скачать книгу бесплатно
Кит, ловец букв
Е. Фираго
Издавна существовал только мир рукописных текстов. Теперь его спокойствие нарушено: мир раскололся, и появились два управления – Печатное и Непечатное. И пока все писатели гонят строки по бумажным лабиринтам, за ними неустанно следит смотритель Кит. Потому что понимает – равновесие в писательском мире должно быть соблюдено, а рукописные слова не менее важны, чем напечатанные. Но с этим согласны не все. Непечатный мир на грани исчезновения. Смогут ли Кит и его помощник остановить катастрофу?
Кит, ловец букв
Е. Фираго
Редактор К. Полтевская
Корректор К. Полтевская
Дизайнер обложки Вера Филатова
© Е. Фираго, 2024
© Вера Филатова, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-6520-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Благодарности
Эта книга – важная часть моей души. Мысли о писательстве, литературном творчестве, нелёгком ремесле редактора и о возможности называться писателем вообще собраны на этих страницах.
Я хочу сказать спасибо каждому, кто поддерживал меня во время работы над романом.
Её первому редактору – Наталье Спеховой. Она была свидетельницей зарождения хулиганской парочки Кита и Сержа, давала ценные советы и вселила в меня уверенность, что я пишу не зря.
Её первому читателю – моей бабуле. Она искренне смеялась над шутками, хвалила сильные места в рукописи и ждала продолжения.
Её литературному редактору, моей подруге – Ксении Полтевской. Она помогла довести стиль рукописи до идеала, подсветила спорные места и написала прекрасную рецензию на роман.
Спасибо вам от всей души! Благодаря вам «Кит, ловец букв» выходит в настоящий читательский мир. Что ж, пожелаем ему удачи!
Потому что есть добро
Зачем помогать писателям соблюдать мнимое равновесие?
Люди и так разберутся, без него, без Кита.
Ведь пока есть зло, будет и добро…
Е. Фираго. Кит, ловец букв
Анализируя художественный текст, всегда нужно найти точку отсчёта: с какой позиции оценивать написанное. Когда автор пишет роман о книгах, писателях и редакторах, пусть и с фантастическими допущениями, то всегда ожидаешь, что ведущим принципом прочтения произведения будет интертекстуальность. Однако в случае романа «Кит, ловец букв» это ожидание не оправдывается.
Безусловно, интертекст в романе есть. Главная пара героев – Кит и Серж – напоминает античных Ахилла с Патроклом, мифологических Гильгамеша и Энкиду, библейских Давида и Ионафана, а также более современных нам Шерлока Холмса и доктора Ватсона, Пуаро и Гастингса, Дон Кихота и Санчо Панса, Фродо и Сэма и многих других. В паре Кит и Серж есть что-то неуловимое, взятое, как мне кажется, от всех подобных канонических пар, но в то же время они не повторяют ни одну из них.
Пара Саша – Марго сразу же ассоциируется с Мастером и Маргаритой, ведь юноша мечтает написать роман, доказывающий, что бессмертие заключается в словах. Он чуть не умирает, когда из-за махинаций Азраилова теряет свою рукопись, а спасёт его, конечно же, Маргарита.
Кепи Кита начитанному человеку напомнит о шапке Холдена Колфилда, Шерлока Холмса, шляпе Раскольникова и даже Безумного Шляпника (а может, Распределяющей шляпе из «Гарри Поттера»?! ). В любом случае такая яркая художественная деталь бесконечно расширяет наше представление о внутреннем мире героя. Думала ли автор про все эти возможные параллели у читателя? Не знаю, но не лишним здесь будет вспомнить слова У. Эко: «Чаще всего критики находят такие смысловые оттенки, о которых автор не думал. Но что значит „не думал“? <…> Теперь это не важно. Текст перед вами и порождает собственные смыслы»[1 - Эко У. Заметки на полях «Имени розы». М.: Астрель; Corpus, 2011. С. 14?15.]. Вот об этих смыслах я и хочу порассуждать.
Но сначала о жанре, сюжете и персонажах.
«Кит, ловец букв», как следует из авторского жанрового определения, это фантастический роман. Однако, я думаю, всё гораздо глубже, и фантастический роман на деле оказывается… литературной сказкой. Доброй историей, призванной исправить несправедливость мира, уравновесить добро и зло (а это ключевые онтологические концепты любой сказки).
О чём же роман? Издавна существовал только мир рукописных текстов, но затем появляются пишущие машинки, начинается компьютеризация… И мир разделился надвое. Были созданы два управления – Печатное и Непечатное. В небольшом городке России конца девяностых неустанно трудится смотритель Кит, сотрудник Непечатного управления. Он пытается удержать хрупкое равновесие между двумя мирами. Однажды Кит и его помощник Серж чуть не погибают, вступив в контакт с дневником отчаяния. Кит на время выведен из игры и не может больше поддерживать баланс между мирами. Узнав об этом, Печатное управление начинает свою игру. На город обрушивается ливень из чёрных слов, и Непечатный мир оказывается на грани исчезновения. С помощью Сержа и кота (своеобразного ангела-хранителя) Кит приходит в себя и останавливает смерч из чёрных букв.
Всё это, конечно, очень далеко от фольклорных первоисточников. Но если вспомнить слова М. Н. Липовецкого, то окажется, что «подлинная литературная сказка – совершенно самостоятельное произведение с неповторимым художественным миром, оригинальной эстетической концепцией, произведение, которое не только в сюжетном, композиционном отношении ничем не напоминает народную волшебную, но даже образный материал черпает из литературных или совсем не сказочных фольклорных источников. <…> Однако ограниченность содержательности жанровой формы литературной сказки кругом ценностных ориентиров, свойственных народной волшебной сказке, подтверждает гипотезу о присутствии в фундаменте всякой литературной сказки неразложимых элементов жанрового архетипа народной волшебной сказки, её „памяти жанра“. Авторы литературных сказок актуализируют семантические „блоки“, образующие ядро художественной модели мира, выражающие сущность художественного мира волшебной сказки именно как целостного мирообраза»[2 - Липовецкий М. Н. Поэтика литературной сказки (на материале русской литературы 1920?1980-х годов). Свердловск: Изд-во Уральского университета, 1992.]. Именно типологическая близость модели мира дает возможность говорить о произведении как о сказке. В современной литературе волшебно-сказочная модель мира переосмысливается, и на её каркас наращивается образ современной писателю реальности. Но она сохраняет ту самую бахтинскую «память жанра» волшебной сказки.
Если с этой точки зрения посмотреть на роман Е. Фираго, то окажется, что его в целом достаточно просто разложить по основным функциям действующих лиц, описанным В. Я. Проппом в «Морфологии волшебной сказки»[3 - Пропп В. Морфология волшебной сказки. М.: Эксмо. 2022. 224 с.]. Да и отсылка в эпиграфе к книге Дж. Кэмпбелла «Тысячеликий герой»[4 - Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. СПб.: Питер, 2023. 352 с.] только подтверждает ориентацию писателя на мифологическое, архаическое сознание. Автор восстанавливает идущий от волшебной сказки хронотоп испытаний – испытания смертью и вечностью: им постоянно подвергаются как Кит, так и Серж. «Бессмертие прячется в словах. Нас вызвали из небытия, вызвали, чтобы потом закинуть обратно. Но для чего? Чему мы здесь учимся? Начиная с первого крика и заканчивая последним вздохом – мы учимся превращать воздух в смыслы. Мы вдыхаем живительную силу, питаем себя, чтобы суметь что-то сказать. Если не можем говорить – пишем. А если не можем ни того ни другого – заглядываем в чужие глаза, дотрагиваемся кончиками пальцев до родственных душ, ищем собственное отражение. Но и взгляды, и прикосновения – всё пропадёт в мирской пелене. А слова останутся, перельются из уст в уста, будут белеть ориентирами на стенах в уютных подворотнях, будут мягко шелестеть в траве. Там, в конце, аккуратно сложив на коленях руки, тебя ждёт неизвестность. Но ты всё равно идёшь по земле. Скажи, почему?»[5 - Фираго Е. Кит, ловец букв. Архив автора.] Ответ на это «почему» и ищут герои, проходя уготованные им судьбой испытания.
«Путешествие» Сержа в Непечатное управление, чтобы помочь Киту, ассоциативно соотносится с мифологемами посвятительного обряда (в сказке обычно это проход через лес – потусторонний мир). Этот обряд как институт, свойственный родовому строю, проводился при наступлении юношей половой зрелости. Предполагалось, что мальчик во время обряда умирал и затем воскресал уже новым человеком. Так и Серж, пройдя испытания, внутренне изменился: из эгоистичного бабника, любящего деньги и растрачивающего себя впустую (одна из книг, которую мы видим в библиотеке – «Анатомия человеческой деструктивности» – явно про него), превращается в идейного персонажа, редактора, который помогает удержать равновесие в мире и влюбляется в Майю. Внутреннее изменение героя поддерживается на уровне сюжета пороговой ситуацией, когда Серж удирает из квартиры через окно (окна и двери, как известно, традиционные образы, олицетворяющие границы между мирами).
В продолжение этой мысли необходимо сказать и о том, что мифологема путешествия живого в царство мёртвых, проступая за перипетиями романного сюжета, также появляется и в сюжетной линии Кита. Дневник отчаяния воздействует на личность героя, который из строгого и властного смотрителя превращается в капризного старика, не помнящего о своём предназначении. Волшебный помощник – кот – помогает старику всё вспомнить. Но прежним смотритель уже не будет: побывавший в роли человека Кит стал лучше понимать людей и их тексты, существо нечеловеческой природы стало человечнее.
С потусторонним миром связана и сама фигура Кита, поскольку в романе не раз подчёркивается его инфернальная природа. Так, «Кит отлично видел во мраке, а свечу ставил больше для антуража, чем для дела»[6 - Фираго Е. Кит, ловец букв. [б. м.]: Изд. решения, 2024. С. 20.]. Способность видеть в темноте даёт ему силу видеть скрытые вещи и события. Он властвует над особым пространством – невидимым коридором. Это табуированная зона, куда не проникает больше ни один персонаж, хотя обычных коридоров в романе мы встретим немало. Иное качество этой области определяется ее назначением: по этому коридору текут буквы и кружатся строчки, соединяя Кита и писателей, напоминая ментальную связь. Смотритель становится неким проводником по миру букв, их хранителем. На ум приходит и ассоциация с Хароном. Как его мифологический прототип из греческой мифологии, перевозящий души умерших через реку Стикс, Кит направляет потоки букв между собой и писателями, усмиряя и изменяя их. Проблема «обезвреживания» букв в коридоре (читай: редактура) есть проблема «инициации», приобщения к миру литературы.
Итак, оба героя должны самоопределиться. И они идут к этому. Сказка, генетически связанная с обрядом инициации, требует приобщения героя к знанию, получения опыта из пройденных испытаний. Сказочный герой должен состояться. И Серж, и Кит должны сами найти и понять зачем, для чего им жить, ответить на вопрос «почему». И им это удается.
Так происходит обновление сказочной жанровой модели. «Память» волшебной сказки здесь обновляется жанровым потенциалом фантастического романа, который трансформирует каноническую систему образов и вносит психологизм: герой сказки в итоге оказывается глубже своей традиционной функции, он находится в постоянном внутреннем движении и существенно изменяется (что в принципе не характерно для поэтики сказки).
Помимо основной линии борьбы со злом и испытаний героев, существуют и сквозные психологические линии, состоящие в развитии отношений пар героев: Кит – Серж, Серж – Майя, Саша – Марго. На определённом этапе первые две трансформируются в миссию на троих по спасению Непечатного мира. Герои получают новые проблемы, связанные с ценой сохранения равновесия, а читатель – новый неожиданный поворот сюжета.
В сказке, разумеется, есть испытания, поиск ответов на трудные вопросы, но в ней обязателен и счастливый конец. В этой истории он однозначно такой. Потому что добро побеждает зло. Потому что все остаются живы. А ещё потому, что в финале читатель расстаётся с героями, пребывая в полной уверенности: у них всё обязательно будет хорошо.
В этой книге есть красивые и очень точные слова о нас – читателях, писателях и редакторах («Но кто может наверняка сказать, что мы – не те же замерзающие книжные герои? Ведь мы не помним того мгновения, когда пришли в мир. Мы не знаем, когда уйдём. Но кто-то (или что-то) знает. Вся наша жизнь похожа на обрывок»[7 - Фираго Е. Кит, ловец букв. С. 33.]; «Все писатели в городе и не думали о сне: они гнали мрачные строки по бумажным лабиринтам. Любители дневниковых откровений тоже ничего не могли с собой поделать. Им было жизненно необходимо выплакаться именно теперь, рассказать миру о своих бедах и переживаниях, добавить слёз и черноты. Но почему-то легче никому из пишущих не становилось: тяжёлые буквы словно припечатывали частички душ, отрывали от них кусочки, наполняя смутным беспокойством»[8 - Там же. С. 47.]); о силе слов («Рукописные слова – самые мощные и кусачие. Они не утратили свой первичный облик, данный им почерком определённого человека, они сильны, они, можно сказать, делят с хозяином одну на двоих душу»[9 - Там же. С. 16.]; «Крохотные монстры, способные убить. Вы хорошо знаете об этой силе, и никогда не отдадите её за так. Конечно, вы будете бороться за право быть главными, за право уничтожать неугодных, за право выбирать их – служителей Слова – ваших рабов»[10 - Фираго Е. Кит, ловец букв. С. 97.]). А ещё по страницам романа блуждает бумажный самолётик, который, как набоковская бабочка, прилетел в роман из первой книги Е. Фираго «Дневник девочки, которая влюблена в книги»[11 - Фираго Е. Дневник девочки, которая влюблена в книги. [б. м.]: Издательские решения, 2021. 108 с.], обыгрывая мысль, очень точно сформулированную К. Клэр в «Хрониках Бейна»: «Люди поступали так всегда – оставляли грядущим поколениям сообщения, высеченные в камне или написанные на страницах. Они словно бы протягивали руку сквозь толщу времён, надеясь, что её подхватит другая, призрачная рука. Люди не жили вечно. Они лишь могли надеяться, что сохранится то, что они создали»[12 - Клэр К., Брэннан С. Р., Джонсон М. Хроники Бейна. Книга первая. М.: Рипол классик, 2015. С. 58.].
В любой сказке есть мораль. И Е. Фираго, разбрасывая по страницам книги бумажные самолётики, будто протягивает нам призрачную руку, предлагая подхватить эстафету и продолжать «гнать мрачные строки по бумажным лабиринтам», чтобы найти свой ответ на вопрос «почему».
Найти равновесие между космосом и хаосом.
И удержать этот мир.
Удержаться.
На едва заметной грани зла и ДОБРА.
?
Ассистент кафедры русской литературы
ЯГПУ им. К. Д. Ушинского,
литературный редактор
Ксения Полтевская
В благодарность автору и другу
за эту историю
22 августа 2023 г.
?
?
?
?
?
?
?
Множество печатных книг – великое зло.
Нет меры или предела этой разновидности письма.
М. Лютер
…И вот Один распался на многих, и те многие стали яростно сражаться друг с другом – и каждый сам за себя, – и усмирить их стало возможно только силой.
Дж. Кэмпбелл
Книга первая,
в которой Кит теряет всё
??????????????1
Люди почти отвыкли писать от руки и перешли на безликое печатание. Работы у Кита в последние годы поубавилось: число рукописей уменьшилось до весьма скромного числа в месяц.
Пока владелец рукописи спал, путешествуя по царству Морфея, его тетрадь повиновалась тайному распорядителю. Буквы стекали тонкой струйкой в невидимый коридор, оставляя на страницах только лишь свои тени.
Строчки кружились в этом коридоре, чтобы пройти проверку на прочность. Те, что особо лягались, оказывались на столе у Кита.
– Сейчас мы вас обезвредим, – шептал он и всматривался в упрямцев.
Некоторые слова он заменял на новые, а некоторые просто усмирял: причём было совсем неважно, кусались они или слишком активно лезли обниматься.
Авторы ничего не замечали, когда листали рукопись наутро.
Иногда Кит подшучивал над сочинителями и оставлял на полях их тетрадей игривые заметки. Иногда – даже хвалил. Они смущались, приходили в восторг, пытались вычислить того, кто написал это замечание, по почерку. И, разумеется, никогда не вычисляли.
Одиночество и монотонная работа не угнетали Кита. Он читал самозабвенно, упивался новыми и неожиданными находками. А в свободное время – гулял. Но не просто бродил, разглядывая плитку под ногами или окружающие пейзажи. Он гулял, останавливаясь напротив любопытных окон, за которыми виднелись книжные шкафы или сгорбленный над письменным столом человек.
– Так-так, – бормотал Кит, – это уже интересно.
Он зажмуривался и тут же улавливал ниточку повествования. Если то, что он разбирал, было хорошо, он довольно улыбался и возобновлял променад. Если же нет – он качал головой, но внутренне радовался предстоящей работе. Кит никогда не мешал писателям, никогда не переманивал строчки в невидимый коридор в тот же миг.
Но где-то месяц назад в мире слов что-то изменилось. Кит почувствовал это ночью, во время работы. Коридор дрогнул от наплыва гостей.
Рукописи. Сотня за день вывалилась на город. И с ними явно было что-то не так. Сила хаоса и разрушения вырывалась вперёд, завладевала умами пишущих. Кит с трудом вытащил клубок копошащихся строчек и закинул их в несколько десятков толстых тетрадей. Он взмахнул рукой, и дрожащие тетради тут же угомонились.
– Сейчас мы порядок наведём…
Рукописные слова – самые мощные и кусачие. Они не утратили свой первичный облик, данный им почерком определённого человека, они сильны, они, можно сказать, делят с хозяином одну на двоих душу.
Слова, толкающиеся теперь в коридоре, были жутко прожорливыми и буквально дрались на ножах с теми словами, которые думали иначе. Такого Кит никогда не видел раньше.
?????????????? 2
Кто был по ту сторону и управлял хаосом? Кит ещё ни разу не встречался с ним лицом к лицу. Он всё больше уверялся в том, что против него действовала уже не какая-то обезличенная и слепая сила, а воплощённая тьма. Вернее сказать, она нашла проводника, и теперь тот рос, упиваясь жужжанием диких слов в чернильной ночи. В кого воплотился проводник? Этот вопрос и мучил, и развлекал Кита больше всего. Поглядеть на зло в материальном виде всегда любопытно, хотя вряд ли стоит ожидать чего-то необычного. Чёрный костюм, украшения из серебра, острые белые зубы, тонкие губы, а волосы – обязательно цвета воронова крыла.
Кит усмехнулся. Он-то был посередине, между добром и злом, был хранителем, балансом, и мог отклоняться в нужную сторону, если требовалось. Поэтому его гардероб не ограничивался строгими рамками: он предпочитал хорошо проверенную временем классику. Твидовые костюмы, кепи (у него была невероятная коллекция!), пальто или плащ в холодное время года, полуботинки и бессменный портфельчик с рукописями. В качестве чего-то особенного Кит добавлял в образ какой-нибудь необычный аксессуар: брошь, кольцо, шарф. Сейчас его фишкой были круглые очки в оправе, стилизованной под оникс.
Да, сила хаоса выбрала для воплощения подходящий момент: золотистый и медленно увядающий сентябрь – любимое время года Кита. Всё в этом месяце напоминало настоящую жизнь: тёплые дни, солнечные и полные надежды; дождливые вечера, пропитанные тоской и простудами разных сортов; долгие ночи, в которых есть место бессонницам, любви и творческим поискам. Как написал когда-то Фрэнсис Скотт Фицджеральд: «С первым осенним холодком жизнь начинается сначала». Даже у того, у кого и жизни-то в обычном понимании нет.
?????????????? 3
Книги стояли молчаливыми рядами и спали. Они любили ночь: темнота прятала их от любопытных взглядов посетителей, от необходимости быть всё время начеку. Знаете, ведь это малоприятно, когда кто-то близоруко щурится возле тебя, оценивает и примеряется; а потом вдруг выбрасывает руку, как щупалец, чтобы выхватить приглянувшийся экземпляр. Затем вгрызается хищными глазами в строчки, оценивая соотношение «название – содержание», и только потом щупалец принимает окончательное решение: оставить или забрать. В этот миг книга съёживается, потому что большинство книг по сути своей – интроверты и любят постоянство. Им нравится занимать отведённое место на полке у хозяина. Нравится быть единственным другом, которого дадут почитать только избранным. А вот все эти библиотечные перемещения из рук в руки (читай: из щупалец в щупальцы), честно говоря, довольно мучительны для многих.
Но что, если книгу всё-таки забирают? Нарушаются соседство и дружеские связи, а иногда книга и вовсе переносится в другой мир насовсем. Человек забывает её отдать, откладывает звонок в библиотеку, чтобы сделать продление, а потом, когда уже откладывать некуда, – не может найти книгу. Где она? Куда запропастилась? Вот же, совсем недавно была перед глазами! Иногда найти пропажу так и не удаётся, и приходится выбирать ей на смену новую и не всегда качественную подделку.
Сейчас книги спали. Им было не о чем волноваться. Но им неоткуда было знать, что ночь расчистила дорожку в библиотеку для одного важного посетителя. Они не услышали его мягких шагов и не знали, как он прекрасно видит в темноте. Посетитель зацепил взглядом несколько корешков, отчего задетые книги вздрогнули и пугливо заозирались по сторонам.
– Что такое случилось? – зашептал «Философский словарь от А до Я» своей соседке. – Мне показалось, что кто-то на меня смотрит.
– М-м-м? – вяло отозвалась «Анатомия человеческой деструктивности» и сладко потянулась, хрустнув корешком. – Не придумывай, кто может смотреть на тебя ночью? Спи.
Словарь ещё немного повертелся, а потом снова задремал.
Ночной посетитель в это время сидел в читальном зале, изучая какую-то книгу. Буквы слегка расползались под его взглядом, будто хотели спрятаться куда-нибудь под стол. Но, увы, им не дано проваливаться сквозь лист, как сквозь землю. А от полночного гостя по имени Кит вообще нельзя было скрыться, по правде говоря. Кит отложил тетрадь и задумался: «Можно ли вообще показать мысль живой? Такой, какая она есть, без экзотических примесей культуры? Наверное, поэтому и появились книги без знаков препинания – жалкая попытка показать живую мысль: настоящую, без прикрас. Какая она? Запертая в банке несмышлёная бабочка, которая бьётся в испуге? Нет, этот образ слишком прост и избит. Мысль больше похожа на заполненный по самую макушку концертный зал, где все без конца перемещаются, путаются в местах и рядах, протискиваются мимо уже сидящих, опаздывают, сморкаются, шепчутся, шикают и цокают. Если попытаться выстроить события, которые произошли в концертном зале от начала его заполнения и до конца представления в одну линейную последовательность – ничего не получится. Потому что все действия в нём выполнялись не последовательно, а одновременно, накладываясь одно на другое. Да-да, не линейно! Люди хотят разложить мысли по полочкам. Хотят, чтобы они занимали свои места в головах. Вот здесь – хорошие, светлые, нужные. Их надо держать на виду и сразу же ими выстреливать в собеседника. Ну и вообще – для счастливой жизни полезно мыслить па-зи-тив-на!!! Чуть подальше – мысли ни то ни сё. Обрывки, интуитивные догадки, невысказанное от стеснения или ещё чего. Они соскальзывают с языка, если выпить рюмочку-другую. А что здесь, в дальнем и пыльном уголке? Тьфу ты, чертовщина какая-то! Называется: я этого не думаю. Не могу я так думать! Это что-то копошится внутри меня другое. Пнём такие мыслишки ещё раз ногой на задворки – чтоб не мешались. Наляпаю слов без знаков препинания, чтобы сымитировать жужжание внутри. Где вы, любители нарушать реальность, вдолблённую в наши черепушки с самого рождения? Где вы, любители достать мысли из самых задворок памяти?»
Кит усмехнулся, но его взгляд был так холоден, что, если бы прямо сейчас кто-то попал под него, то закоченел бы на месте. Хорошо, что Серж опаздывал.
Часы пробили полночь. Кит вздохнул: оставаться здесь больше нельзя. Он спрятал тетрадь в портфельчик, потушил свечу и в полной темноте устремился к выходу. Кит отлично видел во мраке, а свечу ставил больше для антуража, чем для дела. Ступеньки громко скрипели в такт шагам. Кит выругался, и они тут же замолкли.
Женщина в фойе крепко спала, сидя за столом и подложив правую руку под голову вместо подушки. Конечно, она и не заметила, как мимо неё проскользнул высокий пожилой мужчина в твидовом костюме. Вдруг у самого порога Кит обернулся, цокнул языком и в растерянности уставился на книгу: он забыл положить её на место. Старик немного помедлил, а затем подошёл к столу и подсунул книгу под руку женщине. «Так-то будет лучше», – пробормотал он и учтиво поклонился согбенной фигуре вахтёрши. Потом осторожно отпер дверь, щёлкнув оставленным в замке ключом, и оказался на свободе.
На улице было тепло и влажно. Сентябрь старался сохранить остатки лета, и у него это пока получалось. Мужчина немного постоял на крыльце, высматривая на горизонте Сержа, но горе-помощник где-то запропастился. Тогда Кит достал белый мелок из портфеля и написал на двери: «Где тебя носит, тупица? Жду до трёх в „Белке“» и быстро зашагал прочь.
В это время Серж видел прекрасный сон. Он наконец-то стал великим! Куда уж величественней, чем его заносчивый начальник. Серж сидел в огромном кресле в собственном кабинете и курил трубку. Его ноги в чёрных панчкэпах лежали прямо на столе. Секретарша Оленька (конечно же, хорошенькая) готовила ему кофе в соседней комнатке, и Серж предвкушал её скорое появление. Наконец-то послышалось лёгкое цоканье каблучков. Лицо великого Сержа просияло. Медленно повернулась золочёная ручка, и точёная спинка секретарши показалась первой. Далее мелькнули розовые головки локтей: Оленька держала перед собой поднос, но лицом к Сержу не поворачивалась. Она быстро семенила спиной к столу. Серж хохотал, оценив шутку, и уже протягивал руку к самой соблазнительной части тела Оленьки. Но тут Оленька развернулась и с силой клацнула пустым подносом. Серж изменился в лице, он был возмущён таким поведением. Но секретарша уже выпорхнула за дверь. Серж открыл было рот, чтобы… Чтобы… Что это? На подносе красовались белые буквы: «Где тебя носит, тупица? Жду до трёх в „Белке“».
Тут же в ушах Сержа раздался гневный голос начальника, повторившего вопрос с подноса. Мужчина в панике сбросил ноги со стола и… проснулся. Будильник показывал два сорок.
?????????????? 4
Кит занимался вычиткой. Дневник начинался цитатой:
