скачать книгу бесплатно
Когда сын таксидермиста проснулся через полчаса, аудитория к этому времени уменьшилась, зато вдруг объявилось множество призраков, желающих говорить, и притом одновременно, однако ни один из них не был в настроении отвечать на вопросы, отчего мальчик, как показалось, вдруг сошел с ума и, быстро преодолев этап неразборчивой чепухи, перешел на визг, который пресекся, когда стул под ним упал на спинку, а самого мальчика пришлось унести в кровать.
Доктор Дженсен никогда прежде не видел ничего подобного. Вполне вероятно, что все это было мистификацией. Если подумать, то представлялось вероятным, что вся странная история с солнцеворотом была обманом, внушением. Люди исходили из того, что мертвые могут говорить, а потому и слышали загадочные послания, произносимые голосом, похожим на стрекотание кузнечиков и кваканье жаб. Они приняли, не подвергнув сомнениям, появление двухголовой собаки, которую нашли мертвой на улице неподалеку от таверны. Появись она на полгода раньше, они бы покивали головой, прищурили глаза, и пошли бы слухи, что это вовсе не двухголовая собака, а ловкая подделка, состряпанная таксидермистом совместно с Макуилтом. Доктор Дженсен считал, что во время солнцеворота люди готовы поверить во что угодно.
Чем больше Джек думал об этом, тем больше готов был согласиться с последним. По крайней мере сейчас он был в настроении поверить во что угодно. И вполне возможно, что именно это настроение и превращало вещи вполне рядовые в нечто экстраординарное. Вполне возможно. Но вот вчерашний поезд никак нельзя было отнести к рядовым событиям. Вчера днем железнодорожные пути были в полуразрушенном состоянии. Шпалы вымывало, и они соскальзывали на берег. Рельсы были поедены ржавчиной и покорежены подвижками земли. В таком же полуразрушенном состоянии они пребывали и сегодня утром. Рельсы лежали на солнце погнутые, и были хорошо видны с того места, где на отвесном берегу сидели Джек и доктор Дженсен. И тем не менее прошлой дождливой ночью по ним, пыхтя паром, прошел поезд.
– Вы слышали паровозные гудки ночью? – рассеянно спросил Джек, разглядывая в подзорную трубу Дженсена здоровенного краба, выбиравшегося из моря на берег.
Доктор Дженсен помолчал несколько секунд, потом признал: да, слышал. Это было еще одним проявлением солнцеворота – появление поезда, который всегда приходил посреди ночи, а потому никто его и не видел, не было и никаких свидетельств того, что поезда когда-либо заходили дальше Мунвейла, а между Рио-Деллом и Мунвейлом не было места, где поезд мог бы развернуться. Так что он не мог приехать и отправиться в обратную сторону ночью.
Много лет назад, когда доктор Дженсен и Кеттеринг были студентами университета, они посетили старика, с которым Кеттеринг познакомился в одном из баров Чайнатауна. Это был занятный человек, одного взгляда на которого хватало, чтобы почувствовать, что он является источником зла, хотя ничто в его внешности об этом не говорило. Звали его Во Линь, и он заявлял, что чудовищно стар. Это не было похоже на ложь. Кеттеринг согласился поставлять ему лабораторных животных, главным образом ягнят и цыплят, хотя старик и не говорил, для чего ему нужны эти животные. Дженсену не очень понравилась эта затея, но затея была не его, а Кеттеринга, а тот никаких вопросов не задавал.
Старик в свое время был машинистом – водил поезда, как он сказал, не воображаемые, а настоящие. Но ему надоело это занятие. Он жил на набережной в полузаброшенном складском сооружении, разделяя его с летучими мышами, совами и воронами. Передние помещения склада были заставлены проржавевшими механизмами, догнивающими останками разобранного луна-парка, принесенными сюда много лет назад и оставленными разрушаться под воздействием океанского воздуха.
Часть крыши провалилась, окна были выбиты или висели на петлях. Плети ежевики и плюща поддерживали наклонившиеся стены, которые представляли собой поеденные термитами оболочки не крепче бумаги, и ветер нередко свистел в термитных ходах, и эти звуки напоминали пустую музыку бамбуковой флейты. Этот человек был алхимиком, и он умирал. Судя по его виду, он, возможно, уже и умер не один раз, но был возвращен к жизни каким-то чудодейственным средством.
Они прошли по разрушенному складу в широкое пустое помещение на сваях с окнами, выходящими на океан. Через пыльное стекло окна можно было разглядеть совсем рядом со складом мостки, по которым проходили железнодорожные пути, холодный прилив, бурлящий внизу, и каменистые островки, плывущие по бухте и видимые сквозь пыльное стекло окна. Туман, казалось, вплывал внутрь в разбитые окна, а через проломленную крышу комната наполнялась влажным морским воздухом и запахом смолы, соленых брызг и засохших водорослей. Доносились сюда издалека на крыльях ветра и паровозные гудки, хотя ни Дженсен, ни Кеттеринг не могли поклясться, что это всего лишь не свист ветра в термитных ходах.
Туман, вихрящийся в комнате, плыл к затянутому материей потолку и рассеивался, как пар; все время, что они провели там в ожидании, прислушиваясь к каждому звуку, до них через сваи доносились звуки донных волн в бухте, постукивание перекатывающихся камней и раковин по прибрежному галечнику. Сочетание похожего на пар тумана и призрачных гудков вкупе с постоянным шорохом и постукиванием океана создавали впечатление железнодорожного депо. Потом (хотя вполне вероятно, что это была только игра его воображения) ему показалось, что склад – не что иное, как музей паровых машин, локомотивов, каллиоп и двигателей, и все сооружение сотрясается и постукивает на том месте, где стоит, словно в каком-то колдовском превращении само уподоблялось находящимся в нем диковинам.
Потом ветер стих, море успокоилось, туман сошел, и они снова стояли в заброшенном, пришедшем в упадок складе. В конечном счете все это было только игрой воображения. И все же позднее на той неделе, когда они вдвоем проезжали по набережной, никакого складского сооружения они там не увидели, хотя железнодорожный мостик оставался на своем месте, его сваи уходили в землю бухты и ниже линии прилива были покрыты мидиями, рачками и морскими звездами.
Кеттеринг сдуру решил, что складское сооружение каким-то необъяснимым образом было поездом, а с ним вместе и луна-парк, и все это, по существу, было одним и тем же. Правда, Кеттеринг всегда был мистиком. Старик больше в город не возвращался, пока они были там, хотя Дженсен увидел его двенадцать лет спустя в Рио-Делле во время солнцеворота. В тот год старик Пинкерд вернулся из мертвых и заправлял в луна-парке – то было дело рук Во Линя, – но сказал, что это в последний раз. Он от этих дел устал; помимо луна-парка ему приходилось брать на себя еще кое-какие обязательства, а у него, мол, на это уже не хватает духа.
История, рассказанная доктором Дженсеном, не очень прояснила ситуацию, и когда Джек сообщил доктору о поезде этой ночью, тот только пожал плечами. «А я что говорю?» – ответил он, словно в этом и состояло убедительное объяснение, после чего вернулся к наблюдению за крабами – прошли еще не все, и время от времени появлялись опоздавшие. Он, казалось, не был склонен к разговору. В этот момент появился Скизикс, он доедал пончик и пребывал в крайней степени возбуждения. Один из рыбаков поймал кое-что, запутавшееся в его сети на мелководье. Скизикс не стал говорить, что это такое. Он покачал головой, улыбнулся и, надувшись от собственной значимости, пошел по тропинке следом за Джеком – они оба поспешили в деревню увидеть улов. Доктор Дженсен же остался разглядывать море через свою трубу.
Глава 4
Деревенские магазины и прочая сфера услуг сосредоточились на Главной улице, которая петляла по холму, доходя фактически до дома Уиллоуби. Здесь располагались бакалейный магазин и две гостиницы, парикмахерская, магазин хозяйственных товаров, таверна Макуилта, открытый рынок, магазин, продававший подержанную мебель и посуду, пекарня Поттса, мастерская таксидермиста. Последняя, конечно, была уже несколько лет как закрыта, и к ее окнам прилепилась грязь. Улочки и проулки отходили от Главной под углами, некоторые через полквартала заканчивались тупиками, другие, петляя, уходили дальше в холмы за пределы ферм, расположенных на окраинах, в каком-то месте сворачивали на волоки или просто переходили в тропинки, исчезавшие во фруктовых садах или в лесу.
Океан наступал на Главную улицу с высоким приливом. Когда вода уходила, после нее оставались грязь и морская трава, там и здесь – устричные садки, мидии на сваях и камнях. Из илистого дна прилив извлекал скелеты весельных лодок. Рядом с ними стояли целые лодки, оставшиеся после отступления воды в ожидании следующего высокого прилива. Открытый рынок, который на самом деле был пустым местом с десятком сосновых халуп с жестяными или медными крышами, расположился на останках старой пристани, которая уходила в мутные воды бухты. Прежде пристань была длиннее, а в ее конце располагалось то, что можно было назвать модным рестораном. Но с тех пор уже сорок лет прошло, а тогда Рио-Делл был более процветающим городком, и старый «Летающий волшебник» все еще ходил вдоль берега до Мунвейла, и Саннибрея, и Кресент-Сити. Две трети пристани в конечном счете осели на мягкий грунт дна и развалились. Ресторан – приговоренный полутора годами ранее – был порублен на растопку. За прошедшие годы руины пристани были поглощены морем. Владельцы рыболовецких лодок продолжали использовать пристань по прежнему назначению, а сами рыбаки жили либо в своих лодках, либо в лачугах рынка.
А сегодня казалось, будто половина городка собралась у рынка. Джеку на глаза попалась мисс Флис, бродившая туда-сюда с сеткой, полной капусты, а Скизикс утверждал, что это отсеченные от тел головы, а вовсе никакие не капустные кочаны. Почти никто не планировал что-то покупать. Утро уже было позднее для покупок, большинство зеленщиков уже час назад как укатили свои тележки домой. Намерения у людей были иные. Джек увидел шляпу Макуилта, бродящую около одной из рыбных лачуг, потом шляпа улетела, словно кто-то под ней взорвал хлопушку. Толпа в начале пристани разразилась буйным смехом, а люди, находившиеся подальше, стали напирать, чтобы подойти поближе и узнать, что всех так рассмешило. Скизикс проскользнул в толпу и исчез из поля зрения Джека.
Через секунду Джек услышал свист Скизикса, но увидеть его не удалось. Скизикс свистнул еще раз. И тут Джек увидел его – на балконе, тянувшемся вдоль стены гостиницы «Гавань». На балкон вела дверь изнутри гостиницы, но она уже несколько лет как была заколочена после того, как один постоялец-лунатик вышел на балкон на рассвете и перевалился через перила на улицу. Еще на балкон можно было подняться по медной сливной трубе, с которой до балкона было рукой подать. Летом Джек и Скизикс иногда спали там, иногда бесшумно забирались по трубе в темноте и смотрели оттуда на деревню, ждали восхода луны из полуночного моря, прислушивались к щебету канареек из комнаты над таверной по другую сторону улицы. Их тут же прогнали, если бы увидели там днем, но все были слишком заняты – потешались над Макуилтом. Правда, смех был вымученный, в нем слышался какой-то холодный, пустой отзвук, словно они смеялись над тем, над чем не следует смеяться, но как руки без дела находят себе занятия – то выкручивают свои же пальцы, то ерошат волосы, так и они находили в смехе занятие для своих голосов.
Смех смолк, сменившись проклятиями Макуилта. Джек легко догадался почему. В деревянной кадке, наполненной морской водой перед лачугой рыболова, плавало какое-то странное существо с огромными выпученными глазами. Создавалось впечатление, будто его выловили глубоко в океанической впадине, и резко уменьшившееся давление во время подъема начало взрывать его изнутри, а глаза грозили вылететь, как пробки из детского ружья.
Существо билось в кадке, засасывало в обилии воду через пульсирующие жабры, словно в маленькой кадке ему не хватало океана. Чешуя у него по бокам была размером монетки в полдоллара и сверкала на солнечном свете как множество радуг внахлест. У существа имелось что-то очень похожее на шею, хотя эта шея и казалась Джеку довольно странной, а его плавники вполне можно было принять за руки. А вот хвост был чисто рыбий, и существо хлестало им по днищу кадки, совершая равномерные ритмичные движения, словно пытаясь отправить закодированное послание. Внезапно оно заметалось в кадке, потом зацепилось своими брюшными плавниками за край, словно собираясь выкинуться в мутные воды бухты.
Поймавший его рыбак скинул существо назад в кадку и приказал там и оставаться. Он считал это забавой, размышляя с пьяной ухмылкой, готовили ли когда-нибудь прежде в Рио-Делле филе из такой нечисти. Однако все было явно не так смешно, как ему хотелось бы. Небольшая группка рыболовов стояла поблизости и, покуривая трубки, отрицательно покачивала головами, однако не в ответ на его вопрос, но с таким видом, который как бы говорил: они умывают руки и не хотят касаться этого темного дела. Они были людьми старых устоев и лодок своих сегодня утром в море не выводили. Лучше было выждать с недельку, пока океан не вернется в свое нормальное состояние и странный плавучий мусор, поднятый штормами солнцеворота, не унесет назад в тени подводных гротов, где и останется.
Джек ткнул Скизикса в бок локтем и показал на толпу, где в тени стояла мисс Флис, волосы ее были убраны с лица назад и схвачены ленточкой. Она глуповато улыбалась, словно этого от нее все и ждали, а еще наклоняла голову и коротко хлопала ресницами в некой пародии на флирт и все это время не сводила глаз с существа в кадке. Никто с ней не говорил, хотя время от времени она поворачивала голову и широко распахивала веки, словно только сейчас увидела старого друга, направляющегося к ней через толпу. Один раз она мельком, едва заметно помахала рукой в сторону улицы, но и Джек, и Скизикс видели, что махать там некому – улица пуста. Впрочем, она не могла надолго отводить взгляд от рыбы.
– Оно что – поет? – прокричал кто-то с краю толпы.
– Поет-поет! Сами должны были слышать! – Рыбак снова скинул существо в кадку, но быстро отдернул руку, словно оно укусило его. Он слабо улыбнулся и повел плечами, затем сунул в рот палец. – Конечно, оно поет. Я его на обманку мусорную поймал, но его не наживка интересовала. Я его подцепил, да-да, подцепил, когда подводку делал, катушку крутил. Он плыл к берегу вместе с приливом. А я-то поначалу решил, что это медуза какая.
– По мне так оно ни на какую медузу не похоже, – сказал пекарь Поттс, стряхивая муку со своего передника.
– Это потому, что ты не рыбак, – крикнул человек, который спрашивал про пение. – Ты бы вообще принял его за рулет с джемом. – И рассмеялся таким истерическим смехом, что, казалось, это может для него плохо кончиться. Однако никто вместе с ним не рассмеялся, и это его взбесило. Он кашлянул один раз, потом обратился к женщине, стоящей рядом с ним, и сказал ей сценическим шепотом: – Это же точная копия Макуилта, верно? – И снова разразился смехом.
Макуилт, который наблюдал за существом в кадке с таким же вниманием, как и мисс Флис, развернулся и шагнул к этому человеку, который рывком выпрямился и прищурился, посмотрев на владельца таверны.
– А ну заткнись! – сказал Макуилт, глядя на него мрачным взглядом.
Человек прыснул со смеху, подмигнул женщине рядом с ним и потянулся к шляпе Макуилта, чтобы сдернуть ее с его головы. Шляпа сделала кувырок в воздухе и, к немалому удивлению толпы, приземлилась точно в кадку. Рыбоподобное существо в кадке принялось биться под шляпой, выплескивая воду на пристань.
– Ну, что ты против этого можешь сказать?! – воскликнул мучитель Макуилта. – Оно надело шапку папочки!
В воздухе, казалось, вдруг повис острый нож. Никого не волновало, что Макуилту нанесено оскорбление, большинство просто надеялось увидеть мордобой. Джеку показалось, что давление падает и на небе собираются грозовые тучи. Он услышал что-то в посвежевшем ветре, но не мог понять, что именно – то ли какое-то гудение, то ли музыка вдалеке, то затихающая, то становящаяся громче на ветерке, а к этому еще примешивался и какой-то далекий рокот, похожий на звук волн, которые разрушаются, ударяясь о берег бухты. Скизикс начал было что-то говорить о мисс Флис, но Джек шикнул на него, велев прислушаться, и наклонил голову. Скизикс, казалось, тоже это услышал. Звуки каллиопы – вот, что это было. Джек двинулся по доскам балкона в сторону улицы и остановился, когда смог заглянуть за угол. Звук доносился до них с отвесного берега, из луна-парка. Он видел вдалеке часть луга между крышей таверны и трубой пекарни, излучину небольшого заросшего травой холма, склон которого опускался к берегу и морю. А над лугом виднелась вращающаяся без перерыва в ритм с неторопливыми гудками каллиопы, приводимой в действие паровой машиной, верхушка колеса обозрения с пустыми, но двигающимися кабинками.
Когда Джек вернулся к Скизиксу, который довольно улыбался, показывая на двух рассерженных мужчин, Макуилт уже извлек из кадки свою промокшую шляпу и теперь махал кулаком перед лицом своего обидчика.
– Не смей больше меня задирать! Я тебя предупреждаю!
– Я тебя задирать не буду, я тебя окуну в эту кадку!
– Только попробуй – пожалеешь! Да и дальше «попробуй» у тебя дело не пойдет.
Мужчина отступил на шаг, обвел Макуилта взглядом, который должен был испепелить противника.
– Я с юга. Если ты бывал там, то должен был слышать обо мне. Ты бы мне ботинки лизал, если бы знал, кто я.
– И кто же ты? – раздался крик из толпы, и все рассмеялись.
Человек повернулся и посмотрел, словно сожалея, что не может определить, кто это кричал, и разделаться с ним.
Макуилт плюнул себе на руки и растер плевок, потом взял свою мокрую шляпу и сунул кулак в тулью, выпрямил ее, надел на голову и сказал:
– Мой тебе совет: возвращайся на юг, пока не влип в какую-нибудь историю. Я не из тех людей, кого можно задирать, думая, что это сойдет с рук. – Потом он похлопал рукой об руку, словно давая понять: он сказал все, что хотел.
Его противник расправил плечи, сделал шаг вперед и сложил пальцы в кулак.
– Я пережевывал людей и побольше тебя, а потом использовал их на наживки, – сказал он. – Я вырву из тебя легкие, вот что я сделаю. Ты и пикнуть не успеешь. – Он щелкнул пальцами перед носом Макуилта.
– Вот этого-то я и хочу больше всего… – начал Макуилт, но его прервали – кто-то из толпы толкнул противника Макуилта в поясницу прямо на хозяина таверны.
– Хватит болтать! – прокричал кто-то, и из тени вылетела сердцевина яблока и ударила человека в щеку. Макуилт, увидев свой шанс, когда человек повернулся к нему спиной, чтобы послать проклятия тому, кто бросил в него недоеденное яблоко, ударил того по затылку. Но он переусердствовал, и его повело вперед, он схватился за свою шляпу, а его противник развернулся и с размаху нанес удар по воздуху – на добрый фут выше головы Макуилта.
Сила, которую он вложил в удар, увлекла его на лачугу рыболова, по пути он перевернул кадку, и морская вода из нее хлынула на пристань. Рыбак закричал и попытался ухватить скользкое существо, с одной стороны, опасаясь быть укушенным еще раз, а с другой – боясь, что его добыча окажется в воде бухты. Макуилт бросился на человека с юга, который опять сбил с него шляпу одним ударом по голове. Джек услышал, как лязгнули зубы Макуилта, когда закрылся его рот, а потом подбородок ударился о шею.
Через мгновение они сошлись в драке, упали на пристань и покатились по ней, осыпая друг друга ударами. Толпа подалась назад, чтобы дать им больше места, и они перекатывались туда-сюда, но никто из них ничего не добился, пока они не ударились о лачугу рыбака. Сам же рыбак, оставив мысль изловить еще раз извивающееся существо из кадки, которое наконец перевалилось через край пристани и исчезло в воде, бросился на Макуилта и его противника и принялся молотить обоих кулаками.
– Черт бы вас драл! – прокричал он. – Вы… – Но прежде чем он нашел нужные слова, лачуга покачнулась и рухнула, образовав на пристани горку сгнивших досок. – Силы небесные! – воскликнул он, по-настоящему впадая в ярость, он ухватил Макуилта за брюки на заднице и воротник рубашки и швырнул в воду. Другой человек подпрыгнул с проклятиями, замахал кулаками с яростью ветровой мельницы, приглашая всех желающих подойти и получить свое. Но рыбак очень спокойно и неторопливо, одним ударом уложил приезжего, а потом отправил его с пристани вслед за рыбой.
Толпа встретила его действия одобрительными криками. Потом криками они поддержали и Макуилта, который сам выбрался из воды, шляпа чудесным образом осталась в его руке, а он стоял, пока вода, муть и водоросли стекали и падали с него на пристань. Рыбак, стоя на четвереньках, смотрел с пристани в мутную воду, пытаясь разглядеть сбежавшую рыбу, если она и в самом деле была рыбой. Но пойманное им существо исчезло, вернулось в бухту. Другие рыбаки делали вид, что они не увидели ничего примечательного, только смотрели в свои бумажные тарелки и покачивали головами.
Скизикс улыбнулся Джеку. Он любил такие штуки – пусть задиры колотят друг друга. Мальчики возбужденно стояли, опершись на перила балкона, одержимые невысказанной решимостью оставаться там, пока их отсюда не прогонят. Толпа уже расходилась. Южанин тоже выбрался из воды и, опозоренный, пошел прочь, но тут обнаружил, что подруга оставила его. Сделав с десяток шагов, он повернулся и уставился на рассеивающуюся толпу, словно хотел сказать им что-то на прощанье, но опасался, как бы те сильные слова, что были у него на языке, не поставили их в тупик. Потом он сделал жест, будто хотел погрозить кулаком, но взрыв смеха в его адрес вынудил чужака передумать. Через десять минут на пристани никого, кроме рыбаков, не осталось; рыбаки ремонтировали сети, наматывали лесу на спиннинги и попивали пиво из оловянных кружек. Рыбак, потерявший свою добычу, снова отправился в море на своей плоскодонке. Джек видел, с какой страстью он налегает на весла; гребец вскоре исчез за береговым изгибом, образующим вход в бухту.
В этот момент, когда на улице воцарилась послеполуденная тишина, из-под пристани появилась мисс Флис и торопливо пошла по илистому дну к берегу – к нескольким перечным деревьям-переросткам, которые захватили задний двор мастерской таксидермиста. Оба мальчика наблюдали за ней, они знали, что последние полчаса она пряталась под пристанью. В руках она несла мокрый льняной мешок, прижимая его к своему лягушачьего цвета платью, словно содержимое мешка могло вдруг зашуметь и выдать ее. Джеку на мгновение показалось, будто он слышит чириканье мелких птичек в воздухе, смешивающееся со вздохами каллиопы и криками неугомонных чаек.
Джек и Скизикс устали от сидения на балконе. Некоторое время они смотрели на улицу внизу, но там ничего такого не происходило. Жители уже получили свою дневную дозу развлечений и вернулись к работе. Старая миссис Уайт повесила сушиться стираные простыни на заднем дворе своего дома за жилищем таксидермиста, и Скизикс убежденно сказал, что это саваны для покойников, они будут надуваться ночным ветром, пугая жителей до утра. Но ничего такого не случилось. Может быть, эффект будет сильнее, когда над горами в полночь поднимется луна, но в этот момент они оставались обычными простынями, и с точки зрения развлечений мало что значили, даже развлечений воображаемых. Потом собака миссис Барлоу пробежала через одну из простыней и выдернула ее из прищепок, и это было очень неплохое зрелище, хотя и продолжалось всего одну минуту. После этого долго вообще ничего не было. Прошло полчаса, и они раза два слышали крики Макуилта. Потом он, чуть не сорвав дверь, выбежал наружу и повесил на нее табличку «ЗАКРЫТО». Несколько мгновений казалось, что из ярости Макуилта выйдет что-нибудь занятное и оживит их день, но, по правде говоря, Макуилт редко что производил, кроме ярости, а потому его выходки были по большому счету обычным кривляньем.
В конечном счете они решили отправиться в приют и найти Хелен, которая наверняка сидела на чердаке и рисовала «виды», как она их называла. Она ненавидела, если ее отрывали от этого занятия по утрам, но день уже начинал клониться к вечеру. Может, они принесут ей какой-нибудь еды, чтобы она могла со спокойной душой оторваться от своего занятия. Они, конечно, пошутят над ее художествами, хотя в разговорах между собой они не раз признавали, что ее картинки очень даже неплохи. Джек не мог понять, как Хелен удается убеждать кисточку, или карандаш, или кусочек угля делать то, что ей нужно. Она могла заставить скулы выглядеть скулами, могла нанести светотени именно туда, где они и должны быть, и придавать лицу удивительное выражение, и ты не мог точно определить, что все это значит и откуда взялось.
Джек тоже пробовал рисовать. У Хелен был планшет для хранения огромных листов бумаги и деревянная коробочка. Коробочка имела затейливый вид, и хранила она в себе множество угольков, и мелков, и наполовину выдавленных тюбиков с масляными красками. Еще там лежали пятьдесят толстых, надежных кисточек, изготовленных из волосков песочного цвета, имеющих на конце толщину не больше толщины иглы, пригодных, вероятно, для рисования ресниц, а также бессчетное количество конических, пышных на вид кисточек для малевания небес. Коробочка с красками казалась Джеку чем-то волшебным, а большие листы зернистой бумаги – такими многообещающими. Ему представлялось совершенно вероятным, что коробочка и листы бумаги, как магические амулеты, волшебным образом побудят его руку к сотрудничеству, к изображению того, что он видел мысленным взором.
Однажды он, поощряемый одобрением и советами Хелен, изобразил дерево, которое выглядело почти как дерево, в особенности если отойти подальше и прищуриться или, еще лучше, так скосить глаза, что видеть сразу два дерева, стоящих рядом; в этом случае возникало то, что Хелен называла «интригующим ощущением ракурса». Скизикс высказал предположение, что было бы еще лучше ослепнуть, чтобы картинка давала интригующее ощущение всего, что твоей душе угодно. Джек отказался работать с деревьями и нарисовал лицо, но с кривыми глазами, словно их скосил порыв ветра. Нос, к его великому разочарованию, скривился набок, хотя Джеку и казалось, что он рисует его прямым. Кроме того, лба на лице явно было маловато, отчего последнее обретало необъяснимо идиотское выражение, а уши торчали в стороны, как рождественские украшения. Скизиксу эта картинка доставила немало чудесных моментов, он без устали говорил Джеку, какие именно особенности картины делают его «уникальным» среди художников. Но ни в коробочке, ни в бумаге никакого волшебства не было. Волшебницей была сама Хелен.
Джек и Скизикс плелись по улице, пинали камушки, выбрав более долгий обходной путь. Когда они поравнялись со входом в маленький узкий проулок, называвшийся Кварц-лейн, до них донеслись неистовые звуки куриного квохтанья. «Собаки», – сказал Скизикс и повернулся лицом к проулку, имея в виду, как предположил Джек, что курицу беспокоят собаки, с чем Скизикс никогда не желал мириться. Джек взял в каждую руку по камню, а Скизикс подобрал палку, и они поспешили за угол мимо деревянного забора, опутанного цветущим страстоцветом. В проулке было полно всякого мусора, лежащего вдоль заборов: старые соломенные подушки, поломанные колесики тачек, пришедший в негодность и проржавевший садовый инструмент. Набивной стул, в котором поселилась колония жуков, а рядом с ним с полдюжины банок из-под краски, стоящих внаклонку и с подтеками содержимого, засохшего несколько месяцев назад.
Джек подумал, что дело тут вовсе не в собаке. Никакого рычания слышно не было, только отчаянное куриное кудахтанье, которое вдруг пресеклось на пронзительной ноте, отчего мальчишки бросились вперед, преодолели последние ярды проулка, сорвали цветочные плети с узкого прохода между двумя покосившимися заборами. Там на коричневых листьях стоял на коленях над мертвой уже курицей Пиблс, разделывая ее ножовкой, одновременно прижимая птицу к земле левой рукой. Он резко повернулся, посмотрел на Джека и Скизикса. На его лбу блестели капельки пота, глаза были широко раскрыты. Ему уже удалось расчленить курицу на две части вдоль грудины, а теперь он, казалось, пытался выпотрошить ее в маленькую полотняную сумку, лежащую рядом с его коленом.
Джек и Скизикс не произнесли ни слова. Никто из них не верил своим глазам. Пиблс вскочил на ноги и побрел еще глубже в проход, издавая какой-то непонятный набор звуков, который в тиши проулка звучал неразборчивой тарабарщиной. Он в страхе таращился на Скизикса, который не мог найти подходящих для данного случая слов, а потому замахнулся и ударил бы Пиблса по голове, если бы палка не просвистела дюймом выше, стукнув по деревянному забору. Тогда он отбросил палку, словно ядовитую змею. «Что…» – начал было он, но замолчал, глядя на Пиблса, который семенил прочь от него, затолкав куриные части в окровавленную сумку, а сумку засунув себе под куртку. Джек отступил из прохода в проулок, и Скизикс последовал за ним, ступая по его следам.
Пиблс выполз из прохода с такой ненавистью и оскорбленностью на лице, что могло показаться, будто он только что расчленил и выпотрошил не курицу, а двух друзей и уложил их внутренности в сумку. Желание Скизикса ударить Пиблса – сделать что-нибудь, чтобы наказать его, – сменилось недоуменным ужасом перед его деянием. Что это означало? Зачем Пиблс убил курицу? Собирался ли он ее съесть? Не украл ли он и убил эту курицу для мисс Флис? Не была ли курица едой ему на ланч? Зачем ему понадобилась ножовка? Зачем он делал это в тени пыльного проулка? Была в его действиях какая-то извращенность, приводившая в ужас Джека и Скизикса, возможно, еще и по той причине, что они не понимали случившегося. Но ни Джек, ни Скизикс не были удивлены. Да что говорить – когда он шествовал в направлении Главной улицы с сумкой в руке, а они провожали его взглядом, им обоим казалось, что чего-то в этом роде всегда и ожидали от Пиблса.
До приюта они дошли молча, словно о случившемся нечего было сказать. Шутки на этот счет не проходили. Это был еще один пункт, подлежащий включению в список тайных увлечений Пиблса, в котором уже было обжигание собственных ладоней пламенем свечи и собирание клочков человеческих волос. Они проникли внутрь через окно Скизикса, вошли в тесную кладовку в коридоре и поднялись по нескольким крутым ступенькам в оплетенную паутиной темноту. Джек, считая ступеньки, выставил перед собой руку, пытаясь нащупать дверь в потолке. Он остановился, наконец нащупав вход, и Скизикс ударился о него. Джек шикнул на него и три раза постучал по деревянной панели, выждал секунду и ударил еще два раза. Потом последовал ответный стук, послышался скрежет задвижки. Неожиданно в отверстие, только что закрытое панелью, хлынул свет, и в нем появилось лицо Хелен. Джек и Скизикс поднялись на чердак в самой его середине, где под коньком крыши можно было встать во весь рост, не сгибая шеи.
Чердак сиротского приюта мисс Флис освещался главным образом через дюжину слуховых окон. В солнечный день это просторное помещение представляло собой мешанину тени и света, а в дни пасмурные здесь преобладала одна только тень. Хелен нашла пару подсвечников среди старой мебели, сваленной здесь у стен и просто на полу, так что даже в самые темные дни она могла рисовать при свечах. По вечерам она на чердак не поднималась. Как и Скизикс.
Они обнаружили несколько свидетельств того, что по ночам на чердак пробирался Пиблс. Или по меньшей мере делал это от случая к случаю. Мисс Флис туда определенно не совалась, ведь на чердаке обитал призрак. В прошлом мисс Флис использовала спиритизм для того, чтобы манипулировать людьми, но и она всегда не очень доверяла собственному чердаку. Она вообще ничему особенно не доверяла. Совсем недавно с приближением солнцеворота в поисках волшебства для достижения какой-то туманной и призрачной цели она стала демонстрировать нечто вроде нездорового любопытства к оккультизму. Но мысль о призраке на чердаке приводила ее в ужас, а потому она стала избегать его. Иногда она слышала бормотания призрака через вентиляционные отверстия. Хелен тоже их слышала. Она называла призрака «миссис Лэнгли» – так звали женщину, которой принадлежал этот дом, после ее смерти переданный городом мисс Флис, чтобы она открыла в нем сиротский приют. Мебель на чердаке тоже принадлежала миссис Лэнгли, но ею не пользовались лет двадцать, и ее покрывала пыль и паутина. Мисс Флис могла бы ею пользоваться, но не захотела. Она предпочитала пустой дом, а хлам ее всегда пугал. А еще она отчасти верила, что эта мебель наверху облюбована призраками, недаром столько времени простояла на чердаке.
Хелен же нашла с миссис Лэнгли общий язык. Джек не раз был свидетелем того, как она разговаривала с ней, хотя ответных слов призрака никогда не слышал. Призрак время от времени разыгрывал Хелен, например, запирал дверь на чердак изнутри, отчего Хелен не могла туда подняться. Это случалось дважды. Скизиксу пришлось взять приставную лестницу и забраться на чердак через единственное открывающееся распашное окно во фронтоне, причем сделал он это только после того, как Хелен пообещала купить ему пирог, мороженое и рутбир[5 - Корневое пиво, или Рутби?р – сладкий североамериканский безалкогольный напиток, традиционно изготавливаемый с использованием коры корня сассафрасового дерева.]. Но и после ее обещаний он какое-то время колебался. Тогда Хелен попросила его придержать лестницу, чтобы она могла сама подняться наверх, открыть окно и залезть внутрь, если уж он так боится, но Скизикс и слышать об этом не хотел. Он категорически утверждал, что девчонки такими вещами не должны заниматься. Пробравшись на чердак, он высунулся в окно и помахал Хелен, вероятно, чтобы показать ей, какой он ловкий. В этот момент девочка увидела парящее над ним лицо, которое чуть подрагивало и было призрачно-бледным на фоне темени чердака. Скизикс, слава богу, его не видел, а то бы бросился головой вперед по лестнице. Но что-то он все же услышал – слабое хихиканье из всех уголков чердака, словно там суетились мыши. После этого он несколько месяцев не поднимался на чердак.
Один раз Хелен нашла на подоконнике засохшую корочку сэндвича, а вскоре после этого – бумажный шарик оригами с символами снаружи и прядью человеческих волос внутри. Внутри же был кусочек медной проволоки. У Хелен «родимчик», как она сказала, вскочил, так, по крайней мере, она сказала Джеку и Скизиксу. И корочку, и бумажный шарик она выкинула в окно на заросший травой луг внизу, а позднее в тот день увидела, как Пиблс нашел шарик в траве. Он бросил на окно свирепый взгляд и с удивлением увидел, что и она смотрит на него. Она помахала ему и улыбнулась, чтобы еще сильнее раздразнить его, но на самом деле и вполовину не была такой спокойной, какой заставляла себя выглядеть.
Джек, который вырос не в приюте для сирот, был не так хорошо, как Хелен и Скизикс, знаком с чердаком и связанными с ним историями. Ему чердак представлялся уютной комнатой, несмотря на немалые размеры. Может быть, тут все дело было в качестве дерева: грубые, плохо обструганные балки, порченная дождем дранка, видимая за обшивкой, неровные стены, обитые некрашеными клепаными панелями. Дерево имело множество насыщенных тонов, усиленных свечами Хелен. На фронтонах здесь и там проступали неровности, вместе с ними перекашивались и окна, отчего лучи света, попадавшие внутрь, почти сразу же перехватывались частью стены или просевшей крыши, а пол пестрел пятнами света, перемежающимися с полосами тьмы.
Стояли тут и книги, засунутые в книжные шкафы в общей груде мебели. Дети не могли оттащить мебель в сторону, чтобы добраться до книг, потому что мисс Флис услышала бы движение наверху и устроила бы им нахлобучку. Один раз она пригрозила запереть Хелен и Скизикса на чердаке, обвинив их в намерении похитить собственность миссис Лэнгли, ставшую теперь, естественно, собственностью мисс Флис. Теперь, когда Хелен и Скизикс стали свидетелями ее манипуляций с женой мэра, угрозы с ее стороны практически прекратились и, вероятно, она не стала бы препятствовать их хождению на чердак, пока они ведут там себя тихо и не двигают мебель. Вообще-то мисс Флис являла собой разновидность ленивицы, которая хочет только одного: чтобы ее оставили в покое и она могла бы читать дешевые романы и жалостливо разговаривать сама с собой. Она требовала только, чтобы ее не сердили. Правда, ее высказывания мало чего стоили, и Хелен со Скизиксом давно это поняли. Они могли делать, что пожелают, пока своими проделками не выводили из себя мисс Флис.
Кроме того, им следовало хорошенько подумать и о миссис Лэнгли, ведь книги в конечном счете покупала она. Она еще не отказалась от них полностью. Хелен не хотела рисковать, боясь ее обидеть. Она слишком любила свою чердачную мастерскую и делала все, что было в ее силах, чтобы ублажить давно умершую старушку. Но Джек никак не мог выкинуть из головы мысль о книгах. И теперь, когда с востока стали надвигаться дождевые тучи, когда небо потемнело и чердак осветило пламя десятков свечей, он решил, что настало самое подходящее время посмотреть, что это за книги. Вполне возможно, конечно, что грош им цена, этим книгам: может, это были старые учебники или романы, читать которые невозможно, или какие-нибудь технические книги. Но, с другой стороны, они могли быть и чем-то совершенно другим.
Лежа на животе и глядя из-под ободка низкого стола, сквозь лес из ножек стульев, он разглядел темные корешки на нижней полке в остальном не попадающего в его поле зрения шкафа. Хелен и Скизикс держали свечи, а Джек на спине пополз под стол, помогая себе ногами. Отделанная бисером оборка пыльной скатерти пришлась ему на щеку и на глаза. Он прополз дальше, глядя на сводчатый потолок вдали, глядя на мебель, укрытую пожелтевшими простынями, большинство из которых за прошедшие годы провисло, соскользнуло, упало на пол.
– Дай мне свечку, – прошептал он.
– Ты тут пожар устроишь, – сказала ему Хелен, корча ему гримасу из-за ножек стола.
– Не устрою. Без свечи я не смогу читать названия книг. Не морочь мне голову.
Хелен засунула голову под стол и придвинула в его сторону по полу горящую свечу. Джек взял свечу и прополз подальше, пробираясь между стульев. Он повернул свечу горизонтально, чтобы капли воска упали на пол, а потом поставил ее в затвердевающую восковую лужицу. Затем прополз мимо высокого резного буфета, преодолел лабиринт стульев, поставленных у шкафа, который еще хранил запах ароматного кедра.
Он видел темные очертания лиц Скизикса и Хелен рядом с сиянием свечи, оставшейся позади, и ему вдруг пришло в голову, что сейчас он увидит там и бледное лицо миссис Лэнгли, витающее в воздухе. Ему вдруг разонравилась идея ползти между этой разнобойной мебелью. Запах пыли, разлагающихся простыней и заплесневелого дерева, странный аромат камфары и кедра создавали у него впечатление, что он ползет ночью по лесной чаще.
Он поднял свечку и перенес ее на шесть футов вперед, откуда она осветила книги. Отталкиваясь от задней стенки массивного платяного шкафа, он просунул голову и руку между ножек набивного кресла, почувствовал, как винтовые пружины расчесывают его волосы, а вокруг него дождем падают хлопчатые пушинки. Он протянул руку к книжному шкафу, уже мог потрогать его пальцами. Подтянулся еще немного, зацепил пальцем одну из высоких книг, вытащил ее и поднес к пламени свечи.
Проходы среди нагроможденной, сваленной кое-как мебели, казалось, уходят в бесконечность во всех направлениях, как туннели в пещере гоблина, и все они теряются во тьме. По крыше над ним начал молотить дождь, а потом и стекать вниз, и через считаные секунды по сточным канавам с бурчанием и ревом понеслись потоки воды. Он попытался вылезти из-под стула, задел локтем свечу и вдруг оказался в темноте. Свет подсвечника Хелен мерцал где-то сзади и казался ему светлячком в лесной чаще, и до него, словно откуда-то из глубины его ушей, донеслась адская смесь звуков: птичий щебет, гудки каллиопы и тихий шепот голосов, пытающихся сообщить ему что-то, хотя он никак не мог сообразить, что именно.
Он резко развернулся, его свеча отлетела по полу в сторону и исчезла из виду. Остальные книги внезапно перестали его интересовать. Его ничто больше не интересовало, кроме одного: как поскорей выбраться отсюда. Книгу он толкал впереди себя, полз, отталкивался, чуть ли не роняя стулья. Он ухватился за уголок одной из простыней, накрывавших мебель, потянул ее, убедился, что она закреплена, а потом стал подтягиваться по ней, минуя раскоряченные ножки курительного столика. Простыня от его резких движений соскользнула со столика и упала пыльным саваном на его лицо.
Джек вскрикнул, сорвав с лица простыню, испугавшись, что на него-таки напал призрак миссис Лэнгли. Он почувствовал чьи-то руки на своих ботинках, принялся лягаться, ударяясь икрами о ножки стула. Потом он почувствовал, что его тащат, и перекатился на спину, книгу он теперь держал в руке, а голова освободилась от простыни и ударилась об пол. Он чуть согнул шею, но тут же ударился обо что-то лбом и снова распластался по полу, затем увидел свет и Скизикса, который держал его за щиколотки.
– Ты уже заткнешься? – сказала ему Хелен, вытаскивая книгу из его рук. – И это всё? Всего одна книга! А столько шума и ерзанья. Где моя свеча?
– Я ее потерял, – ответил Джек, проигнорировав остальные вопросы.
– Мне нужна эта свеча. Свечи – штука дорогая. Ползи назад и найди ее. И достань еще пару книг. Эта на вид очень неплоха.
Она некоторое время разглядывала обложку, потом подошла к столу и положила книгу на курительный столик.
Джек поднялся, принялся отряхиваться, сделав вид, что не слышал распоряжение Хелен. Скизикс встал в полутьме под коньком крыши и посмотрел в вентиляционное отверстие в полу, в котором виднелся свет газовой лампы в помещении внизу: кухне мисс Флис. Интерес Джека к книгам сильно уменьшился. Он прошелся пятерней по волосам, заправил рубашку в брюки – после ползания по полу между сваленной как попало мебелью вид у него стал расхристанный. Его рука предательски дрожала, и он сунул ее в карман, потом повернулся посмотреть в окно на улицу и перевести дыхание.
Дождь молотил по деревьям, растущим вдоль обочины. Небо за последние полчаса потемнело от одной линии горизонта до другой, и только над самой дальней его частью над океаном еще виднелся солнечный свет. Вечер уже почти наступил, и солнце клонилось к серому Тихому океану. Дождь все усиливался, и запад превратился в сплошной дождевой туман с вкраплениями умирающего оранжевого цвета. Джеку открывался вид за крышами домов по другую сторону улицы – со всех крыш стекали водопады воды, которая уже накапливалась лужами на перенасыщенных влагой лугах. Он видел и мастерскую таксидермиста дальше по улице на пути к гавани, а еще дальше можно было разглядеть даже части пристани, в остальном скрытой от глаз Джека. Теперь на пристани не было даже рыбаков.
Таверна Макуилта все еще оставалась закрытой – Джек разглядел кажущуюся крохотной издалека табличку, повешенную на вбитый в дверь гвоздь и покачивающуюся на ветру и дожде. Возможно, Макуилт находился на отвесном берегу в луна-парке, который выбрал особо плохую неделю для подготовки к своему открытию, если только они и в самом деле могли выбирать. Луна-парк, отчасти из-за того, что Макуилт оказался связанным с ним, стал странно зловещим. И рассказы доктора Дженсена о складах на набережной никак не уменьшали это ощущение. Солнцеворот был для Джека чем-то большим, чем праздником урожая и каникулами, и это немного привлекало его, но одновременно и усиливало его подозрения в том, что тут происходит что-то неладное.
Макуилт на берег не пошел. Он забрался на крышу своей таверны – на глазах Джека вылез туда через дверь в плоской крыше, и теперь горбился под дождем, а в руках держал пустой маленький бочонок для виски. На крыше был навес с тремя стенками и односкатной крышей, под которым лежало что-то, укрытое брезентом. Он затащил бочонок под этот навес, где можно было укрыться от дождя, потом спустился в открытый люк, откуда появился несколько секунд спустя с огромными очками, стекла которых были закрашены. Он поспешил перенести очки под навес, словно ему было важно сохранить их сухими, и положил рядом с бочонком, после чего неторопливо разжег свою курительную трубочку. Отерев дождевые капли с лица рукавом рубашки, он сдернул брезент с кучи, которую тот закрывал. Под брезентом оказалось что-то вроде мостков, сколоченных из досок и на косых коротких ножках. Две задние ножки были короче, чем передние, отчего вся конструкция как бы устремлялась в небеса, как подставка под огромный телескоп.
Джек поманил Скизикса к окну, кивнул в сторону Макуилта, который принялся выделывать незнамо что. Хозяин таверны поднял свой бочонок, уложил его в другой бочонок большего размера и стал молотить по крышке меньшего молотком, разбивая ее в щепы. Он сорвал верхний обруч, и бочарные доски раскрылись наружу, как лепестки цветка, вот только больший бочонок не дал им упасть. Он извлек из гигантских очков одно из стекол и вставил его на место выбитой крышки малого бочонка, надел обруч, неловко удерживая стекло одной рукой, сбил обруч вниз так, чтобы бочарные доски плотно обжимали стекло.
Потом он достал малый бочонок из большого, перевернул и, поставив его в большой вверх другим концом, повторил всю последовательность действий.
А Макуилт действительно знал толк в изготовлении бочек. Джек слегка удивился тому, что такой начисто гнилой человек, как Макуилт, способен не только врать и обжуливать, но легкое удивление сменилось более сильным, когда хозяин таверны вытащил меньший бочонок из большего и поставил на деревянное приспособление, а потом приподнял заднюю часть, где ножки были покороче, чтобы уменьшить угол, под которым эта штуковина смотрела в небеса. Обрывком веревки он привязал бочонок к доскам, надежнее заблокировал ножки, а потом прижался носом к одной из линз. Джек предположил, что он увидел Мунвейл, а точнее, гряду затянутых туманом холмов, за которыми скрывался Мунвейл и которые уже были подернуты вечерними сумерками.
Эти холмы казались сине-черными на фоне неба, и звезды горели над горизонтом, как и утром этого дня. Но небо не выглядело ночным, оно казалось утренним над холмами – серым и розовым в подсветке восхода, хотя шел уже шестой час вечера, и хотя солнце, когда оно все же взошло, появилось над прибрежными горами в месте, на девяносто градусов по компасу удаленном на восток от этого.
– Ты только посмотри, – сказал Скизикс, показывая на таверну. Хотя он произнес эти слова шепотом, зато таким тоном, что Хелен, оторвавшись от книги, тоже встала и протиснулась к окну между двумя ее друзьями, чтобы посмотреть самой.
– Телескоп, – сказал Джек отчасти для себя, отчасти для Хелен: Макуилт построил телескоп из бочонка для виски и гигантских очков. Он намочил тряпку в дождевой воде и принялся счищать краску с линз. Делал он это очень методически, два раза останавливался, доставал карманные часы, смотрел на циферблат, а один раз заново набил табаком трубку. Наконец он взял латунную оправу гигантских часов и сунул ее в пустой бочонок, который подкатил к навесу, словно очищая пространство, чтобы приступить к работе, которую считал по-настоящему важной. Когда он закончил, нижняя часть солнечного диска уже погрузилась в океан, а над верхней баламутились тучи, и было неясно, какая из этих двух стихий поглотит светило. И в то же время невероятным образом солнце, казалось, встает над Мунвейлскими холмами.
Джеку вдруг захотелось припустить поскорее домой, чтобы посмотреть в свой собственный телескоп. Макуилт нацеливал свой телескоп на что-то, и Джеку хотелось узнать, на что именно. Но даже если он будет бежать всю дорогу, на этот бег по лужам и хляби под дождем уйдет минут пятнадцать. Солнце за это время сядет, и ему не удастся раскрыть тайну Макуилта, и он ничего не добьется. К тому же он не мог исключить вероятность того, что линзы обычного телескопа, какой был у него, недостаточно отшлифованы для таких дел. Даже если он успеет застать солнце, из окна своего чердака он, возможно, и не увидит ничего, кроме обычного вечернего неба, а Хелен и Скизикс тем временем будут развлекаться, глядя на Макуилта.
Хозяин таверны бросил тряпку, положил свою трубу на крышку вентиляционного отверстия, торчащую над крышей. Прикрыв глаза козырьком руки от исчезающего света, он вглядывался в линзу, вставленную в бочонок-телескоп, потом выбил чурки из-под задних ножек подставки и посмотрел снова, оттащив перед этим бочонок на полдюйма вправо, словно в поисках нужного ему угла наблюдения. Потом он достал карманные часы, несколько секунд смотрел на них, прищурившись, затем огляделся, оценивая дождь и словно пытаясь понять, слабеет ли он, потом снова уставился на часы. Его голова кивками отбивала секунды.
За тучами, застившими небо по направлению к Мунвейлу, тянулась темно-синяя полоса пастельного цвета, шрам на небе, который лег на холмы, как залитый солнцем водоем. Сияющая оранжевая дуга солнца, один лишь тонкий ломтик, горящий на голубизне, словно минутой ранее погрузился в океан, потом промчался за холмами, чтобы снова подняться и словно отказываясь совершать надлежащий оборот вокруг земли.
Над холмами небеса представляли собой сплошной туман и солнечный свет, и звезды странным образом просматривались над солнечным светом, как светляки, и все это подрагивало сквозь дождь, парило, как воздух над разогретым асфальтом. Это напоминало изображение, проецируемое на небо и готовое в любое мгновение распасться на части и рухнуть на травянистые склоны холмов. Тени на голубом фоне сгущались, обретали золотистый оттенок по краям в лучах этого необычного солнца. Тени образовывали нечеткие очертания зданий (возможно, городских), словно в небесах отражались церковные шпили и колокольни Мунвейла. Но у Джека возникло странное впечатление, что никакой это не Мунвейл, а на небе отражается тень самого Рио-Делла, увеличенная до гигантских размеров наклонным углом странных солнечных лучей. Дождь ослабел. За его звуками слышались другие, далекие и приглушенные, – то ли пыхтение большой паровой машины, может быть, паровоза, который тащит состав по склонам холмов к далекому, затянутому туманом городу, выдувая из своей громадной паровозной трубы дым, который кажется облачками на горизонте.
С океана подул ветер, срывая листья с деревьев на другой стороне улицы, закручивая их вихрем, унося в сторону леса. Брезент Макуилта взлетел в воздух, как воспаривший призрак, и прилип к его коленям. До Джека, перекрывая даже вой ветра, доносилось эхо проклятий Макуилта, но Джек не обращал внимания на ругань. Тени в небе сгущались, кружились, становились угловатыми и острыми, теперь они превратились в дома с окнами, башенками, и коньками, и скатами крыш, поднявшимися так высоко над холмами, что в них вполне могли жить гиганты.
Макуилт смотрел через свой странный телескоп и, казалось, даже не заметил, как брезент соскользнул с крыши, как последовал за ним хлам, который он только что укладывал – сломанные стулья, швабры и ведра, две огромные картины маслом, – все это подпрыгивало на утяжеленном дождем ветру, поднималось в воздух и с грохотом падало на брусчатку улицы.
Раздался звук бьющегося стекла, громкий и резкий, словно хрустальный канделябр упал на пол чердака. Джек увидел, как линзы на телескопе Макуилта треснули и рассыпались, словно их взорвало давление внутри бочонка. Хозяин таверны вскрикнул и отпрянул от своего телескопа, прижал руки к лицу, хотя треснула вовсе не та линза, к которой он прижимал лицо.
Его крик разорвал напитанный дождем воздух, и он принялся отрывать от лица то одну, то другую руку, оглядываться с безумным видом, потом снова прижал обе руки к лицу, вскрикивая, проковылял несколько шагов, наконец упал на колени в лужу и свернулся там калачиком в сгущающейся тьме.
За несколько мгновений небо почернело настолько, что Джек, Скизикс и Хелен видели теперь только контуры фигуры Макуилта. Ложное солнце в той стороне, где находился Мунвейл, моргнуло и погасло, как пламя свечи, а с ним погас и город теней. Раздался удар грома, молния пронзила холмы, а на небе не осталось ничего, кроме черноты, дождя и листьев, бесящихся на ветках деревьев.
