скачать книгу бесплатно
Полукровки
Стивен Грэм Джонс
Финалист премий Shirley Jackson Award, Bram Stoker Award, This Is Horror Award, Locus Awards и Grand Prix de l`Imaginaire.
Лучшая книга года по версиям TOR.COM и BOOK RIOT.
Это история о взрослении необычного мальчика, чья семья живет на обочине общества и борется за выживание во враждебном мире, который их избегает и боится. Он аутсайдер, как и его тетя и дядя, нищий полукровка. Ему предстоит решить, кем же он в итоге станет, что в нем возьмет верх. Его жизнь – вечный побег, на шаг впереди закона и людей с вилами и факелами. Вот-вот все изменится, и старые семейные байки, которые мальчик считал сказками, окажутся правдой, кровавой и зубастой…
«Одновременно и волчья пробежка по лесу семейной истории, и богатое собрание старых и новых знаний о вервольфах». – Кристофер Бьюлман
«Словно Холден Колдфилд попадает в классический фильм ужасов». – Kirkus
«Ты помнишь, как хотел стать вервольфом?» – Джош Малерман
Стивен Грэм Джонс
Полукровки
Теа Лукас
1914–1999
Спасибо, Поуп
В конце концов я приехал в Америку.
Тут никто не верит в вервольфов.
ДЖЕЙМС БЛИШ
Stephen Graham Jones
MONGRELS
Copyright © 2016 by Stephen Graham Jones. All rights reserved. Published by arrangement with William Morrow, an imprint of HarperCollins Publishers.
Завораживающая, полная мрачного юмора и боли история о взрослении необычного мальчика, рожденного изгоем.
Они – «дворняги», оборотни-полукровки с Американского Юга. Каждый их день – отчаянная попытка выжить во враждебном мире, который их не понимает и боится. Десять лет нищеты и скитаний – нигде подолгу не задерживаясь и срываясь с места ночью, чтобы оставаться на шаг впереди закона. Довольно! Близится время, когда дядя Даррен и тетя Либби наконец узнают, похож ли на них племянник. Одной ли он с ними крови. Все вот-вот изменится.
© Н. Некрасова, перевод на русский язык, 2023
© Оформление, издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Глава 1
Луна – суровая хозяйка
Мой Дед любил рассказывать мне, что он вервольф.
Он втянул в эту игру мою тетку Либби и дядю Даррена, пытаясь заставить их кивать, когда он рассказывал, как двадцать лет назад он размахивал когтями под дождем на полпути к мельнице на холме. Как он падал на четвереньки, пытаясь догнать поезд, идущий вниз по холму из Бунсвиля, и укусить его. Как он бегал по сельскому густонаселенному Арканзасу с живыми курами в пасти с влажными от восторга глазами. В его рассказах луна всегда была полной и всегда висела за спиной, как прожектор.
Могу сказать, что Либби от этого тошнило.
Даррен изображал широкую усмешку, хотя на самом деле смешно ему не было, особенно когда Дедуля рыскал по гостиной, показывая, как он разделывается с овцами, прижимая их к изгороди. Овцы – слабость всех вервольфов, говорил он, а потом играл за обе стороны, то рыча, как волк, высоко поднимая плечи, то блея в животном ужасе, как овца.
Либби обычно уходила, когда Дед врывался в стадо визжащих овец, разинув пасть, как голодный волк, и демонстрируя в отблесках огня тусклые желтые зубы.
Даррен просто качал головой и тянулся за очередной бутылкой земляничного кулера?[1 - Алкогольный напиток с добавлением фруктового ликера.].
Мне было почти восемь лет, моя мать умерла в родах, об отце никто не рассказывал. Либби была сестрой-близнецом моей мамы. Она велела мне не называть себя мамой, но втайне я ее таковой считал. В ту осень на работе она зашивала мешки с зерном по пятнадцать фунтов. После работы она снимала защитные очки, и кожа вокруг ее глаз была чистой, но белой от соли. Даррен говорил, что она выглядит, как енот в негативе. В ответ она задирала верхнюю губу, и он прятался за столом.
Даррен был мужской версией моей мамы и Либби – они были тройняшки, настоящий помет, по словам Деда. Даррен в том году только вернулся в Арканзас. Ему было двадцать два, он убегал на шесть магических лет. Дед говорил, что такое происходит со всеми мужчинами в нашей семье. Даррен стал одиноким волком в шестнадцать, и это подтверждали шрамы и расплывшиеся татуировки. Он носил их как ордена. Они обозначали, что он выжил.
Мне было интереснее другое.
– Почему именно в шестнадцать? – спросил я после того, как Дед задремал в кресле у очага.
Я знал, что шестнадцать – это дважды по восемь, а мне было почти восемь, значит, я на полпути к побегу. Но мне не хотелось уходить, как Даррен. От мысли об этом у меня возникала пустота в животе. Я ничего в жизни не знал, кроме Дедова дома.
В ответ на мой вопрос Даррен опрокинул свою бутылку, глянул в кухню, чтобы проверить, не услышит ли Либби, и сказал:
– В шестнадцать зубы становятся слишком острыми для сиськи, парень. Вот и все.
Он имел в виду, что я жмусь к ногам Либби всегда, как только ситуация накаляется. Но мне приходилось. Из-за Рыжего. Даррену пришлось вернуться с дороги – он в основном гонял грузовики – из-за бывшего мужа и любовника Либби, Рыжего. Дед был слишком стар, чтобы встать между ними, но Даррен-то был в самом подходящем возрасте, и ухмылка у него была тоже самая подходящая.
Этот длинный гладкий белый шрам, сказал он, ведя по нему указательным пальцем, оставил Рыжий. А второй, под ребрами слева, это оставила его девушка-русалка? Нет, тоже Рыжий.
– Некоторые люди просто не вписываются в человеческую компанию, – сказал Даррен, одергивая рубашку и беря двумя пальцами за горлышко очередную бутылку.
– А некоторые просто не хотят, – прорычал Дед со своего кресла, зло ухмыляясь уголком рта.
Даррен зашипел, осознав, что старик не спал.
Он отвернул крышку бутылки и ловко запустил ее через гостиную, сквозь прореху в проволочной сетке от мух и оводов на двери.
– Стало быть, поговорим о шрамах? – сказал Дед, вставая с качалки и поблескивая здоровым глазом.
– Не хочу снова с тобой об этом, старик, – сказал Даррен. – Не сегодня.
Даррен всегда так говорил, когда Дед начинал расходиться, громко вспоминая прошлое. Но он будет говорить с Дедом. Так каждый раз бывало.
И я тоже буду.
– Таково быть вервольфом, – сказал я за Деда.
– Держишь ушки на макушке, волчонок? – ответил он, протягивая руку, чтобы погладить меня по затылку, потереть меня щекой о белую щетину на его подбородке. Я ускользнул от его руки и засмеялся. – ?Верфольфам не нужна бритва, – сказал Дед, усаживая меня. – Расскажи ему почему, сынок.
– Это твоя байка, – ответил Даррен.
– Потому что, когда ты возвращаешься в тот образ, в котором мы сейчас, – почесал он челюсть, – ты всегда словно только что побрился. Даже если за день до этого у тебя была бородища, как у дикаря. – Он изобразил, будто проводит по гладкой щеке Даррена, затем посмотрел на меня. – Гладкая, как у младенца. Таков вервольф, который накануне вляпался в кучу неприятностей. Так ты узнаешь, что они делают. Так ты узнаешь их на улице.
Даррен просто уставился на Деда.
Дед не стал сдерживать усмешки, сделав это замечание, и я невольно спросил:
– Но… но ты же вервольф, верно?
Он постучал пальцами по своей щетине, сказав:
– Хороший слух, хороший. Однако доживешь до моих лет, и оборотничество станет смертным приговором.
– До твоих лет, – сказал Даррен. Эти слова заставили Деда снова посмотреть на него. Но Даррен первым отвел взгляд.
– Ты хотел поговорить о шрамах. – Дед присел рядом со мной и начал закатывать рукав рубашки, пока тот не пережал его тощую руку. – ?Видишь? – перевернул он руку.
Я встал и наклонился посмотреть.
– Потрогай, – сказал он.
Я так и сделал. Это была гладкая маленькая выемка величиной с кончик моего пальца.
– В тебя стреляли? – всем моим существом спросил я.
Даррен попытался скрыть смех, отрицательно качая головой и показывая жестом, чтобы Дед продолжал.
– Твой дядя слишком тупой, чтобы запомнить, – сказал мне Дед. – Но твоя тетя знает.
И моя мама, сказал я, как всегда, про себя. Все, что было с Либби в детстве, было и с моей мамой.
Так я представлял ее живой.
– Это не пулевая рана, – сказал Дед, спуская рукав. – Пуля в передней лапе для вервольфа все равно что пчелиный укус. Это похуже.
– Хуже? – спросил я.
– Болезнь Лайма?[2 - Боле?знь Ла?йма, клещево?й боррелио?з – инфекционное заболевание, вызываемое бактериями рода Borrelia, переносимое иксодовыми клещами, а также оленьими кровососками.]? – сказал Даррен.
Дед даже не глянул на него.
– В волчьем облике болезни тебя не трогают, – сказал он мне. – Кровь слишком горячая для этой заразы, кори, оспы и рака.
– Свинцовое отравление? – подбодрил его Даррен.
– Когда волк обращается назад, в человека, он выдавливает из себя весь этот свинец, – ответил Дед без веселья в голосе. – Если только не в кость. Тогда пуля обрастает костью, как жемчужина.
Даррен пожал плечами, снова слушая.
– Так что тогда? – спросил я, поскольку кто-то должен был спросить.
– Клещ, – сказал Дед, показывая двумя пальцами, насколько мал клещ.
– Клещ? – спросил я.
– Клещ, – ответил Даррен.
– Наверное, сидел в той жирной оленихе, которую я завалил ночью накануне, – сказал Дед. – Тот клещ сменил дохлого носителя на другого, с живым сердцем.
– А когда он обратился назад в человека, – сказала Либби, выпрямившись у стола с моим выцветшим рюкзаком в руке, чтобы забросить меня в школу по дороге на работу, – когда он снова обратился, когда волосы вервольфа втянулись ему под кожу, обвившись вокруг костей или где там еще, они втянули за собой клеща, верно?
– Ты помнишь, – сказал Дед, откинувшись в кресле.
– Это как по втягивающемуся флагштоку карабкаться, – сказал Даррен, вероятно, цитируя историю так, как Дед в последний раз ее рассказывал. Он скучно перебирал руками, изображая карабканье по флагштоку. Бутылка в его руках наклонилась, но не проливалась.
– Для этого есть слово «внедряться», – обратилась Либби прямо ко мне. – Это когда что-то почти вошло в кожу – щепка, зуб…
– Клещ, – вмешался Дед. – И я не мог до него добраться. Вот в чем дело. Я даже увидеть его не мог. А твоя бабушка, она знала, что круглые такие клещи набиты детьми. Она сказала, что если она выковыряет его иголкой, лопнет его, то дети разбредутся по моей крови и станут как арбузные семечки у меня в брюхе.
– Это не так происходит, – сказала мне Либби.
– И ты пошел к врачу, – перебил ее Даррен. – В город.
– Док накалил на зажигалке крючок вешалки, – сказал мне Дед, пытаясь перехватить инициативу, будто бы верно только он рассказывает, – и он… – Он изобразил, будто вонзает в себя раскаленный крючок и вращает его, словно помешивает в небольшом котелке. – Вот почему тут шрам, и я не позволил ему забинтовать или зашить рану. Ты ведь понимаешь почему, верно?
Я переводил взгляд с Либби на Даррена. Оба кивнули на Деда – это была его история, в конце концов.
– Потому что надо родиться с нужной кровью, чтобы это пережить. – Дед понизил голос почти до шепота. – Если бы хоть одна капля попала доктору на кутикулу, он превратился бы в лунного пса, к гадалке не ходи.
Мое сердце запрыгало. Это лучше любой дырки от пули!
Либби уже жестом показывала мне, что надо вставать. Потому как если она опоздает, ее снова уволят.
Я встал, стряхнув очарование, все еще глядя на Деда.
– Пусть закончит, – сказал Даррен.
– У нас нет…
– Если тебя укусят, если кровь попадет в тебя, – все равно сказал Дед, – она быстро сжигает тебя, щенок, и это больно. И ты ничего не можешь сделать. Те, с волчьей головой и человеческим телом, они так и не понимают, что с ними произошло, просто бегают, пуская слюни и кусаясь, пытаясь выскочить из собственной шкуры, иногда даже отгрызают себе руки и ноги, чтобы избавиться от боли.
Он уже смотрел не на меня, скорее в окно. Его глаз, который был с моей стороны, был мутным.
Я думал, что именно этот глаз у него и видит.
Ни Либби, ни Даррен не сказали ни слова, но Либби как бы невзначай выглянула из окна. Так, на всякий случай.
Затем рот ее сложился в мрачную линию, и она отвернулась от окна, посмотрев в комнату.
Я опоздаю в школу, но мне было все равно.
