скачать книгу бесплатно
– У тебя два варианта, Брук. Мы можем вернуться в офис, и я пересчитаю деньги в сейфе, или я вызываю полицию, и пусть они сами с тобой разбираются. Думаю, они не станут церемониться, когда узнают, что ты из семьи Ковингтонов. Возможно, они предпочтут забрать тебя в участок и там все выяснить. – Джефф театральным жестом отпирает и широко распахивает дверь. – Что выбираешь?
Выбор у меня невелик, и Джефф это знает. Впрочем, это его не останавливает, и он нарочито вздыхает через каждые несколько шагов, пока я плетусь следом за ним. Тяжелая металлическая дверь закрывается за нами, и на мгновение темнота становится такой густой, что как будто вливается через горло прямо в легкие, но вот зажигается свет, и я щурюсь, ослепленная ярким сиянием. Мы стоим на пороге кабинета, и Джефф открывает дверь.
– Не так я планировал закончить этот вечер, Брук. – Но он упивается происходящим. Дверь кабинета распахнута. – Вперед. Быстро.
Я охотно захожу внутрь, зная, что никакой кражи денег не было. Он может сколько угодно извращаться в своих догадках. Я не совершила ничего плохого.
Но доказывать это Джеффу – легче сказать, чем сделать. Я вынуждена наблюдать за тем, как тщательно он пересчитывает дневную выручку, раскладывая банкноты на столе аккуратными стопками. Его руки заметно трясутся, когда дело подходит к концу. Убедившись, что все деньги на месте, он поднимает на меня взгляд, и я смотрю на него с каменным выражением лица. Вместо того чтобы извиниться, Джефф сгребает деньги в кучу и принимается пересчитывать заново, поплевывая на пальцы.
– Я же сказала, что ничего не брала.
Он делает вид, будто и не слышит меня; вместо этого пересчитывает купюры по второму и даже третьему разу. Джеффу требуется минут двадцать, чтобы осознать, что я не обчистила кассу, которую он ранее самолично закрыл. Я уверена, он уступает, понимая, насколько нелепо будет выглядеть, если даст делу ход, а вовсе не потому, что верит в мою невиновность.
Я заслуживаю извинений. Но вместо этого получаю сокращение количества смен.
– Ты не можешь этого сделать! – восклицаю я. Каток находится довольно далеко от моего дома. Три смены в неделю, которые он намерен мне предложить, едва покроют расходы на бензин и автомобильную страховку, и при этом я буду лишена возможности приходить кататься в выходные дни.
Джефф вскидывает брови, глядя на меня с другой стороны стола.
– Не понял?
– Только мы с Хосе умеем управлять Бертой – то есть «замбони», – а он не вернется сюда после операции на бедре через неделю. – Слова слетают с моих губ, и меня захлестывает облегчение. Хосе работал на «Полярном» с самого открытия катка в 1965 году, и он единственный из всех сотрудников, кого я не сочла нужным исключить из своего круга общения. Это он научил меня управлять Бертой, и впервые с тех пор, как он рассказал мне о предстоящей операции и переезде в Тампу к дочери, я испытываю что-то помимо грусти.
Улыбка на лице Джеффа заставляет меня запнуться.
– Нет, это всего лишь означает, что я найму другого водителя и техника. – Улыбка расползается. – Конечно, если ты поищешь работу в другом месте, я не стану поднимать вопрос о краже.
– Но я ничего не крала!
Джефф поджимает пухлые детские губки. Я не жестока по натуре, но знаю, что могу запросто сбить эту ухмылку с лица Джеффа и не почувствовать ничего, кроме удовлетворения.
– Полагаю, ты сделаешь правильный выбор, Брук. И каков же он будет?
Глава 8
Разозлившись, я смахиваю слезу тыльной стороной ладони, когда снова выхожу в ночную духоту. Три смены в неделю, меньше тридцати часов. Дорога до катка и обратно занимает сорок пять минут. Допустим, я больше никуда не буду ездить на машине и не стану тратить деньги ни на что, кроме бензина и страховки – сколько раз в неделю я смогу позволить себе приезжать сюда? Голова моя забита цифрами и подсчетами, когда я замечаю Хита возле капота его автомобиля.
Я замедляю шаг, но всего лишь на мгновение, и решительно двигаюсь дальше. В конце концов, он мог бы сказать что-то Джеффу, хоть несколько слов в мою защиту; объяснить, откуда деньги, и Джефф отстал бы от меня. Но он этого не сделал. Он смотрел, как меня обвиняют и оскорбляют, и молчал.
Я не сбавляю хода, даже когда вижу, что Хит направляется в мою сторону. Плевать, что он обо мне думает. Мне вообще должно быть все равно, что думают обо мне другие, и все-таки глаза щиплет, и, чем ближе он подходит, тем труднее сдержать слезы. Я подхожу к Дафне, несколько опережая его. Ясно даю понять, что не хочу с ним разговаривать, вставляю ключ и поворачиваю его в замке зажигания. Хит останавливается всего в паре шагов слева от меня, наблюдает, но молчит. Похоже, он не собирается уходить.
– Что? – огрызаюсь я, не скрывая еле сдерживаемый гнев, и слегка качаю головой, прежде чем бросаю на него взгляд. – Чего тебе?
– Ты потеряла работу?
Я фыркаю и распахиваю дверь, тем самым возводя барьер между нами. В те два раза, что мы виделись, ему не терпелось поскорее отвязаться от меня. А теперь он стоит столбом – мне что, таранить его машиной, чтобы заставить сдвинуться с места? Я впиваюсь пальцами в край двери.
– Ты это хочешь услышать? Что меня уволили? – Я срываю маску безразличия, глядя ему в лицо. – Чего ты здесь торчишь? Хочется снова накричать на меня? Может, прокатишься со мной до дома, чтобы наорать и на мою семью? Что? Говори! – Мой взгляд, почти безумный, мечется по его лицу, в то время как его взгляд тверд и неподвижен. – Чего ты хочешь от меня, Хит?
Он делает вдох, такой глубокий, что натягивается на груди хлопковая ткань футболки. – Ничего мне от тебя не нужно.
– Так уж и ничего? – Я смотрю на его руку, придерживающую дверь. Думаю, он схватился машинально, но руку не убирает. – Меня не уволили. – Я наблюдаю за выражением его лица, гадая, увижу ли проблески облегчения. В животе как будто что-то переворачивается. Ума не приложу, в чем дело; знаю только, что хочу избавиться от этого чувства.
– Не понимаю тебя, – продолжаю я. – Прежде ты вел себя так, будто тебе физически больно даже дышать со мной одним воздухом. И подвозить тебя не нужно, и деньги мои ты швыряешь мне под ноги. Тебя воротит от одного моего вида, и это еще мягко сказано. Так почему же ты до сих пор здесь? Чего еще ты хочешь? Просто скажи, потому что сегодня у меня был не лучший день и мне вовсе не хочется, чтобы меня снова застукал здесь мой босс. – Я выдыхаю оставшийся в легких воздух и жду, но Хит по-прежнему смотрит на меня, хмуря брови, хотя кажется, что это дается ему нелегко. – Ладно, – говорю я, забираясь обратно в машину.
– Постой, черт возьми.
Я застываю на полусогнутых ногах, только на этот раз не думаю, что его резкий тон адресован мне. Выпрямляясь, я вижу, что его глаза крепко зажмурены. Опуская взгляд, замечаю, что его рука все еще покоится на дверной раме – нет, не покоится, а придерживает дверь.
– Мне надо было вмешаться и сказать кое-что твоему боссу. Раньше. Я виноват, прости.
Я боюсь дышать. Хит Гейнс только что попросил прощения у меня, сестры Джейсона Ковингтона. Есть в этом что-то неправильное, как ни крути. Я стараюсь не дрогнуть и выдержать взгляд Хита, когда он открывает глаза, и произношу то, что кажется таким же неправильным, как и его извинения.
– Спасибо.
Хит слегка вздрагивает и пытается это скрыть, но я успеваю заметить. Почувствовать. В следующее мгновение он убирает руку с двери машины и отступает на шаг.
– Ты говорила что-нибудь своим о том, что мы виделись на днях?
– Да, – отвечаю я, с чувством вины вспоминая обещание, которое дала маме и теперь нарушаю. – А ты?
– Нет.
Умно. А, может, он просто добрее, чем я умею быть.
– Мне не следовало рассказывать. В моей семье не говорят… ни о чем.
– А мои говорят, – произносит Хит. – Не о том, как сейчас, просто… – Он замолкает так надолго, что кажется, будто и не закончит мысль. Сглатывая, явно с трудом, он все-таки продолжает. – О том, как было раньше. Как если бы Кэл не ушел.
– А мои ведут себя так, словно Джейсона никогда и не было. – У меня сжимается горло от боли признания.
Все в нашем общении выглядит странным. Моя реакция на Хита, его отношение ко мне. Мы так и стоим возле машины, в нескольких шагах друг от друга, в то время как любой другой в нашей ситуации уже давно бы уехал. Во мне сидит такое желание – нестерпимое – броситься за руль Дафны и умчаться как можно быстрее и дальше от этого парня. Но точно так же мне хочется остаться здесь. Я не могу примирить эти два импульса, и все же тот, что призывает остаться, побеждает. Единственное, что заставляет меня ворочать языком, так это сознание, что Джефф может выйти в любую минуту, и я не шутила, когда говорила о желании избежать этой встречи.
– Мне нужно ехать…
– Помнишь место, где сломался мой грузовик? Возле пруда Хэкмена? – произносит Хит. – Там недалеко от дороги большой дуб, вниз по…
– …я знаю, – тихо подхватываю я. Мы встречаемся взглядами, и у меня такое чувство, будто он просит разрешения говорить и дальше, вместе с тем умоляя заткнуть ему рот. Я сглатываю. – Там хорошо после полудня, когда не так жарко. – Взгляд Хита прикован к моему лицу, и я едва сдерживаюсь, чтобы не съежиться.
– Как на следующий день после дождя, – говорит он.
Я киваю, зная, что не следовало бы. Все, что мне остается, это гадать, смогу ли я когда-нибудь смотреть на него, не чувствуя боли.
Меня не отпускают эти мысли, даже когда он возвращается к своему пикапу, а я устраиваюсь за рулем Дафны.
Глава 9
– Я справлюсь!
Я не могу сдержать усталый смешок, когда смотрю на Мэгги, которая со знанием дела подводит глаза, сидя за туалетным столиком у окна своей спальни. В то утро я валяюсь на ее кровати, пока она снимает учебный ролик по макияжу для своего YouTube канала, Эрудитка, где публикует бьюти-видео и книжные обзоры. Ее нынешнее творение – интерпретация обложки книги «Весь этот мир» Николы Юн. Кажется, будто ее глаза утопают в море ярких полевых цветов, прорастающих сквозь кожу. Эффект потрясающий.
– Но это не гламурная работа, – предупреждаю я.
Она смотрит на меня через зеркало, отвлекаясь от прорисовки миниатюрной фиолетовой бабочки на верхней скуле.
– Пилот «замбони». Звучит, а?
У Мэгги пунктик насчет машин, да и вообще всего, что имеет рулевое колесо. Шустрые, тихоходные, большие, маленькие, любые агрегаты – она не делает между ними различий. Впервые увидев меня за рулем Берты, она буквально извелась от зависти. Доверить ей ключи от Берты, возможно, безопаснее, чем пустить ее за руль Дафны, учитывая, что за первый год водительской практики она угробила уже две машины. Мэгги объясняет это тем, что ей порой трудно сосредоточиться, однако я все-таки склонна думать, что в этом лихачестве выражается ее обида по отношению к отцу, профессиональному автогонщику и каскадеру. В любом случае, единственный трюк, который Берта может выкинуть, – это случайно пролить на лед гидравлическую жидкость.
– Мне плевать, что придется стать уборщицей туалетов с минимальной зарплатой, – продолжает она, – если я получу шанс наконец-то сесть за руль Берты. Хочешь такую же? – Она показывает на свою бабочку, и я киваю в знак согласия. Она останавливает видеокамеру и подвигается на скамейке, освобождая место рядом с собой, а потом усаживает меня лицом к себе, как ей удобно. В считаные минуты на моей щеке появляется бабочка-близнец, хотя у меня она голубая, а не фиолетовая. Мне даже не пришлось просить изменить цвет, вот какая удивительная у меня подруга. – И, кстати, о дерьме. Тебе больше не придется противостоять Джеффу в одиночку… – Ноздри Мэгги раздуваются, когда она произносит его имя. Даже упоминание о Берте не остудило ее пыл после того, как я рассказала о вчерашней выходке Джеффа. – Теперь, когда я тоже там работаю.
Я отвечаю не сразу. Как здорово, что Мэгги будет рядом, если только Джефф из вредности не поставит нас в разные смены. Возможно, он просто назначит меня на постоянное дежурство в туалетах. Но она, скорее всего, услышит от коллег, почему они меня сторонятся.
И узнает о Джейсоне.
– Вижу, ты совсем не пользуешься бронзатором, который я тебе дала? Боже, твоя кожа стала на пять оттенков бледнее. – Она выхватывает гигантскую кисть из стеклянной банки на туалетном столике и принимается возвращать «жизнь» контуру лица. – Так-то лучше, – удовлетворенно кивает она. – Ты больше не выглядишь как отлученная от фигурного катания.
– Бронзатор творит чудеса, – повторяю я любимое изречение Мэгги, хотя предпочла бы вернуть лицу прежний цвет. Мне не хочется думать о том, что я стану делать, если Мэгги узнает правду о моем брате и я потеряю то хорошее, что осталось в моей жизни. – Но управлять Бертой – это лишь маленькая часть работы. По десять минут каждый час, а остальные пятьдесят минут придется вкалывать уборщицей.
– И это говорит девушка, которой платят за то, чтобы она каталась на Берте. – Мэгги протягивает мне два тюбика с блеском для губ на выбор. Я останавливаюсь на персиковом оттенке и стараюсь не шевелить губами, пока она колдует над ними.
– Я говорила, что максимальная скорость Берты – девять миль в час[12 - Около 14,5 км/ч (1 миля = прибл. 1,6 км).] и обычно я не выжимаю и половины? При скорости выше четырех миль можно поцарапать лед. На самом деле все не так круто, как ты думаешь. Нужно быть предельно точной, проходя круги, чтобы они не перекрывали друг друга, но и не оставлять проплешин. Надо регулярно смазывать и затачивать лезвия. Постоянно следить за уровнем гидравлической жидкости и воды, и даже если ты все делаешь правильно, бывает, что лед начинает ползти – буквально коробится, – если температура воды слишком низкая. К тому же надо иметь в виду, что Берта – совсем старушка и иногда капризничает, так что приходится самой выходить на лед со скребком и ведрами воды. – Я разминаю плечи, вспоминая, как мне досталось в прошлый раз, когда Берта встала.
– Если бы я не знала тебя лучше, то подумала бы, что ты не хочешь, чтобы мы работали вместе. – Мэгги произносит это без тени подозрений или обиды, даже не догадываясь, насколько правдивы ее слова. Закрывая тюбик с блеском для губ, она кладет его на колени и смотрит на меня, наклоняя голову то ли озадаченно, то ли озабоченно. – Почему мне приходится убеждать тебя в том, что это хорошая идея? Сама подумай: любимая подруга рядом с тобой, в твоем самом любимом месте, и я могла бы отснять наконец твой ролик для кастинга, чтобы ты получила свою самую любимую работу. Разве это не круто?
Год назад я бы сказала, что круче не бывает. Теперь, когда все эти заманчивые предложения сливаются воедино, у меня чувство, будто я пытаюсь дышать сквозь толстое колючее одеяло. «Истории на льду» – так называется НАЦИОНАЛЬНОЕ ледовое шоу. Может, это и не Олимпиада, но все равно грандиозный проект, особенно для меня. Каждый год фигуристы со всей страны отправляют видеоролики на кастинг, и теперь, когда мне семнадцать, я наконец-то имею право послать свою заявку.
Я пытаюсь улыбнуться вместе с Мэгги, но, кажется, моя усмешка больше похожа на гримасу.
– Я еще не решила, буду ли участвовать в кастинге. – Мы уже десятки раз обсуждали на все лады «Истории на льду», с тех пор как Мэгги обнаружила закладки на рабочем столе моего ноутбука, и все эти разговоры непременно заканчиваются моими одинаково уклончивыми ответами. Она никогда не злится; просто отступает и чуть позже снова идет в атаку. И я знаю, что атаки продолжатся, пока она не победит. Такая настырность здорово помогла Мэгги, когда она создавала свой канал на YouTube и училась кататься на коньках, а вот мне ее не хватает, когда дело доходит до откровений, к которым я пока не готова.
– Это самая глупая вещь, которую ты когда-либо произносила. Официально тебе заявляю. – Мэгги перекидывает ногу через скамейку, словно седлая ее, поворачиваясь лицом ко мне. – Нам это вполне по силам. Ты будешь исполнять свои пируэты, а я сделаю тебя похожей на ослепительную принцессу. – Она кивает на кинооборудование, подключенное к компьютеру. – Они не смогут тебе отказать. А на будущий год, окончив школу, ты уже будешь гастролировать по стране в составе национального ледового шоу! Я имею в виду, жизнь на льду и будет твоим заработком. Скажи, разве это не самая блестящая перспектива из всех возможных?
Это так, но я вынуждена нацепить притворную улыбку и сохранять ее, пока Мэгги разглагольствует о том, как близка я к работе мечты, не догадываясь, что мне не видать ее как своих ушей.
Однажды ступив на лед, я сразу поняла, что принадлежу ему навсегда. Всю жизнь, сколько себя помню, я каталась на коньках, и не было ни минуты, когда бы я не испытывала счастья при одной только мысли об этом.
Мы с папой мотались в Одессу пять раз в неделю, проводя в дороге по три часа, но уперлись в стену, когда мне исполнилось тринадцать и тренер сказала, что пора определиться с целями: если у меня серьезные устремления, пяти тренировок в неделю категорически недостаточно. Расписание, которое она предложила, и соответствующая стоимость занятий повергли моего отца в уныние, и он молчал всю дорогу домой. Я помню, как родители обсуждали это в тот вечер. Папа говорил, что готов поискать подработку, мама предлагала взять еще один кредит под залог дома. Я нисколько не сомневаюсь в том, что они нашли бы способ выкрутиться, будь на то моя воля, но мысль о том, что придется взвалить на семью такую огромную финансовую ношу и переехать жить к тренеру, чтобы целиком и полностью отдаться фигурному катанию, повергала меня в ужас.
Я любила лед, но свою семью любила гораздо больше. И всегда буду любить.
Поэтому мы сказали «нет», и трехчасовые поездки в Одессу и обратно для занятий с тренером мирового класса на частном катке сменились сорокапятиминутными марш-бросками на городской каток «Полярный», где я училась у кого попало и чему попало. Я отпустила великую мечту – которую, возможно, просто выдумала – и предпочла то, что обещало позволить двум половинкам моего сердца – семье и фигурному катанию – биться в унисон. Именно тогда мы стали следить за «Историями на льду» и лелеять надежду на то, что после окончания школы я смогу поступить туда и сделать карьеру.
Я просматривала в Сети видеоролики с кастинга фигуристов и ночи напролет продумывала свой мини-спектакль, запись которого смогу отослать, когда мне исполнится семнадцать. Но день рождения пришел и ушел, и я отказалась от своей затеи. Потому что к тому времени, как мне исполнилось семнадцать, все изменилось.
Джейсон покинул нас.
Моя семья разбилась вдребезги.
И мечты больше не вписывались в тот кошмар, в который превратилась наша жизнь.
Я не готова – единственная отговорка, придуманная мною для Мэгги. И готовности во мне все меньше с каждым разом, когда я навещаю брата в тюрьме, когда мама, возвращаясь домой, уходит плакать к себе в комнату, когда папа часами торчит в своей мастерской, не прикасаясь к инструментам, когда Лора молчит целыми днями, пока я не заставлю ее поговорить со мной.
Когда я пытаюсь удержать нас вместе и все больше отрываюсь от своей семьи.
Снаружи грохочет гром, пугая нас обеих. Мэгги выглядывает в окно и хмурится на тучи, застилающие небо.
– Ты серьезно, Техас? Я вроде как снимала ролик на солнце. – Она плюхается на скамейку рядом со мной, в то время как свет в комнате тускнеет. – Думаю, это пройдет раньше, чем поплывет мой грим? Мне же надо отснять этот лук. – Она неверно истолковывает тошнотворное выражение моего лица и вздыхает. – Ладно. Поговорим о твоем кастинге позже. – Она тянется за салфеткой для снятия макияжа и вглядывается в затененное лицо. – Левый глаз все равно уже смазан.
Обычно я завороженно наблюдаю за тем, как она стирает с лица изысканный макияж. Но в этот раз смотрю в окно на унылые серые облака, несущиеся по небу. Вдалеке повисают нити дождя.
Завтра Хит придет к дереву у пруда Хэкмена.
А я не приду.
Я буду с братом.
Глава 10
Одиночный стук в дверь моей комнаты в субботу утром – как сигнал будильника для меня. Глаза мигом распахиваются от тихого звука, тело напрягается, как будто вокруг моей кровати марширует целый духовой оркестр, а не мамины шаги шуршат мимо спальни Лоры, чтобы ее не потревожить. Хотя мама и старается двигаться бесшумно, ступеньки лестницы поскрипывают, когда она на цыпочках, крадучись, спускается на кухню.
На мгновение мне кажется, что я не смогу подняться с постели. Я неплотно задернула шторы на ночь, так что веселое утреннее солнце – яркое и ясное после вчерашнего дождя – светит в окна по обе стороны моей кровати, отражаясь от полок, которые смастерил для меня папа, где пылятся медали и трофеи, когда-то добытые мной на льду. День обещает быть чудесным, а я уже хочу, чтобы он закончился.
Каждую субботу одно и то же – смешанное чувство страха, сковывающее по рукам и ногам, и тоска, сжимающая сердце. Сегодня у меня свидание с братом. Пройдя бесконечные проверки безопасности, обнюханная натасканными на наркотики собаками, бесцеремонно ощупанная охранниками, я сяду напротив него за стол в комнате для свиданий ровно на два часа – два часа из ста шестидесяти восьми, что он проводит в тюрьме каждую неделю. Я притворюсь, будто не замечаю других заключенных с их посетителями и охранников, выкрикивающих предупреждения, если мы слишком близко наклоняемся друг к другу. Мне придется все время улыбаться и убеждать нас обоих в том, что все будет в порядке, что мы и оглянуться не успеем, как пролетят следующие тридцать лет еженедельных визитов, что мое сердце не разорвется на части, когда я увижу, как после свидания охранники уводят моего любимого брата.
В ту субботу утренний подъем оборачивается для меня большей мукой, чем обычно, и я знаю, что это из-за Хита. Мне и без того тяжело видеть брата за решеткой; но сегодняшний визит станет еще более трудным, потому что я принесу с собой нежелательные мысли о Кэлвине и его семье.
Я выскакиваю из-под слишком теплого одеяла и первым делом застилаю постель. Покрывало старое и выцветшее, скроенное из лоскутов старой одежды и одеял. Его сшила моя бабушка, когда мама была маленькой, но маме приходилось отрабатывать его каждый день послушанием и помощью по дому, а иначе ее оставляли мерзнуть по ночам. Я никогда не видела свою бабушку – но из того, что слышала о ней, вынесла не очень приятное впечатление. Лоскутное одеяло обычно держали запертым в сундуке на чердаке, но я взяла его себе спустя несколько месяцев после ареста Джейсона, воображая, будто заслужила то, чего не достать нигде. Каждое утро я складываю его и прячу под кровать на случай, если мама зайдет ко мне в комнату.
Как только кровать застелена и одеяло скрыто из виду, я подхожу к шкафу. Одеваюсь автоматически, отметая сарафаны, из которых не вылезаю летом, и выбирая то, что отвечает тюремному дресс-коду для посетителей: джинсы и футболку с длинным рукавом и высоким воротом. Я вынимаю из ушей крошечные серьги-гвоздики и вместо шлепанцев надеваю кроссовки. Немного времени трачу на макияж и подкручиваю волосы плойкой, укладывая их мягкими волнами. Я даже заново крашу ногти. Моя цель – выглядеть красивой, но не чересчур счастливой. Этот баланс я отточила до совершенства за последний год.
Мама, одетая в том же стиле, ждет меня внизу. Лора все еще в своей комнате, а отца нигде не видно. По субботним утрам эти двое стараются не попадаться на глаза, зная, что мама пригласит их поехать с нами. Они неизменно отказываются, добавляя уныния и без того печальному событию. Но в кои-то веки я рада, что они не составят нам компанию.
Увидев меня, мама улыбается. Хотя, скорее всего, от облегчения. Больше всего она боится, что и я начну исчезать по субботам, вынуждая ее навещать Джейсона в одиночку. Она старательно поддерживает иллюзию, будто все у нас тип-топ, и не только ради себя. Если бы ей пришлось совершать эти поездки в одиночестве, ее сопровождала бы лишь давно и упорно отрицаемая реальность.
Я улыбаюсь в ответ.
– Хочешь, я поведу?
Она берет сумочку и ключи.
– Может, на обратном пути, хорошо?
– Конечно, – говорю я, следуя за ней к машине. Она никогда не уступает мне руль. Думаю, вождение – одно из немногих удовольствий, помогающих ей отвлечься, тем более в дни посещения тюрьмы.
Как только машина трогается с места, из динамиков вырывается рев радио. Мама прибавляет громкость.
* * *
