скачать книгу бесплатно
Итрийская империя: Земля, лишенная волшебства
Е. Григ
Смерть сына, самодурство мужа – императрице Дарианне приходится сохранять все самообладание и выдержку, чтобы выжить в ненавистном дворце. Но однажды ей удается бежать. Что ждет беглую императрицу и ее спутников на пути из Итрийи в загадочный Вингеран?* Текст создан без использования искусственного интеллекта.
Е. Григ
Итрийская империя: Земля, лишенная волшебства
Пролог
Словно паря в небесах, замок Рейканар возвышался над Луннегардом – столицей Итрийской империи. Его величие напоминало итрийцам о могуществе рейканов, советников императора.
Среди жителей Итрийи ходили слухи, что подняться на гору Наритеи, где стоял Рейканар, можно с помощью хитроумного устройства в скале. Будто бы по приказу императора Ромения Объединителя, во времена которого построили Рейканар, в Итрийю были приглашены мастера из Фрозентора – соседнего королевства, где жили знаменитые умельцы. После того, как мастера создали устройство, император велел убить их, чтобы никто не выдал тайну Рейканара. Фрозентор, небольшое королевство, не представлял опасности для Итрийи. Но Ромений дорожил торговыми отношениями с соседями. Императору пришлось преподнести оскорбленному правителю Фрозентора щедрые подарки – и убитые мастера были забыты.
Проходили века, а Рейканар оставался грозным, вселяющим благоговейный трепет каменным исполином, вознесшимся высоко над землей. На долю же самих рейканов выпало множество испытаний.
Поначалу император не участвовал в советах – мудрецы сами принимали решения и предлагали императору выбрать лучшее из них, а власть главы совета, Верховного рейкана, была ограниченной. Сам император мог обратиться к рейканам с предложением, которое Рейканар одобрял либо отклонял. Так, по замыслу Ромения, должно было соблюдаться равноправие между правителем и его советниками.
Этот закон изменил праправнук Ромения, император Моггас Темнодум, который однажды явился в замок Рейканар, преисполненный решимости участвовать в каждом совете. Тогда рейканов почти лишили права голоса – нередко все мудрые советники вынужденно молчали, а говорил только император Моггас.
При его сыне Валании Магоборце в Рейканар вошли провидец и гадатель – на этом настояла жена Валания, императрица Палиса. Во дворце вокруг нее, словно мухи, роились хироманты, звездочеты и предсказатели, налетевшие со всех концов империи.
Многие придворные сенны хмурились, недовольные таким соседством, а мудрейший сенн Дламерик Горесмех и его супруга в негодовании покинули дворец. Слуги слышали, что в ночь перед отъездом в имение сенн Дламерик с раздражением говорил жене: «Императрица помешалась. Она вытрясет последний пассидор из самого верного поданного, чтобы отдать бродячему шарлатану!». Знать поговаривала, что императрица Палиса потребовала от сенна Дламерика уступить его владения, Горесмехову долину, одному из ее предсказателей, чтобы даровать своему любимцу знатный титул. Только вмешательство сенна Ялиуса Странника, бывшего в ту пору Собирателем казны, не позволило Палисе нанести тяжелую обиду Горесмехам – одному из древнейших родов в Итрийи. Сенн Ялиус мог уладить любое дело, поэтому недаром его уже тогда прочили в императорские советники. Он даже стал Верховным рейканом, когда император Валаний умер и к власти пришел его наследник Ластиан.
Глава 1
Язык Болтливого Лиса
Император Валаний славился острым умом, мнительностью и вспышками ярости. Неудивительно, что его сын Ластиан, волю которого беспощадно подавлял отец, вырос нерешительным и нервным. Валаний же позволял помыкать собой лишь императрице Палисе. Придворные могли только гадать, чем объяснялось потакание императора любым ее прихотям.
Однажды любовь императора привела к тому, что знатному сенну Греджору Лисохвосту отрубили язык. Так вышло, что словоохотливость, сослужившая сенну Греджору по прозвищу Болтливый Лис хорошую службу при дворе, только один раз обернулась для него самым плачевным образом, но этого случая хватило на всю жизнь. Бывший балагур сенн Греджор покинул Луннегард поседевшим испуганным человеком. Вина несчастного сенна, не блиставшего умом, была в том, что он, напившись лунной браги, поделился некоторыми слухами с сенном Пиранесом Краснорогом, Градоправителем Луннегарда. Это случилось одним чудесным весенним вечером, когда сенн Греджор пришел к сенну Пиранесу на ужин.
– Пиранес, – заплетающимся языком произнес сенн Греджор, проводив маслеными глазами пышнотелую служанку, подлившую ему лунной браги, – ты ведь умеешь хранить тайны?
Они сидели за длинным столом орзамарского дуба в обеденном зале имения Краснорогов. Сенн Греджор, которого сенн Пиранес угостил вкусным ужином, наслаждался отменной лунной брагой, неспешной беседой и видом прекрасных грудей служанки – когда толстушка наклонялась, чтобы налить гостю браги из кувшина, казалось, что эти белые соблазнительницы вот-вот окажутся в его чаше.
После вопроса сенна Греджора повисла тишина – казалось, даже дрова в огромном камине, обложенном разноцветным камнем, перестали трещать. Скучающее выражение тотчас покинуло лицо сенна Пиранеса, он выпрямился и приказал:
– Оставь нам кувшин и выйди, Оринна.
Служанка плавным лебединым шагом пошла к дверям. Сенн Греджор проводил Оринну взглядом, глядя на ее бедра, медленно покачивавшиеся из стороны в сторону, словно у нее под юбкой был маятник.
«А хорошо бы проверить, что у нее на самом деле под юбкой…» – подумал сенн Греджор и улыбнулся.
– Убери их всех! – крикнул сенн Пиранес своему хранителю очага, вполголоса отдававшего распоряжения слугам. – За дверь, живо!
– Так что за тайна? – спросил сенн Пиранес, когда слуги вышли.
– Ах да, такие опасные сплетни, что я, право, не знаю, нужно ли их передавать, – засомневался сенн Греджор.
– Ты трусишь, Болтливый Лис, – сенн Пиранес хмыкнул. – Даже здесь, в доме своего друга.
Черные глаза Градоправителя насмешливо смотрели на сенна Греджора. Этот взгляд сенн Греджор хорошо знал – Пиранес испытывал его.
Сеннедолы Красный рог и Лисий хвост расположены рядом. В детстве сенны Пиранес и Греджор играли, устраивали различные проказы и попадали в неприятности вместе. Несмотря на то, что Пиранес всегда помыкал Греджором и придумывал ему новые обидные прозвища, они были неразлучными друзьями. Если бы не несколько чаш лунной браги, сенн Греджор пропустил бы слова друга мимо ушей, как обычно, но сейчас он вскочил, пошатнулся, но удержал равновесие и выпалил:
– Ты мне больше не друг, Пиранес, если ты… ик… будешь… ик… обзываться!
Сенн Греджор представлял собой забавное зрелище – его лицо медленно наливалось краской, пока он икал, усы обвисли. Лысина благородного сенна блестела от пота – в комнате было слишком жарко. Камины в имении сенна Пиранеса зажигались в любое время года, а дрова поставлялись в избытке – сенну Пиранесу, щуплому и бледному, всегда было холодно. Слуги шутили, что половина дровосеков Итрийи разорится, если сенн Пиранес когда-нибудь все-таки замерзнет навсегда. Градоправитель не пользовался народной любовью.
– Ну-ну, не обижайся, мой добрый друг. Выпей-ка еще. Я сам тебе налью. А Оринну… – сенн Пиранес подмигнул, – я дарю тебе.
Сенн Пиранес спустил со стула свои тоненькие ножки, взял кувшин и, обойдя стол, налил лунной браги в чашу, стоявшую рядом с тарелкой сенна Греджора.
Болтливый Лис сделал несколько глотков превосходного крепкого напитка, вытер пышные пшеничные усы и сел. Настроение сенна Греджора улучшилось благодаря мыслям об Оринне в его постели.
– Я не просто так осторожничаю, Пиранес, – понизил он голос. – Сам знаешь, что бывает, когда речь заходит о магии…
– Неужели ты заинтересовался магией, Лис? – лениво спросил сенн Пиранес, искусно делая вид, что слова сенна Греджора его нисколько не занимают. – Гиблое дело, мой дородный друг. На твое тело подходящей магической мантии не найдется…
Сенн Пиранес засмеялся высоким птичьим смехом. Со своим редким черным хохолком, круглыми глазами и длинной тонкой шейкой, которая едва выдерживала вес тяжелой цепи Градоправителя, он и сам был похож на птицу.
– Тише ты! – взмолился сенн Греджор. – Не обо мне речь, а об императрице.
Притворство тут же покинуло сенна Пиранеса.
– Что ты слышал, Гредж? – осторожно спросил он.
– Будто тот маг, который ходит к императрице во дворец, и есть настоящий отец… – сенн Греджор запнулся и закрыл глаза, – принца Орселя…
– Кто тебе сказал?
– Ну что ты, Пир… Я не могу тебе сказать. Люди доверяют мне, потому что я умею хранить секреты, – сенн Греджор выпятил грудь.
«Да уж, умеешь, болтун. Даже жалко тебя…» – подумал сенн Пиранес.
– Уже ночь на дворе, – сказал он, поднимаясь. – Мне пора спать, а тебе сегодня, полагаю, будет не до сна.
Сенн Греджор хихикнул. Добродушный гость не знал, что в то время, когда он будет наслаждаться прелестями Оринны, его друг, отправившись к себе в кабинет, напишет кому-то длинное письмо.
Это была последняя счастливая ночь сенна Греджора. Наутро его вытащили из постели и бросили в темницу. Во время закрытого суда сенна Греджора признали виновным в тяжком преступлении – клевете на императорскую семью. Правда, сами судьи представления не имели о том, в чем именно состояла эта клевета. Несчастному Болтливому Лису отрубили язык, навсегда лишив возможности говорить, и отправили в родной сеннедол, где он доживал остаток дней, не имея возможности даже пожаловаться кому-нибудь на коварство своего бывшего лучшего друга. Оринна, которую ему подарил сенн Греджор, отправилась вслед за своим новым хозяином.
В памяти у знатных сеннов и лун осталось лишь то, что сенн Греджор оболгал правящую династию.
Глава 2
Первая работа Тоберта
В сеннедоле Лисий хвост жил сын сенна Греджора, Тоберт – тихий рыжеволосый веснушчатый подросток. Ранняя смерть матери, отрочество, проведенное с немым отцом, который часто бывал не в себе, научили Тоберта стойкости и терпению. Он рос мальчиком, не знавшим заботы родителей, оставленным на попечение слуг. Но Тоберт никогда никому не жаловался и ничего не рассказывал. Впрочем, делиться ему было не с кем – детям из соседних сеннедолов не разрешали играть с «сыном клеветника».
Тоберт рано научился вести себя, как подобает сенну, – выбирать слуг, следить за расходами и доходами, разрешать споры между жителями своего сеннедола. Когда Тоберту исполнилось семнадцать и пришло время решить, где он будет учиться, юноша не колебался в выборе между Войсковой академией и Императорским лекторитетом. Тоберт хотел изучать законы Итрийи и судебное дело. Он представлял, как однажды ему с помощью этих знаний удастся восстановить справедливость по отношению к отцу.
Оставив отца и сеннедол Лисий хвост, Тоберт отправился в Луннегард. В Императорском лекторитете Тоберт учился прилежно. Хотя некоторые бунтари вопреки воле родителей пытались завести с ним дружбу, Тоберт сходиться ни с кем не желал, всегда был вежлив – и только. К тому же, многие из них просто хотели выиграть многочисленные пари. Бойкие юноши бились об заклад, что они выведают тайну сенна Греджора. Остальные просто дразнили Тоберта – в лекторитете даже придумали игру «Охота на Лиса». Победителем считался тот, кто наступит Тоберту «на хвост» – подол длинной коричневой ученической робы – и заставит его упасть.
Стойко вынеся все насмешки и сдав экзамены, Тоберт покинул Императорский лекторитет тихим, задумчивым юношей. Получив рекомендацию Верховного лектора Церсиса, он занял место помощника архивариуса в Справедливейшем суде Итрийской империи. Добрый Церсис удивился, что такому блестящему ученику захотелось заниматься столь скучной и низкооплачиваемой работой, но согласился дать рекомендацию. Тоберт стремился заглянуть в документы Справедливейшего суда, чтобы узнать, в чем виновен его отец, но когда ему наконец удалось попасть в основной архив, он ничего не нашел. «Ни одного упоминания, как же так?» – в растерянности размышлял Тоберт, держа в руках последний пыльный свиток.
Старый сморщенный архивариус Фолладий был счастлив получить трудолюбивого молодого помощника, который разложил все свитки в хронологическом порядке и соорудил новые полки. Самому Фолладию тяжело было даже подниматься в башню архива. Фолладий удивлял помощника тем, что забывал едва ли не все, что видел и слышал. Бывало, придя в архив и увидев там Тоберта, старик не узнавал его, громко негодовал по поводу «посторонних в архиве» и пытался выгнать своего помощника. Каждый раз Тоберту приходилось терпеливо объяснять, кто он такой. Старик знал о своей удивительной забывчивости, поэтому ключи от архива он доверил Балагуру – игривому псу с лоснящейся золотисто-коричневой шерстью, ушами торчком и блестящими черными глазами. Конечно, животным запрещалось находиться в архиве, но Фолладий своевольно назначил своего пса ключником. Впрочем, Балагур вел себя очень осторожно и знал команду «Спрячься!» на случай, если в архив войдут посторонние люди. Когда Тоберт спросил архивариуса, не опасается ли он, что кто-то обнаружит Балагура в архиве, старый Фолладий издал смешок, похожий на кряканье охрипшей утки, и ответил: «Сюда солнце боится заглядывать, а люди – и подавно. Только Балагур не понимает, что бегает и кувыркается среди свитков, где записаны истории об убийцах, насильниках и ворах. Человеку в таком месте даже дышать тяжело». Тоберт хотел заметить, что, возможно, дышать тяжело из-за толстого слоя пыли, которую почтенный Фолладий не убирал несколько лет, но промолчал.
– Я ничего не нашел. Что же мне делать, Балагур? – грустно и растерянно спросил Тоберт однажды, сидя на полу у окна и почесывая псу живот. Балагур довольно повизгивал от удовольствия, перекатываясь с боку на бок на полу в кружке света, лившегося из окна, и в этот момент в его маленьком мире не было места печали. Тоберт размышлял, где ему искать дальше и с чего начать, но тут услышал шаги – кто-то поднимался по каменной лестнице. «Старый Фолладий сейчас пьет лунную брагу. Да и шаги для него слишком тяжелые», – подумал Тоберт.
– Балагур, спрячься! – тихо сказал он.
Пес шмыгнул в каморку, где Фолладий хранил разный хлам – тряпки, метлы, доски для полок.
Изъеденная жуками старая дверь архива скрипнула. В комнату вошел вспотевший латник в доспехах с нарисованным знаком Справедливейшего суда на груди – скрещенными мечом и петлей.
Тоберт вскочил. Оглядев худого высокого юношу, выглядевшего неуклюжим в мешковатой и слишком большой для него мантии, латник решил не церемониться. К тому же, латнику пришлось подниматься по длинной лестнице после сытного обеда и он был раздражен.
– Эй… Как тебя? Пойдем со мной! Тебя требует Справедливейший судья.
– Меня? – удивленно спросил Тоберт.
– А тут есть кто-то еще? – с издевкой спросил латник.
– Нет, никого, – твердо ответил Тоберт, подумав о каморке.
– Тогда прочисти уши от пыли, слушай, что тебе говорят, и ступай за мной, – отчеканил латник. Он развернулся, открыл дверь и затопал вниз по лестнице. Тоберт пожал плечами и последовал за ним.
Они спустились по крутой лестнице, вышли из башни и повернули в противоположную сторону от Палаты Справедливейшего суда. «Любопытно, почему мы идем не к главному входу?» – подумал Тоберт. Он знал, что в здании Справедливейшего суда много пристроек, башен и подземелий, но никогда не стремился попасть куда-либо, кроме архива. Вслед за латником Тоберт вышел на небольшую площадку, выложенную мрамором и окруженную со всех сторон стенами. От росшего посреди нее дерева кула, ствол которого был покрыт золотистой корой, шел пряный запах спелых плодов. Большие мясистые куланаты падали на мрамор, и этот звук гулко отражался от высоких стен. Тоберт почувствовал себя, словно в темном колодце.
Глава 3
Закрытый суд
Латник толкнул дверь – за ней оказался узкий темный коридор.
– Стой здесь, – велел он и пошел к приоткрытой двери на другом конце коридора, за которой раздавались приглушенные голоса.
– …из-за вашего желания все записать, – говорил кто-то зычным низким голосом. – Сейчас бы мы уже допросили мальчишку без лишних глаз и ушей…
– Говорите тише. Вы не на поле боя, – властно и спокойно произнес другой голос, более высокий. – А то из-за вашего звучного баса о закрытом суде узнают все даже за этими толстыми стенами.
– Я привел писца, Ваша справедливость, – раздался голос латника.
– Наконец-то, – сказал третий. Говоривший издал хрюкающий звук, напомнивший Роберту о большой свинье Тетушке, жившей в свинарнике в сеннедоле. – Так пусть идет сюда.
Латник вышел из комнаты и махнул Тоберту рукой, подзывая его к себе.
– Входи да побыстрее.
«Так вот где проходит закрытый суд», – подумал юноша, оглядывая комнату.
Тоберт ожидал увидеть по меньшей мере палаты сенна, а очутился в комнате, которую можно было пересечь в несколько шагов. Над людьми нависал низкий потолок, единственное окно было наполовину замазано черной краской. В комнате стоял длинный грубо сколоченный стол из дерева кула, на стенах мерцали факелы.
За столом Тоберт увидел троих человек, разглядывавших четвертого. Этот четвертый, уронив голову на грудь, сидел перед ними. Его руки были закованы в кандалы. Для надежности латники даже привязали его к стулу. «Наверное, это опасный преступник», – подумал помощник архивариуса. Тоберт видел обвиняемого со спины и разглядел лишь, что тот был бос, а рубаха его, прежде белая, порвалась, испачкалась и висела на нем лохмотьями.
Двоих сидевших за столом мужчин Тоберт не знал. Было лишь понятно, что они благородные сенны: каждый из них носил знак своего очага. Третьим был Справедливейший судья, тучный сенн Ольрек Курокрыл, в темно-красной судейской мантии – его Тоберт однажды видел.
– Это не Фолладий, – раздался в тишине тот самый властный голос. Говоривший был сухопарым мужчиной лет пятидесяти с белоснежными руками, сложенными под подбородком. Плечи мужчины покрывал сиреневый плащ, на котором лежали длинные темные волосы с проседью, а знаком его очага был лиловый всадник на серебряном фоне. «Такой знак может быть только у одного человека в империи», – подумал Тоберт и понял, что не ошибся, услышав его имя.
– Этот латник глуп, сенн Ялиус. Он не знал, как выглядит Фолладий и привел кого-то, даже не узнав его имя, – раздраженно произнес сенн Ольрек и резко обратился к Тоберту:
– Что ты здесь делаешь? Где Фолладий?
– Он… болен, – солгал Тоберт, чтобы не навлечь гнев судьи на архивариуса, который отправился выпить лунной браги на постоялый двор «Толстушка и котик». Юноша знал, что старый архивариус был неравнодушен к Зейнне, хозяйке «Толстушки и котика».
– А ты кто такой? – сенн Ольрек насупился.
– Помощник архивариуса, – ответил юноша, мысленно желая, чтобы они не спросили, какого он рода.
Но троим сеннам было не до этого.
– Ты знаешь грамоту? – тихо спросил сенн Ялиус.
– Конечно, – растерялся Тоберт.
– Другого писца нам искать некогда, – обратился сенн Ялиус к остальным сеннам и посмотрел на Тоберта. – Ты будешь записывать все, что расскажет этот человек, – сенн Ялиус кивнул на незнакомца, сидевшего на стуле. – Займи свое место.
Тоберт увидел, что на столе, чуть поодаль от сеннов, лежал свиток и стояла чернильница с пером. Он обошел стол и сел, а потом поднял глаза на человека, привязанного к стулу, и едва не вскрикнул. У несчастного не было уха, на шее алел свежий рубец, а лицо покрывали темные пятна, словно он измазался лесными ягодами. «Только не от ягод у него кровь идет изо рта. Неужели с моим отцом делали то же самое?» – с ненавистью думал Тоберт, глядя, как кровь капает на рубаху.
Юноша, привязанный к стулу, выглядел младше Тоберта. Судя по его бархатным бриджам и вышивке на рубахе из тонкого полотна, он был благородного происхождения. «Что же такого страшного сделал этот парень?» – задавался вопросом Тоберт.
– Он и не думает приходить в себя, – пророкотал широкоплечий жилистый усатый мужчина в темно-зеленом плаще, чей знак очага изображал молнию, бьющую в дерево.
– Латники сенна Ольрека об этом позаботились, – брезгливо сказал сенн Ялиус.
– Кому-то надо делать грязную работу, чтобы вы не замарали свои белые ручки, – огрызнулся сенн Ольрек. Сенн Ялиус внимательно посмотрел на него и ничего не ответил. Судья отвел глаза – взгляд сенна Ялиуса вводил людей в оцепенение. – Но мы можем быстро привести его в чувство, – добавил сенн Ольрек более сдержанно.
– Эй, кто там у дверей? – крикнул сенн Ольрек.
– Ваша справедливость, – в комнату быстрым шагом вошел латник, приходивший за Тобертом.
– Позови сюда нокта Куссия.
Вскоре в комнату вошел тощий нокт лет шестидесяти в грязноватой мантии, когда-то бывшей белой. Поверх он надел запятнанный серый передник. Его платок с вышитым посредине серебряным полумесяцем был надвинут на лоб. «Днем нокты должны закрывать глаза от света», – вспомнил Тоберт.
– Куссий, мы хотим поговорить с этим человеком, – сказал сенн Ольрек.
Нокт подошел к пленнику. Тоберт всегда относился к ноктам с безразличием, но к Куссию с его мутными, словно у мертвой курицы, глазами, испытал отвращение. «Первым, что увидит парень, когда откроет глаза, будет мертвенная физиономия этого старика», – подумал Тоберт.
