скачать книгу бесплатно
Когда ребята закончили с уборкой и разошлись, он направился в общежитие на поиски Ёнду. Комнаты воспитанниц располагались на третьем этаже. Миновав длинный коридор, ведущий из учебной части в жилой комплекс, он отыскал нужную комнату. Здесь жили шесть учениц седьмого, восьмого и девятого классов. В комнате стояли три двухэтажные кровати и огромный стол у окна. Ветер колыхал белые кружевные занавески на окне, за ним, далеко-далеко, раскинулась черная суглинистая отмель, напоминающая изогнутую спину гигантской рептилии. Было сравнительно чисто, и мебель не выглядела такой уж старой. Ему говорили, что этот интернат – образцово-показательное социальное учреждение для инвалидов, которое уже несколько лет подряд получает поощрения от городского отдела образования, и увиденное им в принципе не расходилось с этой оценкой. Не случись вчерашних странных событий, возможно, он даже настрочил бы восторженный отзыв, восхищаясь заботой местной администрации – мэрии и отдела образования – об этих детях.
Когда он вошел, четыре ученицы встали с мест. На их лицах было написано удивление. Лишь Юри осталась сидеть на кровати. В глазах этого ребенка с третьей степенью умственной отсталости, сжимающего в руках маленького плюшевого мишку, сквозил нескрываемый ужас.
– Где Ёнду? – спросил он на языке жестов.
Девочки хранили молчание. На их лицах скорее читалось не «не знаем», а «не можем сказать».
– Юри, ты же дружишь с Ёнду? Где она?
Юри сидела с опущенными глазами и гладила по голове своего плюшевого медведя. Казалось, еще немного – и ветхие, прогнившие нитки лопнут, выпустив наружу всю вату. Юри упорно избегала взгляда учителя.
Он вспомнил общеизвестную истину, что с помощью слов можно передать лишь десять процентов содержания. Недостаточно облечь сообщение в звуки, важны интонация, контекст, жесты и мимика – только так можно полностью передать смысл. Когда появились мессенджеры и они с женой осваивали виртуальное общение, иногда едва не доходило до ссор, ведь в киберпространстве невозможно полноценно передать все нюансы речи. Впрочем, это касалось не только общения в мессенджере. Он вдруг вспомнил свою дочь Сэми. К примеру, стоило ее отругать, пятилетняя дочка могла ответить: «Я тебя не люблю!», однако глаза и тело Сэми говорили другое. Его сердце расшифровывало эту фразу так: «Мне грустно, что я расстроила папу. Мне хочется радовать его. Я хочу быть любимой!» В случае с Сэми это было несложно, потому что он любил свою дочь и мгновенно мог распознать и воспринять невербальный смысл сказанного ею. Лицо Сэми вдруг отодвинулось на задний план: он вспомнил огонек, что на мгновение вспыхнул и погас в устремленных на него глазах Ёнду. Он снова заговорил, стараясь на своем никудышном языке жестов передать, что у него на душе:
– Я действительно волнуюсь за Ёнду.
Девочки переглянулись и обменялись едва заметными жестами. Если бы они общались на обычном языке, это можно было бы сравнить с перешептыванием, но для него их знаки оставались непостижимой головоломкой.
– Пожалуйста, скажите мне! Я правда хочу ей помочь. Я на все готов ради вас.
Ему и во сне не могло присниться, что он, учитель, будет говорить детям подобные вещи.
«Ты чего цирк устраиваешь? Опомнись, старик! Ты же там не в качестве сотрудника службы спасения 119!» – скорей всего, так бы отреагировал его бывший компаньон по бизнесу, который всячески отговаривал его от места преподавателя спецшколы в Муджине.
«Если вдуматься, кто кому может помочь в этой жизни? Ведь помощь в конечном счете означает лишь удовлетворение тщеславия того, кто эту помощь оказывает. Брось! Вот попросят тебя – тогда и поможешь!» – так он сам в свое время говорил приятелю, который хотел помочь попавшей в переделку Со Юджин.
«Да что с тобой? Пожалуйста, больше не заставляй меня так унижаться!» – услышал он голос жены. И славный Кан Инхо, не привыкший перечить жене, ответил самому себе: «Признайся честно. Ты приехал сюда совсем не для того, чтобы сделать свой добрый вклад в этот мир, как преподнес это Со Юджин. Ты здесь только ради денег. Спору нет, здорово творить добро и за это получать зарплату. Окей! Но не более того. Если, дожив до тридцати трех и потерпев за эти годы столько поражений, ты до сих пор ничему не научился, тебе самому следует присвоить третью степень умственной отсталости! А местная администрация назначит тебе базовую пенсию. Шутка. В общем, не перегибай палку, состряпай умеренно-обеспокоенное лицо, сделай вид, что ты не в курсе всего происходящего, а затем уноси отсюда ноги! Ты уже сделал все от тебя зависящее. В конце концов, ты не можешь принудить детей отвечать на твои вопросы. В любом случае ты приехал только вчера, так что не при делах. Хватит играть в детектива – подумаешь, герой!»
Ему захотелось по дороге домой заглянуть к Со Юджин, они пропустят по стаканчику, и, быть может, он ей скажет:
– И ты, и я – всего лишь крохотные винтики в этом необъятном мире. Даже если мы двое выйдем из игры, земля по-прежнему будет вертеться. Так что пойдем-ка лучше в караоке и споем песню навроде «Ничего не попишешь, ведь так все устроено…».
А потом, пьяные, они зашагают по улице, и он скажет Юджин, чтобы шла домой, а сам отправится на улицу красных фонарей в поисках той малолетней косенькой девицы. На счастье или на беду, она снова с хохотом вцепится в него: «А, это тот дяденька, что попахивает Сеулом!», и он, якобы не сумев побороть искушения, последует за ней. И тут выяснится, что Со Юджин не пошла домой, а следит за ним. Она возмутится: «Кан Инхо! Ты что, и вправду намерен так жить?» Он попробует оправдаться, мол, нет, не хочу, но что поделать? Ведь все так живут…
Он не заметил, как Юри встала с кровати. Внезапно она потянула его за край одежды, а у остальных четырех девочек в глазах загорелся страх, словно вспыхнувшие во мраке спички. И тогда он понял, что Юри, та самая Юри с третьей степенью умственной отсталости, увлекает его в самую гущу всего этого кошмара. C одной стороны, этого он добивался, а с другой – совершенно не желал.
25
С плюшевым мишкой под мышкой Юри шла по сумрачному коридору, опередив его на несколько шагов. Когда он ее догонял, она убегала вперед, а если отставал, оглядывалась и ждала, будто бы давая понять, чтобы держал дистанцию в три-четыре шага. По дороге им встретилась ватага мальчишек, направлявшихся в компьютерный класс. Они кивнули ему в знак приветствия. Окна общежития выходили на Г-образное крыло учебного корпуса: в учительской горел свет, мерцая в сизых сумерках. Черные громады деревьев раскачивались на ветру, разметав косматые ветки. Кан Инхо, словно под гипнозом, следовал за Юри.
Поразительно, но шаги Юри были практически не слышны. Маленьким невесомым ангелом она точно плыла по воздуху. В полумраке, прислушиваясь к звуку собственных шагов, Кан Инхо поднялся вслед за ней этажом выше. Юри свернула в темный коридор и остановилась, и до его ушей донеслось дребезжание стиральной машины. Из-под двери прачечной пробивался свет, и больше ни единого огонька в поле зрения. Убедившись, что он все понял, Юри повернула обратно. А когда ее темно-синий спортивный костюм исчез за углом, из прачечной раздался вопль.
Он открыл дверь. Это было довольно просторное помещение, где общежитские ребята сами стирали свою одежду. Он сначала не поверил своим глазам. Три рослые ученицы старших классов обступили огромную стиральную машинку, две из них держали Ёнду за плечи, а третья пыталась силком затолкать ее руку в крутящийся барабан. И хотя сработала функция отключения отжима при открытии дверки, барабан все еще довольно быстро вращался. Ёнду кричала.
– Вы что творите? – неожиданно для самого себя гаркнул Кан Инхо.
Оглянулся лишь один человек, которого он поначалу не заметил: Юн Чаэ. Ее раскосые глаза столкнулись с его взглядом. Поразило то, что в них читались одновременно гнев и затравленность.
Он бросился вперед, чтобы оттащить Ёнду, и старшеклассницы враз обернулись вместе со своей жертвой. Вырвав ее из их рук, Кан Инхо порывисто прижал Ёнду к груди. Неожиданно она оттолкнула его. Но затем, осознав, что учитель пришел сюда за ней, укрылась за его спиной. Дребезжание замедляющегося барабана резало уши.
– Вы что тут вытворяете над ребенком? – Испепеляющим взглядом он уставился на Юн Чаэ – единственную, кто мог его услышать. Особенно его разозлило то, что ей было двадцать пять, как он узнал из анкеты. Лица старшеклассниц в свете люминесцентных ламп приобрели зеленоватый оттенок.
– Проводим воспитательную работу! – медленно произнесла Юн Чаэ, делая паузы между словами, и его сердце, готовое выпрыгнуть из груди, немного поумерило свой бег.
Он обернулся к Ёнду, стоявшей за его спиной, и осмотрел ее руку, побитую крутящимся барабаном. На коже проступили багровые пятна. Слава богу, серьезных повреждений не было.
– Ты не поранилась? Все в порядке?
Ёнду никак не могла отдышаться и с лихорадочным блеском в глазах пристально вглядывалась в его лицо.
– Это же самая натуральная расправа! Как можно применять к ребенку такие меры? Вы разве не куратор общежития? В Республике Корея подобные методы к воспитательной работе никакого отношения не имеют! – проговорил Кан Инхо, стараясь подавить гнев.
– Ха! Я-то думала, у нас новый учитель, а тут, оказывается, адвокат объявился! – фыркнула Юн Чаэ и визгливо рассмеялась. Вслед за ней нерешительно захихикали обступившие ее девицы.
– Да неужели? А не желаете ли предстать перед судом? Вдруг я адвокат, прикинувшийся преподавателем на временную ставку?
В голове не укладывалось: сначала приходится терпеть оскорбления от директора, потом от зама, от коллеги-учителя, а теперь от этой двадцатипятилетней пигалицы. Его плечи вздыбились от вскипевшего в нем гнева. И тут, к его удивлению, с губ Юн Чаэ сошла улыбка.
– Общежитие – это жилая часть интерната «Чаэ», оно находится в ведении кураторов по внешкольному воспитанию. Вы не имеете права вмешиваться!
Она по-прежнему чеканила слова, но что-то в ней надломилось. Нет, она не капитулировала, разумно признав его авторитет. Она лишь отступила из опасения, что как мужчина он может прибегнуть к физической силе. Стиснув зубы, Кан Инхо смерил ее взглядом. Ему и в самом деле захотелось влепить ей хорошую затрещину, чтобы расквитаться за все унижения, которые довелось испытать здесь. Она, видимо, почувствовала его колебания. И он решил воспользоваться ее страхом, чтобы выйти победителем хотя бы в этой стычке. Придав жесткости взгляду, он резко бросил:
– Я забираю ребенка с собой. Потому как вы, хоть и зоветесь куратором по внешкольному воспитанию, на самом деле применили бандитские методы. И если вы хотя бы еще раз позволите себе подобный произвол к ученикам моего класса, вам точно не поздоровится!
Кан Инхо потянул Ёнду за руку. Ее негнущаяся, будто задеревеневшая ладонь, казалось, сопротивляется. По всему чувствовалось, что Ёнду некомфортно: зажатая в его руке ладонь беспрестанно дергалась. Выйдя в коридор, Кан Инхо на мгновение отпустил ее руку и на своем скудном языке жестов сказал:
– Не нарушай правила! Я хочу помочь тебе!
Он хотел сказать другое, но не знал, как показать это жестами, и потому просто выкрикнул:
– Ты должна уметь защитить себя! Прошу тебя, не давай себя в обиду!
Черные глаза Ёнду округлились. Он и сам себе стал противен: разве можно кричать на ребенка, которого и без того целый день отчитывали и буквально несколько минут назад подвергли истязаниям… Если бы он мог спокойно, по-доброму донести до нее, что у него на душе! Но как выразить все это на языке жестов? Он снова взял Ёнду за руку и повел по коридору. Сзади послышались шаги Юн Чаэ и старшеклассниц. Бывало ли в его жизни, чтобы он так обостренно воспринимал окружающие звуки? Он здесь и двух дней не пробыл, а уже на пределе сил.
– Черт, черт! Не слышать слов, не понимать слов… Черт бы все это подрал! – бормотал он себе под нос, сам того не замечая.
Похоже, Ёнду, руку которой он снова взял в свою ладонь, не отпускала тревога: ее пальцы не переставая двигались. С его губ сорвался вздох. Отказавшись от идеи высказаться на языке жестов, он сказал сам себе:
– Я с трудом получил это место. Приступил к работе, засунув всю свою гордость подальше. У меня тоже сейчас ситуация аховая, можешь ты это понять? И все же это не лезет ни в какие рамки! Так что, пожалуйста, доверься мне и не упрямься, а просто иди за мной, прошу тебя!
Ему было досадно, что Ёнду пытается высвободиться из его ладони, и еще крепче сжал ее беспокойные пальцы. И вдруг понял: ее пальцы выводят какие-то знаки. Словно на бумаге, Ёнду пыталась что-то написать на его ладони. За спиной слышался топот девичьих ног, и волосы на голове встали дыбом.
0 ? 0
Его кожа под пальцами Ёнду считывала код. Было неясно, то ли это цифры «010», то ли корейские буквы «?». Он закусил губу и сосредоточил все свое внимание на ладони. Почувствовав, как напряглась его рука, Ёнду стала медленно чертить пальцами знаки – раз за разом, снова и снова, пока он наконец не расшифровал ее послание: «010-9987-XXXX, телефон мамы, прошу встречи».
Прислушиваясь к шагам, по-прежнему раздававшимся следом, он взглянул на Ёнду. Она же на него не смотрела. Похоже, она по привычке пыталась отвлечь внимание преследователей. Ёнду еще раз вывела те же самые цифры и буквы. Он остановил ее проворные пальцы и, разжав руку, сам начертил на ее ладони: «ОК».
Лишь теперь из глаз Ёнду, упорно глядевшей прямо перед собой, закапали слезы.
Чтобы запомнить номер, начерченный Ёнду, он запретил себе говорить, думать и даже глубоко дышать. Ёнду была сообразительной девочкой. И тот факт, что этот сообразительный ребенок доверился ему (хотя, казалось бы, само собой разумеется, когда ученик доверяет своему учителю), несказанно обрадовал его.
Как часто, одурманенный алкоголем или табаком, отупевший от бессмысленности существования, он умудрялся забывать телефонные номера близких друзей, день рождения жены или годовщину их свадьбы и даже день рождения дочери! И теперь, отведя Ёнду в общежитие, он опрометью помчался по коридору, влетел в учительскую, едва не растянувшись на полу, схватил ручку и записал цифры на первом попавшемся клочке бумаги. Будь он помоложе, и не будь его мозги отравлены спиртным и табаком, и если бы порочность этого мира не наложила на него свою печать; будь его память по-прежнему цепкой – ведь сумел же он с лету запомнить домашний номер Мёнхи, – тогда, возможно, он бы притормозил и хотя бы немного подумал. Но он не позволил себе раздумывать. Оторвав уголок бумаги с номером телефона, он кинулся на стоянку и забрался в машину. Надо же, за столько времени он не выкурил ни одной сигареты!
Удостоверившись, что окна закрыты, Кан Инхо позвонил. Прошло довольно много времени, прежде чем ему ответил усталый голос женщины средних лет.
– Вы мама Ёнду? Я ее новый классный руководитель в интернате «Чаэ», Кан Инхо.
Так началась эта долгая история.
26
– Ох, учитель! Простите, что не вышла на связь первая. Послезавтра у мужа операция, мы сейчас в Сеуле, приехали в больницу… Простите, пожалуйста, – проговорила мама Ёнду виноватым тоном, обычным у добряков, которые чувствуют свою ответственность за все происходящее.
– А, вот оно что… Понятно. Говорите, операция послезавтра?
Пальцы Кан Инхо, нервно поглаживавшие руль, внезапно обессилели.
– Предполагают рак, но, чтобы поставить точный диагноз, надо произвести дополнительные исследования, поэтому пришлось закрыть лавку в Муджине… С этими заботами я совсем забегалась. У Ёнду ведь все хорошо?
– Да, с ней все в порядке. А у вас и вправду сейчас забот хватает.
– Простите, что оставила на вас дочь, а сама ничем не могу помочь. Ёнду в восемь лет оглохла, денег на лечение не было, на нас тогда столько всего навалилось, а государство и интернат оказали неоценимую помощь. Без единой воны взяли под свою опеку наших детей, еще и учат их! Нам только и остается, что благодарить безмерно. В позапрошлом году, когда муж был на ногах, двух поросят купил и угостил всех учителей, а нынче обстоятельства не позволяют, вы уж простите, пожалуйста…
Слушая ее, он смотрел сквозь стекло на погрузившийся во мрак школьный двор. Ветер усилился, раскачивал ветви камелии у центрального входа. Зато хоть туман разогнал: воздух был чистым и прозрачным, в черном небе, как мурашки на коже, рассыпались звезды.
Когда-то ему нравились строки древнего стихотворения: «Рядом с человеком всегда найдется лесистая гора», что в метафоричном смысле означало: «Ты можешь выжить в любых условиях». А были у него в приятелях любители выпить, что шатались в окрестностях университета в поисках пивнушек и в шутку переиначивали эти поэтические строки на свой манер, заменяя «лесистую гору» на «рисовую водку». Молодому Кан Инхо мир казался гораздо несчастнее и несправедливее, хотя напрямую все эти несчастья и несправедливости его самого не касались. Жестокость мира была чем-то абстрактным, словно картина в раме, и об этом можно было подискутировать точно так же, как и об изречениях классиков. Он словно стоял на берегу реки, возмущенно вздыхал и с негодованием сплевывал в воду, так как противоположный берег находился слишком далеко. Ведь тогда на кону не стояла его плошка с рисом. Однако здесь, в Муджине, всего лишь на третий день пребывания ему пришли на ум эти строки: ты можешь выжить в любых условиях. Кто знает, не придется ли ему скоро заменить «лесистую гору» на «несчастья», что по жизни неотступно преследуют человека. Или нет, даже так: «Среди людей всегда найдутся нелюди…»
– Знаете, Ёнду… она… она по вам скучает. Вот и попросила позвонить. Думаю, ничего особенного. Просто, видимо, подростковый возраст, повышенная восприимчивость ко всему. В этом возрасте все…
Он не закончил фразу. Ему вспомнилось, как она шла, глядя перед собой, не смея поднять глаза, из которых катились крупные, с горошину, слезы. Этого ранимого ребенка – ребенка, который не может слышать… Этого подростка схватили, скрутили, подвергли пытке… На ум пришла другая мысль. Вот идешь ты себе, никого не трогаешь, и вдруг – бац! – ни за что ни про что тебе надавали пощечин, а потом популярно объяснили, за какие такие провинности; и не соображая, в чем дело, ты униженно просишь прощения, а вернувшись домой, после долгих размышлений вдруг понимаешь, что все это какая-то дикая нелепица…
Иномарка позади него подала назад. Тоже синяя, как у зама, но модель другая. В зеркале заднего вида Кан Инхо проследил за машиной: за рулем сидел директор интерната, а на пассажирском сиденье пристроилась Юн Чаэ. Склонившись к водителю, она что-то усиленно ему втолковывала. Кан Инхо уловил в ее манерах жеманность, которой до того в ней не наблюдал. Он не спешил заводить мотор и сидел в темноте до тех пор, пока машина директора не скрылась из виду.
27
Утром следующего дня мама Ёнду неожиданно появилась в интернате еще до начала планерки. Ему позвонили с проходной ровно в тот момент, когда он подыскивал слова для ответа Ёнду: «К сожалению, твоя мама не сможет приехать…» Положив трубку, он призадумался. Посидел за столом, постукивая пальцами по столешнице, затем резко встал и заторопился к выходу. Интуиция подсказывала, что привести посетительницу сюда, в учительскую, не очень хорошая идея.
Какая-то женщина приближалась к зданию школы. Он рванул ей навстречу. Перед ним возник собирательный образ всех корейских женщин средних лет: невысокая, полноватая, с увядшим озабоченным лицом, свидетельствующим, что ей досталось немало пощечин от судьбы. Однако в ясных глазах под слегка тяжеловатыми веками и в волевом подбородке проглядывали милые черты Ёнду.
– Вы мама Ёнду? Я ее классный руководитель, меня зовут Кан Инхо, это я звонил вам вчера.
Погруженная в свои мысли, от неожиданности она вздрогнула и с удивлением взглянула на него:
– Ой! Учитель! Зачем же вы так себя утруждали?
– Но как же ваш муж? Как операция?
– Видите ли, уже и дату назначили, да по результатам последних анализов выяснилось, что показатели печени, или как там это называется, выше нормы, поэтому операцию все-таки решили отложить. Через месяц велели опять ложиться в больницу, вот я и приехала проведать Ёнду, а завтра или послезавтра еду в Сеул – забрать мужа из больницы. Знаете, в последнее время у меня и сны какие-то беспокойные… Ёнду, с ее-то недугом, никогда не причиняла мне лишнего беспокойства, но ведь она знала, что отцу предстоит операция, и все-таки попросила приехать… Наверняка случилось что-то серьезное, вот я и распереживалась… Учитель, она не приболела случайно? Я могу с ней увидеться хоть ненадолго?
Кан Инхо отвел ее за раскидистый, густой куст камелии. Здесь их не могли увидеть из окон учительской или кабинета директора. Убедившись в отсутствии лишних глаз, он заговорил приглушенным голосом:
– Советую попросить разрешения на встречу, и если нужно, то с ночевкой. Не упоминайте про мой звонок, просто скажите: по семейным обстоятельствам. Или же отговоритесь предстоящей операцией мужа. После этого спокойно расспросите дочь. Вы с ней как?..
– Я владею языком жестов. Освоила, когда узнала, что наша девочка навсегда останется глухой…
Она умолкла, словно ком застрял в горле. Самое первое и самое трудное испытание для родителей – признать, что твой ребенок не такой, как все. Неудивительно, что для мамы Ёнду это воспоминание было весьма болезненным.
– Я буквально несколько дней назад приступил к своим обязанностям, поэтому не совсем в курсе, но мне кажется, что с Ёнду что-то произошло.
– Что-то…
В усталых глазах полыхнул страх, лицо исказилось. Казалось, прибавь ко всем жизненным неурядицам еще одну, пусть даже невесомую, как лист бумаги, – это свалит ее в бездну отчаяния. И все же на этом измотанном лице пробивался светлый лучик безыскусной материнской любви. Поразительно, что, несмотря на все невзгоды, она нашла в себе силы выучить язык жестов. А ведь это совсем не просто – как выучить иностранный язык, – но как иначе общаться со своим ребенком? Не секрет, что подростки с нарушениями слуха часто оказываются оторваны от своих родных, не пожелавших или не сумевших овладеть их языком. И он поверил этой немолодой женщине, поверил материнской любви, что светлым лучиком озарила ее усталое лицо.
28
Впервые за долгое время выдался по-настоящему осенний денек. В небе за окном – ни облачка. Уже долгое время Муджин изо дня в день накрывал жуткий непроницаемый туман, но, видно, у погоды все-таки была совесть.
Рабочий день подходил к концу. Со Юджин занималась рассылкой электронной почты, когда в дверь постучали.
– Да, – ответила она, однако даже спустя несколько минут в комнату никто не вошел. Встав с места, Со Юджин направилась было к двери, и в тот же миг та распахнулась, пропуская невысокую полную женщину.
– Чем могу быть полезна?
Веки посетительницы припухли, а глаза покраснели, как у человека, долго и много проплакавшего.
– Это же муджинский право…
Женщина запнулась. Видимо, до сих пор ей не довелось столкнуться со столь сложным словосочетанием.
– Да, это центр по защите прав человека. Вы по какому вопросу?
Женщина в нерешительности склонила голову и закусила губу. Казалось, она вот-вот заплачет. Похоже, все очень серьезно.
– Мы сделаем все, что в наших силах. Проходите, пожалуйста!
Со Юджин проводила посетительницу в комнату доверия. После некоторых колебаний она все же села напротив и взглянула Юджин прямо в глаза:
– Слава богу, вы женщина. По дороге сюда я переживала, что здесь работают одни мужчины.
Скорее всего, визит был связан с вопросами пола. Стараясь выказать всем своим видом спокойствие и радушие, Со Юджин терпеливо ждала, когда посетительница продолжит. Та, кусая губы, не сводила с Юджин глаз.
– Я даже не знаю, как сказать об этом… и кому…
Со Юджин закрыла учетный журнал записей.
– Мы сделаем все необходимое, чтобы помочь вам, так что можете спокойно рассказать мне все.
На этих словах женщина разрыдалась, слезы лились не переставая. Со Юджин принесла коробку с салфетками и поставила перед ней. Посетительница с беспокойством окинула взглядом комнату и с трудом проговорила:
