Запах стекла

Запах стекла

Глава

Комната пропахла множеством запахов, отчего казалась усталой. Раньше тонкие ароматы сплелись в неописуемое и гнетущее амбре, которое вызывало одновременно тысячу и ноль эмоций. Впрочем, она привыкла. И, привыкшая к этому состоянию, могла бы различить каждый, но не хотела. Сейчас, наверное, она уже ничего не хотела и, свернувшись клубочком у давно остывшей печатной машинки, тихо дремала, иногда поглядывая на дверь. Со страхом и надеждой.

Впрочем, сама для себя Пятнышко не описала бы это так. Она не ведала ни надежды, ни страха, ни любви, ни ненависти. Всё это было чем-то чуждым, присущим тем великанам, что иногда появлялись в комнате или других квартирах, тем, что ходили по улице за окном. Проезжали в непонятных Пятнышку движущихся стальных коробках или деревянных повозках, в которые были впряжены лошади. В этом каменно-стальном городе, среди клубка запутанных улочек и под разбитыми фонарями, они источали множество запахов, что переплетались с этими чуждыми для неё эмоциями.

Пятнышко жила с одним из этих великанов. С женщиной, от которой пахло тонкими сигаретами, свежей бумагой и какой-то внутренней болью.

Болью, которая застывала чернилами на той самой бумаге.

Бумаге, на которой обычно и спала Пятнышко.

Больше у этих листов не было назначения.

Эта странная жизнь началась у кошки довольно давно. Она помнила свою хозяйку почти всю свою жизнь, ещё с тех пор, когда её, котёнком, запустили в комнату, что была вдвое меньше. Туда, где застывал запах надежды и праздного веселья. Впрочем, даже то амбре не нравилось Пятнышку. Не нравились ей ни хозяйка, ни её соседки по тому дому. Ей вообще мало что нравилось.

В этом они со временем стали схожи.

Со временем хозяйка начала походить на свою кошку.

Или наоборот.

В те дни, когда Пятнышко была ещё котёнком, хозяйка действительно была другой. Тот запах весны, что окружал её ореолом надежды, тот шлейф веселья, что тянулся за ней, тот мелодичный смех, растекавшийся по комнате, пока она делала заметки на свежей бумаге – всё было иным. И жизнь была другой.

Но Пятнышку мало было до этого дела. Ни запахи, ни смех ей в целом не нравились. И потому, когда хозяйка, ещё не ставшая великаншей, забывала закрывать окно, кошка любила сбегать. Прыгать по карнизам, засматриваться на пролетающих птиц, забегать в другие маленькие комнаты. Лежать на крыше того высокого здания, полного малых комнат и юных людей. Греться под лучами двух ярких звёзд, что медленно плыли по ещё голубому небу. И тихо фыркать, когда хозяйка начинала её искать.

Со временем они привыкли друг к другу. Странная хозяйка перестала закрывать окно и искать убежавшую кошку, будто зная, что та всё равно вернётся. И Пятнышко возвращалась, сама не зная почему.

Потом комната поменялась. Стала больше, чище, запахи сменили друг друга. Теперь она будто пропахла всеми летними цветами, хотя было их не так уж много. А те, что были, Пятнышко предпочитала не нюхать, а пробовать на вкус. И тогда она слышала своё имя. Странное и непонятное, которое выбрала ей хозяйка, уже становившаяся великаншей. И кошка продолжала пробовать зелёный листок, сок которого приносил приятные новые ощущения.

А затем её брали на руки. И Пятнышко не вырывалась. Со временем она привыкла к хозяйке, и на её груди ей было комфортно – мягко и тепло. Она так сроднилась с этим теплом, что сама начала следовать за женщиной, что любила носить красное и от которой всегда пахло летом. Ложилась ей на колени и слушала умиротворяющий звук печатной машинки. Со временем он стал именно таким, хотя Пятнышко хорошо помнила, как первые неуверенные постукивания почти доводили её до бешенства, рождая желание опрокинуть один из горшков с вкусными цветами или выпрыгнуть на карниз из окна, что открывало вид на город поверх этой железной машины.