скачать книгу бесплатно
– Упал? – спросил он, кивком головы указывая на монтажника.
– Да, – ответил я.
– Когда это произошло?
– Около десяти минут назад.
– А это что? – спросил доктор, глядя на медсестру и показывая ногой в угол комнаты. Я тоже посмотрел в ту сторону и только теперь заметил пару поношенных валенок, торчащих из-под очень грязного одеяла на полу.
– Ему на голову балка упала, – ответила медсестра.
– Ну, – сказал доктор, засучивая рукава, – посмотрим, что можно сделать для этого парня.
Он подошел к монтажнику, который теперь лежал очень тихо, глядя на старого бородатого доктора голубыми глазами, полными слез. Я повернулся и хотел было уйти, но доктор остановил меня.
– Когда будете выходить, пожалуйста, позвоните в фабричный отдел здравоохранения и скажите им, что мне просто необходимо, чтобы здесь лучше топили, – попросил он.
Я сделал все, что мог: позвонил по телефону и на своем ломаном русском постарался им передать эту просьбу, но единственное чего добился в ответ, было:
– Товарищ, к сожалению, угля нет.
Я, пошатываясь, возвращался обратно к отводной трубке домны № 3, когда меня окликнул Коля.
– Не ходи пока наверх, на том генераторе, от которого работал твой сварочный аппарат, перегорели щетки. Их починят не раньше, чем через полчаса.
Я пошел к конторе вместе с Колей и рассказал ему о монтажнике. Меня трясло от ярости, и я заговорил о том, что надо тщательно проверить все мостки и леса. Колю это не заинтересовало. Он сказал, что для хороших подмостков не хватает досок, что монтажники – это в основном деревенские парни, которые и понятия не имеют, что надо быть осторожными и что при тридцати пяти градусах ниже нуля, да еще не позавтракав, не очень-то обращаешь внимание на то, что следовало бы заметить.
– Конечно, люди падают и будут падать. Но мы ведь все равно будем строить доменные печи, правда? – И он махнул рукой в сторону доменной печи № 2, над которой виднелось красное зарево, отбрасываемое расплавленным чугуном. Коля увидел, что я не удовлетворен его ответом. «Надо дать этому слегка изнеженному иностранцу – маменькину сынку немного успокоиться», – наверное, подумал Коля. Он похлопал меня по спине.
– Пойдем в контору. Сейчас у нас начнется техническое совещание. Тебе будет интересно.
Глава IV
Часов в десять утра в деревянном сарайчике собралась группа людей, совсем не похожих на тех, кто был здесь три часа назад. Первым появился Сёмичкин, начальник производства. Потом пришел мистер Гаррис, американский консультант-специалист, со своим переводчиком, а вслед за ним – Тищенко, грузный, угрюмый специалист-заключенный[2 - Специалисты-заключенные – несколько тысяч видных инженеров и ученых, осужденных за антисоветскую деятельность в конце двадцатых гадов и высланных в отдаленные промышленные города и на стройки, где они работали на ответственных административных и технических постах. – Примеч. автора.]. Они пришли в сарайчик друг за другом, расстегнули свои пальто, погрели руки и затем приступили к обсуждению чертежей и планов. Мистер Гаррис достал пачку туго набитых сигарет «Кузбасс», продававшихся в специальном магазине для иностранцев. Он протянул ее и, улыбаясь, предложил всем закурить. Никто не отказался. Только что вошедший Коля присоединился ко всем остальным и тоже взял одну сигарету.
– Ну, – сказал мистер Гаррис через своего немногословного переводчика, – и когда вы думаете закончить клепальные работы в верхней части домны № 3? Мне сообщили о новых сроках завершения работ. Вся верхняя часть должна быть закончена к двадцать пятому числу. Остается десять дней.
Главный инженер Тищенко пожал плечами. Осужденный за саботаж по делу Рамзина в 1929 году, он сначала был приговорен к расстрелу, потом приговор заменили на более мягкий, и теперь он отбывал десятилетний срок наказания в Магнитогорске. Тищенко ответил не сразу. Он вообще был скуп на слова. До революции он работал ответственным инженером в одной бельгийской компании на Украине. Тогда у него был собственный дом, он играл в теннис с британским консулом, отправил сына в Париж учиться музыке. Теперь это был старый, совершенно седой человек. С 1917 года он слышал много разговоров, и решил для себя, что большинство из них пусты и бесполезны. Он выполнял свою работу методично, но без энтузиазма. Он хотел думать, что помогает строить сильную Россию, где когда-нибудь жизнь будет лучше, чем у его сына в Париже или у его сестры в Лондоне. Хотя сейчас это, конечно, было еще не так.
Мистер Гаррис взглянул на Тищенко. Он понимал положение и точку зрения этого старого человека и уважал его молчание. Однако он был инженером-консультантом, которому платили кругленькую сумму в американских долларах, снабжали его икрой в стране, где не хватало хлеба и совсем не было сахара для того, чтобы он продвигал строительство Магнитки. Он настойчиво добивался ответа на свой вопрос. И наконец, Тищенко медленно произнес:
– Прошлой ночью замерз и умер один клепальщик. Холод и плохое питание. Сегодня утром четверо из тех девушек, которые должны нагревать заклепки, не вышли на работу. Две из них беременны, а наверху, я думаю, холодно. Плохо работает компрессор.
Он замолчал, понимая, что все это не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу. Если он скажет, что работа будет закончена к двадцать пятому, то он будет лжецом и лицемером, и мистеру Гаррису это тоже будет понятно. Если же он скажет, что на это потребуется больше времени и в этот срок не уложиться, то тем самым он саботирует решение наркома тяжелой промышленности. Он уже отбывает срок наказания за саботаж. Тищенко посмотрел на пыльное окно.
– На это потребуется по меньшей мере месяц, – произнес он.
– У меня приблизительно такое же мнение, – сказал мистер Гаррис, – но кое-что придется сделать, и притом немедленно, иначе понадобится еще больше времени.
Они достали свои карандаши, чертежи, планы и начали спокойно и серьезно обсуждать, какие меры необходимо предпринять, чтобы обеспечить окончание работ наверху домны № 3 за время, в три раза превышающее отпущенное.
Сёмичкин наблюдал. Его отношение к разговору было двойственным. Этим «буржуям» непонятно, что такое большевистские темпы. Они не понимают рабочий класс. Однако они разбираются в доменных печах – и намного лучше, чем он сам. У них за плечами многолетний опыт строительства сталелитейных предприятий в нескольких странах, в то время как он, Сёмичкин, всего лишь год назад закончил высшую школу, пройдя довольно поверхностный курс обучения инженерному делу. Когда дело касалось таких вопросов, как сооружение фурмы или расположение водяных рубашек – кессонов, то эти два человека наизусть знали, как была построена любая большая доменная печь в мире. Он же, Сёмичкин, смутно представлял себе, где находится Берлин, и знал, что Париж находится еще дальше.
Дверь отворилась, и вошел Шевченко. Это был один из самых больших активистов среди технического персонала. Его подчиненные называли его инженером, но на самом деле он закончил только Институт красных директоров, вступил в партию в 1923 году, был профсоюзным деятелем, партийным работником и директором большой стройки в Донбассе. У него были довольно ограниченные познания в технике, и по-русски он писал с ошибками. Сейчас это был заместитель директора строительства, возглавлявший работу одного из участков. За выполнение планов по строительству он отвечал перед Директором и партийным руководством.
Но Шевченко еще много лет назад понял, что для него гораздо важнее сделать так, чтобы казалось, будто он со своим делом справляется, у него все в порядке, нежели чтобы работа в целом шла как можно быстрее. Это на собраниях хорошо говорить о строительстве социализма и Урало-Кузнецкого комбината; для него эти вопросы были трюизмами, аксиомами, которые надо знать, но этого было недостаточно для удачной карьеры большевика-администратора. В любой гонке только один человек может прийти первым. И самым существенным для Шевченко было, чтобы первым был он, даже если для этого надо было помешать успехам своих конкурентов любыми имеющимися в его распоряжении способами. Заслугой Сталина перед историей будет успешное построение социализма в одной стране. Шевченко же за свои заслуги будет награжден орденом Ленина, если ему удастся убедить Москву, что по причинам объективного характера строительство доменной печи № 3 никак не может быть закончено раньше июня, а к этому времени, если все пойдет хорошо, она уже вступит в строй и будет давать продукцию. Таким образом, основные усилия Шевченко были направлены на то, чтобы найти «объективные» или же политические причины того, что его организация не может уложиться в чрезмерно амбициозные сроки строительства, данные Москвой, о которых все знали, что выполнить их невозможно.
Однако Шевченко, помимо всего прочего, был хорошим администратором и пылким оратором, чьи слова имели вес в рабочей среде. Он много и упорно работал, особенно, когда знал, что его начальство за ним наблюдает, и требовал строгой дисциплины от своих подчиненных. Когда он вошел в комнату, Тищенко обернулся и кивнул ему; мистер Гаррисон улыбнулся и протянул ему руку. Коля и я были недостаточно важными персонами, чтобы обмениваться личными приветствиями с заместителем директора.
– Вы уже видели новый приказ? – воинственным то ной спросил Шевченко, подойдя к столу и небрежно поздоровавшись за руку с Гаррисом и Тищенко.
– Да, – ответил по-русски мистер Гаррис, который понял Шевченко без помощи своего переводчика.
– Ну, и…? – Шевченко перевел взгляд с одного на другого.
Сёмичкин, Коля и я слушали с большим интересом. Все мы понимали, что Шевченко – грубиян и карьерист. Но, по-видимому, нужны были именно такие люди, чтобы двигать дело вперед, преодолевать многочисленные трудности, побуждать рабочих выполнять свою работу несмотря на холод, плохие инструменты, недостаток материалов и неважное питание. Чтобы построить Магнитогорск, люди требовались самые разные. Это было ясно. И Сёмичкин, хорошо понимавший свои ограниченные возможности, был пока удовлетворен тем, что получает свои пятьсот рублей в месяц, выполняет более или менее автоматически не требующие особого напряжения обязанности начальника производства и наблюдает за тем, как работают его руководство и подчиненные. Коля был первоклассным мастером, и больше всего ему хотелось стать инженером и быстрее закончить строительство социалистических доменных печей. Я же был случайный человек, американец, которого судьба забросила в Магнитогорск и сделала здесь электросварщиком.
Мистер Гаррис быстро писал цифры на листке бумаги. Он подозвал к себе Шевченко и начал зачитывать список материалов, необходимых для завершения работ в верхней части домны № 3, ни одного из которых не было.
– Ну, мистер Шевченко, – сказал американец, – приказы есть приказы, но вы не можете клепать при помощи них сталь, и заклепки ими нагревать’ вы тоже не можете. У нас должны быть эти материалы, иначе работа не будет закончена даже к следующему рождеству. Вы имеете влияние в партийных органах и строительном управлении. Так что доставать материалы – это ваша задача.
Шевченко знал, что это верно. Однако, по словам Гарриса, получалось, что именно он, Шевченко, и есть тот самый человек, который делает свое дело не так, как следовало бы. Это его не устраивало и потому не могло остаться без ответа. Заместитель директора разразился длинной тирадой. Он цитировал Маркса и Сталина, помянул и судебное следствие по делу группы Рамзина, и иностранных шпионов, и оппортунизм.
– Поскольку мы находимся в окружении враждебных капиталистических государств, мы вынуждены проводить индустриализацию нашей великой державы в кратчайшие сроки, делая все возможное, не щадя никого. Магнитогорск – это важнейший центр тяжелой индустрии в Советском Союзе. Сюда были вложены миллионы рублей, тысячи рабочих приехали изо всех уголков страны. Наше государство ждет от нас чугуна и стали. Мы собрали здесь все необходимые материалы и оборудование для строительства двух новых доменных печей. Они должны быть возведены и пущены в строй в ближайшее время, а если вас послушать, то можно подумать, что вся работа должна быть остановлена из-за того, что не хватает нескольких клепальных машин и заклепок. Вот Вы, Тищенко, у Вас тридцатилетний опыт работы, а Вы здесь сидите и ничего не делаете. Неужели же Вы ничего не можете придумать, каким образом сделать так, чтобы работы продолжались, и как преодолеть эти препятствия? Или, может быть, Вас это не интересует? Может быть, Вы еще ничему не научились за последние пятнадцать лет?
Произнося эту речь, построенную по всем правилам ораторского искусства, Шевченко распалялся все больше и больше. Его лицо покраснело, он делал руками широкие жесты. Доказав свою правоту, объяснив политику партии старому вредителю и иностранному специалисту и, таким образом, сложив с себя само собой разумеющиеся в этой ситуации политические обязательства, он взял одну из сигарет мистера Гарриса, придвинул табуретку поближе к столу и стал просматривать список материалов, сделанный американцем. Сомневаться не приходилось: никакое количество пролетарского энтузиазма, никакие речи не могли заменить полуторадюймовые заклепки. Шевченко взялся за телефон. Он позвонил начальнику склада, потом начальнику отдела снабжения всего комбината и, наконец, своему личному другу, работавшему на прокатном стане. Он разговаривал спокойно, по-дружески. Было упомянуто о том, что завтра вечером можно слегка выпить. Затем вскользь был задан вопрос о полуторадюймовых заклепках. Когда Шевченко повесил трубку, он проворчал:
– Я думаю, что заклепки мы получим.
Все четыре человека, весьма разношерстная компания: инженер из Кливленда, специалист-заключенный, красный директор и молодой, неопытный советский инженер – сели за стол, чтобы обсудить остальные пункты из списка мистера Гарриса.
Глава V
В одиннадцать часов раздался гудок, и рабочие спустились с балочных ферм, навесов и трубопроводов, чтобы пообедать. Я с завистью рассматривал сварной шов, сделанный Поповым на отводной трубе. Это был один из лучших швов, которые я когда-либо видел. Попов был классным сварщиком строительной стали – такой же хороший или даже лучше, чем любой из сварщиков, у которых я учился на заводе компании «Дженерал электрик» в Шенектади.
Попов постучал по перекладинам стальной лестницы, чтобы размять затекшие и замерзшие руки, а потом мы пошли вниз. Наши лица были ярко-красными от холодного ветра. Спустившись на землю, мы присоединились к Шабкову и группе монтажников, которые перед этим поднимали и устанавливали компенсатор газопровода при помощи ручного подъемника, и все вместе отправились в столовую.
И Шабков, и Попов были сравнительно хорошо одеты. Их кожаные рукавицы – хотя и прожженные в нескольких местах – были еще довольно приличными. На них были длинные овчинные тулупы на шерстяной подкладке и доходившие им до колен валенки, кожаные шапки с меховой опушкой и шерстяные шарфы. Одежда двух монтажников, работавших на земле, была гораздо хуже. Один из них носил поношенные кожаные ботинки вместо валенок, а любой, кто побывал в странах с холодным климатом, знает, какая это пытка, когда на ногах у тебя кожаная обувь. У другого были валенки, подошвы у которых отваливались. Он подвязывал их кусками проволоки, но «портянки», – иными словами тряпки, которыми он обмотал ноги вместо носков, высовывались наружу в двух местах. Их тулупы были уже сильно поношенными и прожженными, а рукавицы на ладонях практически совсем протерлись. Это были молодые люди, завербованные на эту работу из деревни, еще не освоившие как следует профессию монтажников стальных конструкций, и поэтому они получили только обноски вместо хорошей одежды. Шабков похлопал одного из них по спине.
– Ну, Гришка, хочешь сегодня после обеда подняться наверх и попробовать поработать на высоте? Если голова закружится, то можешь спуститься вниз. Мише нужен человек, чтобы выравнивать и придерживать в одном положении фланец трубы, пока он будет ее сваривать.
Гришка выпятил от гордости грудь колесом. Он уже давно ждал, когда ему предоставится такая возможность.
– Да ты что – голова закружится?! Конечно, я пойду. Только, послушай, а как насчет валенок? Там наверху холодно.
– Знаю, – ответил Шабков. – Я говорил про тебя мастеру и поговорю с ним еще раз. Но если на складе вообще нет валенок, то что я могу сделать?
– Но нам же должны их выдавать, – сказал молодой монтажник и крепко выругался. – Это есть в коллективном договоре. Я сам читал.
Никто ему не ответил. Каждый либо сам читал коллективный договор, либо слышал, как другие читали его вслух, но, как сказал Шабков, если вообще нет валенок, то что можно сделать? Другой монтажник промолчал. Он немного побаивался, что бригадир предложит и ему поработать на высоте. Сейчас ему больше хотелось оставаться на земле. Он уже привык к лестницам и коротким стремянкам, но карабкаться на шестидесятифутовую стальную колонну, чтобы работать на трубе, установленной на самом верху, ходить по этим раскачивающимся деревянным мосткам – нет, ни за что! Гораздо лучше находиться на земле и крутить рукоятку ручного подъемника, даже если иметь только третью категорию и получать сто двадцать рублей в месяц, в то время как монтажникам, работающим на высоте, обычно давали четвертую категорию, и они зарабатывали до двухсот рублей.
Мы пересекли несколько железнодорожных путей, прошли мимо доменной печи № 2, которая уже работала, перелезли через груды конструкционной строительной стали, через незаконченные фундаменты, горы земли и насыпи и, наконец, подошли к низкому, длинному деревянному зданию, куда со всех сторон стекались рабочие. Над дверью была надпись: «Столовая № 30».
– Сколько у тебя карточек? – тихо спросил Попов у Шабкова. – А, ну да, ты же «особый» (он имел в виду «кулак, лишенный гражданских прав», «раскулаченный») – у тебя только одна.
Шабков усмехнулся. У него было две карточки. Мастер Иванов дал ему еще одну по той простой причине, что, по его мнению, лишний обед, вложенный в Шабкова, давал максимальный процент прироста капитала в единицах производительности труда.
Они вошли в столовую вместе. Сами рабочие почти не делали никакого различия между «особыми» и всеми остальными. Их отцы или же они сами раньше были кулаками, но теперь они все вместе делают одно общее дело, живут так же, как и все, и в то же время «особые» очень часто работают лучше среднего уровня. Надо помнить, что они обычно были наиболее энергичными людьми в своей деревне, и потом, во времена нэпа[3 - Нэп – новая экономическая политика, 1923–1928 гг., создавшая условия для временной реставрации индивидуальной инициативы и мел-кого капитализма в промышленности, торговле и сельском хозяйстве. – Примеч. автора.], стали процветать. Шабкова все уважали. Он возглавлял бригаду из восемнадцати человек, из которых только двое были «особыми», и тем не менее он без труда поддерживал дисциплину в своей бригаде.
В столовой было полным-полно народа. За не покрытыми скатертью длинными деревянными столами сидели рабочие, и почти позади каждого сидящего и обедающего человека стоял еще один, ожидавший, когда освободится место. Здесь было много шума и сутолоки. Молодые официантки бегали по комнате, разнося огромные деревянные подносы, уставленные тарелками супа, и большие ломти хлеба. В столовой было холодно, и я видел, как от дыхания клубятся облачка пара. Однако здесь было намного теплее, чем на улице, и все расстегивали свои тулупы и завязывали на головах уши шапок-ушанок. В дверях дородный татарин проверял у входивших в столовую их карточки и выдавал каждому деревянную ложку.
Сами карточки были напечатаны на коричневой бумаге очень плохого качества и ничего интересного из себя не представляли. На каждой из них было напечатано «Столовая № 30», а по краям шли цифры от 1 до 31. Официантки отрывали клочок бумаги с соответствующей цифрой, прежде чем принести еду. Одна карточка давала ее владельцу право получать ежедневно один обед в течение месяца. Мы с Шабковым протолкались в дальний угол комнаты, нашли стол, где людям уже принесли еду, и встали за спинами двух обедавших каменщиков.
– Выглядит неплохо, – заметил Попов, принюхиваясь. – Вот если бы еще нам побольше хлеба давали. Двести граммов[4 - 1/2 фунта. – Примеч. автора.] – это маловато.
– Я знаю, что рядом, в столовой для инженеров, лают триста граммов, – сказал Шабков, вытирая свою ложку о подкладку тулупа. – Ты там когда-нибудь был?
– Да, один раз. – ответил Попов. – Коля одолжил мне свою карточку. Еда почти такая же, как и у нас, только не надо так долго ждать и народу поменьше. А суп, я думаю, тот же самый.
К нам подошли другие рабочие и встали в очередь, ожидая свободных мест, и еще до того, как мы сели за стол, за нашими спинами уже собрались другие люди, ожидавшие, когда мы закончим обедать.
– Я слышал, какой-то каменщик упал вчера, – сказал один из монтажников Попову.
– Да, что-то говорили, – ответил он. – Давно пора тресту обеспечения безопасности работ взяться за дело и заставить выполнять эти правила, которые они придумали.
Такие разговоры велись каждый день, но эта организация по обеспечению безопасности работ не могла предпринять никаких действенных мер в этом направлении, чтобы уменьшить количество несчастных случаев. Причин их было три: во-первых, недоставало опыта у рабочих, которые, как дети, не понимали, что такое опасность; во-вторых, не хватало строительных материалов, чтобы делать по всем правилам мостки и леса, поручни на лестницах и т. д.; и в-третьих, было мало электрических лампочек, из-за этого рабочим, находящимся на высоте, внутри и снаружи труб или на лесах, приходилось рано утром и поздно вечером работать в темноте. Во всех трех случаях организация обеспечения безопасности работ была бессильна что-либо сделать. Не хватало строительных материалов, а когда какое-то количество их доставляли, то они либо шли на другие нужды, а не на изготовление лесов и подмостий, либо исчезали в печках, обогревающих комнаты рабочих. Что касается электрических лампочек, то в декабре на большой подстанции что-то произошло и во все линии, снабжавшие электроэнергией осветительные приборы, пошло напряжение в триста восемьдесят вольт вместо двухсот двадцати. Все включенные в это время лампочки перегорели, а запасных не было.
Через полчаса после того, как мы вошли в столовую, мы уселись на только что освободившиеся места, положили на стол наши карточки и стали ждать, когда к нам подойдет официантка. Она была на полпути к нам, обслуживая другой стол и добродушно поругивая рабочих, пытавшихся получить два обеда по одной карточке, а иногда и ущипнуть ее сзади. Прошло еще десять минут, прежде чем она добралась до нашего, последнего, стола и стала отрывать талоны от наших карточек. Шабков и Попов, у каждого из которых было по две карточки, очень старались отвлечь внимание официантки, чтобы она не поняла, что карточек больше, чем людей за столом. Однако это им не удалось. Оторвав двенадцать талонов с номерами, она сосчитала всех и увидела, что за столом только десять человек. Положение спас Попов.
– А, ну да, – сказал он. – Это Петя и Гриша оставили свои карточки и пошли мыть руки. – Попов ухмыльнулся. Усмехнулась и официантка. Никто никогда не мыл руки зимой в столовой № 30. Но теперь у нее были свидетели на тот случай, правда, весьма маловероятный, если директор будет ее проверять. Она умчалась прочь, улыбаясь, и скоро вернулась, неся двенадцать больших кусков черного хлеба. Затем она принесла двенадцать тарелок горячего супа. Суп был неплохой. В нем было немного капусты, следы картошки и гречневой крупы, а иногда даже попадалась косточка. Главное – он был горячий. Рабочие ели его с удовольствием, некоторые для вкуса клали туда горчицу. Большинство из них съели свой кусок хлеба до того, как доели суп. Однако у Шабкова и Попова было по два куска хлеба (два куска по двести граммов каждый раз равнялись одному фунту черного хлеба), поэтому им его хватило, чтобы доесть суп до конца, и даже осталось немного для второго. На второе принесли суповые тарелки, наполненные картошкой, политой жидким соусом. Сверху лежал небольшой кусочек мяса. Поставив все это на наш стол, официантка пошла обслуживать сидящих за другим столом.
Попов и Шабков ели жадно, с большим аппетитом.
– Хороший обед, – сказал Шабков. – Вот если бы каждый день такой давали.
Попов ничего не ответил. Он только что-то проворчал.
Он был занят – надо было съесть две тарелки картошки с мясом.
– Я слышал, что Ломинадзе, новый первый секретарь партии, очень возмущается столовыми и настаивает на том, что мы должны иметь право заказывать столько хлеба, сколько захотим, и что на второе должен быть выбор, по крайней мере из трех блюд, – сказал сидевший рядом с Поповым рабочий толстощекой, закутанной в платок девушке, уплетавшей напротив него картошку. Девушка работала вместе с клепальщиками, нагревая для них заклепки.
– Я в это поверю, только когда сама увижу все собственными глазами, – ответила девушка с украинским акцентом. Она сидела за столом вместе с мужчинами, хотя в комнате было еще около двадцати или тридцати женщин. Большинство из них были одеты в такие же тулупы и валенки, что и мужчины, и их можно было отличить только по толстым платкам, в которые они были закутаны.
Как только мы кончили обедать, ожидавшие своей очереди рабочие тут же начали занимать освобождавшиеся места. Попов и Шабков встали из-за стола, слегка распустив пояса и сыто рыгая.
– Да, – сказал Попов. – Хороший обед.
Мы вернулись обратно на работу, когда деревянные часы на здании, где находились компрессоры, показывали двенадцать тридцать. На саму еду у нас ушло всего лишь пятнадцать – двадцать минут, но в общей сложности мы потеряли полтора часа рабочего времени. И снова причиной тому была плохая организация. Знал об этом и директор, знали и в профсоюзе, и в партийной организации. Но знать – одно, а совсем другое дело – исправить положение. Надо было накормить тысячи рабочих. Не хватало и столовых, и ложек, и столов, да и самой еды. Спустя три года количество продовольствия увеличилось, что дало возможность отменить карточную систему, улучшить питание и терять меньше времени; но в 1932 и 1933 годах ситуация была плохой, и, казалось, никто не в состоянии ничего сделать, чтобы решить эту проблему.
Глава VI
Профсоюзный руководитель приклеил кусок газетной бумаги на дверь сарайчика. На нем крупными буквами с ошибками было написано объявление: «Собрание – выборы нового председателя цехового комитета – в пять часов в красном уголке. Присутствие обязательно». Многие члены бригады видели это объявление, но их это ничуть не заинтересовало. Цеховой комитет мало что значил для большинства рабочих. Он организовывал и проводил плохо посещаемые собрания, на которых выступали работники профсоюза, говорившие о программе строительства Магнитогорска, втором пятилетием плане и международном положении. А еще, когда рабочие болели или получали травму, они относили бюллетени к председателю, чтобы он поставил на них свою подпись. Этим все и ограничивалось. Администрация значила для рабочих гораздо больше. Она нанимала на работу и увольняла, давала рабочим указания, распоряжения и приказы, платила им деньги. Партия тоже имела большое значение. Через партийную организацию можно было добиться комнаты, получить новую работу, подать жалобу или внести какие-либо предложения, имея некоторую уверенность, что на них обратят внимание и рассмотрят. А цеховой комитет не мог сделать ничего подобного, и выборы нового председателя не вызвали интереса у большинства монтажников и сварщиков, видевших это объявление. Таким образом, в пять часов в красном уголке стояли только прежний председатель, которого переводили на другую работу, и два члена цехового комитета; они курили, посматривая на дверь. Вошел один рабочий, за ним еще двое, наконец собрались пять человек, но больше никто не появился.
– Черт возьми, – сказал прежний председатель, нервный, прилизанный человек средних лет в дорогой черной котиковой шапке. – Я развесил это объявление повсюду. Не знаю, почему пришло так мало людей.
Высокий парень со шрамом на губе, стоявший неподалеку, пожал плечами. Это и был человек, присланный районным комитетом профсоюза на место старого председателя цехового комитета профсоюза строителей доменных печей. Да, такое начало не предвещает ничего хорошего, если на выборы приходит только пятеро. По этому поводу он заметил, обращаясь к своему коллеге, на смену которому прибыл:
– Кажется, Вы чертовски много занимались здесь общественной работой. Что же нам теперь делать? Я не могу быть избран на должность председателя организации из восьмисот рабочих собранием, на котором присутствует только пятеро. А Вам завтра надо переходить на новое место работы.
Новый председатель был огорчен этой формальной дилеммой. Однако другие отнюдь не были расстроены.
– Ерунда, – сказал один из членов цехового комитета. – Не расстраивайтесь. В конце концов эти выборы – простая формальность. Мы изберем Вас на следующем собрании, а тем временем Вы можете спокойно приступить к работе. Хотя, конечно, плохо, что мы не смогли собрать больше народа.
Причины, по которым рабочие не явились на собрание, были достаточно очевидны каждому, кто захотел бы в них разобраться. Во-первых, цеховой комитет был практически «мертвой» организацией, он почти не работал. Он не делал ничего, чтобы помочь рабочим защищаться от бюрократов и пылающих чрезмерным рвением чиновников и обеспечить выполнение законов о труде. Например, большинство квалифицированных сварщиков регулярно отрабатывали ежедневно по две смены, потому что сварщиков не хватало, а работу необходимо было выполнять. Это явно противоречило закону, но цеховой комитет совсем этим не занимался. Как могли они выступить против Шевченко и помешать ходу строительства, снимая сварщиков с рабочих мест и освобождая их от сверхурочной работы? Так было повсюду. Что же касалось самих выборов, то здесь дела также обстояли неважно. Теоретически предполагалось, что председателем цехового комитета должен быть один из рабочих этого цеха, которого выбирали бы его товарищи как самого способного и опытного, чтобы представлять интересы рабочих. На самом деле уже стало традицией, что районный комитет профсоюзов направляет человека, профессионального профсоюзного работника, специально обученного, чтобы представлять интересы рабочих; его вступление в должность обычно регистрировалось на «выборах». Практически выборы не имели никакого значения, так как был всего лишь один кандидат, и его присылали вышестоящие органы. Любая открытая критика рабочими такого положения вещей не дала бы никаких результатов.
Авторитет профессиональных союзов был низким. Позднее, в 1934–1935 годах, профсоюзы реорганизовали свою работу, вновь завоевали уважение и встретили поддержку со стороны некоторой части рабочих. Профсоюзы добились этого, строя дома отдыха, настаивая на соблюдении трудового законодательства даже в тех случаях, когда дело от этого временно могло пострадать; они распределяли билеты в театры, организовывали различные курсы и школы и посылали рабочих вместе с их женами и детьми в санатории.
Глава VII
Я ушел с собрания вместе с Поповым и другими сварщиками и направился в сторону дома.
– Ты сегодня сколько времени работал сверхурочно?
– Три часа, – ответил Попов. – Александр остался еще на одну смену. А я вчера отработал две смены и не получил хлеба. Сегодня я отказался.
Мы перешагивали через канавы, железнодорожные Рельсы и скатывались вниз по уступам. Было уже почти совсем темно и очень холодно. Нам надо было пройти около полумили, чтобы добраться до окраины города. Попов оглянулся на сварщика, шедшего позади него.
– Эй, да у тебя нос совсем белый! – крикнул он.
Сварщик выругался, снял рукавицу и, набрав пригоршню снега, начал энергично тереть свой нос. Остальные засмеялись.
– У Саши с носом всегда плохо – с тех пор, как он служил в армии на севере и там его наполовину отморозил, – сказал мне кто-то.
Уходя со строительной площадки, мы все собрали немного дров. Мы всегда по мере возможности подбирали остатки – кусочки дерева, которые для работы все равно не годились, но когда мы не могли найти остатков, то кололи планки, обшивные доски и шпалы – в общем все, что попадалось под руку. Чтобы в бараках было тепло, нам надо было топить, а у снабженческой организации не хватало угля.
Прежде чем выйти с территории предприятия, мы должны были миновать охранника, в чью обязанность входило следить за тем, чтобы не разворовывали стройматериалы. Это был старый партизан; он был вооружен винтовкой и мог выстрелить, поэтому нам приходилось идти окольным путем. По новому закону расхищение социалистической собственности считалось тяжким преступлением, за которое полагалась смертная казнь, и, хотя все уносили домой стройматериалы, могло случиться, что кому-то бы не повезло и он стал бы печальным примером. Мы видели силуэт старого охранника с винтовкой в огромном овчинном тулупе на фоне неба, но он нас не заметил.
Выйдя с территории завода, группа рабочих разделилась. У Гриши было с собой ведро. Он собрал у всех карточки на молоко и отправился за ним на молочную кухню. Каждому сварщику по закону ежедневно полагалось по пол-литра (пинте) молока. Шансы, что там будет молоко и ему удастся его получить, были невелики. Зимой снабжение молоком ухудшалось. Молоко привозили в замороженном виде кусками в мешках из соседнего совхоза. Однако попытаться получить его все же стоило. Поэтому каждый день сварщики кого-нибудь туда посылали, и иногда – один или два раза в неделю – посыльный возвращался домой с ведром, наполовину наполненным молоком. Два сварщика взяли у всех собранные дрова и отправились к баракам, в то время как остальные пошли в магазин купить хлеба и еще что-нибудь, что можно было там достать.
Кооператив строителей доменных печей находился в большом одноэтажном здании, почти не отапливаемом
очень грязном. Когда мы подошли к нему, то увидели, что там полным-полно рабочих и снаружи, от двери магазина выстроилась очередь.
– Странно, – сказал Попов, – Наверное, там продают что-нибудь особенное.
Мы подошли поближе и задали традиционный русский вопрос: «Что дают?»
– Только хлеб, – ответил один из рабочих, стоявших в очереди. – Утром хлеба не было. Его привезли только полчаса назад.
