Хотим мы этого или не хотим, но изменения в нашем обществе неизбежно отразятся и на армии. Однако некоторые военные руководители упрямо придерживаются закостенелых догм.

    Первый заместитель председателя Верховного Совета Белорусской ССР С.С. Шушкевич

Армия помогает милиции – Офицерский корпус колеблется – Нужна ли РСФСР собственная армия? – На положении беженцев – Красные флаги на Манежной площади – «Ближневосточная пощечина»

С 1 февраля 1991 года в Москве, столицах союзных и автономных республик, краевых и областных центрах, городах, где имелись крупные предприятия и воинские части, на улицах появились совместные патрули работников милиции и военнослужащих, вооруженных стрелковым оружием. Это стало началом реализации совместного приказа министров внутренних дел и обороны СССР, подписанного еще в предновогодние дни – 29 декабря 1990 года. Документ, принятый по инициативе консервативного крыла руководства страны, определял порядок организации совместного патрулирования «в целях усиления охраны общественного порядка на улицах городов». Главы двух силовых ведомств действовали, повторимся, не по собственной инициативе. И Б.К. Пуго, и Д.Т. Язов не отличались склонностью к самостоятельным жестким действиям. И в этот раз они лишь исполняли постановление Совета министров СССР от 11 октября 1990 года «О неотложных мерах по укреплению законности и правопорядка в стране» и последующего правительственного распоряжения от 27 октября.

В совместном сообщении пресс-центров МВД и Министерства обороны от 26 января 1991 года утверждалось, что привлечение военнослужащих к совместному патрулированию продиктовано неблагоприятной криминогенной обстановкой и необходимостью оказания помощи работникам патрульно-постовой службы милиции. Подчеркивалось, что принятое решение является «конкретным ответом на требования советских людей об укреплении законности и правопорядка в стране, надежном обеспечении безопасности каждого гражданина». Основания для такой аргументации, безусловно, были. Несмотря на принимаемые правоохранительными органами меры, состояние правопорядка на улицах городов ухудшалось. Положение обострялось в связи с наличием у преступников значительного количества оружия, появившегося из «горячих точек». Росло число тяжких преступлений, все чаще совершались нападения не только на работников органов внутренних дел, но и на военные объекты, часовых…

Примерно такое же объяснение необходимости совместного патрулирования дал со страниц «Красной звезды» 29 января начальник управления Генерального штаба генерал-майор В.А. Соломатин, который ссылался на ухудшающуюся криминогенную обстановку. «Людям стало небезопасно появляться на улицах, в общественных местах, особенно вечером, – заявил он. – Усиление милицейских патрулей воинскими, безусловно, в какой-то мере оздоровит обстановку. Во всяком случае, принятые меры, по нашему мнению, будут нелишними».

Его разъяснения давали, в общем-то, представление о мотивах союзных властей, пытавшихся остановить ухудшение криминогенной ситуации. Удивительно, конечно, как всего за несколько лет с приходом Горбачева к власти возрос уровень правового нигилизма в советском обществе. А может быть, он всегда присутствовал в умах советских людей? А правопорядок в обществе власти поддерживали прежде всего страхом наказания и административным принуждением?

Ведь к 1991 году выяснилось, что всем пафосным разговорам с трибун съездов и конференций о высокой сознательности советских людей, их верности моральному кодексу строителей коммунизма грош цена. Все это были лишь красивые слова, рождающие иллюзии, в плену которых, возможно, оказались и сами члены Политбюро ЦК КПСС.

16,5 миллиона членов и кандидатов в члены партии, 26 миллионов членов ВЛКСМ оказались в 1991 году передовым отрядом советского общества только на бумаге, а в реальной жизни их авторитет в обществе был отнюдь невысок. Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов был, видимо, прав, когда в июле 1983 года сказал: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общества, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным методом проб и ошибок». В 1991-м время, отпущенное историей руководству КПСС для «проб и ошибок», вышло.

Противостоять преступности должны были органы внутренних дел и прокуратуры, в среду работников которых проник коррупционный вирус. Джинн преступности был выпущен «из бутылки» самими властями вместе с поспешным и непродуманным разрешением кооперативного движения, которое сразу же попало под контроль «цеховиков», сросшихся давно уже с организованной преступностью.

А может быть, в интересах этого теневого монстра кооперативное движение и создавалось? «Цеховикам» и «торговой мафии» хотелось легализовать свои капиталы. Инициаторы возрождения кооперативного движения – среди был и председатель Совета министров СССР Н.И. Рыжков – в своих воспоминаниях и интервью поднимать эту тему не любят.

Нельзя сказать, что союзный Центр не видел проблем в правоохранительной сфере и не пытался принимать мер. Решения принимались, но, как и в других областях государственной деятельности, они оказывались или запоздалыми, или ограничивались полумерами. 29 января появился указ Горбачева об образовании при президенте СССР комитета по координации деятельности правоохранительных органов, которому предстояло заняться активизацией борьбы с экономическим саботажем, хищениями, коррупцией, посягательствами на жизнь, здоровье, имущество граждан.

Заметим, глава государства вел речь о коррупции, экономическом саботаже в обществе, провозглашенном идеологами КПСС «обществом развитого социализма». Для все большего числа людей в стране становилось очевидным, что никакого «развитого социализма» в СССР и не построено. Эти позорные явления были лишь отчасти порождены перестройкой, их зародыши давно уже находись в «советской почве».

И кого ставят на ответственейший участок борьбы с экономическим саботажем и коррупцией? Нового Феликса Дзержинского? Идейных дзержинских и цурюп в советской номенклатуре давно уже не было. Комитет возглавил не известный стране 37-летний Ю.В. Голик, бывший декан юридического факультета Кемеровского государственного университета и народный депутат СССР, не имевший достаточного опыта практической работы. Большинство лиц, выдвигаемых Горбачевым на первые роли, оказались, к сожалению, не теми людьми, кто был способен выполнить стоящие перед ними задача в сложнейших условиях внутриполитической борьбы при незримом вмешательстве внешних сил.

К неудачным кадровым решениям Горбачева относилось и выдвижение министра финансов СССР В.С. Павлова (на той должности он пробыл всего полтора года) на пост премьер-министра СССР. Примечательно, что 14 января 1991 года, когда его кандидатуру утверждал Верховный Совет СССР, из 420 присутствующих в зале депутатов за него проголосовало только 279 человек. Кадровая политика, увы, оказалась ахиллесовой пятой президента СССР – советские и партийные функционеры, как и военачальники, на которых он сделал ставку, оказались не на высоте задач, выдвинутых перед Советским государством историей.

В стране тем временем ведущие политические силы боролись за армию. И противники, и сторонники КПСС понимали, что в складывающейся обстановке армия может превратиться в один из субъектов внутренней политики. Намечалась ситуация 1957 года, когда слово министра обороны СССР Г.К. Жукова оказалось решающим, предопределяющим дальнейший курс страны. Это особо не устраивало сторонников реформ, так как армейский организм в силу специфики своего функционального предназначения являлся одним из наиболее консервативных институтов советского общества, сложно воспринимающим социальные новации. В командном составе, где все построено на строгом единоначалии, настороженно относились к разговорам о гласности, плюрализме, демократии, тем более что налицо уже были плачевные плоды перестройки.

Но надо признать и то, что немалая часть офицерского корпуса разделяла взгляды команды Горбачева и даже радикальные воззрения Межрегиональной депутатской группы. Наиболее падкими на новации оказались преподаватели вузов, адъюнкты, сотрудники всякого рода НИИ и, как не странно, на первый взгляд, политработники – может быть, в силу воспитания на идеях внутрипартийной демократии, выборности партийных и комсомольских органов. И как всегда бывает в смутные времена, на поверхности общественной жизни стали всплывать личности, чьи социальные амбиции не всегда соответствовали накопленным знаниям и жизненному опыту.

На волне перестройки немало таких молодых офицеров оказались избранными народными депутатами, в том числе РСФСР и СССР, оказались вовлеченными в разного рода общественные организации либерального толка. 13 февраля «Красная звезда» посвятила этой теме большую статью, озаглавленную «На подножке «демократического экспресса». По команде из Главного военно-политического управления в ней бичевался бывший подполковник-десантник В.Г. Уражцев, создавший союз по защите военнослужащих «Щит», и его единомышленники. Поведала газета и о лейтенанте Терентьеве, бывшем коммунисте, ставшем членом Демократического союза и организовавшем подпольную офицерскую организацию «Честь и совесть»…

Такие публикации, а их в 1991-м в военной печати было мало, не столько открывали глаза читателей на «пагубность» поступков «антигероев», сколько способствовала их популяризации. Ожидаемого массового искреннего осуждения офицерами своих коллег-«правдолюбов» не происходило.

Одной из идей, вбрасываемых «демократической оппозицией» в общественное сознание, была идея создания национальных армий. Некоторая часть офицерского состава оказалась к ней восприимчива. Это касалось не только Закавказья, Прибалтики и Украины. В РСФСР окружением Ельцина выдвигалась идея создания Российской армии, и это было наиболее опасно для Вооруженных Сил СССР, так как фактически вело к развалу Союзного государства и растаскиванию ядерного оружия по «национальным квартирам». Часть представителей «Демократической России» (будем так называть конгломерат сторонников Ельцина, тем более что с осени 1990 года существовало движение «Демократическая Россия») ратовали именно за это.

Один из ее активистов, народный депутат СССР по Вологодскому территориальному избирательному округу майор В.Н. Лопатин, ставший в 1990 году заместителем председателя государственного комитета РСФСР по общественной безопасности и взаимодействию с Министерством обороны СССР и КГБ СССР, в октябре того года побывал в США, где встречался с министром обороны, председателем комитета палаты представителей по делам вооруженных сил конгресса США, сотрудниками Пентагона и ЦРУ. Депутатом было заявлено, что после переходного периода республики СССР возьмут под свой контроль воинские части и вооружения, развернутые на их территории, включая ядерное оружие. По словам Лопатина, республики не могут позволить Москве, т. е. союзному руководству, сохранить контроль над ядерным оружием, потому что она может применить его для «запугивания республик».

12 ноября 1990 года Совет министров РСФСР принял постановление № 505 «О решении вопросов, связанных с сокращением Вооруженных Сил СССР на территории РСФСР», которым республиканским структурам поручалось разработать проект закона РСФСР «О прохождении воинской службы на территории РСФСР» и к 1 февраля представить его в Совмин республики. Пятым пунктом постановления краевым и областным исполкомам предписывалось подготовить предложения по реорганизации военных комиссариатов в отделы соответствующих исполкомов «с целью усиления социально-правовой направленности их работы». Тем самым система военкоматов была бы выведена из-под руководства Главного организационно-мобилизационного управления Генерального штаба и встал бы вопрос, а какие структуры займутся мобилизационной работой – учетом приписников, направлением их на сборы, подготовкой граждан к службе в армии, призывом их на службу?

Проект документа готовился людьми, знающими лишь понаслышке, чем занимаются военкоматы, являющиеся неотъемлемой частью Вооруженных Сил и завязанных в единую систему поддержания их боевой готовности. Вывод напрашивается сам собой: руководство РСФСР осознанно принимало решения, которые неизбежно вели к развалу Вооруженных Сил Союза ССР.

Конечно, далеко не все сторонники Ельцина в Верховном Совете РСФСР придерживались такой радикальной позиции. Так, генерал-полковник Д.А. Волкогонов считал, что создание Россией своей армии было бы «шагом к гражданской войне». 24 января он так и заявил на совместном заседании палат на третьей сессии Верховного Совета РСФСР: «Создание российской армии было бы большой ошибкой, шагом к гражданской войне». Вместе с тем бывший заместитель начальника Главного политуправления Советской Армии и ВМФ выступил за участие российских структур советской власти – от местных советов до Верховного Совета – в некоторых аспектах армейской жизни. Например, председателей соответствующих советов можно было бы включить, по его мнению, в состав военных советов объединений, дислоцированных на территории области, края или республики, а председателя Верховного Совета РСФСР – в состав Совета обороны СССР, что позволило бы обеспечить более активное участие в решении военных вопросов «выборной Советской власти».

Генерал Волкогонов, ставший постоянным советником Верховного Совета РСФСР по вопросам обороны и госбезопасности, и в дальнейшем выступал с весьма умеренных позиций. 8 февраля он заявил депутатам, что собственная армия России не нужна. «Политические мотивы здесь такие, – указал он. – Армия служит для внешней защиты. В Союзе таких противников у нас нет… Экономические мотивы выражаются прежде всего в затратах 30–35 млрд рублей на ее содержание. Выдержит ли это экономика?» Влияние РСФСР на союзную армию, по мнению Волкогонова, должно было осуществляться через координацию действий, по линии социальной защиты военнослужащих. А обеспечение внутренней безопасности России – с участием Комитета безопасности РСФСР с передачей ему всех организаций КГБ СССР, находящихся на территории России. Дмитрий Антонович сообщил тогда и о достижении договоренности между Б.Н. Ельциным и В.А. Крючковым на этот счет.

Позиция самого председателя Верховного Совета РСФСР Ельцина в отношении Вооруженных Сил СССР была весьма нечеткой и зависела от конкретной внутриполитической ситуации и категории лиц, перед которыми он выступал. События в Вильнюсе стали для него удобным поводом для наращивания усилий по подрыву позиций союзного Центра, который был обвинен им в использовании военной силы в политической борьбе. 14 января на пресс-конференции в Москве Ельцин открыто заявил о необходимости создания российской армии, что являлось с политической точки зрения вызовом верховным органам власти СССР, а с юридической – явным нарушением Конституции СССР. Отвечая на вопрос о защите суверенитета РСФСР, Ельцин сказал, что для этого необходимы три условия: быть бдительными каждый час, создать комитет безопасности России и российскую армию, без которой, по его мнению, «интересы россиян могут быть ущемлены». Журналистов ознакомили с обращением председателя Верховного Совета РСФСР к военнослужащим, призванным в армию на территории РСФСР и находящимися в республиках Прибалтики.

Правда, в первой половине февраля во время поездки в Калининградскую область Ельцин, встречаясь с военнослужащими Калининградского гарнизона, был весьма сдержан и демонстрировал готовность к конструктивному взаимодействию с военным ведомством. В своем выступлении он подчеркнул, что и ему, и российскому парламенту проблемы армии небезразличны. И прежде всего потому, что ее основу составляют россияне. Ельцин отверг обвинения в том, что де Россия хочет развалить армию. Напомнив, вопросы обороны и безопасности России делегированы Союзу, он отметил, что Россия не устраняется от решения оборонных задач и в республике создан специальный комитет, цель которого – взаимодействие с Министерством обороны. «Я никогда не заявлял и не заявляю, – несколько раз в своем выступлении почеркнул председатель Верховного Совета РСФСР, – что Россия будет создавать свою армию».

Особое место в своем выступлении председатель Верховного Совета РСФСР отвел проблемам социально-правовой защищенности военнослужащих, сообщив, что в стадии подготовки находится закон РСФСР о социальной защищенности военнослужащих на территории России. Отвечая на вопросы, Ельцин вновь вернулся к теме создания республиками своих армий. По его словам, армия должна быть единой. «Другое дело, – заметил он, – можно рассмотреть вопрос об организации в республике национальной гвардии или ополчения как первоначального этапа для дальнейшей службы в армии».

Вопрос о специальном комитете, который бы взаимодействовал с Министерством обороны, властями РСФСР был решен еще в январе. 31 января на заседании Верховного Совета РСФСР объявили, что президиум Верховного Совета РСФСР утвердил председателем новой структуры – государственного комитета по обороне и безопасности – народного депутата РСФСР генерал-полковника К.И. Кобца, занимавшего должность начальника связи Вооруженных Сил – заместителя начальника Генерального штаба. Вскоре, в августе 1991-го, ему будет суждено будет сыграть немаловажную роль в срыве планов ГКЧП.

В феврале генералу Кобцу предоставили возможность выступить в «Красной звезде». 20 февраля были опубликованы его ответы на вопросы корреспондента ТАСС. Одновременно позицию Министерства обороны излагал начальник Генерального штаба – первый заместитель министра обороны СССР генерал армии М.А. Моисеев. Кобец сразу же подчеркнул, что «образование комитета ни в коей мере не ставит своей задачей создание армии России». Реализацию своих полномочий он предполагает в рамках единых Вооруженных Сил СССР. «На мой взгляд, – продолжил генерал, – объективная необходимость такого подхода диктуется историческими, экономическими, политическими и чисто военными факторами. Сегодня правомерно говорить не только о необходимости и целесообразности, но и о выгодности единых Вооруженных Сил как для Союза в целом, так и для каждой республики в отдельности».

Полномочия нового российского госкомитета и аналогичных структур в других республиках должны, как считал Кобец, распространяться на организацию работы по выполнению на своей территории оборонных задач, за решение которых ответственны республиканские органы власти и управления, например: подготовка молодежи к военной службе, осуществление призыва, решение социальных проблем военнослужащих, руководство гражданской обороной.

С председателем российского Госкомитета по обороне и безопасности солидаризировался начальник Генштаба. «Республики, – сказал он, – теперь сами смогут обеспечивать подготовку граждан к военной службе, проведение призыва, оказывать содействие в работе военных комиссариатов, финансировать мероприятия в области обороны, возложенные на них законодательством Союза ССР. Они должны будут принимать меры по обеспечению потребностей воинских частей и учреждений, дислоцированных на территории республики, связанных с размещением и расквартированием, снабжением материальными средствами, предоставлением услуг, созданием необходимых жилищно-бытовых условий военнослужащим и их семьям. Для взаимодействия с Государственным комитетом России по обороне и безопасности и подобными органами в других республиках в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР создается специальный орган».

По мнению генерала Моисеева, компетенция союзных республик в вопросах военного строительства должна была выглядеть так: «Все республики участвуют в выработке военной политики Союза, осуществлении мероприятий по организации и обеспечению обороны, решении вопросов, связанных с дислокацией и деятельностью войск и военных объектов на территории своей республики, установлении единого порядка призыва и прохождения военной службы, организации мобилизационной подготовки народного хозяйства, а также в формировании оборонного бюджета Союза, определении объемов материально-технических ресурсов для нужд обороны».

Надо признать, что оба генерала – и Моисеев, и Кобец – представили весьма разумную и неконфронтационную точку зрения.

В большинстве союзных республик, за исключением Прибалтики и Закавказья, также весьма реалистично и без радикальных предложений высказывались относительно будущего Вооруженных Сил Союза ССР. 6 февраля в «Красной звезде» была представлена позиция Белорусской ССР. Ее изложил первый заместитель председателя Верховного Совета республики С.С. Шушкевич. Корреспондент поднял вопрос относительно разговоров о необходимости того, чтобы воины-белорусы служили в пределах своей республики. «…Во всем должны быть последовательность, взвешенность, – ответил будущий участник декабрьских беловежских соглашений. – Хотим мы этого или не хотим, но изменения в нашем обществе неизбежно отразятся и на армии. Однако некоторые военные руководители упрямо придерживаются закостенелых догм. В статье 10 Декларации о государственном суверенитете БССР сказано, что республика имеет право на собственные вооруженные силы, внутренние войска, органы общественной безопасности, подконтрольные Верховному Совету республики. Подчеркиваю, имеет право, но это же не означает, что нам надо немедленно создавать свои вооруженные силы».

Шушкевич указал, что 80 процентов молодых людей, призванных из Белоруссии, служат за ее пределами. «Понимаю, что кому-то надо служить и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии, и на Курилах», – сказал он. Войска, оснащенные сложнейшей техникой, «без определенной категории специалистов не могут обойтись. Такие люди, видимо, будут направляться туда и из Белоруссии. Но почему бы не положить в основу принцип добровольности: заключать контракты, вводить льготы, заинтересовывать в дальней службе? Нужно ломать стереотипы», – подчеркнул представитель Белоруссии. Как видим, большинство республик, в том числе и РСФСР, придерживалось еще умеренной позиции по военным вопросам, и революционной ломки в оборонной сфере после подписания вырабатываемого тогда нового Союзного договора не предвиделось.

Реакция Министерства обороны СССР на новаторские предложения российских властей была внешне довольно спокойной. Этот вывод вытекал из выступлений в «Красной звезде» начальника Генштаба, а он в феврале был весьма активен медийно. 23 февраля, в День Советской Армии и ВМФ, Моисеев ответил на вопросы «Красной звезды». Касаясь первоочередных задач, решаемых Генштабом в сфере военной реформы, он подчеркнул, что военная реформа представляет собой не какой-то одноразовый акт и ее предполагается осуществить в несколько этапов. «Если попытаться подвести некоторые итоги, то начиная с 1987 года, когда в нашей стране была принята новая оборонительная доктрина, уже сделано немало, – заявил генерал Моисеев. – Это и вывод советских войск из Афганистана, и одностороннее полумиллионное сокращение наших Вооруженных Сил, и заключение и реализация Договора по РСМД, и вывод войск из стран Восточной Европы и Монголии. Сейчас в рамках военной реформы Генеральному штабу предстоит решать сложные задачи, касающиеся уточнения состава и создания принципиально новой оборонительной группировки войск в пределах границ СССР, придания Вооруженным Силам нового облика, повышения боевой и мобилизационной готовности войск, штабов и органов управления. Словом, всего комплекса вопросов, связанных с выводом наших войск из стран Восточной Европы, их обустройством и размещением, выполнением обязательств по Парижскому договору, решением социальных вопросов».

Сокращение численности, вывод войск, решение социальных вопросов… Новый облик армии, новые подходы к организации вооруженной борьбы не очень-то и просматривались. Впрочем, руководство Генштаба можно было понять – трудности государства с финансированием, внешняя политика уступок, срыв призывной кампании, незаконные вооруженные формирования и межнациональные конфликты на окраинах державы, необходимость учитывать позицию союзных республик…

Заметим, что выработку механизма взаимодействия с создаваемыми в республиках комитетами по вопросам обороны и безопасности генерал Моисеев выделил особо, назвав новой задачей, возникшей перед Генеральным штабом. «Здесь важно не допустить поспешности, необдуманных решений, четко определить, что входит в компетенцию центра, а что – республик. Что касается создания республиканских армий, то хочу подчеркнуть: в нашем едином государстве должны быть единые Вооруженные Силы, хорошо обученные, по-современному технически оснащенные, постоянно готовые к защите Родины от любых посягательств извне».

Судя по этим высказываниям, в Министерстве обороны до конца не осознавали, что армия вступает в новую внутриполитическую реальность, Союз ССР трансформируется в Союз суверенных республик, где полномочия центра будут определяться самими республиками, подписавшими новый союзный договор, а не центром. Право принятия судьбоносных решений переходило бы к республиканским лидерам.

Генерал армии Моисеев упомянул в вышеупомянутом интервью и о «комплексе вопросов, связанных с выводом наших войск из Восточной Европы». Решение этих вопросов было подлинной «головной болью» для руководства Министерства обороны. Войска на территорию СССР приходилось выводить фактически без предварительной подготовки – нередко чуть ли не в чисто поле. Горбачев в угоду своему престижу в Европе поспешно брал на советскую сторону обязательства, выполнение которых негативно отражалось на социальном самочувствии сотен тысяч военнослужащих и членов их семей.

Вот что писала «Красная звезда» 4 февраля о выводе войск из только что объединившейся Германии: «После того как Польша прекратила транзит через свою территорию частей и соединений Западной группы войск, они вынуждены возвращаться на родину Балтийским морем. Работы в Ростоке и Мукране ведутся практически круглосуточно… Однако, как считает начальник оперативной группы в Мукране полковник В. Косов, нереально вывезти всю Западную группу войск морем. План оперативных перевозок в январе выполнен лишь на 50 процентов. Если каждая уходящая советская дивизия будет отправляться в «круиз» сначала эшелонами на север Германии, оттуда морем в Клайпеду, а потом непосредственно к месту новой дислокации, то миллиарда марок, выделенных немецкой стороной на наши транспортные расходы, не хватит… Требуется прежде всего политическое решение по заключению соответствующих договоренностей с Польшей».

Очевидно, что Министерство обороны СССР таких договоренностей само достичь не могло. Требовалось личное участие президента СССР и министра иностранных дел в переговорах с Германией и Польшей, но их внимание в начале года было сосредоточено на Ближнем Востоке и отношениях с США…

Уместным будет пояснить, что представляла собой группировка советских войск в восточной части Германии: на момент начала вывода в 1990 году она имела в своем составе шесть армий: две танковые, три общевойсковые, одна воздушная. Всего 22 дивизии (восемь мотострелковых, восемь танковых, одна артиллерийская, пять авиационных), более 90 отдельных бригад и полков. Только танков свыше четырех тысяч, боевых бронированных машин более восьми тысяч, 105 тысяч единиц автомобильной и другой техники, 1374 самолета и вертолета. Около 340 тыс. военнослужащих, свыше 200 тыс. рабочих и служащих, членов их семей.

1991 год должен был стать решающим в выводе войск с немецкой земли. Предстояло вернуть на родину около 150 тыс. человек и до 30 тысяч единиц тяжелой боевой техники. «Заключительный этап советского военного присутствия в центре Европы связан с целым набором проблем, которые с течением времени становятся все острее, – писал 28 февраля постоянный корреспондент «Красной звезды» по Западной группе войск (так называлась к этому времени Группа советских войск в Германии) полковник В.А. Маркушин. – Вывод наших войск из Венгрии, Чехословакии, Монголии ни по масштабам, ни по специфике не может быть сопоставим с тем, что предстоит сделать здесь… Что же есть уход наших войск из Германии в более широком смысле слова, чем просто передислокация? 55 тысяч семей не имеют на Родине своего угла».

1 февраля состоялось очередное заседание комиссии ЦК КПСС по военной политике партии под председательством секретаря ЦК О.Д. Бакланова, являвшегося также заместителем председателя Совета обороны СССР. В принятой резолюции говорилось о том, что участники встречи разделяют озабоченность народных депутатов СССР неудовлетворительным социальным и бытовым обеспечением военнослужащих и членов их семей, прибывающих из групп войск, поддерживают их мнение об остроте данной проблемы и неадекватном характере мер, принимаемых правительством страны и местными органами власти. Было поддержано предложение комитета Верховного Совета СССР о целесообразности разработки государственной программы обеспечения вывода войск из стран Восточной Европы. Решение, конечно, правильное, но запоздалое. Социально-бытовыми проблемами личного состава выводимых соединений и членов семей военнослужащих следовало озаботиться сразу же, как стало ясно, что СССР будет выводить войска. Но такова уж печальная отечественная «традиция»: создавать себе проблему, а потом героически преодолевать ее. К тому же власти на Руси на протяжении столетий, как правило, весьма безразлично относились к тяготам свои «подданных».

Социальные проблемы военнослужащих копились даже в московском, относительно благополучном, регионе. 9 февраля в здании Моссовета состоялось собрание представителей бесквартирных военнослужащих столичного гарнизона, на котором присутствовал первый заместитель министра обороны СССР К.А. Кочетов и председатель Моссовета Г.Х. Попов. В Москве на начало февраля фактически на положении беженцев оказались свыше 10,8 тысячи семей бесквартирных офицеров. Многие из них не имели жилья уже четыре-пять лет. Подобная обстановка предопределила острый характер выступлений членов объединенного комитета военнослужащих Москвы по жилищным вопросам. Первый заместитель министра обороны оказался в положении оправдывающейся стороны, он призвал «не идти по пути конфронтации, а искать взаимоприемлемые решения». Им приводились призванные внушить оптимизм показатели работы военных строителей: с 1986 года объемы собственного строительства Министерства обороны возросли в три раза, в 1990 м году вместо плановых 94,5 тыс. квадратных метра жилья возведено 113,1 тысячи, на 1992 год предусмотрено строительство 126,7 тысячи квадратных метров.

В то же время Моссовет, контролируемый к тому времени «Демократической Россией», при задолженности перед военным ведомством (142,5 тысячи квадратных метров) выделил ему в 1990 году лишь 77 квартир. Попов, один из лидеров Межрегиональной депутатской группы, обещал поддержать «хорошие начинания и меры, направленные на облегчение жилищной проблемы военнослужащих», и предложил искать новые, «нетрадиционные подходы». Он сообщил, что достигнута договоренность с американскими фирмами о строительстве под Москвой завода по производству 15 тысяч коттеджей в год, из которых советской стороне будет выделяться около 10 тысяч – по крайней мере, две трети должны были пойти на удовлетворение жилищных нужд военнослужащих.

Бытовая неустроенность тысяч офицеров, падение жизненного уровня офицерского корпуса в целом не могло не сказываться на их политических настроениях. В России рос авторитет председателя Верховного Совета РСФСР Ельцина считался среди населения, да и в военных коллективах, энергичным руководителем, борцом с привилегиями номенклатуры. Так он позиционировал себя, будучи первым секретарем и Свердловского обкома, и особенно Московского горкома партии. Рост его авторитета в низовых партийных кругах, собственно говоря, и объединил всех его недоброжелателей в аппарате ЦК партии – как так называемых консерваторов, так и инициаторов перестройки из числа ближайших сподвижников Горбачева. В неприятии Ельцина, изгнанного ими совместными усилиями с партийного олимпа (в ноябре 1987 года его освободили с поста первого секретаря Московского горкома, а в феврале 1988 года – от обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС), они были едины.

В ведущих партийных и военных СМИ в начале 1991 года кампания по дискредитации председателя Верховного Совета РСФСР стала набирать обороты. Толчком стало публичное неприятие им жестких мер против сепаратистских кругов в Прибалтике, вылившихся в применение армии в Вильнюсе. 18 января в «Красной звезде» появилось открытое письмо Б.Н. Ельцину группы советских военачальников – ветеранов Великой Отечественной войны. Среди них были в частности, Маршал Советского Союза Н.В. Огарков, генералы армии И.Н. Шкадов, И.Г. Павловский, М.М. Зайцев, Е.Ф. Ивановский, П.И. Ивашутин, маршалы авиации И.Н. Кожедуб, Н.М. Скоморохов и А.П. Силантьев, адмирал флота Г.М. Егоров. Примечательно, что Маршалы Советского Союза В.Г. Куликов и В.И. Петров, как и генерал армии А.Д. Лизичев, это письмо подписывать не стали. От ветеранов-политработников стоит подпись лишь генерала армии С.П. Васягина. В письме отмечалось, что обращение председателя Верховного Совета РСФСР к военнослужащим, призванным в армию с территории Российской Федерации, «обострило и без того взрывоопасную обстановку в Прибалтике». «…Вы хотите заставить российских парней выступать в роли дезертиров и клятвопреступников, толкаете их на предательство своих командиров и боевых товарищей, на конфликт с законом и совестью», – писали бывшие военачальники.

«Атаки на Вооруженные Силы СССР начались не сегодня. Совершенно очевидно, что деструктивные силы нашего общества делают все, чтобы подорвать авторитет армии в народе, расшатать, разрушить ее изнутри. Деморализованная армия – цель тех, кто мечтает о развале Советского государства. Мы надеемся, что вы, Борис Николаевич, к числу последних не принадлежите, – увещевали авторы письма Ельцина, уже бесповоротно вставшего на путь борьбы с Горбачевым за власть. – Но ваши высказывания относительно создания своей российской армии – это не просто антиконституционный выпад, но и открытый призыв к растаскиванию армий по национальным квартирам. К чему это может привести, думаем, вы знаете не хуже нас. С одной стороны, к обострению межнациональных конфликтов внутри Союза, с другой – к окончательному подрыву обороноспособности нашего государства».

Звучало все, на взгляд инициаторов письма, видимо, убедительно. Но последующие события показали, что действенность таких форм идеологической борьбы в тогдашних условиях была невысока, в том числе и потому, что авторы подобного рода обращений уже не пользовались значительным авторитетом в массах военнослужащих, в том числе среди младших и старших офицеров.

Но сторонники жесткой линии в руководстве КПСС (они группировались вокруг члена Политбюро, секретаря ЦК О.С. Шенина, фактически третьего человека в аппарате ЦК после М.С. Горбачева и В.А. Ивашко) считали, что пришло время наступать. С начала года «консерваторы» последовательно наращивали свою общественно-политическую и медийную активность, импульс которой призван был дать объединенный пленум ЦК и ЦКК КПСС, состоявшийся в Москве 31 января. Спустя несколько дней, 6 февраля, было опубликовано выступление на нем члена ЦК КПСС, члена военного совета – начальника политуправления Сухопутных войск генерал-полковника Н.А. Моисеева. Оно, выражавшее консолидированное мнение руководства Министерства обороны и армейских политорганов, должно было активизировать работу партийных организаций в Вооруженных Силах, изрядно дезориентированных после примирительных заявлений Горбачева в отношении сепаратистских сил в республиках Прибалтики.

Знакомство с текстом выступления генерала Н.А. Моисеева оставляет двоякое впечатление. С одной стороны, ощущается серьезная озабоченность развитием ситуации в стране. «Становится все более очевидным, что наше общество переживает сейчас, пожалуй, самый глубокий и самый опасный по возможным последствиям кризис… – говорил с трибуны пленума начальник политуправления Сухопутных войск. – Высших пределов достигли политическое противостояние и конфронтация, хаос в экономике. Любой не до конца выверенный шаг может привести к неуправляемому социальному взрыву, насилию, кровопролитию. ‹…› Мы подошли к той критической черте, когда со всей остротой встал вопрос – быть или не быть обновленному Союзу, быть или не быть нашей партии, оптимизму, уверенности в будущем. Нам народ не простит, если партия в этой обстановке ослабит свои позиции, а тем более уйдет в сторону. Это только ускорит катастрофу».

Моисеев охарактеризовал как «крайне непростую» ситуацию, в которой оказались Вооруженные Силы. По его словам, «многие лидеры политических партий и движений, оппозиционных КПСС, фарисейски заявляя, что армия должна быть вне политики, делают все, чтобы навязать войскам свои взгляды и политические установки… Все чаще эмиссары тех или иных партий и группировок пытаются проникнуть в воинские части, непосредственно воздействовать на личный состав. Только за последние полгода в гарнизонах Сухопутных войск пресечено свыше полутора тысяч случаев антиармейской пропаганды, изъяты десятки тысяч экземпляров печатной продукции провокационного содержания». В выступлении Моисеева говорилось и о том, что «серьезное напряжение возникло в социальной сфере, особенно в обеспечении квартирами. Почти 200 тысяч семей офицеров и прапорщиков не имеют жилья. В связи с выводом войск из стран Восточной Европы обстановка станет еще более сложной».

Примечательно, что противники КПСС в выступлении начальника политуправления Сухопутных войск оказались анонимны. Он предпочел «не переходить на личности». Ни слова не сказано о депутатах Межрегиональной депутатской группы в Верховном Совете СССР, о руководстве Моссовета и Ленсовета, превратившихся в штабы «демократической революции». Поименно был назван только Ельцин, подвергнутый критике за его позицию относительно событий в Прибалтике.

Что было предложено армейским политработником членам ЦК КПСС? По сути, ничего. Он говорит, что Вооруженные Силы «хотели бы рассчитывать на большее человеческое участие и помощь со стороны партийных комитетов, государственных органов в решении возникающих перед войсками непростых социальных проблем». Дальше следуют привычные для партийных форумов заверения, что «армия всегда была и будет с народом, служить его интересам, безопасности страны». Общие слова… С каким народом будет армия? Сплоченного советского народа, как показывала жизнь, уже не было, общество оказалось расколотым, в РСФСР значительная часть населения симпатизировала Ельцину, открыто критикующему курс Горбачева.

Тем временем высокопоставленный политработник утверждал, что в Сухопутных войсках «абсолютно преобладающим продолжает оставаться мнение, что только КПСС способна вывести страну из кризиса. И ей нет альтернативы в это нелегкое время… Люди верят партии, решительно отвергают идею деполитизации, выступают за сохранение в войсках обновленных партийных структур». И это в ситуации, когда партия, которая ассоциировалась в обществе с пустой болтовней остававшегося генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачевым, стремительно теряла свой авторитет и на митинги в поддержку обновленного Союза ССР рядовых коммунистов принуждали выходить в административном порядке.

Это имело место даже в Прибалтике, где, казалось бы, многочисленное русскоязычное население должно было десятками тысяч выходить на митинги за сохранение СССР. В беседе корреспондента «Красной звезды» с начальником штаба организации добровольных охранников Народного фронта Эстонии «Кодукайтсе» А. Ээвелем тот констатировал, что «Интердвижение», объединенный совет трудовых коллективов в республике поддерживает очень незначительная часть населения, и «свои митинги им удается собирать только в рабочее время». И он говорил правду. Ээвель, в прошлом член сборной СССР по гребле, заявил также в интервью, что в рядах Народного фронта «те, кто хочет создать независимое государство по примеру северных стран балтийского региона – Швеции, Финляндии и других. ‹…› И мы не хотим, чтобы нами правили люди, которые вернут нас к построению социализма. Социализма как идеологического течения. Это, может быть, очень гуманно, но человек создан таким, что прежде всего думает о себе, чем об обществе». И людей с такими взглядами как в Прибалтике, так и в России становилось все больше.

В аппарате ЦК КПСС отдавали себе отчет в тенденции эволюции общественного мнения, но обороты маховика партийного механизма оставались прежними. 13 февраля в «Красной звезде» была опубликована Инструкция о работе организаций КПСС в Вооруженных Силах СССР – нормативный документ, призванный определить особенности выполнения устава КПСС армейскими партийными организациями в условиях реформирования политорганов и создания «деологизированного» Главного военно-политического управления Вооруженных Сил СССР. Во главе партийных организаций должен был стоять Всеармейский партийный комитет, который предстояло избрать на пять лет на Всеармейской партийной конференции.

В рамках подготовки к ней (требовалось избрать делегатов) в феврале в войсках и на флотах проходили партийные конференции. Состоялась такая конференция и в Генеральном штабе Вооруженных Сил, на которой весьма резко выступил начальник политотдела Генштаба генерал-полковник И.А. Ларин, пришедший на эту должность в январе 1989 года из оборонного отдела ЦК КПСС (создан в 1988 году на базе отдела административных органов). «Январский объединенный пленум ЦК и ЦКК КПСС констатировал критическое состояние общественно-политической обстановки в стране, – сообщил он. – Ее составляющими являются угрожающий характер внутреннего разлада в обществе; увеличение числа регионов, где противостояние политических позиций принимает формы социальной и межнациональной конфронтации, а ситуация нередко выходит из-под контроля органов власти и оборачивается проявлением анархии и кровопролитием. Сложная обстановка характеризуется и выходом на политическую арену и объединением сил, избравших целью изменить общественный строй в СССР, устранить от власти сторонников социалистического выбора…»

На партконференции в Генштабе утверждалось, что «за антиармейской кампанией, за крикливыми лозунгами о деполитизации и департизации Вооруженных Сил стоят политические силы, прежде всего антисоциалистического толка. В результате «департизации» они хотели бы удалить из Вооруженных Сил организации КПСС, а за деполитизацией последовала переполитизация, а затем разрушение политического единства Вооруженных Сил. Новым, опасным для страны явлением стало создание в ряде республик национальных вооруженных формирований, подчиненных местным органам, а то и различным политическим националистическим организациям… Организованные группы боевиков продолжают действовать в Закавказье, в Прибалтике, формируются в областях Западной Украины. Ведь яснее ясного, что политическая борьба при наличии незаконных вооруженных формирований – это уже не политизация, а расстановка сил для возможной схватки».

Генералом Лариным было подчеркнуто, что на одно из первых мест выдвигается проблема значительного улучшения работы парторганизации Генштаба по идейно-политической подготовке коммунистов. «Прямо скажем, немало еще упрощенчества, поверхностного просветительства, – сетовал начальник политотдела. – Но многое является следствием ослабления внимания в КПСС в целом к теоретическому осмыслению своей политики и практики, что ставит ее в положение обороняющейся партии. Более того, именно идеологами КПСС с середины 1987 года началась атака на марксизм-ленинизм под видом критики догматизма. Но за разрушением не последовало созидания…»

Красноречивое признание – высокопоставленный политработник, сам в недавнем прошлом сотрудник аппарата ЦК, критикует на партийной конференции идеологов КПСС. Имелся в виду, очевидно, в первую очередь секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев, ставший июньском (1987 года) пленуме ЦК членом Политбюро и курировавший до весны 1990 года вопросы идеологии и культуры. Но назвать публично старшего советника президента СССР виновным за развал идеологической работы партии Ларин все же не рискнул.

23 февраля, то есть в день, когда страна традиционно отмечала День Советской Армии и ВМФ, в центре Москве на Манежной площади был организован митинг, призванный продемонстрировать поддержку населением курса на сохранение Союза и его приверженность социалистическому выбору. Благодаря усилиям горкома партии и руководства военного ведомства у стен Московского Кремля собралось более 500 тысяч человек, среди них много военнослужащих – слушателей вузов, офицеров столичного гарнизона, членов их семей. Лозунги на плакатах говорили сами за себя: «Народ и армия – едины», «С пути социализма не свернем!», «Мы – за обновленный Союз», «Чтобы не кормить чужую армию – нужно беречь свою!»…

Если бы спустя семь месяцев сторонники ГКЧП вывели на улицы Москвы столько же людей, исход событий был бы в их пользу. Разумеется, в феврале вопрос, быть или не быть Стране Советов, не казался населению, в том числе участникам митинга, таким уж сиюминутным. Им тогда верилось, что мощи силового потенциала – армии, КГБ, МВД – достаточно, чтобы сохранить существовавшую общественно-политическую систему.

С трибуны февральского митинга звучали «правильные слова»: дать решительный отпор всем деструктивным силам, не допустить развала Союза, попыток растаскивания Вооруженных Сил по национальным квартирам. В митинге приняли участие министр обороны Д.Т. Язов, председатель КГБ СССР В.А. Крючков, министр внутренних дел Б.К. Пуго, секретари ЦК КПСС А.С. Дзасохов и П.К. Лучинский, первый секретарь ЦК компартии РСФСР И.К. Полозков, первый секретарь Московского горкома партии Ю.А. Прокофьев.

На митинге было принято обращение военнослужащих Московского гарнизона, которые призвали «дорогих соотечественников» не допустить развала Советского государства, выступить на предстоящем 17 марта референдуме в защиту обновленного Союза, подержать президента СССР, заявить решительное «Нет» попыткам очернить армию.

В офицерском корпусе преобладали настроения в поддержку сохранения СССР при одновременном падении авторитета Горбачева из-за ухудшения социального положения. При этом далеко не все офицеры считали целесообразным подмену армией сил МВД. Это показали и высказывания офицеров, участвовавших в митинге. «Ни одна армия не находилась в своем государстве в столь унизительном положении, как наша», – заявил на митинге слушатель Военной академии имени М.В. Фрунзе майор С.Н. Гущин, ставший Героем Советского Союза во время войны в Афганистане. «Армия оказалась сегодня в пасынках у всего общества, – заметил в беседе с корреспондентом «Красной звезды» народный депутат СССР майор В. Золотухин. – Затянулось принятие законов, определяющих суть военной реформы в армии. А сама она действует зачастую не по прямому предназначению. Конечно же, нынешний митинг показывает, что армии далеко не безразлично, что происходит в стране. Но я лично боюсь, что люди военные окажутся затянутыми во внутриполитическую борьбу. У них иное предназначение, они несут ответственность за оборону страны».