скачать книгу бесплатно
Любите людей, используйте вещи. В обратную сторону это не работает
Райан Никодемус
Джошуа Филдс Милберн
В этой книге Джошуа Филдс Милберн и Райан Никодемус рассказывают о том, как избавиться от ненужных вещей и освободить себе больше времени и энергии для настоящей жизни. Авторы не ограничиваются банальным расхламлением и показывают, как минимализм высвобождает пространство, позволяя переоценить и восстановить семь основных отношений: с вещами, правдой, личностью, деньгами, ценностями, творчеством и людьми. Предлагая подробный план пути к полноценной и осознанной жизни, они опираются не только на собственный опыт, но также на опыт тех людей, которых встречали в своем минималистском путешествии.
Для всех, кто стремится к подлинности и осознанности.
Джошуа Милберн, Райан Никодемус
Любите людей, используйте вещи. В обратную сторону это не работает
Joshua Fields Millburn and Ryan Nicodemus
Love People, Use Things
© 2021 by Joshua Fields Millburn and Ryan Nicodemus
© Перевод, оформление, издание на русском языке. ООО «Попурри», 2023
* * *
Любите людей и используйте вещи, потому что в обратную сторону это не работает.
Минималисты Джошуа Филдс Милберн и Райан Никодемус
Сегодня или когда-нибудь. Решать вам.
Посвящается Ребекке и Мэрайе
Не забывайте любить людей и использовать вещи, но не любить вещи и использовать людей.
Преподобный Фултон Шин, примерно 1925 год
Хотелось бы научиться любить людей и использовать вещи, а не наоборот.
Дрейк, 2013 год
Предисловие. Подготовка в пандемию
Улицы наводнены одетыми в форму людьми, вооруженными огромными штурмовыми винтовками. Крича в мегафоны, они приказывают нам запереть дома и никуда не выходить. Из кружащих над головой вертолетов раздается «Stayin’ Alive» группы Bee Gees, саундтрек к нашему новому апокалиптическому будущему. Бам! Бам! Один за другим слышатся два выстрела. Вздрагивая, я резко просыпаюсь. Жена рядом со мной в кровати, дочка в своей комнате. Обе спят крепким сном. Захожу в гостиную. Поднимаю жалюзи. Оглядываю район из окна. Лос-Анджелес. Глухая ночь. Пустые улицы. В свете изогнутых фонарей видно, как моросит мелкий дождик. Никаких признаков военного положения. Только заглохший пикап у подножия холма. Я делаю глубокий выдох. Всего лишь ночной кошмар – к счастью. Однако окружающий мир, так называемый реальный мир, кардинально отличается от того, в котором я прожил первые сорок лет своей жизни. Может, апокалиптическим его и не назовешь, но и нормальным тоже.
Змейками вьются длинные очереди в магазинах. За досками, которыми заколочены окна бутиков на Родео-драйв, скрываются опустевшие витрины. Гнетущая тишина толстым одеялом накрывает пустые кинотеатры, окутанные пылью и темнотой. В продовольственные банки с пустыми полками сгоняются толпы людей, разделенных полутораметровыми интервалами. Семьи, встревоженные невозможностью остаться в одиночестве из-за необходимости постоянно находиться под одной крышей во время режима самоизоляции. Больницы, из которых выходят изможденные медсестры и врачи, чьи выражения лиц, близкие к апоплексическим, скрыты под самодельными масками. Пока весной 2020 года я дописывал последнюю главу этой книги, COVID-19 захватывал планету.
Наша «новая нормальность» кажется катастрофически ненормальной. Помимо идущих рука об руку финансовой неуверенности и страха за здоровье, наши дни наполнены подспудной тревогой. Но, возможно, имеется способ обрести спокойствие – и даже благоденствовать – в разгар царящего хаоса.
В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ НАШ ВРАГ НЕ ТОЛЬКО ПОТРЕБЛУДИЕ, НО ТАКЖЕ УПАДОК И ОТВЛЕЧЕНИЕ, МАТЕРИАЛЬНОЕ И НЕМАТЕРИАЛЬНОЕ.
Во время карантина, будучи запертым в собственном доме, я осознал то, о чем не подозревал при запуске данного проекта: последние два года мы с Райаном Никодемусом – второй половиной Минималистов – писали не просто книгу об отношениях, а во многом руководство по подготовке к пандемии. Если бы эта книга попала в руки переживающих нелегкие времена читателей до начала распространения вируса, нам бы удалось уберечь их от многих страданий, ведь осознанная жизнь – лучшая форма подготовки. Оглянувшись назад, нетрудно заметить, что так называемые сурвивалисты, «выживальщики» – барахольщики, которых мы видим на экранах телевизоров, – менее всего готовы к кризису. Нельзя обменять консервированную кукурузу и боеприпасы на поддержку и доверие любящих людей. Вы сможете выжить и с меньшими запасами и даже в кризис будете цвести и пахнуть при наличии прочных и стабильных отношений.
Пандемии удалось незаметным образом расставить все по местам. Многим людям потребовалась катастрофа, чтобы понять, что экономика, выстроенная на экспоненциальном росте, – это не здоровая, а уязвимая экономика. Если она рушится, когда люди ограничиваются покупкой предметов первой необходимости, стало быть, она не так уж сильна, как мы думали.
Минималистское движение, описанное в настоящей книге, впервые начало набирать популярность онлайн вследствие краха 2008 года. Люди жаждали найти решение новой проблемы – долгов и чрезмерного потребления. Увы, за последние двенадцать лет мы опять слишком хорошо устроились. В настоящее время наш враг не только потреблудие, но также упадок и отвлечение, материальное и нематериальное.
В разгар паники, сопровождавшей пандемию, я заметил, что многие люди отчаянно искали ответ на вопрос, который мы с Райаном пытались решить более десяти лет. Что является самым важным? Разумеется, все ответы будут сугубо индивидуальны. Мы слишком часто путаем важные вещи со второстепенными и всяким мусором[1 - Мы разграничим эти три категории – важное, второстепенное и мусор – с помощью правила «Никакого мусора» в главе 1 «Отношения с вещами».].
В критических ситуациях мы обязаны избавляться не только от хлама. Многие из нас вынуждены временно лишать себя второстепенных вещей, тех вещей, что повышают качество нашей жизни в обычное время, но не являются жизненно необходимыми в период кризиса. Если мы можем это сделать, то откроем для себя то, что по-настоящему важно, а затем понемногу будем вводить второстепенное таким образом, чтобы оно улучшало и обогащало нашу жизнь, но при этом не захламляло ее.
Усложняет дело и тот факт, что с изменением нашей личности меняется и само важное. То, что было важно пять лет назад, даже пять дней назад, сегодня может быть совершенно неважным, и поэтому нам следует регулярно задаваться вопросом, перебирать вещи и избавляться от ненужных. Особенно это верно в кризис, когда неделя кажется месяцем, а месяц – целой жизнью.
Оказавшись взаперти в собственных домах, люди были вынуждены смириться с тем фактом, что материальное имущество значит куда меньше, чем им изначально казалось. Истина окружала их повсюду. Все пылесборники: бейсбольные награды со времен средней школы, пыльные учебники из колледжа, сломанные кухонные комбайны – никогда не были так же важны, как люди. Пандемия высветила эту реальность и преподнесла нам ценный урок: материальные вещи загораживают от нас то, что истинно важно – наши отношения. Наша жизнь лишена человеческой близости, которую нельзя купить, ее можно только взращивать. А для этого мы обязаны упрощать свою жизнь, и начать следует с вещей, а затем переходить на все прочие аспекты. Эта книга была написана с тем, чтобы помочь обычным людям вроде вас и меня разобраться с внешним беспорядком, прежде чем заглянуть внутрь и разобраться с мусором ментальным, эмоциональным, психологическим, духовным, финансовым, творческим, технологическим и социальным, который тянет нас вниз и подрывает нашу связь с окружающими.
Если вы хотя бы немного знакомы с историей Минималистов, то во «Введении в жизнь без излишеств» признаете отдельные ее фрагменты – смерть, развод, «упаковочная вечеринка». Но эти элементы не только для новых читателей. В книге мы еще глубже погружаемся в переживания, неуверенность, злоупотребление запрещенными веществами, пагубную зависимость, неверность, фанатизм, душевные муки и боль, которые послужили катализаторами долгосрочных изменений. Затем, когда эти подробности будут вынесены на всеобщее обозрение, мы ступим на новую землю в попытках разобраться в семи основных отношениях, благодаря которым мы те, кто мы есть.
ОПТИМАЛЬНЫЙ МОМЕНТ УПРОСТИТЬ ЖИЗНЬ – ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД. ВТОРОЙ ОПТИМАЛЬНЫЙ МОМЕНТ – СЕЙЧАС.
Эта книга не предназначалась специально для пандемии – это руководство для повседневной жизни. Пандемия лишь обострила будничные проблемы и подчеркнула их злободневность. Учитывая недавний экономический спад и возобновленный поиск смысла жизни, в совсем недалеком будущем нашему обществу придется справляться с суровой реальностью. Были установлены новые нормы; в дальнейшем будут вводиться и другие. Некоторые из нас попытаются цепляться за прошлое, «вернуться к нормальному», но это все равно что пытаться удержать в руках кусок льда: как только он растаял, назад его не вернуть. Как-то меня спросили: «Когда все вернется на круги своя?» Но «возвращение на круги своя» означает, что нам придется вернуться в прошлое, к «нормальному», которое не принесло никакой пользы, для большинства по крайней мере. Хотя я не знаю, что уготовано нам в будущем, уверен, мы сумеем выйти из этой неразберихи с новым «нормальным», тем, что базируется на преднамеренности и обществе, а не «доверии потребителей».
Чтобы это свершилось, нам следует еще раз упростить жизнь.
Нам необходимо расчистить завалы, чтобы отыскать путь вперед.
Мы должны обрести более глубокое понимание за горизонтом.
В разгар коронавирусного кризиса у меня состоялся разговор с одним из моих персональных менторов, бизнесменом Карлом Вайднером, который познакомил меня с китайскими иероглифами, обозначающими слово «кризис»: один переводится как «опасность», а второй как «возможность». Хотя лингвисты спорят о том, действительно ли второй иероглиф означает «возможность», аналогия все равно остается весьма меткой: кризис существует на стыке опасности и возможности.
Со временем нас, без сомнения, ожидает еще больше кризисов. Даже сейчас, когда я пишу эту книгу, в воздухе витает острое ощущение опасности. Но в воздухе витает также возможность. Окруженные опасностью, мы можем, как выразился мой друг Джошуа Бекер, «использовать эти дни для переоценки всего на свете».
Может быть, для нас это послужило тревожным звонком. Давайте не упустим возможность переоценить все что можно, отпустить ненужное, начать заново. Оптимальный момент упростить жизнь – десять лет назад. Второй оптимальный момент – сейчас.
Джошуа Филдс Милберн
Введение в жизнь без излишеств
Материальное имущество – это физическое отражение нашей внутренней жизни. Оглянитесь вокруг: тревожность, напряжение, беспокойство – все это проявляется в наших домах. В среднестатистическом американском доме содержится более трехсот тысяч различных предметов[2 - «В среднестатистическом американском доме содержится более трехсот тысяч различных предметов»: Mary MacVean, “For many people, gathering possessions is just the stuff of life,” Los Angeles Times, March 21, 2014.]. Можно было бы предположить, что с таким богатством мы будем вне себя от радости. Тем не менее многочисленные исследования доказывают обратное[3 - «Можно было бы предположить, что с таким богатством мы будем вне себя от радости. Тем не менее многочисленные исследования доказывают обратное»: Jamie Ducharme, “A lot of Americans are more anxious than they were last year, a new poll says,” Time, May 8, 2018.]: мы встревожены, подавлены и несчастны. Несчастнее, чем когда-либо, мы утешаем себя все новыми покупками, закрывая глаза на реальную стоимость потребления.
Бирка с ценой, болтающаяся на очередной новой безделушке, раскрывает лишь часть истории. Истинная стоимость вещи выходит далеко за рамки ее цены. Сюда входит стоимость хранения, обслуживания, поддержания чистоты, поливания, подзарядки, аксессуаров, заправки, замены масла, замены батареек, ремонта, перекраски, ухода, защиты. И, разумеется, в конце концов, стоимость ее замены. (Не говоря уже об эмоциональной и психологической стоимости наших вещей, которую еще сложнее выразить количественно.) Если сложить все перечисленное выше, фактическая стоимость владения вещью вырастает до неизмеримых масштабов. Поэтому нам стоит с большей тщательностью выбирать, какими вещами наполнять свою жизнь, поскольку мы не в состоянии позволить себе абсолютно все.
Серьезно, мы не можем позволить себе все – и в буквальном, и в фигуральном смысле. Но вместо того чтобы отложить удовольствие и временно обойтись без той или иной вещи, мы залезаем в долги. Среднестатистический американец держит в бумажнике три кредитные карточки[4 - «Среднестатистический американец держит в бумажнике три кредитные карточки»: Louis DeNicola, “How many credit cards does the average American have?” Credit Karma, October 6, 2020.]. У каждого десятого американца в ходу более десяти кредиток. Средняя задолженность по кредитным картам превышает шестнадцать тысяч долларов[5 - «Средняя задолженность по кредитным картам превышает шестнадцать тысяч долларов»: Jessica Dickler, “US households now have over $16,000 in credit-card debt,” CNBC, December 13, 2016.].
МИНИМАЛИЗМ ПОМОГАЕТ НАМ ПРОЩАТЬСЯ С ВЕЩАМИ, ВЫСВОБОЖДАЯ МЕСТО ДЛЯ БОЛЕЕ ВАЖНОГО В ЖИЗНИ – И ЭТО СОВСЕМ НЕ ВЕЩИ.
И ситуация только усугубляется. Даже до пандемии 2020 года более восьмидесяти процентов жителей США имели долги[6 - «Даже до пандемии 2020 года более восьмидесяти процентов жителей США имели долги»: Susan K. Urahn et al., “The complex story of American debt,” The Pew Charitable Trusts, July 2015.], при этом общая задолженность по потребительским кредитам превышала четырнадцать триллионов долларов[7 - «…общая задолженность по потребительским кредитам превышала четырнадцать триллионов долларов»: Jeff Cox, “Consumer debt hits new record of $14.3 trillion,” CNBC, May 5, 2020.]. Что ж, тому можно найти правдоподобные, пусть даже и печальные объяснения. На туфли, украшения и часы мы тратим больше, чем на высшее образование[8 - «На туфли, украшения и часы мы тратим больше, чем на высшее образование»: Peter G. Stromberg, Ph.D., “Do Americans consume too much?” Psychology Today, July 29, 2012.]. В домах, которые за последние пятьдесят лет вдвое увеличились в размерах[9 - «В домах, которые за последние пятьдесят лет вдвое увеличились в размерах»: Margot Adler, “Behind the ever-expanding American dream house,” NPR, July 4, 2006.], больше телевизоров, чем людей[10 - «…больше телевизоров, чем людей»: Hillary Mayell, “As consumerism spreads, Earth suffers, study says,” National Geographic, January 12, 2004.]. В среднем каждый американец в год выбрасывает около тридцати семи килограммов одежды, несмотря на то что девяносто пять процентов ее можно было бы переработать или повторно использовать[11 - «…несмотря на то что девяносто пять процентов ее можно было бы переработать или повторно использовать»: Eleanor Goldberg, “You’re probably going to throw away 81 pounds of clothing this year,” HuffPost, June 8, 2016.]. В городах больше торговых центров, чем средних школ[12 - «В городах больше торговых центров, чем средних школ»: John de Graaf et al., Affluenza, September 1, 2005.].
Говоря о средних школах: вы знали, что девяносто три процента подростков называют своим лучшим развлечением походы по магазинам?[13 - «…девяносто три процента подростков называют своим лучшим развлечением походы по магазинам»: John de Graaf et al., Affluenza, September 1, 2005.] Разве походы по магазинам вообще можно считать развлечением? По всей видимости, да, учитывая, что каждый год на товары не первой необходимости мы тратим 1,2 триллиона долларов[14 - «…каждый год на товары не первой необходимости мы тратим 1,2 триллиона долларов»: Mark Whitehouse, “Number of the week: Americans buy more stuff they don’t need,” The Wall Street Journal, April 23, 2011.]. Просто чтобы прояснить: мы тратим свыше триллиона долларов в год на совершенно ненужные нам вещи.
Вы знаете, сколько времени требуется, чтобы потратить триллион долларов? Если вы станете тратить по доллару каждую секунду – один доллар, два доллара, три доллара, – у вас уйдет больше девяноста пяти тысяч лет. По сути, если бы вы тратили по миллиону долларов каждый божий день, начиная с рождения Будды, то к сегодняшнему времени у вас все еще оставались бы деньги.
Учитывая подобные масштабы трат, стоит ли удивляться тому, что примерно половина всех домохозяйств в Соединенных Штатах не имеет никаких накоплений? Таким образом, свыше пятидесяти процентов семей не располагают свободными деньгами даже в размере месячной зарплаты[15 - «…свыше пятидесяти процентов семей не располагают свободными деньгами даже в размере месячной зарплаты»: Maurie Backman, “Guess how many Americans struggle to come up with $400,” The Motley Fool, June 5, 2016.], у шестидесяти двух процентов не отложено даже тысячи долларов[16 - «…у шестидесяти двух процентов не отложено даже тысячи долларов»: Maurie Backman, “62 % of Americans have less than $1,000 in savings,” The Motley Fool, March 28, 2016.], а почти половина из нас в экстренной ситуации не наскребет и четырехсот долларов[17 - «…почти половина из нас в экстренной ситуации не наскребет и четырехсот долларов»: Maurie Backman, “Guess how many Americans struggle to come up with $400,” The Motley Fool, June 5, 2016.]. Это проблема не столько доходов, сколько расходов, затрагивающая и малоимущих, и тех, кто зарабатывает шестизначные суммы. Почти двадцать пять процентов семей с доходом от ста до ста пятидесяти тысяч долларов в год заявили, что в течение месяца им было бы сложно выкроить дополнительные две тысячи[18 - «Почти двадцать пять процентов семей с доходом от ста до ста пятидесяти тысяч долларов в год заявили, что в течение месяца им было бы сложно выкроить дополнительные две тысячи»: Maurie Backman, “Guess how many Americans struggle to come up with $400,” The Motley Fool, June 5, 2016.]. Все эти долги особенно пугают потому, что шестьдесят процентов домохозяйств испытают «финансовый шок» в ближайшие двенадцать месяцев[19 - «…шестьдесят процентов домохозяйств испытают “финансовый шок” в ближайшие двенадцать месяцев»: Hassan Burke et al., “How do families cope with financial shocks?” The Pew Charitable Trusts, October 2015.]. Все это имело место еще до экономического краха 2020 года; тот кризис просто подчеркнул, насколько не по средствам мы живем.
И при этом мы все равно продолжаем тратить, потреблять, увеличивать. Размер среднестатистического нового дома стремительно приближается к тремстам квадратным метрам[20 - «Размер среднестатистического нового дома стремительно приближается к тремстам квадратным метрам»: Robert Dietz, “Single-family home size increases at the start of 2018,” Eye on Housing, May 21, 2018.]. И при таких пространствах по всей стране функционирует свыше пятидесяти двух тысяч объектов для хранения[21 - «И при таких пространствах по всей стране функционирует свыше пятидесяти двух тысяч объектов для хранения»: John Egan, “Guess how many U.S. storage facilities there are versus Subway, McDonald’s and Starbucks,” SpareFoot Blog, May 11, 2015.] – в четыре с лишним раза больше, чем Starbucks!
Но даже с нашими огромными домами и хранилищами, битком набитыми вещами, мы не можем поставить машину в гараж, потому что гаражи тоже заставлены и завалены барахлом[22 - «…мы не можем поставить машину в гараж, потому что гаражи тоже заставлены и завалены барахлом»: “Almost 1 in 4 Americans say their garage is too cluttered to fit their car,” Cision PR Newswire, June 9, 2015.]: неиспользуемым спортивным оборудованием, тренажерами, туристским снаряжением, журналами, DVD-дисками, компакт-дисками, старой одеждой, бытовыми приборами, мебелью, коробками и банками, штабелями, выстроившимися от пола до потолка, набитыми ненужными, лишними вещами.
И не забывайте про детские игрушки. Невзирая на то что американские дети составляют лишь три процента от всего детского населения планеты, они приобретают сорок процентов от мирового объема продаваемых игрушек[23 - «…американские дети составляют лишь три процента от всего детского населения планеты, они приобретают сорок процентов от мирового объема продаваемых игрушек»: “University of California TV series looks at clutter epidemic in middle-class American homes,” UCTV, n.d.]. Вы знали, что среднестатистический ребенок, имея в своем распоряжении свыше двухсот игрушек, каждый день играет лишь с двенадцатью?[24 - «…среднестатистический ребенок, имея в своем распоряжении свыше двухсот игрушек, каждый день играет лишь с двенадцатью»: “Ten-year-olds have ?7,000 worth of toys but play with just ?330,” The Telegraph, October 20, 2010.] Недавнее исследование доказало то, что и так хорошо известно родителям: дети, у которых слишком много игрушек, намного легче отвлекаются и не умеют толком себя занимать[25 - «…дети, у которых слишком много игрушек, намного легче отвлекаются и не умеют толком себя занимать»: University of Toledo, n.d.].
У взрослых имеются свои игрушки, которые их отвлекают, правда ведь? Вне всяких сомнений. Если бы весь мир потреблял столько же, сколько американцы, нам потребовалось бы пять таких планет, как Земля, чтобы удовлетворить наше безудержное потребление[26 - «…нам потребовалось бы пять таких планет, как Земля, чтобы удовлетворить наше безудержное потребление»: Malavika Vyawahare, “If everyone lived like Americans, we would need five Earths,” Hindustan Times, August 2, 2017.]. Расхожая фраза «Вещи, которыми мы владеем, в конечном счете завладевают нами» сегодня верна как никогда.
Но так быть совершенно не должно.
Экзистенциальный хлам
Многие вещи раньше дарили нам радость, но в современном мире перестали выполнять свою функцию: дисковые телефоны, дискеты, одноразовые фотоаппараты, аудиокассеты, факсовые аппараты, проигрыватели лазерных дисков, пейджеры, электронные органайзеры PalmPilot, фигурки для прорастания чиа Chia Pets, интерактивная игрушка Furby. Большинство из нас продолжают цепляться за давно морально устаревшие артефакты, зачастую из праведного чувства ностальгии. Символы прошлого оставляют странные следы когтей на настоящем.
Поэтому мы мертвой хваткой держимся за коллекцию видеокассет, неиспользуемые телефоны-раскладушки, джинсы на несколько размеров больше, не пытаясь подарить всему этому вторую жизнь или переработать, а только складируя вместе с другими нетронутыми запасами. По мере расширения собраний наши подвалы, шкафы и чердаки превращаются в чистилища для хлама, до отказа забитые не нашедшими применения пожитками.
Многие наши вещи уже вышли из употребления, и, может, именно отсутствие применения и есть тот решающий сигнал к тому, что мы должны с ними расстаться. Меняется окружающий мир, а вместе с ним наши потребности, желания и технологии. Предметы, что повышают качество нашей жизни сегодня, завтра окажутся бесполезными. Отсюда следует, что мы должны быть готовы отпускать что угодно, даже инструменты, служащие хорошую службу в настоящий момент. Ведь если мы сможем отпустить заброшенные вещи, они найдут временный новый дом, где будут выполнять свою функцию, вместо того чтобы собирать пыль в домашних мавзолеях.
В достаточно долгой перспективе устаревает все. Через сто лет в мире будут жить новые люди, которые к тому времени давно откажутся от USB-кабелей, iPhone и телевизоров с плоским экраном, избавляясь от прошлого, чтобы высвободить место для будущего. А это значит, что нам следует проявлять особую бдительность, наполняя свою жизнь новыми материальными благами. И такую же бдительность по отношению к вещам следует проявлять, когда эти вещи устаревают, поскольку готовность отпускать является одной из самых зрелых человеческих добродетелей.
Давайте посмотрим, как мы до этого дошли и как нам из этого выбраться.
Переизбыток
Как изменится ваша жизнь к лучшему без излишеств? С этого вопроса начинается простая жизнь. К сожалению, на то, чтобы прийти к нему, у меня, Джошуа Филдса Милберна, ушло тридцать лет.
Я родился в Дейтоне, штат Огайо, на родине авиации и фанк-музыки. Возможно, в недавних новостях вы слышали, что Дейтон превратился в столицу смертей от передозировок[27 - «…Дейтон превратился в столицу смертей от передозировок»: Chris Stewart, “Dayton tops lists of drugged-out cities,” Dayton Daily News, August 12, 2016.]. В ретроспективе это кажется странным, но когда я рос, то совершенно не осознавал, что мы были бедны. Бедность представлялась чем-то вроде кислорода: она окружала меня повсюду, но я ее не видел. Она просто была.
В 1981 году, когда я появился на свет на военно-воздушной базе Райт-Паттерсон, моему отцу, служившему врачом в авиации, исполнилось сорок два года. Это был высокий крупный мужчина с седыми волосами и детским лицом. Моя мать, работавшая в то время секретарем, была на семь лет его моложе, хрупкая блондинка с хриплым голосом курильщицы, рожденная под самый конец периода Молчаливого поколения, за несколько месяцев до Хиросимы и Нагасаки.
Изначально можно было бы предположить, что у меня было идиллическое, безбедное среднезападное детство, да? В начале восьмидесятых Дейтон доживал последние дни своей золотой поры – до того, как промышленный Средний Запад превратился в так называемый ржавый пояс, до того, как бегство белого населения нанесло городу урон, до того, как опиоидная эпидемия округа Монтгомери разрослась метастазами по обе стороны Грейт-Майами-ривер. В те времена Дейтон называли «Маленький Детройт», и это считалось комплиментом. Производство процветало, у большинства семей было все что нужно, и большая часть жителей видела смысл в своей повседневной жизни.
Но вскоре после моего рождения отец заболел, и наша жизнь начала рушиться. У него диагностировали серьезные заболевания психики – шизофрению и биполярное расстройство, которые усугублялись злоупотреблением алкоголя. Еще до того, как я научился ходить, отец начал вести мудреные разговоры и даже выстраивать полноценные отношения с людьми, не существующими в реальном мире. Когда его разум затуманился окончательно, он стал агрессивным и непредсказуемым. Мое первое воспоминание об отце связано с тем, как он тушил сигарету об обнаженную грудь моей матери в нашем доме в дейтонском районе Орегон. Тогда мне было три года.
Мы с мамой съехали через год после того, как отец стал распускать руки. Примерно в то же время она начала пить. Мы перебрались в пригород Дейтона, километров на тридцать южнее. Вроде бы прелестное местечко, не так ли? Пригород. Но в реальности все обстояло с точностью до наоборот. За двести долларов в месяц мы снимали дуплекс, который в буквальном смысле разваливался на части. (Сегодня такие дома заколачивают и готовят к сносу.) Бездомные коты и собаки, вино-водочные магазины и церкви, наркотики, алкоголь и обветшалые дома – это не был какой-то особо опасный район, просто бедный.
По мере того как жизнь становилась тяжелее, мама пила все сильнее. Большую часть своего детства я считал, что деньги бывают двух цветов – зеленого и белого. Иногда мама продавала наши белые бумажки – тогда я не знал, что это были продовольственные талоны, – по пятьдесят центов за доллар, поскольку выпивку можно было купить только за зеленые бумажки. На любой постоянной работе она получала минимальную зарплату, если ей вообще удавалось найти постоянную работу. Но нигде она не задерживалась надолго; стоило ей уйти в запой, как она на много дней подряд запиралась в нашей крохотной квартирке, не ела, а только беспробудно пила и безостановочно курила, сидя на грязном темно-сером диване. В доме постоянно воняло мочой, пустыми пивными бутылками и застарелым сигаретным дымом. Я до сих пор ощущаю этот запах.
Каждый раз, когда я включал на кухне свет, по углам разбегались полчища тараканов. Они приходили из соседской квартиры, где жил добрый и одинокий мужчина за семьдесят, ветеран Второй мировой войны. Вещей в его квартире хватило бы на три или даже четыре таких. Он был совершенно не против тараканов, может, потому что видел кое-что похуже, а может, потому что те составляли ему компанию. «Возлюби ближнего твоего», – бормотала мать наказ из Матфея 22:39 всякий раз, когда давила таракана тапкой. Когда же она была пьяна, сей наказ трансформировался в «Мочи ближнего твоего». Большую часть детства я полагал, что это два разных библейских отрывка, вроде как противопоставление Старого и Нового заветов.
Мама была ревностной католичкой. Кстати сказать, в двадцать с небольшим она служила монахиней, затем переквалифицировалась в стюардессы, затем в секретари, а затем, когда ей было уже под сорок, стала матерью. Она молилась ежедневно, по несколько раз на день, ее молитвенные четки болтались из стороны в сторону, до тех пор пока на большом пальце правой руки и указательном пальце в никотиновых пятнах не образовывались мозоли. Она вертела четки, раз за разом повторяя «Отче наш», и «Аве Мария», и «Молитву о душевном покое» Анонимных Алкоголиков, прося Бога избавить ее от этой напасти, исцелить ее от этой болезни, ее БОЛЕЗНИ, пожалуйста, Господи, помоги. Но, несмотря на многочисленные молитвы, душевный покой обходил нас стороной.
Мне придется снять ботинки, чтобы сосчитать, сколько раз у нас отключали электричество, что в нашей квартире случалось намного чаще, чем у наших соседей. Но проблем такие отключения особо не доставляли: мы просто тянули удлинитель от соседей и подключали в него телевизор. Когда электричество вырубалось зимой и дома становилось слишком холодно, мы с мамой отправлялись на специальные «ночевки» к разным мужчинам. Дома мама могла проспать весь день напролет, пока я забавлялся с игрушечными солдатиками. Помню, как после игры аккуратно и методично складывал каждую фигурку в пластмассовую коробку, и это было единственное, что я мог контролировать в своем беспорядочном мире. Хорошие парни отправлялись в одну коробку, плохие – во вторую, а оружие – в третью. Довольно часто некоторым из солдатиков удавалось меняться коробками, переходя из категории плохих в категорию хороших.
Время от времени на ветшающем переднем крыльце, прямо рядом с дырой, образовавшейся из-за отсутствия трех половиц, появлялись пакеты из продуктового магазина. Мама заявляла, что молилась святому Антонию, и тот раздобыл нам еды. Случалось, мы довольно подолгу питались посланными святым Антонием арахисовым маслом и хлебом, а также сладким печеньем и фруктовыми пастилками. В семь лет я свалился с этого сгнившего крыльца. Деревянная половица треснула под весом моего пухлого предподросткового тела, катапультировав меня с метровой высоты прямо лицом вниз. Была кровь, были крики и странная двойная паника: из-за крови, хлеставшей из подбородка, и из-за мамы, которая безучастно сидела на диване, когда я вбежал в дом, весь в слезах, размахивая руками, не зная, что делать. Далее последовала самостоятельная прогулка в пункт первой помощи в трех километрах от дома. Шрамы от того падения остались до сих пор.
НАШИ ВОСПОМИНАНИЯ СОХРАНЯЮТСЯ НЕ В ВЕЩАХ, ОНИ ВНУТРИ НАС.
В первом классе учительница постоянно называла меня не иначе как «беспризорник». Но тогда я не знал, что это значит. После школы я, как правило, приходил домой, открывал дверь и находил маму в отключке на диване, сигарета все еще тлела в пепельнице, сгорев до фильтра и оставив три с половиной сантиметра ровной кучки пепла. Складывалось впечатление, что она не совсем верно интерпретировала понятие «мама-домохозяйка».
Не поймите меня превратно. Моя мать была доброй женщиной, искренней и отзывчивой. Она заботилась о людях и безумно меня любила. И я любил ее. И до сих пор люблю. Я скучаю по ней до такой степени, что постоянно вижу ее во сне. Она не была плохой, просто утратила смысл жизни, и эта пустота породила неутолимую неудовлетворенность.
В детстве я, понятное дело, думал, что отсутствие в нашем доме счастья – это результат отсутствия у нас денег. Если я смогу заработать денег, много денег, то стану счастливым. Я не закончу, как моя мать. Я куплю все, что наполнит мою жизнь нескончаемой радостью. Так что, когда мне стукнуло восемнадцать, я бросил колледж, отдав предпочтение низкоквалифицированной работе в крупной компании, и последующие десять лет поднимался по корпоративной лестнице. Встречи ни свет ни заря, звонки поздно ночью, восьмидесятичасовые рабочие недели – все что угодно, чтобы «преуспеть».
МАТЕРИАЛЬНОЕ ИМУЩЕСТВО – ЭТО ФИЗИЧЕСКОЕ ОТРАЖЕНИЕ НАШЕЙ ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ.
К двадцати восьми годам я достиг всего, о чем в детстве мог только мечтать: шестизначная зарплата, роскошная машина, шкафы, полные дизайнерской одежды, огромный дом, в котором туалетов было больше, чем людей. Я был самым молодым директором за 140-летнюю историю компании, отвечающим за сто пятьдесят розничных магазинов в Огайо, Кентукки и Индиане. У меня была куча вещей, которые могли бы заполнить все уголки моей жизни, подчиненной лишь потреблению. Со стороны могло показаться, будто я воплотил американскую мечту.
Осенью 2009 года, в один и тот же месяц, произошли два события, которые вынудили меня поставить под сомнение мои жизненные ценности, – умерла моя мать и распался мой брак.
Проанализировав все происходящее, я пришел к выводу, что был слишком зациклен на так называемом успехе и достижениях, и в особенности на многочисленных приобретениях. Может, я и воплотил американскую мечту, но то была не моя мечта. Я, конечно, не назвал бы свою жизнь кошмаром. Она попросту была ничем не примечательной. Как бы ни было странно, мне понадобилось заполучить все, что, как мне казалось, я хотел, чтобы осознать: возможно, я хотел совсем не этого.
Удушающий вещизм
Когда мне было двадцать семь, мама перебралась из Огайо во Флориду, чтобы выйти на пенсию по программе социального обеспечения. Через несколько месяцев у нее диагностировали рак легких 4-й стадии. В тот год я провел с ней много времени во Флориде, пока она проходила курсы химио- и лучевой терапии, наблюдая, как она постепенно угасает, как рак распространяется по ее телу, как она теряет память. Позднее в том же году ее не стало.
После ее смерти мне предстояло нанести в ее дом последний визит – на этот раз, чтобы разобраться с имуществом. Я вылетел из Дейтона в Сент-Питерсберг, и по прилете меня ожидала такая гора вещей, что их хватило бы на три дома, но они умудрились уместиться в крошечной маминой квартирке с одной спальней.
Мама не была барахольщицей. Вообще, с ее умением видеть красоту она могла бы стать максималистским дизайнером по интерьерам. Но за шестьдесят пять лет она накопила нереальное количество вещей. Диагноз «патологическое накопительство» ставят менее чем пяти процентам американцев[28 - «Диагноз “патологическое накопительство” ставят менее чем пяти процентам американцев»: Ferris Jabr, “Step inside the real world of compulsive hoarders,” Scientific American, February 25, 2013.], однако это вовсе не означает, что остальные девяносто пять процентов не скупают в избытке. Еще как скупают. И цепляются за собираемые в течение жизни воспоминания. Я точно знал, что так делала моя мама, и понятия не имел, как теперь с ними обойтись.
Так что я поступил, как подобает хорошему сыну: позвонил в службу грузоперевозок U-Haul.
По телефону я попросил самый большой грузовик, какой только у них найдется. Мне нужна была такая большая машина, что пришлось ждать лишний день, пока освободится восьмиметровая фура. В ожидании U-Haul я пригласил нескольких маминых подруг, чтобы те помогли мне разобрать ее вещи. Их было слишком много для одного человека.
Мамина гостиная была заставлена огромной антикварной мебелью и старыми картинами, а количество салфеток не поддавалось пересчету. В кухне моему взору открылись сотни тарелок, чашек, мисок и разномастных кухонных принадлежностей. В ванной нашлось столько гигиенических продуктов, что впору было открывать маленький салон красоты. Глядя на шкаф с бельем, можно было предположить, что кто-то управляет гостиницей из ее квартиры, столько в нем громоздилось разноцветных банных, кухонных и пляжных полотенец, одеял, наволочек и простыней. О, и не заставляйте меня переходить к спальне. Зачем маме были нужны четырнадцать зимних пальто, запихнутых в платяной шкаф? Четырнадцать! Она жила в километре от пляжа! Достаточно будет сказать, что у мамы скопилось очень много вещей. И я понятия не имел, что с ними делать.
Поэтому и поступил так, как подобает хорошему сыну: арендовал бокс для хранения.
Мне не хотелось смешивать мамины пожитки со своими. К тому моменту у меня был свой большой дом и просторный подвал, битком набитый всяким барахлом. И бокс помогал держать под рукой все то, что могло бы мне когда-нибудь понадобиться, в том несуществующем, гипотетическом будущем.
И вот я сижу, упаковываю все вещи, которые принадлежали моей матери. Откинув подзор и заглянув под кровать в стиле королевы Анны, я обнаружил там четыре коробки из-под принтерной бумаги, тяжеленные, старые, перемотанные скотчем. Доставая их одну за другой, я обратил внимание, что все они были пронумерованы жирным черным маркером: 1, 2, 3, 4. Я стоял над коробками, разглядывал их и задавался вопросом, что же в них могло храниться. Я согнулся, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Открыл глаза. Выдохнул.
Пока я открывал коробки, мое любопытство разошлось не на шутку. В коробках обнаружились поделки, тетради и дневники со времен начальной школы – с первого по четвертый класс. Поначалу я удивился: «Зачем мама хранила все эти дурацкие бумажки?» Но потом на меня нахлынули воспоминания, и меня осенило: мама цеплялась за кусочек меня. Она цеплялась за все эти воспоминания, что лежали в коробках.
«Но погодите-ка!» – вслух произнес я, стоя в пустой спальне, осознав, что мама не открывала эти коробки больше двух десятилетий. Было очевидно, что она не притрагивалась ни к одному из упакованных «воспоминаний», которые помогли мне впервые понять кое-что важное: воспоминания хранятся не в вещах, а в наших сердцах.
Наверное, именно это и имел в виду шотландский философ Дэвид Юм, живший в XVIII веке, когда писал: «Разум обладает великим свойством распространяться на внешние объекты и присоединять к ним любые внутренние впечатления»[29 - «Разум обладает великим свойством распространяться на внешние объекты и присоединять к ним любые внутренние впечатления»: David Hume, A Treatise of Human Nature, 1740.]. Маме вовсе не нужно было хранить эти коробки, чтобы держаться за кусочек меня, – я никогда не сидел внутри них. Но, оглядев комнату, окинув взглядом все накопленное, я осознал, что собирался сделать то же самое. Правда, я собирался не запихивать мамины воспоминания под кровать, а свалить их все в огромной комнате с висячим замком. На всякий случай.
Поэтому я поступил так, как подобает хорошему сыну: позвонил в U-Haul и отменил заказ. Затем расторг договор аренды склада и следующие двенадцать дней распродавал или отдавал на благотворительность практически все «богатства». Было бы преуменьшением утверждать, что в процессе я усвоил парочку важных уроков.
Я не только осознал, что воспоминания не хранятся в вещах, но и кое-что понял о смысле. Истинном смысле. Если быть честным с самим собой, то я эгоистично хотел цепляться за большинство маминых вещей. Но в них для меня не было никакой реальной ценности, поскольку их бы навечно спрятали под замок. А вот расставшись с ними, я бы принес пользу другим людям. Поэтому я пожертвовал большую часть маминых вещей ее подругам и местным благотворительным организациям, найдя всем этим вещам новый дом. То, что для одного хлам, для другого – жизненная необходимость. Деньги, вырученные от продажи кое-каких вещей, я передал двум благотворительным организациям, которые помогли маме, когда она проходила химиотерапию. В конечном счете я пришел к выводу, что умение отпускать приносит куда больше пользы.
В Огайо я вернулся с несколькими памятными для меня вещицами: старой картиной, стопкой фотографий, может быть, даже парочкой салфеток. И это помогло мне понять, что малое число памятных вещей, пробуждающих в нас сентиментальные чувства, дарит нам радость. В паре сохраненных предметов скрывается куда больше смысла, чем если бы я похоронил их под десятками или даже сотнями безделушек.
Напоследок мне был преподнесен весьма наглядный урок. Хотя наши воспоминания действительно не хранятся в вещах, верно и то, что порой вещи пробуждают живущие в нас воспоминания. Поэтому перед отлетом из Флориды я сфотографировал немалую часть маминого имущества и вернулся в Огайо всего с несколькими коробками фотографий, которые отсканировал и храню теперь в цифровом виде.
Эти фотографии помогли мне попрощаться, ведь я знал, что не прощаюсь с воспоминаниями.
В конце концов мне пришлось освободиться от того груза, что тянул меня вниз, чтобы двигаться дальше.
