скачать книгу бесплатно
Существуют грехи или (назовем их так, как называет их мир) дурные воспоминания, которые человек стремится забыть, запрятать в самые дальние тайники души, – однако, скрываясь там, они ожидают своего часа. Он может заставить память о них поблекнуть, может забросить их, как если бы их не существовало, и почти убедить себя, что их не было вовсе или, по крайней мере, что они были совсем иными. Но одно случайное слово внезапно пробудит их, и они явятся перед ним при самых неожиданных обстоятельствах, в видении или во сне, или в минуты, когда тимпан и арфа веселят его душу, или в безмятежной прохладе серебристо-ясного вечера, иль посреди полночного пира, когда он разгорячен вином. И это видение не обрушится на него во гневе, не причинит оскорбленья, не будет мстить ему, отторгая от живущих, нет, оно предстанет в одеянии горести, в саване прошлого, безмолвным и отчужденным укором.
Незнакомец все еще наблюдал, как на том лице, которое он видел перед собой, медленно исчезает притворное спокойствие, казалось, лишь в силу привычки или заученной позы сопровождавшее слова, озлобленная резкость которых обличала в говорящем болезненное пристрастие, flair[54 - Чутье (фр.).], к жестоким сторонам бытия. В памяти наблюдателя сама собою всплывала сцена, вызванная к жизни столь обыденным и простым словом, что, можно было подумать, те давние дни поистине пребывали там (в чем и убеждены некоторые) со всею осязательностью своих удовольствий. Майский погожий вечер, подстриженная лужайка, достопамятные купы сирени в Раунд-тауне, белые и лиловые соцветья, стройные и благоуханные зрители игры, с большим интересом следящие за шарами, что катятся медленно по зеленой траве или, столкнувшись, останавливаются друг подле друга, чутко вздрогнув и замерев. Поодаль у серого фонтана, чьи мерные струи задумчиво предаются орошению, виднеется еще одно благоухающее соцветие, сестрицы Флуи, Этти, Тайни и с ними темноволосая их подружка, что-то неуловимо останавливающее было тогда в ее позе, Мадонна с Вишнями, две изящные вишенки свешивались с ее ушка, и теплый нездешний тон ее кожи так утонченно подчеркивали прохладные рдеющие плоды. Мальчуган лет пяти или четырех в полушерстяном костюмчике (пора цветенья, но весело будет и с друзьями у очага, когда вскоре соберут и спрячут шары) стоит на кромке фонтана в кольце заботливых девичьих рук. Он слегка хмурится, в точности как сейчас этот юноша, слишком, пожалуй, сознательно наслаждаясь опасностью, однако чувствует необходимость время от времени поглядывать в сторону выходящей на цветник piazzetta[55 - Площадка (ит.).], где сидит и смотрит на него его мать, в веселом взгляде которой таится легкая тень отрешенности или упрека (alles Verg?ngliche[56 - Все преходящее (нем.).]).
Отметь это на будущее и запомни. Конец приходит внезапно. Войди в это преддверие рождения, где собрались просвещающиеся, и взгляни на их лица. Кажется, что в них нет ничего поспешного, ничего невоздержного. Скорее, чуткое спокойствие стражей, подобающее их служению в этом доме, бдение пастухов и ангелов вокруг яслей в Вифлееме Иудейском, в давние времена. Однако, подобно тому как перед ударом грома сгрудившиеся грозовые тучи, огрузнув от преизбытка влаги, громоздятся огромными разбухшими массами, оковывая небо и землю одним всеохватным оцепенением, нависая над иссохшими нивами и дремлющими быками и увядшею порослью кустов и трав, пока во мгновение ока вспышка молнии не расколет самое их нутро, и под громовые раскаты не изольются потоки вод, – именно так и не иначе, неистово и мгновенно преобразилось все, едва произнесено было слово.
К Берку! первым, с призывным кличем, выскакивает милорд Стивен, и весь тамошний сброд мчится следом, задира и грубиян, жулик и шарлатан, и Блум-педант по пятам, и все разом расхватывать шляпы, шпаги, трости, панамы, ножны, альпенштоки и что попадется. Горячая юность, кровь с молоком, голубая кровь. В коридоре ошеломленная сестра Каллан бессильна их удержать, равно как и улыбающийся хирург, спустившийся вниз с известием об успешном отделении последа, на добрый фунт, разве без миллиграмма. Двигай следом! ему команда. Дверь! Открыта? Ха-ха. Скопом наружу и бодрой рысцой в пробежку. К Берку, на угол Дензилл и Холлс, вот им куда. Диксон распекает их на чем свет, но вскоре, сдавшись и чертыхнувшись покрепче, двигает следом. Блум задержался возле сестры, желая передать поздравленье счастливой матери с новорожденным там, наверху. Главное – питание и покой. А у нее самой не изменился ли вид? Бденья в хоромах Хорна ясно читаются в этой меловой бледности. Кругом никого, и, решив отпустить шуточку на подходящую тему, он ей шепчет на ушко, уходя: Мадам, а когда же к вам прилетит аист?
Воздух снаружи насыщен дождевой влагой, небесною субстанцией жизни, поблескивающей на дублинских булыжниках под яркозвездным coelum[57 - Небо (лат.).]. Воздух Божий, воздух Отца всех и вся, воздух искрометный, всепроникающий, рождающий. Глубже вдыхай его. Видит небо, Теодор Пьюрфой, ты отлично управился, не оплошал! Клянусь, ты самый выдающийся производитель, без всякого исключения, во всей этой склочной, всевместительной, сверхзапутанной истории. Восхищенья достойно! Внутри у нее лежала Возможность, Богом данная и Богом оправленная в оправу известной формы, и ты ее оплодотворил из скромных своих мужеских средств. Держись же за нее! Служи! Трудись и дальше, работай как верный пес, и к дьяволу всех мальтузианцев и всю ученость. Еси многоотец, папочка им всем, Теодор. Гнешься под тяжким бременем, замученный счетами от мясника и слитками золота (чужого!) у себя в банке? Выше голову! За каждого новозачатого пожнешь ты хомер спелой пшеницы. Взгляни, руно твое увлажнилось. Надеюсь, нет зависти у тебя к Дерби Далмеру с его Джоан? Крикливый попугай да паршивая дворняга – вот все их потомство. Тьфу, вот что я скажу! Он просто мул, дохлый брюхоног без всякого запаса силенок, ломаный крейцер ему цена. От их соития никакого события! Нет и нет, я скажу! Иродово избиение младенцев, вот как это надо назвать. Скажите пожалуйста, овощи и бездетное сожительство! Давай ей бифштексы, сырые, красные, с кровью! Она ж превратилась в пандемониум всех недугов, у нее гланды, свинка, волдыри, чирьи, пролежни, бородавки, сенная лихорадка, дербиширский зоб, стригущий лишай, блуждающая почка, желчные камни, приступы печени, медвежья болезнь и вздутые вены. Конец панихидам и плачам и причитаниям и всей застарелой заупокойщине! Довольно, наслушался за двадцать лет. С тобой не так, как со многими, которые хотят, потом погодят, потом подумают и раздумают. Ты нашел свою Америку, свое дело жизни, ты покрывал ее яро, как американский бизон. Как там говорит Заратустра? Deine Kuh Tr?bsal melkest Du. Nun trinkest Du die s?sse Milch des Euters[58 - Ты доишь корову твою по имени Скорбь. Ныне пьешь ты сладкое молоко ее вымени (нем.).]. Взгляни! Вот оно льется в преизобилии для тебя. Пей, человек, сколько есть в этом вымени! Молоко матери, Пьюрфой, молоко роты человеческой, и молоко звездного пути, сверкающего сквозь тонкую пелену дождя, и молочко бешеной коровки, на которое кинутся в кабаке буйные питухи, и молоко безумия, и млеко и мед земли Ханаанския. Слишком туги сосцы коровы твоей? Пусть, но молоко ее теплое и сладкое и густое. Настоящий жирный bonnyclaber[59 - Пахта (ирл.).], не что-нибудь. Припади же к ней, старый патриарх! Испей! Per deam Partulam et Pertundam minc est bibendum![60 - Во имя богинь Партулы и Пертунды сейчас надлежит нам выпить! (лат.)]
Из хором Хорна хором дернули все дерябнуть, взявшись за руки, горланя на всю округу. По правилам, путников и поздней обслужат. Где нынче дрых? Тим Гнутая Кружка. Друг ситный. А есть у нас кто в кумпании окалошные? Где там чертовы костоправ и барахольщик? Звиняюсь, я почем знаю. Ура, вон он, Дикс! Жми-нагоняй, галантерея. А Панч где? Тих и ясен. Эва, глянь, из родилки пастор ползет под мухой! Benedicat vos omnipotens Deus, Pater et Filius[61 - Да благословит вас всемогущий Бог, Отец и Сын (лат.).]. Подайте, мистер. Молодцы с Дензилл-лейн. Тыща дьяволов! Вали с дороги. Абрам, шарахни-ка их с этой треклятой сцены. Изволите с нами, судырь? Не лезем не в свое тело. А Лу прям чок какой добрячок. Усе с аднаво теста. En avant, mes enfants![62 - Вперед, дети мои! (фр.).] Орудие номер один, пли! К Берку! Итак, прошли они пять парасангов. Конная пехота Слэттри. Где этот гнусный офигер? Стиви-пастор, толкни-ка нам Верую неверных! Не пойдет, Маллиган! Там, на корме! Полный вперед. Время поджимает. Скоро вышибать будут. Малли! Чего там с тобой? Ma m?re m’a mariеe[63 - Моя мама замуж выдала меня (фр.).]. Британские блаженства! Тррам тарарам парапапам. Хехейсу в книжицу. Выпустит издательство Дрын Друида. Переплетут две девы, бывшие в переплетах. Обложку телячьей кожи цвета мочи с прозеленью. Моднейший тон в современной живописи. Прекраснейшая из книг Ирландии на моем веку. Silentium![64 - Молчание! (лат.)] Совершаем бросок. Миирна! Задание: продвигаемся до ближайшего кабака и захватываем склады горючего. Арш! Трюх трюх трюх, мы все (равняйсь!) за пивом. Бутылка, бифштекс, бизнес, Библия, бульдоги, броненосцы, бардаки и богослужители. Иль взойдем на эшафот. Бифштекс с бутылкой перевесят Библию. Если за Ирландию родную. Перевешаем перевесивших. Чертобразие! Держать строй! Мы умрем. Богослужителю бочку вместо бутылки. Стоп! Ложись в дрейф. Как в регби. Все в свалку. Игроков не пинать. Аай, моя лапка! Ах, вы задеты? Три короба извинений!
Вопрос такой. Кто нам ставит по? Гордый владелец шиша с маслом. Объявляю банкротство. Продулся в пух. Миа ниодина сольди. К концу недели ни медяка. А вам? Напиток наших отцов для ?bermensch’a. To же самое. Пять пива «Басс номер первый». Вам, сэр? Имбирного безалкогольного. Держите меня, это чем извозчики лечатся. Масса калорий. Заводит свою тиктаку. Остановились навсегда в тот миг когда старик. Абсент для меня, ферштейн? Карамба! Лучше хлебни рассолу. Чево натикало? Мои золотые в закладе. Без десяти. Дьявольски признателен. Право, не за что. А у него травма груди была, Дикс? Знамо дело. Он у свому садику храпака ан тут ево шмелина и тяпни. Фатера возле Скорбящей. Охомутаный. А фрау видал его? Всеконешно видал. В дверь с трудом. Глянуть бы на нее в безбелье. Товар люкс. Хороша миляга здорова как фляга. Это вот да, не вашей тощей породы. Ах, закрой занавески, мой милый. Два Ардилона. Сюда то же самое. Гляди, скользко. Загремишь – вставай, не валяйся. Пять, семь, девять. Готов! Не парни у ней пара буферов закачаешься. С ей бы под ручку к койке и к бочке рому. Не увидав не поверишь. Твой шалый взгляд и облевастровую шею я как завижу сразу так и млею. Грязища – увязнуть. Сэр, а сэр! Картошка, это от рифматизмы? Ввы извините я что скажу ну только это есть чушь собачья. Для хой-полоев[65 - Hoi polloi – толпа, простонародье (греч.).]. Питаю опасение, вы полный лопух. Ну как, док? Вылез из своей Родляндии? Надеюсь, вашему толстомордию там окей? Как сквау с красножопыми крохами? Какая-нибудь еще опросталась? Стой, стрелять буду. Пароль. Держи хрен вдоль. Нам смерти белизна и алое рожденье. Привет. Не плюй себе на жилет. Депеша от комедьянта. Умыта у Мередита. Ах он исусистый яйцедавленый клопозаеденный езуит! Тетушка меня кропает папане его. Клинка. Бяка Стивен сбил с пути паиньку Малахию.
Урря! Налетай на мяч, молодой-ранний. Бражку по кругу. Эй, горец-пивоборец, вот оно, твое ячменное пойло. Да смердит твоя печка две тыщи лет и не переводится похлебка на ней! Я ставлю. Мерси. Наше здоровье. Ты куда? Положение вне игры. Не лей на мои шикарные шкары. Которые там, перекиньте перцу. Держи. Нам ефта пряность повысит пьяность. Вдомек? Пронзительное молчание. Всяк молодчик к своей марушке. Венера Пандемос. Les petites femmes[66 - Маленькие женщины (фр.).]. Отчаянная девчоночка из Маллингара. Шепни ей нащет нее интиресуюца. Сэру нежно обнял он. На дороге в Малахайд. Я? Пускай от нее что пленила меня осталось лишь имя одно. А ты хрена ли ждал за девять пенсов? Мачри макрускин[67 - Мое сердце, моя кружка (ирл.).]. Плясики на матрасике с охочей Молль. Гребля всем хором. Класс!
За мздой, х’зяин? Как пить дать. Об заклад на твои колеса. Шары выкатил чо финаги ему не сыпем. Кумекаешь? Вон у тово бабок адлиб[68 - Сколько угодно (лат.).]. Токато-ка зырю маа у ево три червоных грит все ево. Нас кто всех свиснул ты или кто? И чешись паря. На кон капусту. Два рваных с круглым. Гли не слиняй шустрить поднатыкался у лягушатников. Мы тут сам сусам. Наса мальсика заглустила. Зырю под нас ушлая чернота подваливает. А ты жох парняга. И вот мы под хмельком. Так славно под хмельком. Орезервуар, мусью. Балшой писиба.
Пра-слово. Слышь что талдычу? В пивнуху-потаюху. Там залейся. Ушвоил, шудырь. Бэнтам, два дня без капли. Он клялся пить одно бордо. Хряй к ляду! Гли сюда, ну. В бога, чтоб я подох. Надрался и накололся. До того бухой ни бумбум. И с ним темный хмырь хромой. Во, это ж надо так! А он оперу любит? Роза Кастилии. Рожа-костыль. Полиция! Подать Н
О, джентльмену дурно. Гли, а у Бэнтама цветочки. Братья родные, пошел драть глотку. О коллин бон. Ах коллин бон. Эй, ты, замри! Кто там, засуньте ему сапог в хлебало. Ставил на победителя, пока я ему не дал верняка. Дьявол бы оторвал башку Стивену Хэнду, он ведь меня навел на эту вшивую клячу. Словил огольца-разносчика, у того депеша в околоток от босса бассовой всей конюшни. В лапу медяк, и по сэру Грэхэму. Кобылка в лучшей форме. Всех уделает за глаза. А депеша параша. Вот те истинный крест. Уголовно наказуемо? Я так считаю, да. Думать нечего. Кутузка без разговору, если законники копанут. Мэдден ставил на Мэддена, после рвал и мэддал. О похотение, нам прибежище и сила наша. Отчаливаю. Чо, поспешаешь? К мамочке. Ах, постойте. Вы должны прикрыть мою краску стыда. Если он меня выследил, все погибло. Бэнтам, по домам, старина. Адье, мовье[69 - Искаж. Adieux, mon vieux – прощай, старина (фр.).]. Не забывай свои лютики. Зазнайся-ка. Ну кто тебя навел на того жеребчика. Между нами. Как на духу. И Старого Хрена, ея супруга. Ну расколись, Лео, друг ситный. На честность, а? Провалиться, если я кому. Ты же самый наш закадычный пузатый святой отец. Так какого ж ты рожна запираешься? Уу, пархатый, устроим тебе мацу. И во имя хрена Господа нашего, аминь.
Вносишь предложение? Стиви, малыш, ну ты у нас клад. Есть тут еще чертово зелье? Не позволит ли наш благородственный великолепственный целовальник одному целомудреннику, сущему в полной отощалости и эпохальной ультрафеноменальной охочести до сивухи, завершить одно роскошественное клевое возлияние? Фу, вспотел. Хозяин, дай вина скорей, стакан полней, стакан полней, Стабу Стабелла! Слышь, нам бы по наперсточку, на предмет дегустации. Повторить. Давай, Бонифаций! Абсент всей компании. Nos omnes biberimus viridum toxicum, diabolus capiat posteriora nostra[70 - Мы все будем пить зеленый яд, а последки наши пойдут дьяволу (лат.).]. Джентльмены, мы закрываем. Как? Амброзии для барина Блума. Ну-ка, кто может сказать превысокопревосходительство? Блу? Который рекламки клянчит? Папуля фотодевчонки, вот это номер. Трушище, трусим отсель. Смываемся. Bonsoir la compagnie[71 - Добрый вечер компании (фр.).]. И от козней врага злого, сифилиса. А куда ж это Бык со слюнтяйчиком? Слиняли? Совершили побег. Ладно, каждому своя дорога. Шах и мат. Король против ладьи. Добрый Христиани памагити йунаши, укаторава друк атапрал ключат хижыны найти угал кде йэму прикланить свайу увеньчану голаву в 7 горади. Никак я закосел, ну потеха. Порви мне шкары паршивый пес, когда у нас это не самая разухабистая раздухаристая распопойка. Итак, о трактирщик, парочку бисквитов для этого детки. В кровь и в душу, как, нету? И ни на жуб жырку? И низринь его сифилиса во ад и вкупе с ним все разрешенные к продаже спиртные напитки. Время, джентльмены! Кои рыщут по свету. За всех присутствующих. A la v?tre![72 - За ваше! (фр.).]
Умора, братцы, а ктой-то этот выпердыш в макинтоше? Пыльный Родси. Из какой помойки он шмотье вытащил? Мать родная! А чем это он разжился? Юбилейный барашек. Ха, глянь-ка, Боврил. Ну сердяга дошел. Знакомы ль вам те рваные носки? Никак голодраный гриб из Ричмонда? Об заклад, он! Он думал, у него хер свинцовый. Может симулировал. Мы его звали Бартл-Хлебожор. Прежде, о сэры, это был почтеннейший обыватель. Оборванец бедный жил, он сиротку полюбил. Но она от него сбежала. Перед вами несчастный покинутый. Макинтош, скитающийся в диких каньонах. Тяпнул и двигай. Прикрывают. Где легавые дело крант. Чего? Видал его сегодня на прогебении? Что, кореш какой дал дуба? Аяяй, воспомил! А мал-мала, горе-то! Ты не трави мине душу, Польди керя! Ужь мы исхлюпалися в слезах думали утопнем кады глим прут друга Падни в чорном мешке. Изо всей черноты Масса Пат была самая лутше. О да, я отроду не встречал подобных ему. Tiens, tiens[73 - Что же, что же (фр.).], но все это грустно, дружище, грустно. Да не заливай, газанул на подъеме один к девяти. Авто на подвижных осях это лапша. Два против одного, Енаци ему утрет нос как младенцу. Япошки? Навесной огонь, inyah![74 - Верно! (ирл.)] Потопили, в спецвыпусках было. Тем, грит, для него хуже, а не для русских. Время вышло. Их одиннадцать было. Двигайте, двигайте. Клячи косые, шевелись! Доброй. Доброй. Да сохранит твою душу Всевышний Аллах в эту ночь.
Постой-ка! Мы славно под хмельком. А ну скажи: полиция с палицей налицо. Налиция полицо. Остерегись, орлы, он тут блюет. Бунт в брюшной волости. Оппа. Доброй. Мона, моя верная любовь. Оп. Мона, ты одна моя любовь. Пам.
Слышите? Прикрой-ка свою коробочку. Бамм! Бамм! Огни. Вон она мчит. Пожарная! Поворачивай оглобли. Через Меррион-сквер. Срежем. Бамм! Понеслись? А вы не? Галопом, рванули, кто скорей. Баамм!
Линч! Ну? Швартуйся ко мне. Сюда в сторону Дензилл-лейн. Пересадка на Веселые Дома. Она сказала, мы вдвоем бардак хорошенький найдем, там есть оторва Мэри. Я чо, я с милой душой. Laetabuntur in cubilibus suis[75 - Возрадуются на ложах своих (лат.).]. Где ты там? Шепни-ка мне, кто он, черт побери, этот чудик в черном? Тсс! Согрешил против света и близок сейчас уже день, когда он явится судить мир огнем. Бамм! Ut implerentur scripturae[76 - Дабы сбылись писания (лат.).]. Выдай-ка тот стишок, помнишь, И сказал тут медик Дик своему коллеге Дэви. В бога яйца, а это еще что за экскремент, этот англичанишка-проповедник на Меррион-холл? Илия грядет! Омытый в Крови Агнца. Приидите все твари винососущие, пивоналитые, джиножаждущие! Приидите псиноухающие, быковыйные, жуколобые, мухомозглые, свинорылые, лисьеглазые, шулера, балаболки и людской сор! Приидите, подлецы отборные из отборных! Это я, Александр Дж. Христос Дауи, что приволок ко спасению колоссальную часть нашей планеты от Сан-Франциско до Владивостока. Бог это вам не балаган, где насулят с три короба и покажут шиш. Я вам заявляю, что Бог это самый потрясающий бизнес и все по-честному. Он есть самая сверхвеличайшая хреновина, вбейте это себе покрепче. И как один прокричим: спасение во Царе Исусе. Рано тебе надо подняться, грешник, ох как рано, если думаешь обмишулить Всемогущего. Баам! Да уж куда там. Для тебя, дружище, припасена у него в заднем кармане штанов такая микстурка от кашля, которая живо подействует. Бери скорей да попробуй.
15
Вход в Ночной Город со стороны Мэббот-стрит. Поодаль трамвайное кольцо, скелеты рельсов прямо на немощеной земле, красные и зеленые блуждающие огоньки, знаки опасности. Закопченные лачуги с разинутыми дверями. Редкие фонари, слабая радужная игра на их стеклах. Стоит ледяная гондола Рабайотти, вокруг нее чахлые людишки обоего пола. Расхватывают вафли, в которых зажаты куски медного и свекольного снега. Начинают их сосать, медленно расползаются. Дети. Гондолы лебединое увенчанье, вздымаясь, пронзает тьму, блестит белым и голубым в луче маяка. Посвисты зовут, откликаются.
Зов. Постой, сладенький, я к тебе.
Отклик. На задах, за конюшней.
Пучеглазый глухонемой идиот, пуская слюни обвислым ртом, дергается, трясется в трясучке. Вокруг хороводом дети, он в кольце их ручонок.
Дети. Kithogue![77 - Левша! (ирл.)] Привет!
Идиот (поднимает трясущуюся левую руку, гугнит). Фхыхэ!
Дети. Где-где светит свет?
Идиот (брызжа слюной). Фхыпхыхо.
Они отпускают его. Дергаясь, он уходит. На веревке, протянутой между оградами, качается карлица и считает вслух. Смутная фигура раскинулась у помойки, заслонившись рукой и шапкой; она храпит, ворочается, мычит, скрежещет зубами и храпит дальше. Пигмей, роющийся на свалке, взойдя на ступеньку, приседает, чтобы взвалить на плечи мешок с тряпьем и костями. Возле него карга с чадящей масляной лампой заталкивает еще одну бутылку ему в мешок. Он забирает добычу, криво нахлобучивает фуражку, молча отчаливает. Карга тащится к себе в логово, мотая лампой. Рахитик, сидящий на крыльце, скрючась, с бумажным мячиком на резинке, ползет за ней боком, толчками, цепляется за подол, встает на ноги. Пьяный фабричный, качаясь, обеими руками хватается за ограду. На углу маячат двое рослых патрульных в дождевиках, руки на чехлах дубинок. Где-то разбивается тарелка; визжит баба; скулит детеныш. Мужская ругань громыхает, стихает, молкнет. Тени скользят, крадутся, выглядывают из нор. В лачуге, при свечке, воткнутой в пустую бутылку, девка вычесывает золотушному детенышу перхоть из головы. Из переулка голос Сисси Кэффри, пронзительный, еще молодой.
Сисси Кэффри.
В подарочек Молли
За лихость в застолье
Дам ножку гуся,
Эх, ножку гуся.
Рядовой Карр и рядовой Комптон, с тросточками под мышкой, бредут, спотыкаясь, затем разом поворачиваются и, как по команде, издают залп, подражая испусканию газов. Из переулка мужской смех. Дюжая мужебаба с бранью на них.
Мужебаба. Чума на вас, распердяи. Девке с Кавана силов да укрепы.
Сисси Кэффри. Везет мне. Каван, Кутхилл, Белторбет. (Поет.)
В подарочек Нелли
За резвость в постели
Дам ножку гуся,
Эх, ножку гуся.
Рядовой Карр и рядовой Комптон оборачиваются, отругиваясь, мундиры их в тусклом фонарном свете ярко-кровавы, белобрысые стриженые башки в черных гнездах фуражек. Стивен Дедал и Линч пробираются сквозь толпу поблизости от красномундирных.
Рядовой Комптон (тыкает пальцем). Дорогу пастору.
Рядовой Карр (оборачиваясь, окликает). Эй-эй, пастор!
Сисси Кэффри (голос ее забирает выше).
Она сразу клюнет
И кой-куда сунет
Эх, ножку гуся.
Стивен, помахивая ясеневой тросточкой, зажатой в левой руке, ликующе распевает входной псалом из пасхальной службы. Линч, в жокейском картузике, надвинутом низко на лоб, сопровождает его с насмешливо-недовольной миной.
Стивен. Vidi aquam egredientem de templo a latere dextro. Alleluia[78 - И узрел я поток, из храма истекающий с правой стороны. Аллилуйя (лат.).].
Из двери высовываются голодные обломанные клыки старой сводни.
Сводня (сиплым шепотом). Тсс! Поди сюда, что скажу. Тут целочка есть. Только тсс!
Стивен (altius aliquantulum). Et omnes ad quos pervenit aqua ista[79 - (Несколько громче). И все до кого достиг тот поток (лат.).].
Сводня (ядовито сплевывает им вслед). Коновалы из Тринити. Трубы фаллопиевы. В штанах ни пенса, один хрен.
Эди Бордмен сидит рядом с Бертой Сапл, засопев, смахивает шалью под носом.
Эди Бордмен (язвительно). И, значит, эта мне говорит: а я тебя видела на Фейтфул-плейс с твоим ухажером, с этим подлизой в шляпе фасона пошли-в-постельку. А я ей на это, да неужто? Уж чья б корова мычала. Меня еще покамест не накрывали с женатым шотландцем в бардаке. Вот так вот я ей. Ну, штучка! Притом вдобавок постукивает. Упрямства как у осла! А еще было, гуляла сразу с двумя, с Килбрайдом, он механик, и с Олифантом, с капралом.
Стивен (triumphaliter). Salvi facti sunt[80 - (Торжествующе). Были спасены (лат.).].
Размахивая ясеневой тросточкой, он колеблет фонарный луч, раскалывает свет над миром. Бело-рыжий спаниель подкрадывается сзади к нему, рычит. Линч отпускает ему пинка.
Линч. Ну и что?
Стивен (оглядываясь). А то, что именно жест, а не музыка, не запахи, стал бы универсальным языком, тем даром языков, что сделает зримым не обыденный смысл, а первую энтелехию, структурный ритм.
Линч. Порнософическая филотеология. Метафизика на Мекленбург-стрит!
Стивен. Шекспир был под башмаком у строптивой, Сократа заклевала его мегера. Даже премудрый Стагирит, и того некая прелестница зацапала, взнуздала и оседлала.
Линч. Эва!
Стивен. Как бы там ни было, кто желает два жеста, изображающие ломоть и кувшин? Вот движение, что изображает ломоть и кувшин хлеба и вина у Омара. Подержи тросточку.
Линч. Да провались эта рыжая палка. Скажи лучше, куда мы идем?
Стивен. К Джорджине Джонсон, к la belle dame sans merci[81 - Дама прекрасная и безжалостная (фр.).], ad deam qui laetificat iuventutem meam[82 - К богине, который веселит юность мою (лат.).], о похотливый линкс[83 - Lynx – рысь (лат.).].
Насильно сует ему трость и медленно, запрокидывая назад голову, вытягивает и разводит руки, пока они не раскинулись на полную ширь, ладони вниз в пересекающихся плоскостях, пальцы слегка раздвинуты, левая рука выше.
Линч. Ну и какая тут кувшин хлеба? Хотя все одно. Что это, что вон таможню. Изображай, изображай. Возьми костыль свой и ходи.
Они идут дальше. Томми Кэффри на четвереньках подбегает к фонарному столбу, обхватывает его и карабкается наверх маленькими рывками. С верхней перекладины соскальзывает вниз. Столб обхватывает Джеки Кэффри, собираясь влезать. С другой стороны к фонарю приваливается фабричный. Близнецы ныряют во тьму. Фабричный, шатаясь, зажав одну ноздрю пальцем, извергает из другой мощную соплю. Потом он взваливает столб на плечо и тяжко прет сквозь толпу со своим пылающим факелом.
От реки медленно подползают змейки тумана. Зловонные испарения поднимаются от луж, от выгребных ям, от сточных канав, от свалок и от помоек. Зарево брезжит где-то на юге от устья реки. Фабричный прет, прорезая толпу, правя к трамвайному кругу, пьяно шатаясь. С дальней стороны, из-под железнодорожного моста появляется Блум, красный, запыхавшийся, рассовывая по карманам хлеб и шоколад. В витрине парикмахерской Гиллена он видит сборный портрет храбреца Нельсона. Вогнутое зеркало сбоку являет ему любвенесчастного забропокинутого угугугрюмого Буфлуффума. Важный Тладстон глядит на него в упор – на Блума каков он есть. Он следует мимо, сраженный было взглядом грозного Веллингтона, но в выпуклом зеркале ухмылка уже вновь оживляет поросячьи глазки и жирные щечки Польдика-толстомордика. У дверей Антонио Рабайотти Блум останавливается, блестя каплями пота под яркой дуговой лампой. Исчезает. Через миг опять появляется, спешит дальше.
Блум. Рыба с картошкой. Не то. Ага!
Исчезает к Олхаузену, торговцу свининой, под опускающуюся дверную завесу. Вскоре выныривает из-под нее, пыхтящий Польди, блудный Блумуфф. Держит в каждой руке по свертку, в одном – еще теплая свиная ножка, в другом – холодная ножка баранья, посыпанные немолотым перцем. Стоит, отдуваясь. Наклоняется вбок, прижимает к боку сверток, кряхтит.
Блум. Ох, аж в боку колет. И что я как угорелый?
Как следует отдышавшись, медленно движется к освещенным путям. Снова блеснуло зарево.
Блум. Это что еще? Вспышки какие-то. Прожектор?
Остановился возле Кормака, вглядываясь.
Блум. То ли Aurora borealis[84 - Северное сияние (лат.).], то ли сталь плавят? Ах да, пожарная ехала. Ну и ладно, на юге. Ничего полыхает. А вдруг его дом. В районе Беггарс-буш. Нам не грозит. (Бодро мурлычет.) Лондон, Лондон весь горит, на пожар бегите! (Видит в конце Толбот-стрит фабричного, прущего сквозь толпу.) Этак я его упущу. Бежим. Быстро. Лучше тут перейду.
Бросается через улицу. Крики мальчишек.
Мальчишки. Эй, мистер, глаза дома забыл?
Два велосипедиста проносятся вплотную к нему, бумажные фонарики их покачиваются, звонки трезвонят.
Звонки. Стой-той-той!
Блум (застывает, пораженный внезапной болью). Ох!
Оглядевшись по сторонам, резко кидается вперед. В сгущающемся тумане к нему коварно подкрадывается дракон пескоразбрасыватель, он едет на малой скорости, во лбу мигает большая красная фара, с шипеньем и треском искрит дуга. Вожатый жмет на педаль сигнального гонга.
Гонг. Динь Дон Трень Брень Блям Блюм.
Яростно взвизгнули тормоза. Блум, подняв руку в белой полисменской перчатке, торопится унести с рельсов ноги, которые внезапно не слушаются его. Вожатый, едва не налетев на свою баранку курносым носом, окруженный проводами и рычагами, проезжая, орет.
Вожатый. Ты, полные штаны, ты что тут трюки выкидываешь?
Блум (выбравшись на обочину, опять останавливается. Свиноногой рукой утирает грязь со щеки). Нет прохода. На волосок, зато колотье прошло. Надо бы снова взяться за упражнения по Сэндоу. Стойку на руках. И оформить страховку от несчастного случая на улице. У Провиденшел. (Ощупывает брючный карман.) Талисман бедной мамы. Каблук легко может в рельсах застрять, шнурки – в колесе запутаться. Уже мне однажды черный ворон ободрал башмак колесом. У Леонард на углу. Третий раз везучий. Полные штаны. Наглец. Стоит пожаловаться. У них плохие нервы от напряжения. Может, тот самый, что утром загородил мне ту модницу. Тот же тип красоты. Но ловко сообразил. Ноги-то у меня заплетались. Зерно истины в каждой шутке. Та жуткая канава на Лэд-лейн. Что-нибудь я вредное съел. Считается, к невезению. Почему бы? Наверно, мясо плохое. Знак зверя. (На мгновение закрывает глаза.) Что-то голова кружится. Ежемесячная мигрень или другое подействовало. Туман в мозгу. Какая усталость. Просто не могу больше. Ой!
Зловещая фигура стоит у магазина О’Бейрна, прислонясь к стенке и скрестив ноги, лицо незнакомое, меченное темною ртутью. Из-под широкополого сомбреро смотрит на него взглядом, не обещающим ничего хорошего.
Блум. Buenas noches, se?orita Blanca, que calle es esta?[85 - Добрый вечер, сеньорита Бланка, как называется эта улица? (исп.)]
Фигура (делает знак рукой и произносит бесстрастно). Пароль. Срод Мэббот.
Блум. Ага. Мерси. Эсперанто. Slan leath. (В сторону.) Шпион Гэльской лиги, тот шут гороховый подослал.
Идет дальше. Путь преграждает тряпичник с мешком за плечами. Блум берет влево, мешконосец влево.
Блум. Позвольте.
Сторонится от него, огибает боком, минует и идет дальше.
Блум. Держись правей, правей, правей. Если в Степсайде Турклуб поставил дорожный указатель, благодаря кому такое доброе дело? Только благодаря мне, тому, кто там заблудился, а после выступил на страницах «Ирландского велосипедиста» с заметкой «В дебрях Степсайда». Держись, держись, держись правей. Тряпичник в полночь стал смелей. Похоже, забор. Первое место, куда направляется убийца. Смыть свои грехи мира.
Джеки Кэффри, за которым гонится Томми Кэффри, со всего разбега налетает на Блума.
Блум. Ох!
Шатнувшись на слабых ногах, останавливается. Томми и Джеки испарились. Блум скотоногими руками охлопывает себя по загашнику с бумажником, по часовому кармашку, внутреннему карману, по прелестям греха и по мылокартофелине.
Блум. Берегись карманников. Старая воровская уловка. На ходу столкнется с тобой и срежет бумажник.
Вокруг рыщет приблудный пес, носом к земле, принюхиваясь. Смутная фигура чихает. Появляется бородатый согбенный человек, на нем долгополый кафтан сионских старейшин и серая ермолка с вишневыми кисточками. Роговые очки низко сползли на нос. Желтые потеки яда на бескровном лице.
Рудольф. И таки снова растранжирил полкроны. Два раза за один день. Но я говорил тебе: никогда не води компанию с пьяными гоим. Э? Тебе не сколотить никакие деньги.
Блум (стоит понуро, спрятав за спину свертки, ощущая спиной свиное тепло и бараний холод). Ja, ich weiss, papachi[86 - Да, папа, я знаю (идиш).].
Рудольф. Что же ты делаешь в таком месте? Или у тебя нет души? (Дрожащие когти ощупывают безмолвное лицо Блума.) Или ты не сын мой, не Леопольд, внук Леопольда? Или ты не милый мой сын Леопольд, что оставил дом отца своего и оставил бога своих праотцов Авраама и Иакова?
Блум (осторожно). Да, это так, папа. Мозенталь. Все, что осталось от него.
Рудольф (суров и мрачен). И таки однажды тебя привели домой пьяного как свинья и после траты все деньги. Хорошие деньги. Как ты зовешь их, эти юноши, что бегают?
Блум (узкоплечий юноша в голубом элегантном оксфордском костюме, жилете с белой отделкой, каштановой тирольской шляпе, при часах Уотербери чистопробного серебра на двойной цепочке «Принц Альберт» с печаткою и брелками. Одна сторона костюма покрыта засыхающей грязью). Кроссмены, папа. Это же единственный раз.
Рудольф. Единственный! По уши весь в грязи. Рука порезана. Столбняк. Они таки сделают тебе капут, Леопольдлебен. Ты должен быть осторожно с этими юноши.
