скачать книгу бесплатно
Ага! Вот оно, в середине кипы. Чармейн нацепила очки и прочитала:
Уважаемый чародей Норланд!
Что касается моего поступления к Вам в ученики, удобно ли будет, если я прибуду к Вам в течение недели, а не осенью, как было условлено ранее? Моя мать вынуждена поехать в Ингарию и предпочитает устроить мое будущее до отъезда. Если Вы не уведомите меня об обратном, я прибуду к Вам тринадцатого числа сего месяца.
С надеждой, что это Вас устроит,
Искренне Ваш
Питер Регис
Выходит, тут все правильно, подумала Чармейн не то с облегчением, не то с досадой. Должно быть, когда она просматривала письма в первый раз, глаз выхватил только слова «в ученики» вверху страницы и «с надеждой» в низу, а эти слова были во всех письмах до единого. Похоже, дедушка Вильям поступил точно так же. А может, так плохо себя чувствовал, что не мог ответить. Так или иначе, теперь Чармейн придется иметь дело с Питером. Вот гадость! Хорошо хоть он не страшный, подумала она.
Тут ее отвлек донесшийся издалека взволнованный вопль Питера. Чармейн как попало запихала письма под «Дас Цаубербух», скинула с носа очки и метнулась в коридор.
Из ванной валил пар, смешанный с отбившимися от стаи пузырями. За завесой пара Чармейн еле различила, что на нее надвигается что-то огромное и белое.
– Что ты на… – начала Чармейн.
Больше она ничего не успела сказать, потому что огромное белое неизвестно что вывалило гигантский розовый язык и лизнуло ее в лицо. Кроме того, оно громогласно затрубило. Чармейн покачнулась назад. Это было как будто тебя лизнуло мокрое махровое полотенце и тепло поприветствовал слон. Чармейн прислонилась к стене и уставилась в гигантские умоляющие глазища неведомого создания.
– Знакомые глаза, – заметила она. – Что он с тобой сделал, Потеряшка?
Из ванной, запыхавшись, выскочил Питер.
– Не понимаю, где я ошибся, – пропыхтел он. – Вода из-под крана не такая горячая, чтобы заварить чай, и я решил подогреть ее Увеличительным Заклятьем.
– Вот что, немедленно верни все как было, – велела Чармейн. – Потеряшка стала размером со слона.
Питер мельком покосился на гигантскую Потеряшку.
– И не со слона, а всего лишь с ломовую лошадь. Зато трубы раскалились докрасна, – сказал он. – Что же мне делать?
– Ну знаешь! – воскликнула Чармейн.
Она осторожно отодвинула в сторону исполинскую Потеряшку и пошла в ванную. Сквозь пар было плохо видно, но она различила, что из всех четырех кранов и сливного бачка хлещет в раковину, ванну и ватерклозет кипящая вода, а трубы вдоль стен и вправду раскалились докрасна.
– Дедушка Вильям! – воскликнула она. – Как мне сделать, чтобы вода в ванной стала холодная?
Среди шипения и бульканья раздался ласковый голос дедушки Вильяма:
– Дальнейшие инструкции где-то в чемодане, душенька.
– Как некстати! – сказала Чармейн. Она понимала, что шарить по чемоданам сейчас некогда. Вот-вот что-нибудь взорвется.
– А ну, холодейте! – завопила она в пар. – Замерзайте! Все четыре трубы, немедленно остыньте! – кричала она, размахивая руками. – Я приказываю вам остудиться!
К ее изумлению, трубы повиновались. Пар улегся, пофырчал немного и исчез. Бачок перестал сливаться. Три из четырех кранов захрюкали и перестали течь. На последнем оставшемся кране быстро образовалась изморозь – это был холодный кран над раковиной, – а из его кончика выросла сосулька. Еще одна сосулька появилась на трубах, тянувшихся вдоль стены, и с шорохом соскользнула в ванну.
– Так-то лучше, – сказала Чармейн и повернулась посмотреть на Потеряшку.
Потеряшка ответила ей печальным взглядом. Она была по-прежнему большая.
– Потеряшка, – велела Чармейн, – стань маленькой. Быстро. Я приказываю.
Потеряшка печально повела кончиком исполинского хвоста и осталась прежнего размера.
– Если она волшебная, – заметил Питер, – то, наверно, сама сможет превратиться, если захочет.
– Да замолчи ты! – рявкнула на него Чармейн. – Что ты тут устроил, а? Кто же пьет крутой кипяток?!
Питер хмуро поглядел на нее из-под всклокоченных мокрых волос.
– Я хотел чашку чаю, – сказал он. – Чтобы заварить чай, нужен кипяток.
Чармейн ни разу в жизни не приходилось заваривать чай. Она пожала плечами.
– Да что ты говоришь? – Она подняла голову к потолку. – Дедушка Вильям, у вас тут можно попить чаю?
Снова послышался ласковый голос:
– Если вы в кухне, то постучите по столу, душенька, и скажите: «Чай». Если вы в гостиной, постучите по столику на колесах в углу и скажите: «Послеобеденный чай». Если вы в спальне…
Ни Чармейн, ни Питер не стали дослушивать про спальню. Они ринулись вперед, захлопнули дверь ванной, снова ее распахнули – Чармейн твердой рукой повернула Питера налево, – протиснулись в проем в кухню, повернулись, захлопнули дверь, снова открыли ее и наконец очутились в гостиной, где заозирались в поисках столика на колесах. Питер заметил его в углу и добежал туда первым.
– Послеобеденный чай! – закричал он и с размаху ударил по пустой стеклянной столешнице. – Послеобеденный чай! Послеобеденный чай! Послеобе…
Когда Чармейн подскочила к нему и схватила за занесенную руку, столик уже был уставлен чайниками, молочниками, сахарницами, чашками, лепешками, мисками взбитых сливок, варенницами, тарелками горячих гренков с маслом, горами плюшек и блюдом с шоколадным тортом. С одной стороны столика выдвинулся ящик, полный ножей, вилок и ложек. Чармейн и Питер в одну секунду подкатили столик к сыроватому дивану и уселись пировать. Минуту спустя в дверь просунулась огромная голова Потеряшки и принюхалась. Увидев столик, Потеряшка с некоторым усилием протиснулась в гостиную, после чего задумчиво и величественно подкралась к дивану и положила громадный мохнатый подбородок на спинку позади Чармейн. Питер покосился на Потеряшку и машинально передал ей несколько плюшек, которые она и проглотила в один присест, но с превеликой вежливостью.
Прошло добрых полчаса, когда Питер наконец отодвинулся от столика и потянулся.
– Здорово было, – сказал он. – Что ж, с голоду мы не умрем. Чародей Норланд, как в вашем доме получить обед? – спросил он эксперимента ради.
Ответа не было.
– Он отвечает только мне, – пояснила Чармейн не без нотки самодовольства. – А я его сейчас спрашивать не буду. Перед твоим приходом мне пришлось разбираться с лаббоком, и я падаю с ног. Пойду спать.
– А что такое вообще лаббоки? – спросил Питер. – Считается, что моего отца убил лаббок.
Чармейн была не в настроении ему отвечать. Она поднялась и направилась к двери.
– Стой, – сказал Питер. – Куда убрать все со столика?
– Понятия не имею, – бросила Чармейн. Она открыла дверь.
– Стой, стой, стой! – крикнул Питер и бросился за ней. – Покажи мне сначала мою комнату.
Да, наверно, придется, подумала Чармейн. Он же лево и право не различает. Она вздохнула. С крайней неохотой она пропихнула Питера сквозь гущу пузырей, которых в кухне стало только больше, чтобы он забрал свой ранец, а потом повернула его налево, обратно в дверь, в коридор со спальнями.
– Занимай третью, – сказала она. – Эта моя, а первая – дедушки Вильяма. Если не понравится, их тут несколько миль. Спокойной ночи, – добавила она и ушла в ванную.
Там все было покрыто инеем.
– Тьфу ты, – сказала Чармейн.
Когда она оказалась в своей спальне и натянула ночную рубашку, слегка испачканную чаем, Питер выскочил в коридор и закричал:
– Эй! Ватерклозет замерз!
Не повезло, подумала Чармейн. Она забралась в постель и тут же заснула.
Примерно через час ей приснилось, что на нее уселся мохнатый мамонт.
– Уйди, Потеряшка, – пробормотала она. – Ты слишком большая.
После этого ей приснилось, что мамонт не спеша слез с нее, что-то урча, и тогда она погрузилась в другие, более глубокие сны.
Глава пятая,
в которой Чармейн принимает у себя перепуганную родительницу
Проснувшись, Чармейн обнаружила, что Потеряшка пристроила свою обширную голову на постели, прямо поперек ее ног. Остальная Потеряшка громоздилась на полу белой мохнатой грудой, занимавшей почти всю комнату.
– Значит, сама ты не можешь стать меньше, – сказала Чармейн. – Придется мне что-нибудь придумать.
В ответ Потеряшка несколько раз всхрапнула по-великански, а потом снова погрузилась в сон. Чармейн с трудом вытащила ноги из-под ее головы и, протиснувшись мимо гигантского туловища Потеряшки, нашла себе чистую одежду и натянула ее. Когда очередь дошла до прически, Чармейн обнаружила, что все шпильки, которыми она обычно закалывала волосы, куда-то подевались, должно быть выпали, когда она летела с обрыва. В ее распоряжении осталась только лента. Мама всегда твердила, что приличные девочки скручивают волосы в тугой узел на макушке. Никаких других причесок Чармейн никогда не носила.
– Ну и ладно, – сказала она своему отражению в маленьком чистеньком зеркале. – Мамы здесь нет, верно? – И она заплела волосы в толстую косу, завязала ее лентой и перебросила через плечо.
Ей подумалось, что так ее отражение выглядит красивее обычного – лицо стало круглее, не такое худое и хмурое. Она кивнула отражению и пробралась вокруг Потеряшки, направляясь в ванную.
К ее облегчению, за ночь ванная оттаяла. Отовсюду тихонько капало – на трубах собралась влага, – но когда Чармейн отважилась открыть краны, то убедилась, что все в порядке. Изо всех четырех кранов текла ледяная вода, сколько Чармейн ни выжидала.
– Все равно я не собиралась принимать ванну, – сказала Чармейн и вышла в коридор.
Питера нигде не было слышно. Чармейн вспомнила, что мама всегда говорила ей, как трудно поднять мальчиков по утрам. Вот она и не разрешила себе волноваться по этому поводу. Она открыла дверь и повернула налево, в кухню – и прямо в плотную пену. Мимо нее в коридор проплыли клочья пены и большие одинокие пузыри.
– Проклятье! – сказала Чармейн.
Она опустила голову, прикрыла ее руками и вклинилась в кухню. Там было жарко, как в отцовской пекарне, когда случался крупный заказ.
– Фу! – сказала Чармейн. – Похоже, пока израсходуется один-единственный кусок мыла, придется ждать несколько дней!
Больше она ничего не говорила, потому что стоило ей открыть рот, как туда набилось мыльной пены. Пузыри лезли в нос, пока она не чихнула, вызвав пенный смерчик. Она врезалась в стол и услышала, как оттуда упал еще один чайник, но шла дальше, все так же вклиниваясь в пену, пока не натолкнулась на мешки с грязным бельем и не услышала, как задребезжали стоявшие на них кастрюли. Тогда она поняла, где находится. Она решила, что можно рискнуть и оторвать от лица одну руку, нашарила раковину и прокладывала себе дорогу вдоль нее, пока не нащупала пальцами заднюю дверь. Ухватилась за засов – на миг ей померещилось, будто за ночь он исчез, но потом она сообразила, что он на другой стороне двери, – и наконец распахнула дверь. И остановилась, жадно глотая мыльный воздух и глядя слезящимися, красными, саднящими глазами на чудесный утренний пейзаж.
Мимо нее на волю стаями вырывались пузыри. Когда перед глазами немного прояснилось, Чармейн восхищенно замерла – так красиво большие блестящие пузыри переливались в солнечных лучах, когда парили на фоне зеленых горных склонов. Чармейн заметила, что почти все они лопались, долетев до ограды дворика, как будто натыкались там на какую-то невидимую преграду, однако некоторые плыли дальше и поднимались всё вверх и вверх, как будто собирались так и лететь веки вечные. Чармейн следила за ними глазами – вверх по коричневым скалам и зеленым склонам. Один из этих зеленых склонов и был, наверное, тот луг, где она повстречала лаббока, но какой именно – было не различить. Чармейн подняла взгляд еще выше, в нежно-лазоревое небо над вершинами. День был просто очаровательный.
К этому времени из кухни наружу валил ровный мерцающий поток пузырей. Когда Чармейн оглянулась посмотреть, что там делается, то увидела, что кухня уже не забита плотной пеной, но везде по-прежнему летали пузыри, а из очага набегали все новые и новые. Чармейн вздохнула и осторожно попятилась в дом, потянулась через раковину и открыла кухонное окно. Это было очень правильное решение. Из дома повалило сразу два потока пузырей, быстрее прежнего, и во дворе появились радуги. Кухня стремительно пустела. Вскоре Чармейн уже могла разглядеть, что у раковины теперь стоят уже четыре мешка с грязным бельем – на месте вчерашних двух.
– Вот гадость! – сказала Чармейн. – Дедушка Вильям, как мне получить завтрак?
Было приятно услышать из гущи пузырей голос дедушки Вильяма:
– Постучите по стене рядом с очагом, душенька, и скажите: «Завтрак, пожалуйста».
Оголодавшая Чармейн тут же побежала к очагу. Она нетерпеливо постучала по мыльной крашеной стене:
– Завтрак, пожалуйста!
После чего ей пришлось посторониться от возникшего в воздухе подноса и нащупать очки на груди. Посреди подноса стояла шипящая тарелка с яичницей с беконом, а вокруг теснились кофейник, чашка, подставка с гренками, варенье, масло, молоко, мисочка со сливовым повидлом и приборы в накрахмаленной салфетке.
– Какая прелесть! – воскликнула Чармейн и, пока все не успело замылиться, подхватила поднос и утащила его в гостиную.
К ее удивлению, здесь не осталось никаких следов вчерашнего чайного пира, который учинили они с Питером, а столик аккуратно стоял в углу, но в комнате было очень сыро, и по стенам толпилось довольно много заблудившихся пузырей. Чармейн прошла через гостиную к входной двери. Она вспомнила, что когда брала розовые и голубые лепестки для заклинания из «Книги Палимпсеста», то заметила в саду за окном кабинета стол и скамейку. Она понесла поднос за угол дома поглядеть, там ли они.
Они оказались на месте – на самом утреннем солнышке, а над столом, выше сине-розово-голубых кустов, виднелось окно в кабинет, хотя поместиться кабинету в доме было негде. Интересная штука волшебство, подумала Чармейн и поставила поднос на стол. Хотя с кустов над головой еще капало после дождя, который лил всю ночь, стол и скамейка были сухие. Чармейн села и съела самый вкусный завтрак в своей жизни, нежась на солнышке, – она чувствовала себя ленивой, избалованной и ужасно взрослой. Не хватает только шоколадного круассана, какие печет папа, подумала она, откидываясь на спинку скамейки и прихлебывая кофе. Обязательно расскажу дедушке Вильяму, когда он вернется.
Ей подумалось, что дедушка Вильям, должно быть, частенько сиживал за завтраком в этом приятном местечке. Гортензии вокруг нее цвели красивее всех в саду, как будто ради того, чтобы доставить дедушке Вильяму особое удовольствие. На каждом кусте росли цветы разных оттенков. На кусте прямо перед Чармейн были белые, бледно-розовые и розовато-сиреневые цветы. Следующий начинался слева с синих и голубых цветов, а к правой стороне переходил в насыщенные аквамариновые. Чармейн как раз хвалила себя за то, что не разрешила кобольду состричь всю эту красоту, как из окна кабинета высунулась голова Питера. Это чуть не испортило Чармейн все удовольствие.
– Эй, где ты взяла завтрак? – строго спросил Питер.
Чармейн ему объяснила, он убрал голову обратно и ушел. Чармейн осталась сидеть – она была уверена, что Питер вот-вот появится, и надеялась, что все-таки нет. Но ничего не произошло. Чармейн еще немного погрелась на солнышке, а затем решила, что неплохо бы найти книгу и почитать. Но сначала она отнесла поднос в дом, в кухню, по пути нахваливая себя за хозяйственность и трудолюбие. Было видно, что Питер тут побывал: он закрыл заднюю дверь и оставил открытым только окно, поэтому кухня снова была забита пузырями, которые сначала медленно подплывали к окну, а потом стремительно выскакивали в него. Среди пузырей маячила огромная белая фигура Потеряшки. Когда Чармейн вошла, Потеряшка вытянула исполинский облезлый хвост и вильнула им, причем сильно задела очаг. Очень маленькая мисочка с очень маленькой порцией корма, предназначенной для очень маленькой собачки, пролетела сквозь пузыри и приземлилась у ее огромных передних лап. Потеряшка печально оглядела ее, опустила громадную голову и одним махом заглотила весь корм.
– Ой, бедная Потеряшка! – воскликнула Чармейн.
Потеряшка подняла голову и увидела ее. Исполинский хвост завилял, стуча по очагу. С каждым ударом появлялась новая мисочка с кормом. За несколько секунд Потеряшка оказалась окружена крошечными мисочками, уставившими весь пол.
– Не перестарайся, Потеряшка, – посоветовала Чармейн, лавируя между мисочками.
Она поставила поднос на один из двух новых мешков с грязным бельем, сказала Потеряшке: «Если понадоблюсь, я в кабинете, ищу книжку» – и вылавировала обратно к двери. Потеряшка была занята едой и не обратила на нее внимания.
В кабинете был Питер. Поднос из-под завтрака стоял на полу у письменного стола, а сам Питер сидел в кресле и деловито перелистывал одну из шеренги огромных книг в кожаных переплетах, стоявших на дальнем краю стола. Сегодня Питер выглядел гораздо приличнее вчерашнего. Волосы у него высохли и лежали аккуратными темно-русыми завитками, и он надел запасной костюм, из добротного зеленого твида. Костюм был в складках от лежания в рюкзаке, и на нем красовалась пара круглых влажных пятен там, где лопнули пузыри, однако Чармейн вынуждена была признать, что он очень даже ничего. Когда Чармейн вошла, Питер со вздохом захлопнул книгу и сунул ее на место. Чармейн отметила, что вокруг большого пальца на левой руке у него повязана зеленая бечевка. Значит, вот как он сюда попал, подумала Чармейн.
– Темный лес, – сказал ей Питер. – Должно быть где-то здесь, а найти не могу.
– Что ты ищешь? – спросила Чармейн.
– Ты вчера что-то говорила про лаббока, – ответил Питер, – и я понял, что плохо представляю себе, кто они такие. Вот хотел посмотреть в книге. Или ты сама все о них знаешь?
– Вообще-то нет, кроме того, что они очень страшные, – призналась Чармейн. – Мне бы тоже хотелось узнать о них побольше. Только как?
Питер показал пальцем, обмотанным зеленой бечевкой, на череду книг.
– Вон она. Это чародейская энциклопедия, но надо заранее знать, что ищешь, иначе даже нужного тома не найдешь.
Чармейн нацепила очки и нагнулась посмотреть на книги. На каждой было вытеснено золотом: «Рес Магика», а ниже стояли цифры и название. «Том 3, – прочитала она. – „Гиролоптика“. Том 5, „Панактикон“». Тогда Чармейн зашла с другого конца: «Том 19, „Высшая репродукция“. Том 27, „Земная онейромантия“. Том 28, „Космическая онейромантия“».
– Да, я тебя понимаю, – протянула Чармейн.
